Тремор

Глава 17

Янтарные глаза. Его запах. Холод длинных пальцев, скользивших по ее щеке.

«Это сон», — подумала она.

«Я зашла в квартиру и уснула».

Несколько секунд она верила в это, а потом услышала его голос. Казалось, мурашки покрыли всю ее сущность.

— Прости за это. Я не смог иначе.

Таня смотрела в его глаза. Она не моргала. Дыхание происходило само, без ее участия. Надо было что-то ответить, хоть что-то сказать, но горловые связки словно онемели.

Кирилл прижал ее к груди. Стук его сердца отдавал ей в щеку. От него исходил жар. Она медленно повернулась лицом к его свитеру. Руки постепенно перестали дрожать, тело вновь стало принадлежать ей. Таня глубоко вздохнула. Они молчали, прижавшись друг к другу, а потом она плавно отстранилась от него.

Открыв сумку, Таня принялась искать ключи. Она по-прежнему не сказала Кириллу ни слова, но дала понять, чтобы он прошел с ней в студию.

Включив свет, Таня направилась к дивану. Кирилл шел за ней. Он видел, как она до красноты сжимала пальцы, как мелко вздрагивали ее плечи. Хотелось обнять их, укрыть одеялом, но он и сам с трудом сдерживал волнение.

Она села, упершись пальцами в колени. Кирилл опустился на другой край дивана. Какое-то время они молчали. Оба пытались придумать, что сказать, но слова приходили в голову как-то разрозненно. Спасибо открытому окну. Звуки улицы делали тишину не такой тяжелой. На их фоне Кирилл рассматривал Таню, пока она уперлась в пол взглядом. Наконец он поднялся. Резко, сам того не ожидая, сел рядом с ней. Она сжалась еще больше.

— Посмотри на меня.

Из-под опущенных ресниц медленно поднялся осторожный взгляд. Он тут же скользнул вниз, когда Кирилл взял ее за руку.

— Я многое знаю, — сказал он, решив проследить реакцию Тани.

— Ты научилась не привязываться к людям, не ощущать боль от их поступков, не зависеть от них.

Последовал тяжелый вздох. Надежда, как прилив, обдала его сердце.

— Ты получила, что хотела. И я тоже. Я стал звездой, у меня есть все, о чем я мечтал, даже больше. Мы, вроде как, должны быть счастливы, да?

Кирилл принялся ходить по комнате. Таня наблюдала за его движениями.

— Что ж, я точно нет. С того дня, как ты стерла меня из своей жизни, я тешил себя надеждой, что найду тебе замену. Я из последних сил сдерживался, чтобы не обдолбаться до смерти. Мне говорили: Кир, подожди, сейчас начнется жара. И слава, и деньги, и девушки. Ну, подожди, вот сейчас. Вот как отгремит альбом, как тебя признают лучшим, как закончится тур и так много-много раз. Вот сейчас… А пустота не уходит. Мне по-прежнему нужна ты, а не другие девушки. Нужна любовь родителей, а не людских масс. Я вот что понял, — замер он у картин вдоль стенки.

— Любовь — не то, что надо заслуживать. Тебя или любят, или нет. Куда бы не двинулась Земля, Луна всегда будет рядом. Это я, Таня. Я — твоя Луна. Я люблю тебя, и ничего не изменит этого. Кажется, за эти три года… Не было ни дня что бы я не думал о тебе. Я хотел найти тебя раньше, но не мог. Я говорил себе, подожди, ты не можешь все бросить. Сейчас столько дел, и ты не можешь ослушаться продюсера. Не можешь потерять карьеру, ведь ты всю жизнь шел к ней. А оказалось, могу. Я улетел искать тебя. Я спрашивал о тебе у Даши, у Калеба, летел к твоей бабушке, в Таиланд к этой… Крис.

Таня тут же подняла на него взгляд.

— Да, я все знаю, — ответил на него он.

— И, к сожалению, это ничего не изменило. Ты нужна мне. А я, кажется, нужен тебе.

Все это говорилось как-то само собой, без его контроля. Словно текст был давно заучен, и даже туман в голове, мелкое постукивание зубов не помешали уверенно сказать его. Кирилл оглядывал картины, и ему казалось, он чувствует настроение каждой из них. Словно он был рядом с Таней в момент их создания. Видел все, что было в ее сердце.

Последнюю фразу он сказал по наитию. Пока его рука сама не потянулась к перевернутому холсту, он и понятия не имел, правда ли это.

— А я, кажется, нужен тебе, — произнес он еще раз, смотря на свой портрет в контрастных, содрогающих душу, оттенках. Сомнений в этом уже не было.

Он повернулся к Тане. Она переложила ноги на диван и обхватила их руками.

— Сядь ко мне, — сказала она, с усилием разжав губы.

На пару секунд, что он шел к ней, Таня закрыла глаза. Время замедлилось, и она впала в какой-то поток. Кто-то за нее сказал то, что до последнего момента было не ясно ей. Открыв глаза, Таня увидела Кирилла. Он смотрел на нее так, словно от ее слов решалась его судьба. Но это совсем не испугало ее.

— У меня уже другая жизнь. Завтра я улетаю в Барселону.

— Я полечу с тобой.

— Я полечу туда с Дмитрием.

Он отвел взгляд. Какая-то мысль развивалась в нем, пока он в онемении смотрел сквозь стены. Лицо побледнело.

— Ты любишь его?

— Не знаю, — вздохнула она.

— Мы пока не на той стадии, чтобы выяснять это. Но я уже совсем другая. Не та, которую ты любил в Питере.

— Я знаю. Знаю, — отчеканил он.

— Но какое мне до этого дело? Ты должна была понять, что никакого, если слушала меня. Никакого! Ты упала в самую грязь, в разврат, сделала свое тело вещью, и, к сожалению, после всего этого я здесь. Я бы очень хотел, чтобы меня как отрезало после того, что Крис сказала мне, но нет. Сердцу плевать на это. Она убеждала меня, что я любил твой образ, твою ангельскую легкость, жизнерадостность, то, чего никогда не было во мне. Я бы очень хотел, чтобы это было правдой, но нет. Что бы ты ни сделала, я, блять, буду всегда любить тебя. Может неумело, по-своему, но… Знаешь, я буду стараться. Правда. Если ты меня любишь, то остальное не важно. Скажи, ты любишь меня?

Он раскраснелся и, кажется, был готов заплакать. Таня обхватила его лицо пальцами.

Опять тишина и опять с улицы слышны голоса людей и музыка из проехавших машин. Опять все замерло. Глаза в глаза и в них все ответы, весь исход встречи. Таня приблизилась к нему и стала поправлять ему волосы. Она улыбнулась, вспомнив, как раньше любила ощущать их мягкость в пальцах. Видя ее улыбку, Кирилл был готов начать молиться. Сердце колотилось в груди как бешенное.

— Ты любишь меня? — прошептал он.

— Да.

На нее тут же обрушились объятия. Запекшиеся губы часто-часто прислонялись к ее щеке. С протяжным всхлипом Кирилл зарылся лицом в ее волосы. Его онемевшие пальцы все сильнее обхватывали ее. Таня накрыла его руками сверху. Она не шевелилась. Лишь иногда переводила взгляд на Кирилла, на его трясущиеся плечи, а потом вновь смотрела перед собой. Так шли минуты. На улице стемнело окончательно, и свет напольной лампы уже едва освещал комнату.

— Что ты хочешь? — спросила Таня.

Кирилл приподнялся, и, воспользовавшись моментом, Таня встала, чтобы включить свет во всей студии.

— Быть с тобой. И жить… Неважно как, — радостно усмехнулся он.

— Как ты хочешь.

— Как я хочу… — нараспев произнесла она, не спеша рассекая комнату.

— Да, что ты хочешь? Можем быть всегда рядом, и я буду ездить на твои выставки. Буду поддерживать тебя, любить, говорить с тобой. Остальное не так важно.

Холодный свет резко осветил пространство. Кирилл тут же поморщился и закрыл глаза. Они слишком долго пробыли в полумраке.

— Мне надо подумать. Все слишком внезапно. Я шла сюда с мыслью, что начну новую жизнь, я… Мне надо все обдумать.

— Ну, конечно, — пробормотал Кирилл.

— Конечно. Но ты завтра уезжаешь, да?

Таня замерла напротив дивана, глядя ему в глаза.

— Да. Вечером.

— Хорошо, — сказал он.

— Я что-нибудь сниму в этом районе. Потому что… Что бы ты не решила, я хочу еще раз увидеть тебя.

— Ладно. Давай встретимся утром на набережной Парка Эль-Ретиро? Там каменные львы и колоннада с всадником.

— Давай, — тут же сказал он.

Видя Танино смятение, Кирилл направился к выходу. До последнего он не сводил с нее взгляда. Его порывало еще раз обнять ее или хотя бы постоять с ней рядом, но она так и не сдвинулась с места. Он плавно закрыл за собой дверь.

На улице темно. Стало куда прохладнее. Он шел без единой мысли. Шаги становились все быстрее, но это не помогало остановить дрожь. Кирилл сжал челюсть, чтобы зубы бились не так сильно. Стали болеть скулы. Когда он остановился, то, придя в себя, понял, что прошел час, как он вышел от Тани.

Дойдя до скамейки, Кирилл сел и стал искать, где остаться на ночь. Поблизости был отель, что еще мог принять его. Он тут же направился к нему.

На ресепшне его встретила приветливая девушка.

— У вас забронирован одноместный люкс. В качестве комплимента наш отель приготовил для вас премиальную бутылку вина и закуски.

— Ну, что вы, не стоило, — пробормотал он, когда они уже направились к номеру.

— Вам все нравится? — спросила она, остановившись у массивной кровати с серебристыми узорами на изголовье.

Кирилл кивнул, глядя перед собой неподвижным взглядом.

Лишь когда девушка ушла, он посмотрел на бутылку вина среди фуршета на стеклянном столике. Наполовину отпив ее, Кирилл усмехнулся. Алкоголь уже давно стал водой для его сознания. Он ни капли не успокоил его.

Отодвинув атласные шторы, он открыл дверь балкона. На нем оказались два кресла и небольшой столик. Он вспомнил Прованс. Как на похожих креслах сидели они с Таней и провожали закат, держась за руки. Кирилл замер посреди дверей. Он представлял, что видит их спины. Видит Танины кудри, ее хрупкие плечи и себя. Их лица повернуты к уходящему солнцу, они улыбаются. А он стоит и понимает, что не знает, как жить, если завтра в последний раз увидит ее. Может, он вообще не доживет до утра. Может ведь такое быть, может?

Кирилл закрыл дверь. Задернул шторы. Их темно-синяя ткань отгородила его от их счастья в Провансе. Сев на кровать, он закрыл глаза. Тишина. Ее прерывает стук сердца. Когда на краю сознания появляется образ, слово, намек, связанный с завтрашним днем, оно колотится еще сильнее. Но о чем думать, чтобы приглушить его? Ведь все связано с Таней. Даже абстрактный предмет возбуждает мысль о том, как жить без нее.

Он стал вспоминать ее лицо этим вечером. «Люблю», — ее слова, но что значит эта отстраненность в конце их встречи? Она ведь даже не смотрела на него. Она смотрела в пол, в свои мысли и не взглянула, даже когда он закрывал дверь. Даже тогда он видел ее. Видел до последнего, пока щель совсем не исчезла.

Кирилл открыл глаза. Его окружала роскошь. Лакированный пол, тяжелые картины в рамах, шторы из атласной ткани и огромная ваза фруктов на столе — это атрибуты той жизни, которая должна была освободить его разум. А он лишь сейчас заметил их. Они расплываются в неровной пелене слез. Они исчезают. Обхватив колени пальцами, он уткнулся в них подбородком. Так одиноко ему было всего раз в жизни.

Кирилл ушел, и она тут же потянулась к телефону. От Дмитрия было так много сообщений, что, совладав с голосом, она позвонила ему.

— Со мной все в порядке. Да. Я ложусь спать. Приятных снов тебе.

Смыв макияж, Таня выключила свет. Когда она легла в постель, то какое-то время лежала на спине, неподвижно глядя в потолок. Казалось, ее тело стало слишком легким, и какая-то сила вот-вот заберет его наверх. Если бы и вправду так случилось, она бы никак не препятствовала этому. Но легким было лишь тело, а голова была переполнена мыслями. Шли часы, а они по-прежнему выстраивались в цепочку и распадались, готовясь выстроиться в нее вновь, но немного по-другому. Но вот Таня убрала их. Голова стала пустой, и все внимание она направила к зову сердца. Он прозвучал так отчетливо, что, успокоившись, Таня закрыла глаза и тут же уснула.

Три часа ночи. Он понял, что не уснет. Тогда он настрочил карандашом в отельном блокноте все, что он понял, пока был здесь.

«Я долго не знал, как жить, если поиски Тани окажутся напрасными. Но ведь все очевидно. Если за три года бурной жизни ты не забыл человека, то не забудешь уже никогда. Кто-то со мной не согласится, я знаю. Кто-то скажет, есть психологи, гипноз, духовные практики. Но что если они ассоциируются у тебя с ним? Погружаться в них — это разглядывать фотоальбом с тем временем, когда этот человек был с тобой. Ужасно глупая попытка излечиться. Тогда кто-то скажет, ну подожди, в мире много людей. Однажды кто-то из них заменит его. Но зачем мне жизнь в ожидании погоды? Живут ведь ради желаний, целей, ради того, чтобы наслаждаться каждым днем, но чем наслаждаться, если само слово «наслаждаться» ассоциируется с утратой? Не знаю. Это не жизнь. Я позвоню Бергу и скажу — меня можно вычеркнуть. Он скажет, я идиот, и знакомые сдадут меня в психушку. И поделом мне. Там мое место. Позвоню отцу. Нет, лучше маме. Скажу, я куда-то уйду, но куда не знаю. Не ищи меня. И будь, что будет. Ха, может это и чувствовала Таня, когда потеряла семью? Теперь я вполне понимаю ее. Я и сам готов сделать все, что скажет мне друг, если он счастлив. Это точно. Я превзошел бы ее в разврате. Я, правда, не уверен, что у меня есть столько надежды. Таня все же сильная, а я нет. Я бы просто ушел. А вот куда, я не знаю».

Взяв в руки лист, он рассмеялся. Залился истеричным смехом и, перечитав, порвал его. «Что за письмо пятнадцатилетнего мальчика? Боже, как я жалок».

Он вышел из отеля. Ноги сами вели его, пока Кирилл осматривался, заложив в карманы джинсов пальцы. Он был похож на любознательного мальчика. Все вокруг казалось очень красивым. Остановившись у бара, Кирилл попросил стакан персикового сока. Бармен странно взглянул на него.

— В картонном стаканчике, — с улыбкой сказал Кирилл.

Взяв его, он помахал рукой всем присутствующим в баре и вышел.

За старинными зданиями стала просматриваться блеклая полоса рассвета. Кирилл остановился посреди тротуара. Одна рука так и осталась в кармане. Другой он держал сок и, покачивая головой, смотрел на светлеющее небо. Редкие прохожие оглядывались на него, но он словно не замечал их. Он был счастлив как ребенок. Словно впервые наблюдал за рождением дня. Словно никогда не видел, как завершается ночь, и это казалось ему самым настоящим чудом.

Медленными шагами он шел навстречу рассвету. Что-то внутри непреодолимо вело к нему.

Она хорошо выспалась. Ровно в полдень они встретились с Дмитрием в кафе недалеко от ее дома. Его взгляд тут же скользнул по ее платью. Легкая голубая ткань переливалась на свету, стекая волнами по бедрам.

— Пройдемся или сядем? — спросила его Таня.

— Я бы перекусил, — улыбнулся он.

Они сели за столик у окна. Быстро выбрав блюда, Таня стала говорить о вчерашнем концерте. О том, что он унес ее куда-то далеко от реальности. Дмитрий кивнул.

— В Барселоне будем чаще ходить на них. Там концертов гораздо больше.

Она улыбнулась. Он отдал ей билет и сказал быть готовой к вечеру. Такси отвезет их в аэропорт, и к утру они будут в Барселоне. Таня взяла его за руку. Он заворожено смотрел на нее.

Когда взошло солнце, Кирилл был уже совсем близко к набережной. Не спеша передвигая ноги, он наконец зашел в ворота парка. Суставы еле гнулись. Усилием воли он разгибал колени, словно они были из дерева. Словно его душу поселили в механический каркас, и ее слабый блеск — все, что от него осталось. Вскинув руки, она в смирении шла на эшафот. Страха в ней уже не было. Какой бы приговор не был вынесен судьбой, она решила жить в этот миг полной жизнью. Может, в миг последний, но от этого бесконечно ценный.

Он шел, ни о чем не думая. Солнце все больше высвечивало прожилки листьев. Кирилл смотрел, как они играют на ветру, и улыбался. Иногда он закрывал глаза, и сквозь их шелест слышалось пение птиц. Их звонкие голоса относили его куда-то в детство. В те дни, когда он ходил вот так, вдоль деревьев, и рядом с ним никого не было. День только начинался, и ты вспоминал, что впереди вся жизнь, и тогда кто-то кончиками пальцев притрагивался к душе. Теплые касания нежно сотрясали ее. Они делали воздух таким свежим, что в нем тут же обнаруживались новые запахи. Тогда еще не знаешь, что всю жизнь они будут преследовать тебя. Что в них ты будешь читать знаки Вселенной, что в них будет отголосок счастливых дней. Они тогда казались лишь началом, но нет. Это был самый смак жизни. Кирилл с удивлением вновь ощутил его.

— Посмотри за окно. Правда, красивые звезды?

Таня повернулась к иллюминатору. Они сияли в ясном небе как стразы. Красная лампочка мигала на крыле самолета. Она смотрела на нее, чувствуя, как дрожат под теплой рукой ее пальцы.

— Тебе точно не холодно?

Таня кивнула, взглянув на него.

Кирилл взглянул на время и ускорился. Волнение вновь вернулось к нему. Он стал высматривать указатели, и ряд стрелок вскоре вывел его к набережной.

Вдоль невысокой ограды уже прогуливались люди. В основном пенсионеры, владельцы собак и спортсмены. Среди них Кирилл высматривал Таню. Она с минуты на минуту должна была быть здесь.

Самолет приземлился на рассвете. Таня проснулась от резкого толчка. Раздались аплодисменты.

— Вот мы и в Барселоне, — ласково сказал голос над ухом.

Она приподнялась и, сонно улыбнувшись, поцеловала его. Ее тут же окутали объятия.

Из самолета они вышли последние. Спешить было некуда. Открытие выставки было назначено к вечеру, и впереди было много времени, чтобы заселиться в отель и осмотреть город. Но эти часы прошли как миг.

Скоро она вновь сидела перед публикой. Как и в Мадриде, ей задавали вопросы, но Таня куда смелее отвечала на них. Она все не могла отвести взгляд от одних глаз в центре ряда. Они тоже смотрели на нее.

— Что для вас любовь? — спросил ее кто-то, и эти глаза застенчиво опустились вниз.

Таня крепче обхватила микрофон пальцами. Ответ тут же пришел к ней.

— Это я лишь собираюсь выяснить. Спросите меня через десять лет.

Все засмеялись.

Оранжевое пальто. Ее оранжевое пальто. Кирилл увидел его за другими людьми. Оно, как зарево, как мятежный огонь, призывает кровь влиться в уши. Ее потоки оглушают его. Наливают собой мышцы ног, и вот он уже бежит к ней.

Он бежит, и ветер кажется прохладнее. Под его порывами биение висков как звон колокола. Оно оглушает его. Выталкивает в вакуум, где нет и никогда не было времени. Есть лишь миг, который, кажется, идет уже слишком долго.

Бег — это передвижение ног, затем дыхание. Это всплески ветра в лицо и колыхание майки. Это вдох, выдох. Это точка, что становится все ближе, и, кажется, всегда будет просто становиться ближе. Может, и не надо касаться ее?

Люди расходятся. Встают со своих мест и идут в выставочный зал. Кто-то подходит к Тане. Она ставит на афишах автографы, принимает комплименты и фотографируется. Очередь к ней становится все меньше и скоро исчезает. На нее смотрит лишь один человек. Таня с улыбкой идет к нему. Прижимается к его пиджаку и, закрыв глаза, слушает биение сердца. Его размеренный стук убирает из восприятия все звуки. Убирает время. Если бы не его голос, она бы долго стояла так.

— Пора идти, — шепчет он.

Они идут к двери, и, здравствуй, свобода. Впереди экскурсии, выставки и новая жизнь. Она уже с головой начала захватывать ее.

Время все же умеет менять пленку. Оранжевое пальто прямо перед ним, и он уже видит ее отросшие до спины волосы. Вытянув вперед руку, Кирилл наконец касается ее. Ток пробегает по пальцам. Таня молча обернулась к нему.

Они пошли вдоль пруда. Медленно, не говоря ни слова. Ветер колышет листья деревьев. Они с шумом бьются друг об друга. Об плечо Кирилла бьются ее волосы. Он все ближе прижимается к ней.

— Прости меня, — наконец говорит Таня.

В душе помешались все его чувства.

— Я никому не говорила, как меня терзала вина, когда я бросила тебя. Я ведь все знала. И то, что ты стал употреблять, что пытался покончить с собой, что я сломала тебе жизнь. Все тогда сломалось. А когда я оправилась, уже все изменилось. Все ошибались на счет меня. Я — не ангел, нет, даже близко.

— Я знаю, — остановился он напротив нее.

— Но я люблю твою душу, а не ее проявления. Люблю тебя полностью.

Таня кивнула, сжав губы.

— Если ты еще любишь меня, то остальное не важно. Мы оба упали, да, но может, теперь у нас больше общего, чем когда-либо.

Она молчала.

— Просто скажи, что ты выбрала, — прошептал он, держа ее за руки.

Лежа в постели, они обсуждают выставку. Вспоминают людей, что пришли на нее. Они говорят о них, но видят лишь друг друга. То, как выглядывают из одеяла плечи. Как на ключицах блестят лучи солнца. Речь обрывается на полуслове. Кто-то из них не выдерживает и тянется к ним губами. В пространстве исчезли слова, затерялось прошлое, будущее.

— Ты, правда, не знаешь, что такое любовь?

Таня смущенно коснулась одеяла носом. Даже закрыв глаза, она ощущала на себе его нежный взгляд. Он словно осязаем на коже.

— Лучше ты скажи мне это.

Он с улыбкой обнял ее. Устремил на нее блеск желтых глаз, и с губ уже готовились сорваться его мысли. Стук в дверь не дал прозвучать им.

— Ты кого-то ждешь?

Таня покачала головой, встав с постели. Накинув халат, она прильнула к глазку двери и тут же открыла ее.

— Вам письмо с Фарерских островов.

Смуглый испанец протянул ей конверт. Поблагодарив, Таня с улыбкой взяла его. Она прошла к окну и стала читать письмо. Теплое дыхание заскользило над ее ухом.

«Привет, давно мы не списывались. Дима все сказал мне. Не волнуйся, с ним все в порядке. Надеюсь, с тобой тоже. Надеюсь, теперь ты счастлива и живешь своей лучшей жизнью. Привет Кириллу. Передай ему спасибо. Что-то произошло после нашей с ним встречи и теперь, кажется, я чувствую себя лучше, чем когда-либо. Скажи ему, чтобы он не бросал карьеру. Чтобы он шел туда, где сможет самовыражаться, потому что теперь ему нужно лишь это. Как и тебе. Будьте свободны и путешествуйте.

Как видишь, я сейчас на Фарерах. Я в том состоянии, в котором в последний раз видела тебя. Хочу побыть одной и осознать все. Ты знаешь, эти острова для этого лучшее место. Тут почти никого нет. Дома расположены так далеко друг от друга, что я слышу лишь тишину. А еще свои мысли. Надеюсь, когда-то мы увидимся. Посылаю тебе бумажное письмо. Теперь понимаю, почему тебе так нравилось писать их. Это душевно.

«Крис»

Кирилл обнял ее, и она повернулась к нему.

— Так что такое любовь? — убрала Таня письмо в сторону.

Он улыбнулся. Рука исчезла в кармане, а потом что-то положила в ее ладонь. Это были два розовых камушка.