Трейдер. Деньги войны

Глава 16 Пятилетку — в два года!

Мою детскую давно переделали в небольшой кабинет: вместо ящиков с игрушками в комнату впихнули письменный стол, полки с книгами и радиотехникой, стопки справочников и технических журналов. Неизвестно зачем ухваченный в России сувенир — литой бронзовый медведь — тоже нашел свое место в качестве пресс-папье, убранство довершили два телефона, обычный и внутренний.

Мы устроились за столом, где я внимательно проглядел принесенные листки. Посчитал Ося верно: мы и так играли на повышение в долгую, да еще с плечом не меньше, чем один к четырем. Обычно же к пяти, а несколько раз нам удавалось получить и шестикратное плечо. Простыми словами — мы рисковали не только своими, но и в несколько раз большими заемными средствами. Я знал, что индекс Доу-Джонса будет надуваться до самого краха осенью 1929 года, наша ставка на это постоянно срабатывала, авторитет рос, брокеры охотнее ссужали нам акции, а банки легче давали кредиты под залог ценных бумаг.

Потом реинвест — добытую прибыль не выводили, а снова вбрасывали в биржевую игру. Эдакая стратегия финансовой пирамиды, но с точным знанием, когда лафа закончится. На прогнозируемом обвале, даже с плечом всего один к четырем, можно увеличить капитал раз в восемь. И это не считая кредитов — часть банков неизбежно лопнет и возвращать будет особо некому. А если будет кому — так у банка в залоге акции, а что они сильно упали в стоимости, мы не виноваты, мы сами пострадали.

— В целом, — слегка дрогнувшим голосом закончил Ося, — по моим выкладкам получается трехсоткратный рост капитала. То есть, если у нас в игре будет миллион, то мы заработаем триста…

Это совпадало с моими прикидками, но уж больно раздухарился Ося…

— А налоги ты посчитал?

— Ну хорошо, двухсоткратный, тоже не слабо.

— А если нам не дадут получить такие доходы?

— Как это? — слегка обалдел Ося. — Тут же все по правилам, по закону, любой суд…

— Сакко и Ванцетти.

Ося медленно закрыл рот — эту историю не знал только глухой, тем более почти все действие разворачивалось в Бостоне. Двух итальянцев-анархистов приговорили к смертной казни и недавно отправили на электрический стул за ограбление.

Юстиция косячила невероятно: свидетели обвинения несли пургу, их показания не сходились, но судья все засчитал и легко принял весьма сомнительные улики против Сакко и Ванцетти. А вот показания свидетелей защиты отверг — дескать, они все тоже итальянцы и анархисты, выгораживают своих.

— Слушай, но они сами пару раз приврали… с оружием и алиби точно, — попытался возразить Ося.

— Может, они и виновны, но в любом случае приговорили их откровенно неправосудным способом!

Такое дело при нормальном судопроизводстве должно разваливаться в следующей инстанции, но эти двое крепко насолили своей активностью губернатору, так что власти наотрез отказались переназначить судью или, тем более, пересмотреть дело. Не помогли и миллионные протесты по всему миру — от рабочих до писателей, от Эйнштейна до Пия XI, папы римского.

— Но мы же никого не грабим!

— А скажи мне, Ося, откуда эти двести миллионов возьмутся?

— Ну, кто-то потеряет, а мы подберем…

— Точно. И потеряют в первую очередь большие банки и корпорации, причем будут считать, что их ограбили. Как думаешь, что они сделают с конторой, которая забрала их деньги?

Ося помрачнел и ожесточенно поскреб затылок, а я давил дальше:

— Это ведь даже не склад со спиртным, за который гангстеры убивают направо и налево, это во много раз больше! За такие деньги они купят любой суд! А поскольку мы на их фоне никто и звать нас никак, в лучшем случае мы успеем добежать до канадской границы.

Ося нервно хохотнул — он тоже читал «Вождя краснокожих»:

— И что делать?

— Заметать следы заранее, — я посмотрел на ночное небо за окном и закончил: — Но об этом мы подумаем завтра.

Редко когда все Грандеры и примкнувшие собирались в таком полном составе — родители, Фернан, Поль с женой и мы втроем. По случаю осеннего тепла окна и двери на террасу были открыты, ветерок едва шевелил занавески, а присутствовавшие, не стесненные дресс-кодом, чувствовали себя прекрасно. Тем более Панчо с Полем успели вернуться с конной прогулки, мы с Осей настрелялись в тире, а отец предвкушал какую-то важную телеграмму.

Термен сосредоточенно расправлялся глазуньей или «солнечной стороной вверх», как ее называют в Америке, с беконом и обжаренным тертым картофелем с луком. От всего остального — маленьких сосисок, ветчины и пышных оладьев-панкейков, да еще с кленовым сиропом — он отказался.

Мы же пользовались случаем и набивали желудки домашней стряпней, так что некоторое недовольство мамы от меня ускользнуло — как я задним числом понял, триггером стало слишком явное преобладание мужчин за столом.

Когда подали кофе, мама кивнул горничной и, дождавшись, пока она уйдет на кухню, сказала:

— Тебе надо жениться.

Тут чуть не подавился Панчо, а я прямо-таки взвыл:

— Зачем?

— Хотя бы для того, чтобы от тебя на завтраке не пахло порохом.

Почти все мужчины за столом посмотрели на миссис Грандер с некоторой укоризной — вот уж что-то, а любовь к оружию в этом доме никогда не шла в минус.

— Если ты станешь управлять делом, ты должен вести себя солидно, — поспешила уточнить мама.

— Не понимаю, как этому поможет женитьба.

— Девушка из хорошей семьи, с правильным воспитанием…

— Анна, — дотронулся до ее руки отец, — мы обязательно это обсудим. А вы, джентльмены, готовьтесь к большому разговору.

Закончив завтрак, все разбрелись кто куда, а мы выбрались на лужайку за домом. Солнце пробивалось сквозь листья красного клена и нагрело траву, на которой мы разлеглись и принялись пугать друг друга: один предлагал решение, остальные пытались подкопаться. По-любому выходило, что число подставных компаний надо увеличивать, чтобы ни одна из них не нагребла выше «порога внимания». Кому интересно, что там творится у мелочи? Пусть грызутся за свои доллары, а вот тех, кто пожирнее, кто намыл миллиончик-другой, уже можно раскулачить.

Все-таки высшее образование — великое дело. Пусть Панчо был вольнослушателем, пусть не получил диплом, но несколько лет, проведенных рядом со мной на студенческих скамьях МИТ словно проапгрейдили или натренировали мозг — может, он и раньше неплохо думал, но где-то внутри себя, а сейчас участвовал на равных.

Он-то и подкинул мысль, что динамическая маскировка лучше статической — по Осиным подсчетам, для надежного прикрытия операций требовалось чуть ли не двести подставных контор, чего мы явно не вывезем. Максимум — полсотни, вот их-то и надо качать вверх-вниз, проводя через имитации провалов и банкротств, чтобы в постоянном мельтешении денег и акций не был заметен вывод средств через клиринг или их концентрация в одних руках.

— Пусть все снаружи видят, что контора просела, — пустился Ося развивать идею Панчо. — Кредиты вовремя не вернула, с низколиквидными активами связалась, выиграли-проиграли, заработали-потеряли. Еще можно изобразить поглощение, когда более сильная контора сжирает мелкую, но удачливую. Кого-то и полностью закрыть можно.

Определить «порог внимания» и не давать подниматься выше него — выводить и прятать намытое. Но, блин, это же сколько считать придется! Эксель бы нам или простенькую ЭВМ…

Теоретически, на нынешних технологиях счетную машину построить можно, но это сожрет столько времени, что ну его нафиг, обойдемся арифмометрами. А вот без чего мы не сможем…

— Нужно составить подробный план, — резюмировал я. С примерными датами, что куда перекачивать и так далее.

— Как в Советском Союзе? Пятилетний? — ухмыльнулся Ося.

— Вроде того, двухлетний.

— Эй, молодежь! — раздался от дома голос Фернана. — Мистер Грандер зовет в кабинет!

Отец дождался, пока мы усядемся в тяжелые резные кресла, открыл лежавшую на столе папку и раздал бумаги. Очень, надо сказать, разные бумаги — от накорябанных карандашом на обрывках до солидных писем из адвокатских контор. Чем больше мы вчитывались, тем больше офигевали — это же натуральный наезд!

Dollack, Grander Co расширяла операции и продажи концентрата апельсинового сока перекинулись через границу, в Канаду. Я поначалу подумал, что происходит обычная война за рынки сбыта, но сообразил, что кроме нас, пока никто концентрат не производит. Вернее, этим уже занялись в Калифорнии, но по нашей лицензии и они окучивают Западное побережье.

Проблема заключалась в порожняке — обратно емкости возвращались пустые, а умные люди, прекрасно знавшие, что в Канаде нет сухого закона, зато есть неплохой виски и другие интересные напитки, сделали предложение.

От которого, как предполагалось, мы не сможем отказаться — обратно гнать не пустую тару, а бухло в ней. Бутлегерам хорошо — они срубят бабок и лягут на дно, а что делать нам? Ведь рано или поздно все вылезет наружу… Тем более, согласиться на откровенно незаконную деятельность — значит, навсегда стать «клиентами» гангстеров. Они ведь предпочитали взимать дань с темных делишек — с той же торговли спиртным, с проституции, с азартных игр — просто потому, что криминал легче шантажировать. Если не считать рэкета всякой мелочевки, легальные бизнесы, тем более крупные, предпочитали не трогать, опасаясь разборок с властями. Своего рода раздел сфер влияния — если мафия не борзеет, полиция ее не трогает.

Вот и думай…

— Пока это только угрозы, — Панчо закончил шевелить губами и отдал листок отцу. — Каковы возможные убытки?

Отец показал листок с написанной суммой, Ося присвистнул.

— Поэтому, Джонни, я хочу сделать тебя партнером нашего семейного бизнеса.

— Но… — что-то мне не очень хотелось взваливать на себя еще и криминальные разборки.

— Погоди, — выставил ладонь отец. — Это еще не все. Нам нужна своя фирма, которая займется охраной.

— Свое детективное бюро, — угукнул Панчо.

— Именно это я и хотел вам предложить, — отец достал распечатанную телеграмму. — Я просил о помощи одного старого знакомого из Парижа, который сильно помог мне…м-м-м… урегулировать отношения с англичанами лет двадцать тому назад, он согласился и скоро прибудет, чтобы возглавить это направление.

Блин, своя силовая структура, да еще с зачатками контрразведки, это прекрасно, но вот только постороннего человека при наших планах и не хватает! Глядя на проступивший на моей роже скепсис, отец припечатал телеграмму ладонью:

— Это не обсуждается!

Мать моя женщина, и что делать??? Бунтовать? Юридически я совершеннолетний, к тому же с дипломом, плюс вскоре как раз исполнится двадцать один год, так что никто не подкопается, но ссориться с родителями и упускать связи и возможности Грандера-старшего?

Пока я сопел в чашку, которой прикрыл бушевавшие эмоции, отец подсластил пилюлю:

— Извини, я сразу не сказал — не просто партнером, а управляющим партнером.

А вот это уже сильно меняло дело: я смогу распоряжаться всем портфелем акций Грандеров, что резко повысит наши возможности! Ради такого можно потерпеть и человека со стороны, тем более отец наверняка хочет держать при мне своего контролера. Похоже, Ося тоже это просчитал — даже покраснел слегка. Поэтому я не стал упираться, а спросил:

— Может мы сами справимся, без посторонних?

Ося сделал мне большие глаза, а я незаметно наступил ему на ногу и дал отцу возможность меня уговорить.

В ожидании гостя мы сверстали планы и даже провели первое согласование. Ося прикинул, какие конторы можно задействовать «в темную», какие потребуется создать и как качать через них деньги. Я накидал грядущие «открытия» в радиотехнике, которые можно использовать для раскачки рынка. Панчо… Панчо расписал силовую компоненту — охрану, детективов, агентов…

— Дорого, — поджал губы Ося. — Это ж сколько дармоедов на нашу голову.

— Фирму надо делать отдельной, чтобы вообще с нами связи не было, — хмыкнул Панчо, — и продавать услуги на сторону. Ту же охрану.

— Как Пинкертоны?

— Вроде того, — кивнул я, — но добавить аналитиков.

Ребята вытаращились:

— Зачем?

— Риски бизнеса, от рэкета до недобросовестных контрагентов. Я помню пару светлых голов у нас в конторах, вот их для начала перевести. И, конечно, самим учиться…

— У Mooney Boland’s есть школа агентов, — протянул Панчо. — Охрана, разведка и все такое.

— А ты откуда знаешь?

— Интересовался…

— Значит, тебе этим и заниматься, — сформулировал я для гарантии.

— Ну, если больше некому… — Панчо с надеждой посмотрел на нас, но сочувствия не встретил и обреченно вздохнул: — Займусь, что же делать…

Солнце склонялось, журчал недалекий ручей Шайптокен-Крик, у конюшни на кругу ржали лошади, которых выводил Поль, а я напряженно думал.

Знакомый отца, тем более человек с опытом, это хорошо, но нам нужен абсолютно свой контрразведчик, который будет работать в первую очередь за идею, и только во вторую — за высокую зарплату. Мотивированный настолько, что мысли о предательстве даже не возникнет. А кто у нас сейчас готов жизнь за идею отдать? Фашисты и коммунисты, остальные на их фоне слабоваты. Но фашисты — безусловное табу. А коммунисты… Может, Кольцову написать? Он в разные круги вхож, подкинет специалиста от щедрот… Нет, тоже нельзя. Коммунист в первую очередь — боец партии, что ему наши мельтешения по сравнению с Мировой революцией?

Вот так вот — тут кругом золотой век разведки и контрразведки, а ни Орлова-Орлинского, ни Быстролетова*, о которых я когда-то читал, уж не помню, в связи с чем, под рукой нет.

* В. Г. Орлов — российский и белогвардейский контрразведчик, Д. А. Быстролетов — легендарный советский нелегал

Пока Ося шлифовал бизнес-план, а Панчо рыл землю по части силового обеспечения, я вернулся к электронике. Заметной частью наших действий должна стать прослушка и я занялся эндовибратором. Вернее, начал потихоньку подталкивать Термена к изобретению, вроде как для моих работ над видами модуляции радиосигнала нужен частотный тестер.

Сварганить изделие «Златоуст» я мог бы и сам, но вот он автор, живой и здоровый, зачем тырить то, что можно заказать и получить, не обижая создателя?

Там ведь все довольно просто — диафрагма на объемном резонаторе, никакого питания, никаких радиодеталей, если не считать четвертьволновой антенны, да и та — кусочек металла. Звуковые волны заставляют вибрировать диафрагму, отчего меняется емкость резонатора. Если при этом облучать изделие сигналом правильно подобранной частоты, антенна будет выдавать ответ, модулированный по амплитуде и фазе. Остается только принять и демодулировать его — точно так же, как обычное радио превращает трансляцию в звук. И слушать, слушать, слушать…

Все тонкости — в размере, толщинах и материалах. Вот их подбором и согласованием и занялся Термен, с немалым, между прочим, энтузиазмом. Он перебрал десятки вариантов, но как-то не очень удачно. И тут я особо помочь не мог — если принцип я знал, то вот спецификации…

— Медный корпус неплох, мистер Грандер, но требуется очень точная обработка.

— Это не проблема, в Филадельфии есть прецезионное производство измерительного инструмента, закажем там. Что-то еще?

Термен замялся.

— Лев, не стесняйтесь, говорите! Чем можно помочь, как ускорить?

— Можно ли посеребрить резонатор изнутри?

Блин, вот что с человеком гражданская война и разруха делают. До сих пор над драгметаллами трясется!

— Да хоть позолотить! Там же микроскопические объемы, стоимость покрытия в первую очередь это стоимость работы, а уж потом металла!

Худо-бедно дело двигалось, попутно с разработкой эндовибратора у Термена получились своего рода мембранные микрофоны, а уж превратить их в «жучки» — легче легкого. В девяностые и нулевые, пока оборот спецтехники не взяли под контроль, кто только не клепал «подслушки», а уж студенты-радиотехники баловались этим через одного. А что — «утром сделал зарядку, днем отнес ее на радиорынок», трудов немного, а заработать можно, я тоже в этом отметился. Разумеется, на нынешней элементной базе получатся не «жучки», а «жучищи», но ведь у других и такого нет!

Всю осень мы провели кто где — Ося в конторе, Панчо в разъездах, я в лаборатории, изредка выбираясь в Нью-Йорк, где в Ziegfeld Follies восходила звезда Таллулы. Встречи наши становились все реже, не в последнюю очередь благодаря сонму более перспективных поклонников — во всяком случае, она уже стала владелицей симпатичного автомобильчика и снимала квартиру в Гринвич-Виллидж.

В ноябре публика обсуждала взрыв газгольдеров в Питтсбурге, при котором погибло почти тридцать человек, и почти не обратила внимания на расстрел забастовщиков в Колорадо — подумаешь, всего тринадцать убитых! А что полиция фигачила из «томпсонов» по безоружной толпе — поделом красным! Русская эмиграция малость возбудилась по случаю десятилетия Октября, в честь которого товарища Троцкого выперли из партии, но завершение под Гудзоном первого в мире подводного автотуннеля мгновенно вытеснило прочие события из новостного поля.

Прокатиться по нему нам довелось почти сразу после открытия — в Нью-Йорке у меня случилось два больших дела. Для начала я обзавелся собственным Фордом-А, забрав его у дилера еще до официального релиза. В отличие от старичка Форда-Т у новой модели имелись нормальные педали, руль и рычаг переключения скоростей. А еще радиоприемник — он-то и был причиной, по которой я заполучил машину, хрен бы кто мне ее продал до срока, не будь я создателем авторадио и миноритарным акционером недавно созданной корпорации NBC*! Тем более в варианте хот-рода, с форсированным до пятидесяти лошадок движком.

* NBC — вещательная компания, а также принадлежавшая ей общенациональная радиосеть, ныне телекомпания и телевизионная сеть.

Но главное, мы встречали гостя из Парижа, прибывшего на одноименном лайнере. По трапу сошел пожилой человек в идеально отглаженном костюме с перекинутым через руку пальто. Увидев отца, он приподнял мягкую шляпу, под которой обнаружилась круглая, как биллиардный шар, лысина:

— Jean! Bonjour! Comment allez-vous?

Отец обнял его и произнес с ударением на последний слог:

— Владимир!

Я же смотрел на гостя — седые усы без военной лихости, две вертикальные морщины над носом, редкие брови — и весь его штатский облик никак не вязался со званием «генерал-майор».

— Лучше называй меня Вальдемар, — перешел гость на английский.

— Хорошо, Вальдемар. Это мой сын, тоже Жан или Джон, — представил меня отец.

Гость подал руку, внимательный взгляд его темных глаза несуетливо пробежался по моему лицу и мне показалось, что Владимир запоминал мой словесный портрет.

— Прекрасно, что ты приехал, Вальдемар!

— Во Франции стало скучно, к тому же, десять премьеров за последние четыре года слишком много для меня. Хочется стабильности и настоящего дела.

Автомобиль подкатил к чреву тоннеля, гость напрягся, но проезд под толщей вод перенес стоически. Понятное дело, дядьке под шестьдесят, а тут прогресс чуть ли не в преисподнюю тащит, да еще джаз из приемника гудит.

Пока я рулил, старшее поколение предавалось воспоминаниям из которых я узнал много нового. Владимир Лавров, генерал русской службы, был перед мировой войной чем-то вроде неофициального резидента во Франции. Такой статус позволял ему действовать свободнее и у него под рукой сложилась целая агентурная сеть. Но самое главное, именно он познакомил отца с мамой. Последние десять лет он жил под чужим именем, намеренно дистанцируясь от разборок красных с белыми.

К новому, 1928 году при помощи инженеров Grander Commutations мы выкатили новую модель «доски маржин-колов» и разослали клиентам предложение проапгрейдиться или хотя бы провести техническое обслуживание.

В бригаду, помимо Панчо, вошли еще два человека, электрик и телефонист, которых привел Ося — он взял их в профсоюзе и клялся, что люди надежные. Впрочем, все главные работы Панчо делал сам, встраивая секретную часть и маскируя ее «лишними детальками», припоем и обрезками проводов. Даже я не всегда мог с первого взгляда определить, где именно стоит жучок.

Тогда же испытали эндовибратор, поставив его прямо у отца в кабинете — разговор слышно, слова разобрать можно.

Но Ося сразу же выхватил главное:

— Мало ли за что балаболить могут! А нам сутками сидеть и ждать, пока они важное скажут? А если таких микрофонов будет десять?

— Не надо ждать милостей от природы! — методика прослушивания засела у меня в голове еще в девяностых, попав туда из детективного романчика, названия которого я бы не вспомнил и под пытками. — Не ждать, а самим провоцировать. Позвонили, вбросили новость, слушаем реакцию.

Панчо, хоть его сомнения не развеялись окончательно, признал, что способ рабочий. Дальше мы прикинули, куда можно вкарячивать эндовибраторы — сувениры, картины, обшивку стен, косяки и так далее. Но это опять же приводило нас к задаче преданного и мотивированного персонала и тут советы Лаврова могли сильно помочь…

Беседы с генералом я начал сразу после приезда Владимира Николаевича, стараясь определить его возможности. Но хитрый дед больше усмехался в усы и в лучшем случае отвечал нечто неопределенное.

Пока речь не зашла о прошедшей войне.

— Видите ли, Джонни, — вещал Лавров, постукивая палкой по дорожкам вокруг дома, — война не закончена.

— Это как?

— Противоречия, из-за которых она разгорелась, не устранены, а значит, нас ждет продолжение.

— Но люди не желают воевать! — подыграл я генералу.

— Это так, особенно во Франции. Но вы же бывали в Германии, видели жажду реванша? Полагаю, году в сороковом, когда подрастет новое поколение, не успевшее на прошедшую войну, все и начнется. Сейчас наметился ситуативный союз между униженной Германией и большевиками, но спайка двух континентальных империй это страшный сон англичан. Они сделают все возможное, чтобы этот союз развалить, а в идеале, натравить стороны друг на друга.

Мощный дед, все верно вычислил.

— Мне тоже кажется, что ближайшим противником России станет не Польша или Румыния, а Германия. И начаться все может лет на пять раньше, мелкими шажками.

Лавров бросил на меня заинтересованный взгляд.

Понемногу прощупывая друг друга (хотя больше он меня, чем я его) мы сошлись, так сказать, по вопросам геополитики и стратегии — мы против Германии, как бы слабо она сейчас не выглядела.

Понемногу складывался Ноев ковчег нашей контрразведки — мы передали Лаврову двух «аналитиков», а молчаливого господина, бывшего сотрудника морской разведки США он привел сам, вместе с ними набирался ума и опыта Панчо. Лавров несколько раз посетил лабораторию, общался с Терменом, но к технике отнесся равнодушно — старая школа.

По случаю дня рождения Александра Гамильтона* я презентовал его портрет коллегам из одного брокерского сообщества, глава которого фанател по первому казначею США.

* Александр Гамильтон — выдающийся американский государственный и политический деятель, один из отцов-основателей США, умер от ранения на дуэли.

Эндовибратор встроили в раму картины, долго возились с подбором размеров, но управились — небольшая полость служила своего рода декой, усиливая звук, а тщательная шпаклевка и фальшивая позолота скрывали закладку.

Через два дня в доме напротив, за плотно задернутыми шторами, я включил излучатель и приемник. Как только аппарат разогрелся, начал шевелить тонкую настройку и почти сразу поймал вторую, отраженную гармонику.

— Давай, — скомандовал я Осе.

Он снял трубку, набрал номер и договорился о займе акций Bethlehem Steel на сто тысяч.

Панчо напрягся, сжатый в руке карандаш навис над бумагой.

Я нервно сцепил пальцы.

Тихо гудел усилитель.

— Ну? — спросил Ося, но Панчо только отмахнулся и вдруг принялся быстро писать.

Закончив, он снял со вспотевшей головы наушники и блаженно улыбнулся:

— Они будут продавать.