Секретаря у Теслы, как и предполагалось, не обнаружилось — ответил сам. И почти сразу «включил царя»:
— У вас есть участок в двести-триста акров? Мне необходимо восстановить башню беспроводной связи и передачи энергии.
— Э-э-э… мы небольшая лаборатория при Технологическом институте.
— В таком случае меня это не интересует, молодой человек.
— Мистер Тесла, мы готовы обеспечить вас жильем, оборудованием и годовым окладом в шесть тысяч долларов.
— Мои проекты будут для вас великоваты.
— Мистер Тесла, подумайте, а я перезвоню через неделю.
— Вряд ли я переменю мнение.
Поговорили, называется. Хотя от почти семидесятилетнего дедушки вполне можно было ожидать стариковского упрямства, но я даже растерялся — а что делать-то? Выручил Ося, поднабравшийся от американцев:
— Зря он разоряется без копейки денег, надо ему немного помочь, чтоб согласился.
Ося уехал в Нью-Йорк на поиски владельцев дома, где размещался офис Теслы, и гостиницы, где Тесла проживал. Искал не сам, зарядил сотрудников — да, у нас там уже вовсю работала брокерская конторка, приносившая, в основном Осиными трудами тысяч по пять-шесть в месяц, которые частично шли на лабораторию. А частично — на создание подставных фирмочек и расширение биржевой игры.
Пока Ося добывал контакты и выкупал у владельцев часть задолженности Теслы с условием, что они на упертого арендатора наедут и потребуют денег, я занимался осциллографом. О подписке, организованной Хиксом, узнал весь МИТ, даже провост прислал чек на двадцать долларов и его примеру последовали многие преподаватели и студенты — внесли кто десять, кто пять, кто доллар. С миру по иголке — вот и ежик из слона, первичные расходы на ремонт и восстановление дома и лаборатории мы покрыли. Не то, чтобы мы не могли оплатить все сами, но такие деньги сразу из бизнеса не выдернуть, доллар лишним не бывает, не говоря уж о чувстве поддержки.
А когда RCA нежданно раскошелилась на пять сотен, я побежал заказывать новую колбу для осциллографа. Всю остальную начинку мы могли сделать сами, в теории могли даже попробовать выдуть колбу, но у профессионалов всяко выйдет лучше.
Прибор в итоге получился компактнее, вакуум в нем глубже в силу лучшей запайки и герметизации, плюс я применил парочку трюков для стабильности эмиссии электронов с катода. Теперь бы кто-нибудь подкинул нам еще полтысячи, чтобы купить три пулемета «льюис» и можно спать спокойно.
С всей этой возней чуть не забыл про Теслу, но Ося позвонил мне, а я несговорчивому сербу, и слегка прижатый Тесла мое предложение принял, хоть и со скрипом.
После налета все улеглось и признаков нездорового внимания к нам не проявлялось. Уж не знаю, то ли полицейские раскрутили раненого гангстера на показания, то ли мы нанесли нападавшим серьезный ущерб и они будут некоторое время зализывать раны, то ли сыграли нанятые отцом мне в охрану два частных детектива.
Мне, в принципе, хватало Панчо, но в МИТ его не пускали. Там как-то не сложилось практики присутствия на занятиях студентов в сопровождении телохранителей. Как ни просил я Вандерграфа, он отнекивался тем, что отвечает за учебный процесс, и пришлось написать Страттону формальную просьбу выдать Панчо нужное разрешение.
Ответ не порадовал — посторонних быть не должно. В МИТ допускали только студентов, преподавателей и сотрудников. А если Панчо будет сидеть на лекциях, то он фактически будет обучаться бесплатно.
Поскольку Осин метод против Страттона не работал, я отложил задачу на потом, тем более, к нам явился Тесла.
Жизнь Николу Милутиновича потрепала изрядно: вместо черноволосого усатого красавца в Бостон приехал желчный и высокомерный старикан. Худое костистое лицо, на котором прямо-таки доминировал немаленький балканский носяра, разве что прямой пробор посреди головы прежний, да только волосы уже не черные, а седые крашеные.
На вселение Теслы в снятый для него по соседству дом примчались не только репортеры и наши друзья из МИТ, но и сам сильно занятой Страттон.
Президент института долго тряс руку Тесле и говорил пафосные слова, а потом принялся за меня:
— Мистер Грандер, это прекрасное паблисити для нас! Вы большой молодец!
Лучше бы деньгами. Но Страттон нашел, чем отблагодарить: он придумал, как допустить Панчо в МИТ. Вилью зачислили… дворником, с зарплатой в один доллар, над чем жутко потешался Ося. А Панчо после первой недели лекций совсем загрустил: там все время говорили непонятное.
И как я его не уговаривал, он все мрачнел и мрачнел. Ося, который вернулся из Нью-Йорка, выслушал друга:
— И что ты ноешь?
— Зачем мне этот институт?
— Образование полезно! — воздел палец вверх Ося, заложив другую руку за пройму жилета. — Что ты сможешь, если останешся босяком? Обчистишь кассу, а если повезет, то несколько. А человек с высшим образованием может украсть весь банк!
Панчо проникся. А я глядел на новенький костюм Оси, на записку от Таллулы, в которой она приглашала в Paradise, на остатки прежней роскоши на нас с Панчо…
— Поехали за покупками!
— Нам стало некуда потратить деньги?
— Ося, ты вон приоделся, нам тоже надо восстановить гардероб.
Самый главный универмаг Бостона Filene’s вознес семь своих монументальных этажей в даунтауне, на углу Вашингтон и Саммер-стрит. Он неуловимо напоминал московский «Детский Мир», да и вообще после знакомства с американской архитектурой начала века я гораздо лучше понимал, где лежали истоки «сталинского ампира».
Козырьки из кружевного чугуна прикрывали входы, над ними эклектично смешали фронточики, карнизики и громадные окна. Разумеется, с древнеримскими мотивами, как же без них — металлические колонны в виде фасций, перевитых лентами.
Мы потерялись почти сразу. Готовое платье, посуда, часы, оружие, игрушки, багаж, обувь, радиоприемники, кафетерий — десятки отделов, эскалаторы и лифты, сотни девчонок-продавщиц в форменных халатиках поверх платьев, тысячи покупателей сбивали с толку. Не знаю, сколько времени мы бы потратили в «Файленисе», но судьба смилостивилась и послала нам Оськину блондиночку.
— Что интересует джентльменов? — начала она традиционную песню продавщиц.
— Обновить гардероб, сверху донизу.
Тут она узнала нас и засмущалась, при этом покраснела так, как могут только люди с очень светлой кожей — волной, от шеи вверх, до пунцового цвета. Наверное, вспомнила, в чьей постели проснулась в тот вечер.
Чтобы скрыть неловкость, она развила по-американски бурную деятельность — мгновенно вызвала коллег-подружек из нужных отделов и вскоре нас окружал цветник из десяти или пятнадцати девиц, наперебой тараторивших список:
— Костюм, рубашки, галстуки, ремень, подтяжки, свитер, кепка, носки, белье, летние брюки, шарф, носки, шляпы, пальто на зиму…
Блин, я никогда не задумывался, сколько у человека шмоток! Нас передавали с рук на руки, обмеряли, выясняли предпочтения, и все это в темпе вальса, время — деньги! Где-то через час блондиночка закрыла все поименованные позиции и подсчитала сумму. Немаленькую, надо сказать.
На запах денег тут же нарисовался управляющий, оглядевший наш совсем не блестящий прикид, но блондинка нашептала ему на ухо и скепсис тут же сменился радушием — разумеется, мистер Грандер, мы принимаем чеки! Как ваши исследования? Весь город только о них и говорит! Это прекрасно, что вы пригласили мистера Теслу!
Под его заверения, что все купленное будет подогнано по размерам и доставлено на дом, мы наконец-то добрались до выхода. Управляющий сверкнул напоследок улыбкой, мы раскланялись и чуть ли не бегом покинули храм торговли.
Как пришли с пустыми руками, так и ушли, только деньги потратили — действительно, не с пакетами же шататься двум солидным покупателям.
На следующий день нам под дверь притарахтел фургончик, доверху забитый купленным, и тогда выяснилось страшное. Так получилось, что мы высказывали предпочтения на разные вещи: Панчо хотел темно-синий костюм в мелкую полоску, а мне без разницы; я хотел джемпер с рисунком ромбами, а Панчо без разницы и так далее. Ну и по простоте душевной персонал универмага просто сделал два одинаковых комплекта, с отличием только в размерах.
Хотел было отослать обратно, но подумал — а какой смысл? Шмотки есть, а что одинаковые — переживем. Тем более можно варьировать.
Правда, это не очень получалось без предварительной договоренности, и по Бесконечному коридору, пронзавшему пять зданий института, мы почти каждый день ходили, как близнецы.
Единственное неудобство — мы стали объектом для шуточек «инженеров», но они прекратились после инцидента, когда некий не в меру борзый первокурсник, наглядевшись на «мы с Тамарой ходим парой», довольно громко спросил:
— Они что, педики?
И тут же получил в торец от Панчо. А немедля образовавшиеся вокруг доброхоты объяснили, кто мы такие. На шум прямо с лабораторных занятий явился Хикс, от которого несло реактивами. Я втянул носом острый фенольный запах — эпоксидка! — и потащил Генри из коридора на лестницу, где не толокся народ.
— Есть дело!
Дело, то есть бизнес, американцы любят, и Хикс подробно рассказал, чем занимаются инженеры-химики:
— Берем пластичный олигомер, нагреваем, добавляем отвердитель и получаем бакелит, по методу Лео Бакланда. Тебе-то зачем, это же не радиолампы?
— Нужен термостойкий материал, чтобы застывал после применения.
— Электропроводный?
— Нет, изолятор.
Хикс вытащил из кармана пустую трубку, воткнул ее в зубы и уставился в окно, выпав из разговора на несколько минут. Я терпеливо ждал, чуть ниже переминался на площадке Панчо.
— Черт его знает, можно попробовать смеси…
— Генри, если получится, то это золотое дно! Все права твои, у меня только право использовать первому, идет?
Все так же заторможено Хикс хлопнул по рукам. Если он сумеет сделать эпоксидный компаунд, то это будет рывок — не открытые всем ветрам потроха радиотехники, а залитые прочной изоляцией! Платы уже придуманы, даже патент получен с полгода назад, если я сумею сделать нувисторы* или стержневые лампы, то у меня будет отличная военная радиосвязь.
* Нувистор — миниатюрная радиолампа в металлокерамическом корпусе.
Но это дело далекого будущего, меня больше волновала одна из последних, если не последняя встреча с Таллулой перед возвращением Гаспара. А еще подойдут ли по размеру купленные в подарок лаковые туфельки — насчет мехового боа вопросов не было.
Когда она открыла дверь в пальто и шляпке, у меня упало сердце — наверное, собралась уходить…а как же я? Но она отступила вглубь коридора, и пока я возился, закрывая дверь, сбросила пальто на пол, и в следующую секунду у меня на шее повисла совершенно голая Таллула. Еще секунд пять ушло на то, чтобы донести ее до кровати, и полчаса, чтобы из спальни выбраться.
Я лежал и блаженно наблюдал, как Таллула выскользнула из ванной и, так и не одевшись, распечатала подарки.
Туфли подошли, она немедленно надела их, а когда застегивала перемычку, то нарочно повернулась ко мне попой, чем вызвала мгновенную горячую волну в крови.
— Ох, сейчас кое-кто доиграется, — прохрипел я.
Но она улыбнулась через плечо и накинула белое песцовое боа, кокетливо изогнулась и прикрылась мехом, слегка шевеля пушистым краем несколько выше колен. Зарычав, я выпрыгнул из постели и несколько минут ловил хохочущую и визжащую Таллулу.
Радость обладания друг другом в конце концов сменилась грустью — неизвестно, когда мы увидимся в следующий раз. Но Таллула на прощанье обняла меня, жарко шепча «Я обязательно что-нибудь придумаю».
Окрыленный надеждами на женскую хитрость, я добрался до дома. Тесла уже возился в лаборатории и немедленно вылил на меня ушат холодной воды:
— У вас недостаточно приборов.
— Что вам требуется, мистер Тесла? — я все еще радовался перспективам и почти не обратил внимания на недовольный тон гения.
— Вот список.
По мере чтения брови мои лезли все выше и выше — ничего себе аппетиты у банкрота!
— Это необходимо для моих исследований эфира.
Мать моя женщина… Кругом все заняты электромагнитными волнами, а он, оказывается, все еще верит в «эфир»… Теория флогистона, блин.
Попытки направить Теслу на более перспективные задачи успеха не имели — в лице наших добровольных помощников он нашел свежие уши и упивался их вниманием, рассказывая, как лично Ленин приглашал его в Россию, как лично Тесла менял окружающую среду и климат практически вручную, как лично Эдисон рыдал от горя, когда осознал, кого отпустил на вольные хлеба… Но чего не отнять — вера в науку и в ее развитие у него непоколебима.
Он даже предсказал мобильники:
— Телефоны станут беспроводными! И уменьшатся настолько, что их будут носить в жилетных карманах!
Правда, когда это произойдет, вокруг почти не останется жилетов.
На фоне боданий с Теслой и попыток получить от него хоть какую-нибудь реальную отдачу, выборы нового президента США прошли практически незаметно. Заметишь тут какого-то Калвина Кулиджа, когда каждый день Тесла пропагандировал свои взгляды в лаборатории:
— Все есть свет! В одном его луче судьба народов, у каждого народа есть свой луч в том великом источнике света, который мы видим как Солнце. И помните: никто из тех, кто существовал, не умер. Они трансформировались в свет, и как таковые существуют до сих пор.
И такое он мог гнать если не часами, то все равно очень долго. Немного отвлекла ребят газетная кампания по случаю первой авиакругосветки — четверо американских военных летчиков и четверо техников за полгода с апреля по сентябрь облетели весь мир. Но как только громкое событие завершилось, вниманием вновь завладел Тесла.
Несколько раз я упрашивал его, говорил с ребятами, на неделю все затихало, мы возобновляли нормальную работу, но потом все скатывалось к прежнему. А еще каждый раз перед обедом он протирал тарелки, столовые приборы и руки, изводя салфетки десятками, и у меня понемногу забрезжила мысль, что у Теслы крыша набекрень,
Вскоре я получил тому еще одно подтверждение. Зимой Тесла простудился — он почему-то решил передвигаться между нашим и своим домом без пальто. Расстояние невелико, и шустрому студенту пробежаться в самый раз, но вот медлительному пожилому человеку не сильно полезно. Но врачебную помощь принимать отказался наотрез — само пройдет, и это, оказывается, принципиальная позиция уже много лет, никакого общения с врачами.
Две недели мы разрывались между больным и работой, небольшая передышка закончилась, когда Тесла поднялся на ноги и явился к нам похудевший и заросший щетиной, но с прежним блеском в глазах:
— Я не могу и не должен прекращать работу над проектами, которые создавал!
И пошел шпарить, не иначе, обдумывал, пока лежал в постели:
— Я верю, что мои открытия делают жизнь людей легче и терпимее, и направляют их к духовности и нравственности.
Тесла некогда работал у Эдисона и вусмерть рассорился с ним из-за, так скажем, не слишком моральных деловых практик американца. Оба терпеть друг друга не могли, но забавным образом оба к концу жизни скатились ко всякой метафизике и паранормальщине, связанными с потусторонним миром — Эдисон создавал «некрофон» для общения с умершими, а Тесла искал бессмертие.
— Секрет вечной жизни заключается в том, что частицы света восстанавливают свое первоначальное состояние, возвращаются к предыдущей энергии. Христос и несколько других знали этот секрет. Я ищу, как сохранить человеческую энергию для блага всех. Это формы света, иногда прямые, как небесный свет.
К весне Тесла отгородил себе кусок лаборатории и занимался исключительно «генератором атмосферного электричества» и, как это не смешно, «лучами смерти». Но хоть перестал тормозить остальные работы, а я почти полностью уверился, что у него проблемы с головой.
В тот день посыльный доставил сережки, которые я намеревался вечером подарить Таллуле — симпатичные жемчужинки в серебряной оправе — и пошел похвастаться. Ребята порадовались, позавидовали, а вот Тесла шарахнулся, как ужаленный и еще полчаса маниакально проверял все вокруг, не занес ли я с сережкой женских волос.
Гений и безумие вообще ходят рука об руку, достаточно вспомнить Гоголя, Хемингуэя или ван Гога, но одно дело читать про закидоны Свифта, Гойя и Ницше, и совсем другое — наблюдать вплотную. Вот решит Никола Милутинович, что нас надо для жизни вечной превратить в свет и подключит в розетку, что тогда?
Или сорвет свидание с Таллулой, которые мы планировали, как настоящие шпионы. Приезжали-уезжали на встречи в разное время, сняли квартирку, примыкающую к той, где жила ее подружка, да еще с общим ходом. Это называлось «ночевать у подруги», недоверчивый Гаспар несколько раз звонил проверить и даже прислал своего человека, но там всего делов в стену стукнуть и вот она, Таллула. И никаких посторонних, прошу заметить!
Только встречи все равно стали гораздо реже, а Таллула полюбила обсуждать со мной газеты — у меня такое подозрение, что научилась этому в одной из множества «школ для современных девушек», прообраза будущих «тренингов личностного роста». Сам-то я предпочел бы без обсуждений переходить сразу в горизонтальную плоскость, но нет, ей нужно изобразить приличную девушку. А сама при сексе стонала так, что подружка сперва смущалась, потом делала вид, что ничего не происходит, а затем начала строить мне глазки.
Вот и обсуждали мы то «Великую гонку милосердия», когда эстафета собачьих упряжек доставила вакцину в затерянный городок на Аляске, где разразилась эпидемия, то избрание президентом Германии Гинденбурга (мне икнулось), то возвращение Британии к золотому стандарту. Последнюю беседу скрашивали несколько тысяч, которые Ося поднял на колебании цены желтого металла от такой новости. Но все равно обидно — и так виделись едва ли раз в месяц, а тут еще половина времени гробилась на пустопорожнюю болтовню.
Или вообще все свидание насмарку — я только-только скинул пиджак, как Таллула своим низким голосом проворковала:
— Джонни, а этот Тесла, он же на тебя работает?
— Да, а что ты его вспомнила?
— В утренней Boston Herald интервью с ним.
— И что сказал наш гений? — я взялся развязывать узел галстука.
Обычно к концу политинформации я успевал раздеться сам и раздеть Таллулу — хоть какая-то, но экономия времени.
— Он ругательски ругал Эдисона.
— Дай газету! — видимо я сказал это слишком резко и она вздрогнула.
Бли-ин… Бросив галстук, я схватил пиджак, чмокнул опешившую Таллулу и умчался.
Вот же — не было у бабы хлопот, так купила порося! Мне пофиг, что они там с Эдисоном друг о друге думают, но такие заходы могут легко порушить хрупкие отношения с RCA и лабораторией GE.
К появлению Теслы я малость остыл и сделал ему выговор сквозь зубы, который он привычно пропустил мимо ушей. Все, надо от него избавляться, но как? Контракт ведь, неустойки, да еще паблисити…
Март начался с инаугурации Кулиджа, когда его речь впервые транслировали по радио, а в середине месяца торнадо разнесло вдребезги Миссури, южный Иллинойс с Индианой и убило семь с половиной сотен человек. У пары ребят из «оргкомитета» попали под удар родственники, в институте и городе собирали помощь, так что заседания пришлось отложить, и первое проходило уже впритык к первому апреля.
— Ничего серьезного мы уже не успеем, — бесстрастно констатировал Хикс.
— Давайте закупим оптом сотню садовых гномов, воткнем им флажки «Гарвард — это мой размер!» и расставим у них в кампусе!
Элайя хихикнул, представив, как будут выглядеть гипсовые фигурки, но возразил:
— Гарвард-Ярд большой, как это сделать незаметно?
— Надо чем-нибудь отвлечь их внимание, — резонно заметил Хикс, и все почему-то посмотрели на меня.
А у меня в голове только Тесла и его дурацкие «лучи смерти» да «атмосферное электричество».
— Отвлечь… А что гарвардцы ценят больше всего, за что они встанут грудью?
— Библиотеку… Звонницу… Статуи…
— Библиотека табу, — отмел предложение Хикс. — Звонница тоже, церковное здание. А вот статуя это интересно…
— Джон Гарвард! — выпалил Элайя, даже подскочив в кресле. — Пустить слух, что мы собираемся покрасить его памятник!
— Лучше сказать, что мы собираемся его похитить.
— Никто не поверит, — отмахнулся трубкой Хикс, — слишком тяжелый и большой.
Тут у меня все и сложилось:
— Нужно, чтобы в Гарварде узнали, что я планирую телепортировать памятник при помощи «лучей смерти» Теслы. А для этого на него надо перед похищением поставить, ну, скажем, концентратор волн.
Деза уплыла в школу выше по реке, в ее поддержку в лаборатории развили бурную деятельность (тем более, что нам привезли новое и громоздкое оборудование), а по кампусу Гарварда некоторое время шатались «инженеры» с вольтметрами-амперметрами и сосредоточенно меряли электрические свойства почвы и зданий, нарезая круги вокруг статуи.
Гарвардцы купились и даже выставили наблюдение у моего дома, но их быстро вычислили и прогнали нанятые для охраны детективы.
В ночь на первое апреля кампус утыкали пусть не сотней, а шестью десятками гномов, вызвав бурю веселья по всему городу. За одним исключением — Тесла топал ногами и требовал прекратить профанацию его разработок и несанкционированное использование его идей. Каких идей и разработок — неизвестно, я ничего не использовал, а он нихрена толкового за время присутствия в лаборатории не выдал.
После моей претензии Тесла хлопнул дверью и укатил обратно в Нью-Йорк искать спонсора посговорчивее. Я порадовался, что расторжение контракта прошло без больших финансовых потерь с нашей стороны и даже сохранил за Теслой ставку «консультанта», полтораста долларов в месяц. В конце концов, пусть потом биографы гения напишут, что его поддерживал некий Джон Грандер-младший.
Окончание семестра прошло под восторженный гул читающей публики — Фитцджеральд опубликовал «Великого Гэтсби», но у меня случились более значимые события. Мне исполнилось восемнадцать лет (да, во второй раз, но все же!) и я получил целых два подарка — статус полноправного студента МИТ и неожиданного гостя.
— Мистер Грандер, — энергично тряхнул мне руку светловолосый визитер в очках, — я инженер компании Вестингауз…
Ф-фух, блин, я уже думал, что это очередной коммивояжер в дом пролез…
— … моя фамилия Зворыкин, zee-vee-ou-ar… — начал он по буквам.
— Здравствуйте, Владимир Козьмич! Не надо спеллинга, я не американец и вполне способен произнести вашу фамилию.
— О, вы говорите по-русски, очень рад! Я наслышан о ваших пентодах и о схеме с обратной связью, решил познакомиться…
— Пойдемте, — я повел Зворыкина в зимний сад, радуясь, что сама по себе нашлась замена Тесле.
Будет на кого спихнуть лабораторию, а то тащить в одно лицо разработки, учебу, биржу и прочие дела, да еще с Таллулой, тяжеловато. Но стоило Зворыкину увидеть осциллограф, как весь разговор свелся к катодным трубкам — как, каким образом, за счет чего достигнуты такие показатели. Там ведь трубка почти такая же, как в телевизоре, вот он и вцепился.
Талантливый человек, мои объяснения понимал с ходу, но только весь сосредоточен на телевидении, все остальное интересовало постольку-поскольку. Так что нет, отказать. Но мысль поручить лабораторию главному инженеру из русских не давала мне покоя и я принялся перебирать известные из истории радиотехники фамилии — Папалекси, Вологдин, Розинг, Бонч-Бруевич, Адамян, Татаринов… И перебирал, пока не вспомнил Льва Термена.
Все, теперь я знал, куда поеду на каникулы.