Тремор

Глава 11

Место у окна. Ее любимое. Рядом сидит молодая девушка, слева от нее мужчина в старомодном костюме. Сев в самолет, он тут же уснул. Соседка в наушниках погрузилась в книгу. Лететь предстояло 17 часов. Одна пересадка в Дохе.

Первые два часа Таня без единой мысли смотрела в окно, иногда перед собой в невидимую точку. Странная легкость в теле чередовалась с чувством непомерной ноши. Поначалу она никак не пыталась это осмыслить. Шум турбин, возня пассажиров и объявления пилота не давали уйти в себя, постоянно выводя ее обратно в реальность.

Это своего рода медитация. Час назад твое тело находилось в аэропорту, еще час назад у моря, а теперь оно здесь, в воздухе. Оно тяжелое, теплое, наконец, предоставлено само себе. Конечно, людей вокруг даже больше, чем обычно, но если они не знают тебя, то ты один в каком-то смысле. Никто из них не подойдет, не вытащит тебя из мыслей.

«Ты наконец можешь обо всем подумать», — сказала себе Таня спустя пару часов полета. Она приложила к вискам пальцы. Еще по дороге в аэропорт мысли перекликались где-то на краю ее сознания. Тогда она была готова открыться им, а теперь просто не могла.

Подали напитки. Таня выбрала апельсиновый сок. Стаканчик встал ровно в отведенное место. Поверхность содержимого долго раскачивалась, норовя из него выскользнуть. Она долго вглядывалась в него, словно в трансе. В голове по-прежнему не было ни единой мысли.

Ее тело просто летит. Просто плоть в самолете, детали самолета в воздухе. Девушка слева отложила книгу. Засунула в сетку переднего сиденья и теперь тоже спит. На обложке книги буквы. Золотистые изгибы краски. «Взгляни на дом свой, ангел». И Таня взглянула. За легким щемлением последовала пустота. Ее дом везде, а значит, его нет. За этой мыслью стали приходить следующие. Через три часа — мысли о Крис. Четыре. А что есть дом, и зачем он? Пять. А как еще жить без боли? Шесть. Кирилл когда-то был с ней.

— Дамы и господа, наш самолет снижается. Пожалуйста, пристегните ремни.

Где-то впереди плачут дети. Стюардесса с ласковой улыбкой держит перед ними поднос с конфетами, но их плач раздается лишь громче.

Кирилл, да… А что Кирилл?

Самолет снижается. Погода в Дохе +27 градусов. Ценная информация на предстоящие два часа. В ушах легкое давление. В голове каша из слов. Возможно, Крис что-то подсыпала ей в воду. Мадрид. Катар. Прогулка. Ждать. Кирилл. Стекло. Стены. Время.

Резкий толчок. Самолет коснулся асфальта и катится, как вне себя, по его полированному слою. В окне алое небо. Закат в Дохе был удивительно красивым.

Как завороженная, она смотрела на то, как взлетают самолеты. Как катятся мимо аэропорта, его панорамных окон и, кажется, оживают в тот миг, когда с силой толкаются ввысь с трапа. Это все, что привлекало ее внимание. Мимо нее носились дети, толпа, то и дело, оглядывалась на вывески дюти фри и всевозможных кафешек. А ей было плевать на все это. Лишь одна вывеска заставила ее надолго отвести взгляд от неба.

В аэропорте был бассейн. Наверное, самый необычный бассейн из всех аэропортных бассейнов мира. Сплошной коридор из воды, проложенный вдоль двух прозрачных стен, одна из которых неизменно выходит на трапы. Ряд самолетов неизменно взлетает с них, то один, то второй. Ряд самолетов неизменно приземляется на трап с грацией балерины Большого театра.

С земли тело переместилось в воздух, с воздуха в воду. Бросать его в огонь, она все еще была не готова. В голове все так же вакуум, все так же ее занимает лишь окружающее пространство. На данный момент вода. Ее потоки, подсвеченные огоньками на керамических стенах. То, как они меняют свой цвет, наполняя все разным настроением воду.

Людей рядом нет. Никто не напомнит ей о том, что разноцветные пузырьки — лишь составляющее мира, а не вся его суть полностью. Что отсутствие дыхания — не приговор, и она может всплыть, чтобы запастись воздухом. Никого, не единого слова. Из звуков — музыка с имитацией птиц, но даже она гасится слоями воды, доходя до дна лишь обрывками.

Таня замерла. Мириады пузырьков полотном обвились у ее тела. Иногда они покидали ее. Покидали так, как уносится душа мертвеца к небу. Как-то подрагивая, неистово, словно ждали этого момента вечность. На их месте появлялись новые, а потом тоже улетали вверх, словно Таня стала одной большой нерушимой планетой.

Ей не хотелось закрывать глаза, проваливаться внутрь. Там мутно, там вопросы, а, все, что нужно человеку, есть здесь. Пожалуй, все, кроме воздуха.

Планета тоже вознеслась к небу. Ряд пузырьков разбился об воду. В бассейне по-прежнему не было людей, и лежачки все так же пустовали, вопросительно взирая на двери сауны.

Таня направилась в нее сразу, как вышла из воды. Эквалиптовый пар расслабил ее даже раньше, чем атмосфера хамама и размеренный стук капель в фонтане. Она закрыла глаза. Прошлое рябью всколыхнуло ее сознание. Таня, как и прежде, не стала внимать своим мыслям. Все важное случается само. Она по-прежнему верила в это.

Впереди час до вылета. До нового пути, ее конечного маршрута. Время в последнее время шло как-то быстро…

Она стала собираться. Небо уже стемнело, приглушенный свет обдал покоем пространство. Какая-то парочка заняла лежачки. С беззаботным смехом парень с девушкой прыгнули в бассейн, а потом, обнялись, замерев у его края. Захотелось уйти. Она незамедлительно сделала это.

Чтобы понять, что испытывал Кирилл к Калебу, нужно вернуться в прошлое. В то время, когда Таня подрабатывала в «Этажах», а он заезжал за ней после репетиций и концертов.

Часто она оставалась работать до закрытия лофта. Кирилл смотрел на часы, потом на выход. Ее все не было. Десять, двадцать минут проходило после того, как все магазины «Этажей» избавлялись от гостей окончательно. Лишь после этого они неизменно выходили с Калебом из черного входа. Он видел их общение. Этот хмурый увалень опускал глаза, пока Таня что-то щебетала ему, словно птичка. Она смеялась и, в целом, была слишком бодрой для рабочего дня и учебы. Калеб словно расцветал в ее присутствии. В своей темно-рыжей бороде он тщетно пытался скрыть улыбку, но даже она не могла спрятать его покрасневших щек.

— О чем вы говорили? — почти каждый раз спрашивал у нее Кирилл.

Часто она отмахивалась. Иногда пересказывала общий ход беседы.

— А поподробнее? — настаивал он.

Таня тяжело вздыхала. Это начинало злить Кирилла.

— У Владимира Жикаренцева есть методы, как управлять потоками земной энергии. Ей, например, пользуются тяжелоатлеты. Представляют, что они идут по затылку, позвонку и притягивают их к земле. Так можно поднять даже больший вес, чем ты можешь. А с нисходящими — наоборот. Если представить обратный ход энергии, слиться с ней, то можно прыгнуть гораздо выше. Это так интересно.

Да-да, конечно. Столько эмоций вызвали у них какие-то эзотерические обсуждения. По Таниным словам было всегда что-то подобное. Реального повода так смеяться, да еще и с таким счастливым лицом, в них никогда не было.

— Что-то не так? — спрашивала она, когда Кирилл уходил мыслями в себя, считывая правдивость сказанного.

Он стряхивал головой, тут же кивая ей.

Доверие, доверие. Они всегда говорили об этом. Это казалось так легко — просто доверять ей, ее детским глазам и лучистой улыбке. Но после таких разговоров Кирилл неизменно прикидывал, стала бы Таня выходить с этим уродом, если бы у нее и вправду что-то был с ним.

«А если она специально? Хочет отвести подозрение, сделать вид, что им нечего скрывать, а по факту… Что если это двойной блеф? А если тройной?»

Мысли всегда заводили его в тупик. Если она и играла в какую-то игру, он не мог даже приблизительно внять ее правилам. Уж слишком беспечно Таня ссылалась на Калеба, когда объясняла ему свое видение вещей. «Это, кстати, он предложил», «он вчера сказал», «а Калеб, кстати…» И так постоянно. Лишь на Танином дне рождении сомнения отчасти оставили его. Тогда Кирилл поверил, что ей действительно просто интересно с ним. Что для нее Калеб, своего рода, наставник, который понимает ее даже лучше, чем он. Ради ее счастья пришлось смириться с этим.

В то же время Кирилл старался меньше общаться с девушками из своего круга, а Таня не разделяла его стремлений. С ней была и проницательность Калеба, и шутки Ромы, и парни из «КиТа», что ходили вместе с ней на все кинофестивали. Казалось, она искренне не понимала его упреков. Но неужели в ее мире действительно все так наивно, солнечно и радостно? Глядя на нее, Кирилл верил в это. Верил, но Калеб по-прежнему вызывал в нем гнетущие чувства. И сейчас он должен написать ему.

Кирилл глубоко вздохнул. Что если все опасения сбудутся? Если так легко она ушла от него по другой причине, если ее «наставник» действительно знает больше Даши, если…

Он взял телефон. Писать, а потом ждать его ответа, никакого терпения не было. Он позвонил. Гудки раздавались очень долго. Несколько раз вздохнуть с трудом удавалось ему. Сердце лупило грудную клетку, а на коротких обрывистых гудках подскакивало, сковывая дыхание. Но ответа за ними не следовало. Они продолжались дальше. Ногти все сильнее впивались в большой палец.

— Да? — наконец раздался глухой бас.

— Привет, Калеб. Это Кирилл. Я сейчас в Питере и хочу встретиться с тобой. Поговорить на счет Тани.

Послышался тяжелый вздох. Вслед за ним пролегла пауза.

— Почему я должен говорить с тобой?

— Потому что если тебе есть, что скрывать, то ты обязан рассказать это.

Уверенность и страх слились воедино. В этом состоянии он мог достать даже из-под земли то, что ему нужно. Возможно, Калеб интуитивно ощутил это.

— Жду тебя завтра в «Этажах» ровно в десять. Не опаздывай.

Он сбросил вызов, но еще какое-то время Кирилл держал телефон у уха. Почему-то эта легкая победа лишь сильнее встревожила его.

Отвратительная ночь. Нервная, суетливая, сдобренная склизкими порывами ветра за окнами. Просыпаясь в очередной раз, Кирилл резко открывал глаза и подолгу лежал, пытаясь усмирить стук сердца. Тени голых веток угрожающе тянулись через всю комнату. Когда-то уютную, украшенную, теплую. Возможно, такой она однажды приснилась ему.

Не выдержав, он встал. Вид на подтаявший снег, рассекающий тротуар грязными полосами, вновь напомнил ему о том, что все сломлено. Его жизнь, он сам, связь с семьей, надежды на будущее. Все упиралось собой в бетонный тупик, дальше которого лишь темное, содрогающее душу, месиво.

Утром, когда его тело впитывало с постели остатки сна, раздался звонок. Ему вновь напомнили об этом.

— Послушай, у каждого в жизни бывают трудные периоды. Но они проходят, понимаешь? Их нужно вытерпеть, а не убегать на попятную, — начала мама издалека. Кирилл уже знал, что будет в конце их разговора.

— Тебе не стоит бросать карьеру. Это лишь добьет тебя, милый. К тому же твой отец всерьез думает переписать наследство на Марка. Ты же знаешь, я вряд ли смогу переубедить его. А идти тебе некуда.

Лишь на миг что-то по привычке защемило ему сердце. А потом он вспомнил, что больше ничего не ждет от семьи.

— Делайте, что хотите. Я справлюсь.

Но такие решения очень долго доходят до нашего нутра. Решить — это одно, а пронести их через все слои своей личности без откатов, падений и долгих лет почти невозможно. Эта мысль откликнулась в нем раздражением. Обрести свободу оказалось сложнее, чем он думал.

Медитация превратила злость в ярость. Сев на ковер в центре зала, Кирилл пытался ни о чем не думать. Он почему-то решил, что это получится у него так же хорошо, как и раньше. Но ошибся. Слова матери все не могли отпустить его.

Кирилл зажал голову руками. Мысли в его голове опять стали раскачивать рассудок. Причинно-следственные связи плели по кругу слова и события. Что впереди? Сотни вариантов. Лишь подождав, можно вычеркнуть хотя бы половину из них. Триггер. Сдавило горло. В этих мыслительных припадках он обычно шел за дозой. Но нет, сейчас он завязал. Стоп, колени, стоп. Остановите дрожь. Он не собирается делать этого!

Пальцы сами запрашивают дозу. Бьют по экрану в безмолвном крике, и Кирилл повинуется им.

Через час он искал во дворе кокаин. Быстро нашел и побежал по лестнице обратно. Перед глазами плыли стены. Кое-как он различил свою дверь, но ключи все не могли попасть в щель. Он уже стал оглядываться, хотел употребить прямо на этаже, но, наконец, открыл ее. Замок от двери выскальзывает из пальцев, цепляется за них, но кое-как Кириллу удается закрыть его. Шнурки на ботинках тоже не повинуются ему. Пытаясь их развязать, он упал и порезался об тумбочку. По запястью стекала кровь, но ему было плевать на это. Прямо на ней он разделил дорожки, из последних сил отговаривая себя делать это. Молил пальцы отложить порошок в сторону, но они не слушались его. Лишь снисходительно принимали его слезы. Они текли по щекам, беззвучно растворяясь рядом с дозой. «Ничего-ничего», — говорил себе он. Сейчас все исчезнет. После прихода все пойдет к черту. Все! И его жизнь, и Калеб, и даже Таня. Его родители, его зависимость. «Свалите из моей головы нахер!»

Да, да… Эйфория тут же накрыла его. Все разом ушло, и в неземном блаженстве он закрыл глаза на диване.

Уже с восьми вечера никто не заходил к нему. Взглянув на часы, он сел за стол. Черная одежда почти не вздымалась на нём. Глаза были неподвижны. Они смотрели сквозь бумагу, оставив левую руку на автомате выводить буквы в отчёте. Закончив, он поднял взгляд к окну.

Ничего не было видно. Густые потоки снега летели наискось с неба и закрывали собой город. Когда свет фар подсвечивал их, они казались ещё ожесточеннее.

Поднявшись, Калеб тяжелой поступью стал рассекать комнату. Иногда он наклонялся к рядам украшений и с глубоким вздохом шел к следующим. Почти на всех витринах были трендовые, мало чем отличающиеся друг от друга, вещи — чокеры со стразами, однотипные бусы из разноцветных фигурок, перламутровые ожерелья, кольца с надписями, бутоны цветов в эпоксидной смоле и прочая банальность. Но вот остался последний ряд. Его шаги замедлились перед ним. С грустной улыбкой Калеб рассматривал украшения с тонкой гравировкой, кулоны с рисунками заката, бусы из прозрачных камней. Почти с трепетом он укрыл Танин уголок белой тканью. Как раз ровно десять.

Он стал подниматься на чердак. Как смертоносная змея, плавно уползающая в свою нору. Холодный воздух встретил его у двери. В темноте были видны лишь очертания крыш из окон.

Калеб зажег свечи. Сев на ковер рядом с ними, он завёл друг за друга ноги. Его колени, как набухшие мешки, мощно выпирали сквозь брюки. Пламя освещало лицо, робко отражаясь в черных глазах. Казалось, он хотел потушить его взглядом. Когда огонь извивался в воздухе, его переносица напоминала клюв дикого ворона. Лишь губы слились с мраком комнаты, оставшись в тени. Голос снизу рассеял тишину в ней.

— Калеб? — эхом донеслось из приоткрытой двери.

— Поднимайся.

Перешагнув через последнюю ступень, он вошел в просторную комнату. Примерно так выглядят танцевальные залы в фитнес-клубах. Окна в пол у одной стены, зеркальный ряд у другой, а основная часть комнаты пуста. Ничего необычного. Но другая часть чердака напрочь стирала такое впечатление. Что-то мистическое, странное, даже потустороннее ощущалось в высоких архивных шкафах, стоящих вдоль стены у входа. Присмотревшись, можно было увидеть на их полках склянки с травами, старинные переплеты книг, множество статуэток и всевозможных коробок.

Он с подозрением взглянул на Калеба. Этот великан в кругу свечей, словно тёмный маг, сверлил пустоту взглядом. Он сел напротив.

— Ты ведь знаешь, при каких обстоятельствах мы разошлись с Таней? — сказал Кирилл, не сводя с него взгляда.

Он медленно кивнул ему.

— Все эти три года меня убивала мысль, что возможно ее уже нет в живых. Она не отвечала на мои звонки, сообщения. Просто ушла из моей жизни и все…

— И ты, конечно, винишь ее в этом, — невозмутимо произнес он.

— Что? Нет, я вполне понимал ее чувства, пока не узнал, что Даше и тебе она хотя бы все прояснила.

Глубоко вздохнув, Калеб опустил глаза.

— Ты сделал Тане очень больно, когда уехал в первый раз в штаты. Ты ищешь мотивы ее поступка, но, наверняка, ничего не знаешь о своих. Ничего не писать, зная, как терзается другой человек, как ждет этого, — тебе должно быть знакомо это.

— Послушай, — зажал Кирилл лоб пальцами. Мозг еле соображал, еще купаясь в кокаиновой неге.

— Я много раз думал о том, как поступил тогда, и, да, это было моей ошибкой. Очень тупой, эгоистичной и… Да я ненавижу себя за это. Но нет, ее мотивы вряд ли похожи на мои. Ведь я, тот Кирилл, считал, что все должно крутиться вокруг меня, понимаешь? А ее волю, выбор расценил как предательство.

Кирилл прикусил щеку. Острые края зубов вонзились в мягкую плоть. Казалось, он говорит о каком-то другом, незнакомом ему, парне.

Калеб кивнул.

— Все так. В тебе победила темная сторона. Почему ты думаешь, что она не могла победить и в Тане?

— О чем ты? — напрягся он.

На мгновение Калеб задержал на нем взгляд. Тот, что обычно пугает людей, вводя их в беззащитность и ступор. Кирилл ответил ему тем же.

— Страх. Жизнь в очередной раз показала ее уязвимость. Ты, в свою очередь, доказал, что можешь причинить ей боль своим отсутствием. Когда ты уехал, Таня ночевала здесь, лишь бы не остаться одной дома.

Кирилл вскочил с пола. Сжав кулаки, он навис над Калебом, но тот все так же смотрел на него своим тяжелым взглядом.

— Она была с тобой?!

Он усмехнулся. Кирилл подошел ближе.

— Отвечай, иначе я сожгу вместе с тобой эту комнату.

Он угрожающе приблизил к свече ботинок и наклонил ее. Пламя почти коснулось деревянного пола, но Калеб лишь рассмеялся на это.

— Ты как ребенок. Я был с Таней, когда ты ничего не мог дать ей. Но ниже моих правил то, что ты приписываешь мне. Успокойся и сядь. Ничего не было.

Кирилл отошёл к подоконнику. Теперь между ними было метров пять, и Калеб почти не видел его. Тогда он поднялся и подошёл к шкафу. Послышался звон посуды.

— Сядь сюда. Я не хочу играть с тобой в игры.

Запах молочного улуна заполонил комнату. Кирилл сразу узнал его. Любимый чай Тани.

— У всех есть зависимости, что разрушают их. Кому, как не тебе, знать это?

Кирилл промолчал.

— Все, что у тебя есть — это надежда найти ее. Когда надежда грозит испариться, ты идешь за дозой. Ты не контролируешь себя и убьешь Таню в очередной раз, если вернешь ее. Зачем тебе это?

Чай тонкой струйкой наполнял чашки. Кирилл засмотрелся на то, как в воде искрились отблески свечей, как они беспечно подмигивали ему. Вся злость вмиг ушла. Он задумался.

— Потому что я не смог забыть ее. А без Тани в моей жизни ничего нет. Все просто. Я бы отпустил ее, если бы точно знал, что она счастлива, но я не чувствую этого.

Они замолчали. В тишине было слышно лишь таяние воска.

— Когда все случилось, она пришла ко мне. Сказала: «Мама умерла» и долго рыдала. За столом, потом на диване, на кровати. Часто сползая на пол и скребя по нему пальцами. Лишь утром она сказала, что ушла от тебя. Сказала, что хочет исчезнуть из мира. Почти весь день Таня лежала на диване и смотрела в потолок пустым взглядом. Она почти не моргала, и выглядело это довольно жутко. Тогда я окликал её. "Может умереть? " — говорила она тихим голосом, а затем перечисляла способы, как сделать это. Было ужасно. Хотелось зажать ей рукой рот. Я боялся отпускать её на похороны. Боялся, что она причинит себе вред в дороге. Но Таня переубедила меня. Через пару дней она улетела в Екатеринбург. Я писал ей каждые три часа. До похорон все было нормально, а потом у неё вновь случился приступ. Я умолял её ничего не делать с собой. Умолял подумать обо мне, о бабушке, и каким-то чудом всё обошлось. Через неделю она написала, что хочет забыть меня и всех, с кем она общалась. Хочет научиться не привязываться к людям и быть свободной. Я спросил, как именно она собирается это сделать. Тогда она рассказала о своей подруге. О Крис, — добавил Калеб, увидев его вопросительное лицо.

— У меня возникло странное предчувствие. Весьма тревожное. Я стал убеждать её, что нам не стоит переставать общаться. Не сейчас, потому что ей нужен тот, кто позаботиться о ней. Она согласилась. Первые полгода я регулярно получал от нее сообщения. Депрессивные, словно не ее, но все-таки ей становилось лучше. В Екатеринбурге, как я узнал, у неё есть бабушка. Я убедил Таню дать её номер. Она согласилась и почти сразу после этого перестала писать. Тогда я отпустил её. Почувствовал, что ей и вправду нужно это.

Он замолчал. Стало очень тихо.

— И ты не знаешь, что с ней сейчас?

Калеб покачал головой.

— И не звонил её бабушке?

— Нет.

Кирилл отставил в сторону чашку. Они и вправду были чем-то похожи с Таней. Калеб оказался таким же фаталистом. Всякие предчувствия, Вселенная, звезды стояли выше их воли. Ему никогда не понять того, как можно отдавать свою судьбу в чьи-то руки.

Кирилл не стал говорить это вслух.

— Ты можешь дать ее номер?

Калеб кивнул. Они замолчали, и порывы ветра послышались еще громче. Заунывной оперой они выходили из труб, дверей, ударялись об окна. Не сговариваясь, они посмотрели в окно. Метель заслонила собой все небо.

Отель был недалеко от площади Пласа-Майор. В прошлый раз Таня так и не посмотрела ее. Теперь же она планировала обойти весь центр, все улицы, где они не гуляли с Крис. Выставка начиналась лишь на следующий день, так что впереди было полно времени.

Зайдя в номер, Таня тут же упала на кровать. Она оказалась просто королевских размеров. Мягчайший матрас под сатиновым покрывалом так и норовил погрузить её в сон. Таня с усилием перевернулась на спину. Лучи солнца обильно проникали из окон. Под ними бежевые стены, диван и пушистый ковёр становились еще светлее, словно были ненастоящими, декорациями сна. Лишь картины и статуэтки добавляли комнате ярких красок. Она неподвижно осматривала их, пока веки становились все тяжелее, а тело все больше растекалось на кровати. «Может, никуда не идти?» — подумала она. А потом резко встала.

Открыв двери душевой кабины, Таня шагнула на мраморный пол и опустилась вниз. Закрыв глаза, она просто сидела, подставив лицо теплым струям. Вода стекала по волосам и ресницам, глухо ударялась об ее колени. Казалось, ее потоки уносили с собой усталость, все часы перелетов и внутреннюю борьбу, что так и не состоялась в ней. Прижавшись к мраморной стене, Таня искала внутри себя вдохновение. Набиралась сил, чтобы выйти город.

Взбодрившись, она вышла в комнату. Солнце стало светить ещё ярче. Вид из окна — каменные здания, деревья и старинные улочки словно манили её выйти к ним.

Таня собрала вещи. Положила в темно-синюю сумку блокнот, пару карандашей и бутылку воды. На тумбочке оказалась карта Мадрида. Она тоже взяла её. Чёрный бадлон и клетчатая юбка оказались на самом верху чемодана. По остальному взгляд даже не скользнул. Едва высушив волосы, без макияжа и укладки, Таня, наконец, вышла из номера.

Людей было немного. В конце февраля туристический сезон ещё не начался, а в будние дни в центре нет даже местных. Прохладный ветерок вздымал на ней пальто и заставлял улыбнуться. Узорчатые фасады зданий, шпили на их концах, статуи и колонны заполонили забытыми красками сердце. Напомнили о том, что среди похожих улиц она когда-то была счастлива. Среди них у неё когда-то были друзья, и стаканчик кофе неизменно грел ей руки. Она знала, что Питер — её город и, казалось, была неотделима от него. Но так лишь казалось.

Грустные мысли были с ней всю дорогу. Как бы Таня не отгоняла их, они все равно цеплялись ассоциациями за ее разум. Но оставили ее тут же, стоило ей войти в арку меж ряда домов.

Пласа-Майор блистал в полуденных лучах солнца. Таня замерла прямо перед площадью и обвела её взглядом. По всему периметру находились оранжевые домики с множеством арок. Своими шпилями они разрезали голубое небо, смотрели прямо в безоблачную ввысь.

Таня развернула карту. Ветер тут же стал развевать её края в стороны.

Главным зданием на площади была старинная булочная — Панадерия. Оказалось, раньше в ней подавали выпечку для королевской семьи. Таня решила зайти в неё.

Темноволосая женщина простодушно улыбнулась и предложила попробовать тапас. Она показала на меню за прилавком, на котором были нарисованы бутерброды с жареной говядиной, креветками, сыром и прочими закусками. Взяв тапас, Таня вышла из Панадерии и прислонилась к стене арки. Хрустящий багет оказался просто божественным. Пармезан тут же таял во рту, а от колбасы исходил приятный аромат специй.

Выкинув картонную подставку, Таня вновь развернула карту. Не раздумывая, она направилась к парку Эль-Ретиро. Через полчаса она уже стояла у его ворот.

Их белокаменные узоры напоминали строение цивилизации Майя. Белые ступеньки, что вели вниз к аллее, были выполнены в таком же стиле. Их заняла экскурсионная группа. Люди оживлённо разговаривали, осматриваясь по сторонам. Пройдя мимо них, Таня неспешно зашагала по тропе. Ей то и дело попадались на глаза группы подростков, взрослых и даже пожилых людей с мольбертом, гитарой или книгой. Кто-то занимался на коврике йогой, кто-то медитировал под деревом. Спортсмены бегали вдоль пруда, огибая каменный монумент с колоннадой. С её вершины взирал всадник, а снизу него лежали мраморные львы. Смотрели на пруд, щурясь от солнца. Остановившись у них, Таня тоже взглянула на воду. На синеватую гладь, что неспешно покрывалась волнами. Порывы ветра то и дело разбивали их друг об друга.

Она сильнее закуталась в пальто. Все-таки блеск солнца еще очень обманчив. До весны оставалось пару недель, но люди вокруг словно забыли об этом. Казалось, кроме нее больше никто не чувствовал пронизывающих потоков ветра. Больше никто не ходил с той же задумчивостью, грустью. Все выглядели очень счастливыми. Словно происходящее здесь и сейчас было лучшим моментом в их жизни. А ведь когда-то она была такой же.

Таня закрыла глаза. То ли встречный ветер, то ли перемена мест помогла, наконец, собрать воедино все мысли. Объять в голове прошлое — такое волнующее, радостное, теперь безвозвратно утерянное ей. Как же для нее раньше было все важно. Каждое событие, знакомство, место разливалось в душе всей палитрой оттенков. "А что теперь? "Она до сих пор не решалась подумать об этом.

Встряхнув головой, Таня пошла дальше по набережной. Разглядывая фасады сооружений и природу, она и не заметила, как вышла к толпе. За ней возвышался фонтан с необычной статуей. Все молча смотрели на нее, уже готовые двинуться дальше.

— Что это за статуя? — спросила Таня у экскурсовода.

— Это "Падший ангел". Люцифер.

Она взглянула на его лицо. Как настоящее. Все сжалось в безмолвном крике, глаза с ужасом взирали к небу. Фактурные крылья разминулись в воздухе — одно тянулось вверх, пока другое готовилось принять удар об землю.

— Он был самым красивым и умным ангелом, — сказала женщина.

— Люцифер отказался служить Богу и за это был изгнан из Рая. Риккардо Беллвер запечатлел именно этот момент — то, как ангел падает в ад. Он — единственный, кто осмелился изобразить его. В Европе больше нет таких статуй.

Таня, не отрываясь, смотрела на него. На его лицо, переполненное злостью и страхом. Толпа разошлась, и она села на скамейку напротив.

Придя в номер, она достала дневник. Завтра вечером она прочтёт его.