Тремор

Глава 2

Любимая кофейня у Центрального парка уже давно стала для него «местом силы». Обычно он садился у окна, в самый дальний угол и думал о чем-то своем. В руках у него была книга или телефон с открытой фотопленкой. Он просматривал ее пустым, ушедшим в себя взглядом. Так было все дни, когда ему не надо было бежать на репетиции, в студию или на всевозможные встречи.

Кирилл решил не изменять этой привычке. Да, свободного времени стало куда меньше, но от этого лишь возросла его ценность. После недели безостановочных тусовок, деловых встреч и записи альбома он был просто изнеможен от эмоций. Социальная батарейка иссякала как заряд на Айфоне и нуждалась в уединении куда чаще обычного.

Но все изменилось. Зайдя в кофейню, Кирилл окончательно убедился в этом. Тихое спокойное место, где он когда-то мог отдохнуть, не привлекая к себе внимания, стало таким же, как все. Никто не стеснялся вплотную смотреть на него. Перешептывания, звуки камеры доносились со всех уголков зала.

Кирилл то и дело поднимал глаза на подошедших к нему людей. Отвечая улыбкой на протянутые блокноты, он изо всех сил старался не дать руке дрогнуть. Это получалось у него гораздо лучше, чем аккуратно есть сэндвич, боковым зрением видя, как кто-то снимает его. Как назло, в этот момент из него норовил выпасть помидор или потечь соус.

Хуже всего было наблюдать, как человек не может решиться подойти к нему. Отрывистые движения в его сторону заставляли Кирилла повернуться и увидеть, как какой-то парень грызет ногти, нервно озираясь вокруг. И через пару минут тоже самое. «Да подойди уже, не нервируй», — с раздражением думал он. Так, «место силы» стало порядком выматывать его.

«Чувак, это пройдет. Просто ты вызвал ажиотаж на «Грэмми». Взял сразу четыре номинации, вот всем и хочется притереться к тебе. Но подожди, и через пару месяцев никто из прохожих на тебя даже не взглянет. В Нью-Йорке все слишком заняты своими делами, а увидеть знаменитость — обычное дело. Потерпи».

Так говорили его друзья. Люди, которые звали его кататься на яхтах в Лос-Анджелесе или прийти вместе на благотворительное мероприятие. С ними Кир познавал новую жизнь, становясь постоянным вип-гостем в клубах, ресторанах и люксовых бутиках. Пару лет назад ему и не снились те суммы, что он оставлял в них. На вещи, что были нужны не ему, а слабому огоньку в груди. От восхищений друзей он разгорался до божественного блеска. Особенно на тусовках.

Все происходящее на них просто кричало о том, что он, действительно, важный человек в этом мире. Обсуждаемый, значимый. Как не заметить его среди семи миллиардов других людей? Ведь он не в их серой массе. В отличие от них, его не забудут после смерти. От него останется не просто могила и фото, не просто ФИО и годы жизни, а музыка, обсуждения, как минимум, строчка в списке «Грэмми».

Такие мысли крутились у него в голове, пока он был трезвым. А потом вечеринка заканчивалась, и Кирилл возвращался домой. Пьяный, с туманом в помутненном сознании. Он оставался один, и все менялось.

С трепетом ювелира его пальцы что-то искали в ящике. Пока одна рука перекладывала бумаги, другая была сжата в кулак. Ногти с силой вдавливались в кожу.

С тяжелым вздохом он доставал фотографию. Усмешка прорезалась сквозь слезы. Сквозь их пелену Кирилл смотрел на огни у горизонта. Когда-то он видел за ними счастье. Теперь лишь ее. Пустота с силой сдавила ему горло.

Берг все чаще назначал здесь встречи с ним. Элитный ресторан с видом на Лонг-Айленд украшал десяток деревьев. Они отражали собой приглушенный свет ламп. Золотистые колонны рядом с ними создавали атмосферу современного old money. Весь интерьер был по-минималистичному роскошен, как и посетители в нем. Многие из них стояли на террасе. Вглядывались в огни острова, в их отражение на водной глади.

— Ну, наконец-то, — раздался голос Берга. На его рыхлом лице взыграла довольная полуусмешка.

Он указал на кресло напротив.

Только Кирилл сел в него, как Джон тут же снял очки. Это случалось так редко, что он невольно повел бровью, увидев его глаза. Их сероватый оттенок отражал свет ламп даже ярче его залысин.

— Ну что, — скрестил он перед собой пухлые пальцы.

— Скажу, как есть, парень. Я доволен тобой. Прошел всего месяц, а шумиха вокруг тебя упорно держится на пике. Признаться, я не ожидал этого.

Восхищение в голосе заставило мурашки приятной волной обдать его спину. Кирилл сдержанно кивнул, не отводя от него взгляда.

— Ты же понимаешь, я изрядно рисковал, взяв к себе рокера. К тому же, русского.

Берг покачал головой, словно удивляясь самому себе.

— Но ты оправдал мои ожидания. Мистер Кир — глоток свежего воздуха после бесконечных поп-див и бесталанных рэперов. Тебя хотят все. На следующей неделе у нас шоу с Эллен, очередной концерт и, ты не поверишь.

Он выжидающе смотрел на него, а потом достал из портфеля бумаги.

— Да, малыш, да, — медленно качал он головой, закусив уголок губ.

— Ты на обложке Vogue в весеннем выпуске. И это еще не все. Когда он выйдет, Диор вероятнее всего подпишет с тобой контракт. Ты понимаешь, что это значит? Эй, посмотри на меня. Это значит, что теперь ставки возросли еще выше. Так что никаких вымученных улыбок, закатываний глаз и усмешек. Ты понял меня? Вот, даже сейчас, — навел он на Кирилла пальцем.

— Что это за изгиб бровью? Оставь его на сцене. Там ты можешь делать, что вздумается. Чем хуже, тем лучше. Но в жизни даже не вздумай смотреть таким взглядом.

— У меня такое лицо.

— Нет, лицо у тебя классное. Просто потрясающее. Америка, да и весь мир по нему изголодались. Дело не в нем. Ты транслируешь скуку, безнадежность и апатию — вот в чем проблема. Что, по-твоему, у победителя должен быть такой взгляд? Думаешь, твои драмы кому-то интересны? Люди хотят видеть в тебе воплощение успеха. Хотят вдохновляться тобой и идти к своим целям. Я не прошу сейчас делать тебя какие-то заявления или развлекать их скандалами, нет. Просто улыбайся, посмотри, как ведут себя другие звезды и делай так же, окей?

Он медленно кивнул, смотря сквозь стол, а потом тут же поднял взгляд на Берга. Уголки губ разошлись в стороны, окатив лицо самым сияющим выражением.

— Ну вот, видишь, не так уж и сложно. Эх, парень, если бы я знал, что нас могут ожидать такие проблемы, сразу продвигал бы тебя под образом нелюдимого русского, но, — усмехнулся он, отпив вино из бокала.

— Уже поздно метаться.

Кирилл последовал его примеру. Прильнув губами к стеклу, он залпом выпил все до последней капли.

— Я в тебя верю, парень. И понимаю твои печали. Ранг знаменитости по плечу далеко не каждому, и не все умеют жить с ним. Многие теряются, когда восходят на вершину. Многие не понимают, куда идти дальше. Это сложный период, и его нужно вытерпеть. Привыкнуть. Ты пока не можешь осознать, что случилось, и почему вдруг весь мир сошел с ума от тебя. Но это пройдет. Ты еще не распробовал всех прелестей новой жизни.

Он вновь надел очки и отклонился на спинку дивана.

— Ах, да, забыл. Хотел поговорить с тобой еще о кое-чем.

Кирилл вопросительно взглянул на него.

— О бабенках. Тут надо быть осторожнее.

— В каком смысле? — часто заморгал он.

— Твоя любвеобильность — часть образа. Согласись, представить рокера без этого сложно. План такой — сейчас ты плохой мальчик, что уводит в свою постель самых горячих красоток Нью-Йорка, а чуть позже… Находишь постоянную спутницу. Такой прием широко известен, но актуальности не теряет. Новые грани всегда вызывают интерес публики. Я тебе это говорил. Противоречие — двигатель пиара.

Кирилл глубоко вздохнул.

— Ну, не вздыхай. А чего ты хотел? Теперь каждый раз появляться одному на церемониях? На «Грэмми» это было актуально. Контраст получился божественным. Но теперь надо идти дальше, и надеюсь, что мы поняли друг друга.

— Мы поняли друг друга.

— Вот и отлично.

Щелкнув пальцами, Берг подозвал официанта.

«Don't be sad», — безмолвно очертил он губами слова, идя к выходу.

Кирилл кивнул ему. Зал почти опустел, и на террасе никого не было. Пройдя на нее, он закурил и оперся об стену. Шум улиц, джаз и завывание ветра едва слышно доносились до него.

Стальной корпус часов с силой впечатался в пол. Стекло разлетелось на мелкие осколки. На мгновение он замер посреди комнаты. Показалось, что боль отступила. А потом в памяти вновь пронесся тот день, вновь пустота внутри напомнила ему о том, что он счастлив.

Ноги подкосились. Резкая слабость заставила его опереться об стену и сползти вниз. Смотреть невидящим взглядом в комнату. Все его тело было подобно деревянной кукле. Могло лишь реагировать на чью-то игру с ним. Играть самые разные роли днем и мирно сидеть на полке ночью. Внутри него ведь ничего нет. Полое безжизненное пространство.

Когда он ехал домой, то представлял, как разнесет свой пейнтхаус в щепки. Скинет все, что покоится на полках. Цепи из белого золота, три новых Макбука, ряд одеколонов и эксклюзивных духов. Снесет пятиметровому телевизору экран, разобьет аквариум и, не подумав о рыбах. А как все разрушит, будет добивать об стену костяшки пальцев. Может, хоть так его оставят все мысли. Жизнь хоть на день обретет цель, ведь потом ему придется убирать комнаты.

Но в квартире это желание исчезло. Кирилл просто вновь умер. День, такой яркий и красочный истек, и он вновь не знает, что делать дальше. А ведь только что его обдавало всеми оттенками величия. Это как беззвездное небо после салюта. Тишина за проехавшим поездом. С ним была вся любовь мира, и она враз ушла, когда он остался один. И так каждую ночь. Словно ничего и не было.

Всхлипнув, он тут же закрыл рот ладонью. Лицо перекосилось от рыданий, и мокрые глаза стали боязливо озираться по сторонам. Казалось, и сейчас на него кто-то смотрит. Видит его покрасневшее лицо, слышит его крики. А ведь крутые парни так не выглядят. Не сидят как мальчишки в углу, не заливают слезами футболку.

Убедившись в том, что он один, Кирилл перестал сдерживаться. Пальцы с силой вцепились в волосы. Светлые, почти белые пряди, которые его заставили выкрасить. Другой рукой он впивался ногтями в грудь, надеясь, что боль перекроет одиночество и страх в его сердце. Но ничего не могло остановить дрожь. Пальцы по-прежнему пронизывал тремор, а дыхание с протяжным воплем вырывалось из легких.

Тоже самое случалось с ним ночью. Когда она приходила к нему во сне и, даже проснувшись, Кирилл различал ее голос в комнате. Чувствовал прикосновения ее рук, а потом долго приходил в себя, пытаясь вернуться в реальность. Туда, где ее нет, а на месте души уже давно зреют пустоты.

Закрыв глаза, Кирилл прижался щекой к полу. Поток слез вновь унес его в прошлое.

— Ну, как твоя звездная жизнь? Уже нашел себе нового друга?

Лео редко сам звонил ему. Увидев на экране его контакт, Кирилл с беспокойством взял трубку. Но ничего не стряслось. Они смеялись, вспоминали прошлое. Обсуждали новую жизнь и делились ее подробностями. Только с ним Кирилл мог говорить обо всем, что угодно. Так же как раньше. Ведь для Лео он остался все тем же парнем из Питера.

— Не дождешься. Мое нытье лишь для тебя, — усмехнулся Кирилл.

— Ну-ну. Твой инстаграм так не думает.

— Ты что, ревнуешь? Ты?

— Ну, хватит, — засмеялся Лео.

— Просто ноль подписок — это слишком, не находишь?

Кирилл глубоко вздохнул, массируя лоб двумя пальцами.

— Приятель, это часть образа, я тебе уже много раз говорил это. Все, что ты видишь в ленте, согласовано с менеджерами, агентами и пиарщиками. С целой командой, понимаешь? К тому же, я почти не веду его.

— Но тебе все нравится? Ты счастлив?

— Конечно, нравится, что за вопросы? — растерянно произнес он, встав с пола.

— У меня уже три тачки в гараже, мои песни не выходят из чартов. И вообще я сплю, с кем хочу. Каждый день с новыми девушками.

Кирилл замолчал. Закрыв глаза, он уже заранее знал, что услышит.

— То есть, ты все-таки смог забыть Таню? — осторожно спросил после паузы Лео.

Плотно сжав губы, Кирилл стал убирать со стола посуду. Придвинул к нему все стулья, прошелся по граням кирпичной стены пальцами.

— Нет, — ответил он. А дальше все эти действия.

— Тебе просто нужны отношения. Новый человек рядом.

Он резко остановился, вспомнив последний разговор с Бергом.

— Я не могу, — проговорил Кирилл, стиснув зубы.

— Почему? Только не говори мне, что из-за очередного запрета для образа.

— Все так.

— Ты шутишь? Это же не то, что ты хотел. Зачем идти на поводу у других и терпеть свои страдания?

— Потому что это шоу-бизнес. Ты не понимаешь! Это в твоей реальности можно делать всякую дичь и оставаться свободным. Говорить людям в лицо, что думаешь, просто кайфовать на сцене и все. Только слава — это другое. Это постоянные софиты в лицо, всегда нацеленная на тебя камера. И ты обязан смотреть в нее, даже когда слезятся глаза, когда улыбаться совсем не хочется. Это игра, а ты все не можешь понять этого!

Он замолчал, доведя голос до крика. Лео ничего не отвечал ему. Только Кирилл открыл рот, как тот проговорил медленно и спокойно. Каждое слово.

— Ты не об этом мечтал всю жизнь. Ты боишься признаться себе в том, что ты не счастлив. Скоро ты сгоришь, потому что в Мистере Кире от тебя ничего не останется.

— Да ты просто завидуешь мне, вот и все! Ден, этот жалкий неудачник наговорил обо мне всякой дичи, и ты тут же ему поверил.

— Причем тут Ден? Он ничего не говорит о тебе.

— Да неужели? — вскипел Кирилл.

Вены вздулись на его висках. Казалось, пальцы переломят телефон на две части.

— А то, что Ден смотрит мои истории одним из первых, он вам не рассказывал? Что даже самые настырные девки не так одержимы мной? Все знают, что я на Олимпе, что у меня есть все, что я всем нужен…

— Только не себе.

Дыхание свело. Казалось, кто-то скрутил ему шею. Закрыв глаза, Кирилл оперся об стол, а потом скинул трубку.

За окном поливал дождь. Нужно перекрыть бассейн на крыше.

Музыка еще с порога оглушила его. В свете огней лиц почти не было видно. Лишь наряды девушек, блеск чьих-то часов и бокалы в руках с разноцветными жидкостями. Никто не вышел встречать его. Лишь некоторые знакомые помахали ему из разных концов зала, а потом вновь слились с толпой.

Кирилл был рад этому. В полутьме, с игрой огней диско-шара ему не придется рисовать на лице успех, поддерживать разговоры. Не придется смеяться над шутками, к которым он так и не привык, прожив в Америке два года. Быстро залив в себя три бокала апероля, он растворился в танце.

Аквамариновые лучи заскользили по его лицу. Руки стали сотрясать воздух. Биты разгоняли в нем кровь, молниеносно взяв под контроль его чувства. Кириллу казалось, в его голове взрываются тюбики с красками. Он горел на танцполе. Горел как батарейка, а эти танцы были своего рода экзорцизмом — он изгонял всех демонов, что досаждали ему ночью.

Люди перед ним слились в одно пятно. Все, что его окружало, померкло. Весь мир для него — это движения и завеса самых радостных чувств. Больше для него ничего не было.

На плечи опустились чьи-то руки. Их плавные движения рассекали грудь, все больше возбуждая его. Обернувшись, Кирилл увидел двух девушек. Они приближались к нему все ближе, оставляя на лице влажные следы губ.

— Пойдем отсюда, — шепнула одна из них, взяв его за руку. Они поднимались по лестнице, и музыка становилась все тише. Кирилл пропустил вперед вторую девушку. Их вид сзади все больше заводил его. Когда ягодицы растягивались в одной зоне, то аппетитно набухали в другой. Эти изгибы все больше пробуждали в нем похоть.

Как животное, он набросился на них в полутемной спальне. Девушки видели его безумный взгляд в свете неона. Видели, как вздувались на шее вены, когда он хватал их. Они делали все, чтобы выжать из него еще больше чувств, довести до самой дьявольской ипостаси. Их губы двигаются по члену так умело, что, кажется, готовы отнести его прямо на небеса, прямо к золотистым садам Эдема. Он просто взорвался от страсти.

Кончив, парень вновь прижал их к постели. Казалось, жизнью Кира живет кто-то другой, а он сквозь реку эйфории лишь наблюдает за ним. Под удары кровати и стоны он уходит от точки отсчета. Блики неона вновь отдаляют его от себя. Все дальше и дальше.

Кир вновь доходит до предела. Лежит на кровати с девушками и смеется. Они — потому что покурили травы, он — просто так, без повода. Их восторги раздаются за спиной отдаленным эхом.

Кир вновь вернулся в зал. Музыка замедлилась, и многие пошли плескаться в бассейн. На танцполе остались лишь парочки. Девушки и парни прижались друг к другу, часто переходя к поцелуям, объятиям, а потом с улыбкой покидали дом и проводили время только вместе.

Упав на диван, Кирилл просто смотрел перед собой. Сквозь чью-то нежность и любовь, чье-то тепло и искрящийся взгляд. Лишь иногда дым кальяна скрывал от него реальность. Но музыка никуда не девалась. Пронзительные до дрожи аккорды вскрыли его душу. Достали изнутри то, чему не было места на публике.

Он встал. Ноги сами повели его в коридор, в его безлюдные закоулки. Открыв одну из дверей, Кирилл еще раз прислушался к отдаленному шуму толпы. Рядом никого не было.

Пальцы крепко сжали телефон, новую модель Айфона. В который раз он делает это? Снова набирает ее номер, как в первый раз веря, что она возьмет трубку. Гудок, гудок, за ним следующий.

Он — идиот. С таким серьезным лицом ожидает, что они прервутся. Что голос, до боли родной, давно утерянный, разрежет тишину из монотонных повторов. Он — идиот. Нет ничего больнее автоответчика в конце, лицемерного робота, что назовет ее абонентом. Ее… И так последние два года.

Кто-нибудь, сотрите с его лица это наивную, почти детскую веру в чудо. Объясните его тупой бестолковой башке, что ждать тут больше нечего. Что первые месяцы со звонками ей раз в минуту, последующие каждые пару часов, затем дней, а затем и вовсе лишь в по-скотски пьяном состоянии — бессмысленная драма мальчика-подростка.

«Абонент не доступен». Третий, четвертый, пятый раз. С невозмутимостью менеджера на дозвоне Кирилл вновь набирает ее. «Абонент не доступен».

Это какой-то транс. Его словно нет здесь. Гудки — эти крупицы лживой надежды, поддерживают жизнь в нем. Стягивают дыру, что уже как кратер начала покрываться рубцами по диаметру. Лишь они не дают тьме поглотить его.

Минуты, часы. Он уже не слышит звуков. Даже гудков, даже музыки в доме, даже звонкого смеха людей, что иногда проходили за дверью. Могли бы они подумать, что открыв ее, увидят Кира в маленькой темной кладовке? Увидят его каменное, застывшее выражение лица? Он бы даже не повернул головы в их сторону. Палец и дальше бы нажимал на номер, и на экране все так же загоралось «Моя любовь». Так продолжалось очень, очень долго.

Но вот все стали уходить. С невидящим взором он опустил вниз трубку.

Кирилл никогда еще не любил рок так сильно. Еще никогда в жизни ему не дышалось на сцене так легко и свободно. Лишь стоя на ней, он ощущал, как его любят толпа снизу. Его. Потому что не было ни одного жеста, движения, гроулинга, ни одной эмоции, которой Кирилл не испытывал бы в реальности. Его крик был голосом души. Лишь от него что-то шевелилось в ней.

Тысячи людей взрывались под его натиском. Прыгали как сумасшедшие, тянули к нему свои руки. Он смотрел им в глаза и видел безумие. Оно так и манило Кирилла прыгнуть к ним. Упасть в бездну, молясь, чтобы люди не поймали его. Но они ловили. Несли как священный предмет, осторожно, не спеша, стремясь как можно отчетливее прикоснуться к нему.

Кирилл закрывал глаза. Свет фонарей проникал сквозь веки, донося до сетчатки все цвета дьявольской агонии. Такие моменты принадлежали ему. Да, он пел не свои песни. Да, в их строках не было ни следа его личности. Но какое это имеет значение? Каждое слово все равно пропитывалось им.

Мокрые волосы прядями висли над его лбом. Прикрывали собой глаза, неистовый огонь в его взгляде. К концу выступления он словно получал немного сил, чтобы жить. А дальше все по новой. Кирилл снова заходил в футляр, в свою глянцевую оболочку и тратил энергию, которую получил на сцене. Возможно, если бы родители чаще приезжали к нему, накопленный заряд хранился бы куда дольше.

Первый год в штатах он видел их раз в три месяца. Во второй чуть чаще. А потом дела отца резко пошли в гору, и Кирилл стал забывать его голос. Лишь мама периодически звонила ему.

Она изменилась. С кожи исчезли веснушки. С переносицы — легкая асимметрия. Губы стали пухлее, у глаз больше нет морщинок. Подтяжка лица сделала его безжизненным и гладким. Таким же, как у девушек рядом с ним. Из-за бесчисленных походов к косметологам и пластическим хирургам он едва мог узнать ее.

— Зачем ты это делаешь, мам? — спросил Кирилл у нее на неделе.

Она как-то странно рассмеялась, словно услышала какую-то бессмыслицу.

— Дорогой, ты ведь все понимаешь. Я не молодею, папа постоянно видит молодых девочек…

— И что, ты думаешь, как бы удержать его? — резко спросил он.

Сделав паузу, она с тактом ушла от ответа.

— Сынок, тебя что-то расстроило?

Кирилл глубоко вздохнул.

— Ну… Жизнь, наверное.

— О чем ты говоришь? Да у меня вся лента переполнена рилсами о тебе. Уже не знаю, чему верить. Ты правда запишешь песню с Зе Уикендом?

Он усмехнулся.

— Это пока обсуждается, но информация, как обычно утекла раньше времени. Это еще не точно, мам.

— Что ж, жаль, у него такой приятный голос. На «Оскаре» он был просто бесподобен. Этот красный пиджак так хорошо сидел на нем. Может, тебе нанять его стилиста? А то ты всегда в черном, ну, никаких красок.

Он улыбнулся.

— Ты с детства говоришь это. Так и не смирилась, с тем, что я рокер?

— Ну что ты, — глубоко вздохнула она.

— Не смирился твой отец, а я просто не понимаю твоей музыки. Половину песен одни крики. Просто голова раскалывается.

— Но… Ты сможешь приехать на мой концерт в марте?

Ее голос доносился на фоне посторонних звуков. Каких-то разговоров, шелестов, чьих-то шагов.

— Да-да, поставьте сюда. Спасибо!

— Ма-а-ам.

— Да-да, я тут.

— Вы прилетите на мой концерт… в марте?

Она задумалась, что-то пережевывая, чиркая по тарелке вилкой.

— Папа не сможет. А без него мне не очень хочется. Ну что я там буду делать одна? Стоять в буйной толпе, пока ты рвешь на себе майку?

— Там есть ВИП-места. Отдельные зоны, чтобы никто не мешал тебе.

Какое-то время в трубке были слышны лишь чьи-то учтивые голоса и звон посуды. Закусив губу, Кирилл терпеливо ожидал ответа. Но вот раздался глубокий вздох, затем покашливание, а потом слова, въевшиеся холодом в каждый миллиметр его солнечного сплетения.

— Милый, мне не очень интересно это.

Он мелко закивал головой. Воздух не сразу проник в его легкие.

— Но если там будет Зе Уикенд или Гарри Стайлс, то я подумаю. Может, даже прилечу без папы, — игриво рассмеялась она.

Закрыв глаза, Кирилл повесил трубку.

Ночной город обдал его свежим воздухом. Тем, что задерживается в груди и, вызывая в ней легкий трепет, летит дальше. Только что прошел дождь. Все дороги в лужах. Подпрыгивают над ней каждый раз, когда кто-то пронесется мимо. Яркий свет небоскребов отбрасывает в воде свои блики. Они меняют цвета, мелькают в ней так же быстро как реклама на многометровых баннерах.

Вокруг столько шума. Столько разговоров на разных языках, столько настроений сливается в одной толпе, в одном эпицентре жизни. Кирилл шел в ней ровным строем. Среди веселых, задумчивых, болтающих людей, не замечающих ни друг друга, ни себя, так увлеченных своей собственной жизнью. Лишь изредка кто-то поднимал наверх голову. К вершинам небоскребов, к главному источнику света. Кирилл тоже сделал это.

Один из баннеров резко сменил фото. Там был он. Дерзкий парень в свете софитов, и информация о его концертах в Нью-Йорке. Кирилл смотрел на него, не мигая, как и некоторые люди рядом. Какое-то время он отбрасывал на всех темно-красное свечение. А потом исчез.

Все продолжили жить своей жизнью.