Трейдер. Деньги войны

Глава 4 История с географией

Отполированная дубинка из крепкого дерева преградила нам дорогу похлеще иного шлагбаума — тот хотя бы неподвижен, а дубинка отжимала нас в сторону.

— Вам нечего делать в этом районе, — недобро перекосил обветренную красную рожу полицейский и ухватил меня за плечо. — Тут живут приличные люди, пошли вон, пока я не рассердился.

— Мистер Коллинз, вы меня не узнаете? — я протер рукавом перемазанное в угольной пыли лицо.

Он сдвинул фуражку на рыжую челку и почесал темя:

— Будь я проклят, это же младший Грандер! Ты почему в таком виде?

— Долго рассказывать, разрешите, мы пойдем.

— А это кто с тобой?

В грудь Панчо уперлась дубинка, и я решительно отвел ее рукой:

— Это мой гость. Все доброго, мистер Коллинз.

— Гость? Ну-ну, пусть твой гость знает, что я буду за ним присматривать.

Я дернул за рукав и потащил за собой Вилью, чтобы он не наделал глупостей. Последнее дело собачиться с полицейским, имея за поясом снятый с трупа ствол.

Запертые ворота преодолели быстро — от конюшни нас заметил Поль и впустил на участок? Поместье? Усадьбу? Черт его знает, как назвать, но гектара два тут точно огорожено, и это только то, что видно с фронта.

Панчо загляделся на двухэтажный дом во французском (кто бы сомневался!) колониальном стиле с нависающим над террасой балконом во всю ширину здания, и Полю даже пришлось подталкивать его вслед за мной.

Горничная при виде меня чуть не грохнулась в обморок, но тут же заголосила:

— Миссис Грандер! Джонни вернулся!

На крик сбежались все домочадцы — садовник, кухарка, Фернан, отец, мама…

— Джонни! — всплеснула она руками. — На кого ты похож!

— На папу, — я еле держался. — Нам нужно поесть, помыться и выспаться.

— А… это кто?

— Это Панчо, то есть Франсиско, он меня спас.

Вилья скинул свою шляпу, совсем по-гусарски прищелкнул каблуками и поцеловал маме руку, не забыв сообщить, что он крайне счастлив.

— Но как… — начал было отец, но вовремя остановился. — Поль, позаботься о госте.

А сам увел меня в кабинет, подальше от мамы, расстегнул шелковый жилет и, поглядывая на часы, довольно долго выспрашивал все подробности. Про Кролика, щеголя на Pierce-Arrow, Розарио, подвал, побег, явление Панчо и так далее. Чтобы дело не дошло до трупа и пистолета, я начал клевать носом — но я и так падал с ног.

— Хорошо, приводи себя в порядок, продолжим завтра.

В ванне я разомлел и чуть не заснул, но Фернан бдел и выгнал из воды. Уже касаясь головой подушки, я подумал — за что мне такое счастье? За что мне новые и явно любящие Джонни родители? Своих-то я схоронил… Я ни разу не верил, что судьба расщедрилась на такой роскошный подарок просто так, рано или поздно она с меня спросит и надо думать, чем ответить.

И вырубился.

Глаза закрыл — провал — глаза открыл — уже следующее утро. И тут же в дверь постучался Фернан:

— Доброе утро, Джонни!

Вскочил и чуть обратно не упал, так ныли забитые ноги. Хреновенько, надо тельце подкачать. Растер, встал, дополз до двери:

— А где Панчо?

— О, с рассвета на конюшне, спорит с Полем о лошадях.

Проковылял на балкон, свесился за перила — точно, гоняют серого в яблоках Грея по выводной площадке и при этом отчаянно жестикулируют.

— А родители?

— Твоему Панчо надо мошенником работать, — заржал Фернан, — всех обаял.

— Что, и маму?

— Да, она заявила, что «мистер Вилья — истинный кабальеро».

Блин, знала бы она, как этот кабальеро человека зарезал…

— Так, а отца он чем взял?

— И отца, и меня, и Поля. Рассказами о том, как воевал в Мексике, ну точно как мы в Трансваале! Почти мальчишки, лошади и винтовки!

Надо же…

Завтрак меня потряс — «такого превосходного фазана по-деревенски под майонезом, начиненного орехами, креветками и плодами манго, я уже давно не едал». Разумеется, это я для красного словца, никакой экзотики не случилось, но: крахмальная скатерть и салфетки, фарфор, серебряные приборы, подавала горничная в белом фартуке, ласково поглядывая на меня.

Горничные должны быть раза в два моложе, а юбки раза в два короче, но меня это не волновало: организм, съевший за двое суток только половину сэндвича, начал жрать. Внутрь ухнули апельсиновый сок, большая миска пшеничных хлопьев с молоком, две свиные отбивные на косточке, горка картофеля в сливках, два черничных маффина с джемом и кофе, не считая вареного вкрутую яйца, поданного в серебряной рюмке. Куда все это влезло — ума не приложу, но от стола я отползал, как заглотнувший целую антилопу удав.

Прошуршал по всем этажам и комнатам дома — спальни родительские, гостевые и моя, кабинет мамы, детская (то есть опять же моя) на втором этаже. Тяжеловесная мебель, кожа и красное дерево. Гостиная, кабинет отца, библиотека, столовая, кухня, комнаты прислуги. В подвал не полез — лениво, только задумался, а где обитают дядьки и куда поселят Панчо? Оказалось, тут не один дом — отдельно стоят гараж, конюшня, дом семьи Поттеров и дом Фернана. Он не женился, вот к нему и подселили мексиканца.

В стойлах шесть лошадей и один пони, в каретном отделении две давно не используемые коляски — понятное дело, на авто быстрей и солидней. В гараже — два автомобиля и два мотоцикла. Машина на каждый день — Chevrolet-490, на ней, в том числе, меня возили в школу и обратно. В качестве представительского — новенький Duesenberg-А, настоящий красавец, глаз не оторвать, весь шик и мощь двадцатых! Мотоциклы больше походили на мопеды: страшноватый Model W нес на плоском баке в проеме рамы гордую надпись Harley-Davidson, а Indian Scout сиял красным лаком и выглядел не стыдно даже для XXI века.

Все это великолепие обеспечивали вложения в сталелитейные, автомобильные и нефтяные компании, сильно поднявшиеся на войне. Еще отец владел громадной фермой, где выращивали коней, апельсиновыми рощами во Флориде, долями в Procter Gamble, Sears Roebuck и бог весть где еще…

Блин, какие интересные шляпки носила буржуазия! Я теперь богатый наследник, можно считать, что жизнь удалась и погрузиться в пучину неги, тем более впереди развеселое и разгульное время — «ревущие двадцатые».

Конюшня встретила меня идеальным порядком и веселым ржанием — коники тянулись ко мне мягкими губами, а я, дурак, даже хлебушка с собой не захватил, надо исправиться…

— Держи, — раздалось сзади и я чуть не подпрыгнул, настолько тихо подошел ведающий лошадьми дядя Поль и сунул мне порезанную на крупные куски морковку.

Хотя удивляться нечему — шагов на толстом слое свежих опилок не слышно. Раздав лакомство, я отметил, что сделал это привычно и автоматически, причем с открытой ладони, а не щепотью. И только услышав, с какой силой захрупали челюсти, сообразил, почему — они ведь могут откусить пальцы в легкую.

— Эй, гринго, — Панчо с седлом на плече ввалился в проход между стойлами, улыбаясь в тридцать два зуба, — возьми меня работать конюхом!

Дядя идею немедленно поддержал:

— Мне нужен помощник, тем более он хорошо разбирается.

— Разбираться сейчас надо в автомобилях!

Оба лошадника посмотрели на меня с сожалением:

— Что бы ты понимал, дите неразумное.

При этом Поль уперся рукой в бок и меня постигло второе удивление: под распахнувшейся полой дядиного пиджака висела кобура с револьвером.

— Что смотришь? Мы тут с твоего исчезновения все с оружием ходим.

Мечты о беззаботной жизни сразу померкли. Щеголь наверняка итальянец, если не сицилиец, Розарио он называл fratello — братом, а вендетту никто не отменял. Впрочем, для мальчика тринадцати лет даже Кролика хватит за глаза и надо думать, как избавиться от его внимания.

Но для начала надо определяться с планом действий.

Для этого я потихоньку спер в гараже пару отверток, на обратном пути сгреб радиоприемник из гостинной, а потом улучил момент и забрал второй, из кабинета отца. Там на столе валялась письмо с требованием выкупа — двадцать тысяч долларов, черт его знает, сколько это по паритету.

Радиоаппаратуру притащил к себе в «детскую». Тут, помимо стола и полки с учебниками, нашлись игрушки Джонни — мини-гольф с парой лунок, деревянный конструктор Tinkertoy и классический Meccano, с дырчатыми элементами и кучей винтов и гаечек к ним. Вместо моделек — фанерный аэроплан на резинке и жестяной танк с инерционной жужжалкой. Тяжелое детство, чугунные игрушки, одно счастье, что конфет Джонни перепадало куда больше, чем две в год.

Зато имелся набор типа «Юного химика» — полированная коробка с баночками реактивов, пробирками, колбами, горелкой… Даже с пачкой лакмусовых бумажек!

С некоторым сожалением отложил набор в сторону и принялся разбирать приемники, ловко крутя винты обеими руками сразу.

Так, у меня есть все шансы.

Первый аппарат вообще на кристаллодетекторе — тонкая проволочка упирается в полупроводник, елозишь ей туда-сюда и выбираешь место, на котором приемник звучит громче. Архаика невероятная, даже питания нет — все зависит от мощности принимаемого сигнала. Второй аппарат помодернове, Zenith от Chicago Radio Labs, тяжеленький деревянный ящик, на передней панели хаотично раскиданы пять ручек настройки, индикатор включения и два гнезда для штекеров. Динамиков нет, только телефоны. Хочешь слушать радио в компании? Подключай дополнительные наушники, но больше пяти изделие не вытянет.

А уж внутри…

Блин, если только десятую часть своих знаний реализовать, меня же супер-гением считать будут!

Направлений столько, что глаза разбегаются — пьезодинамики, магнитные сердечники, полимерный компаунд, батареи нормальные, диссектор*, частотная модуляция, пентод, стержневые лампы, усилители с обратной связью, динамический микрофон, стерео, мать моя женщина, стерео! И двухканальная запись!

А ведь впереди война, на которой впервые заюзают радары и магнетроны!

Так, стоп.

Нельзя хвататься за все сразу, как бы ни хотелось. Нужен план — не может ведь подросток взять и выкатить транзистор, для этого нужна солидная лаборатория и лет десять работы. Хотя идея сладкая — за транзистор Нобелевку дали…

Телевидение!!! Блин, дайте мне таблеток против жадности! Хватит, горшочек, не вари! Пусть телевидением Зворыкин и Адамян занимаются. Мне ведь даже «юзер-френдли» идеологии хватит — удобство пользования, модульность конструкции, зеленый глазок индикатора настройки… Да октальный цоколь*, в конце концов! Страх смотреть, как тут радиоприемники собраны — такое впечатление, что в деревенской кузнице, клещами и молотом.

* Диссектор — передающий электронно-лучевой прибор, создан в 1931 году; Октальный цокол ь — стандартный разъем для электронных ламп, впервые выпущен в 1935 году.

Ланч я пропустил — приводил радио в первобытное состояние, потом писал план на бумаге, целую тетрадку извел на неизвестные тут слова.

К обеду, который dinner и ближе к ужину, я успел пережечь завтрак и проголодаться. И опять натрескался так, что почувствовал позывы ко сну. Выполз из-за стола в гостиную, упал в обтянутое атласным шелком кресло и задремал.

Лучше бы я этого не делал.

Через полчасика я продрал глаза почему-то на кушетке, а родителей словно подменили: вместо радости обретения похищенного сына и успокоения они включили режим «молчать, я вас спрашиваю!»

— Завтра же в школу! — развернул отец New York Times.

Ну в школу так в школу, но зачем так резко?

— А вечером поедем к мистеру Кроллу, — он отгородился прессой.

Ну так совсем хорошо, зарабтаю себе на велосипед, ха-ха.

Но мое молчаливое согласие чем-то родителей не устраивало: мама смотрела с неодобрением и жалостью, отец прятал свое возмущение за газетой, но долго не выдержал:

— И чтобы без сопровождения ни шагу! Либо шофер, либо Поль, либо Фернан!

— Либо Панчо.

Отец резко сложил газету и отбросил ее на невысокий столик:

— Хватит, я уже наслушался твоих идей!

— Моих? — несколько обалдел я, но он замолчал и снова схватился за газету.

Так, надо подождать и понять, что происходит… и промочить горло.

— А можно мне апельсинового сока?

Мама полуобернулась к двери из гостинной, позвала горничную и распорядилась.

— А еще можно ли мне дополнительно заниматься по физике?

Мама просияла и чуть не выронила свое рукоделие.

— Чем тебя не устраивают школьные уроки? — уже спокойнее буркнул отец.

— Очень много лишнего. Латынь и греческий вряд ли потребуются мне в будущем, грамматика слишком раздута, история перебирает каждый чих в Америке за последние сто пятьдесят лет и почти ничего не говорит о реально больших событиях в Европе и мире.

— Например? — слегка заинтересовался отец.

— Нуу… какое главное событие 1812 года?

Родители, француз и русская, ответили одновременно, но по-разному:

— Русская кампания Наполеона!

— Нашествие двунадесяти языков!

Я позволил себе усмехнуться:

— Ошибаетесь. Главное событие — англичане сожгли Белый дом.

— Да, они в этом ужасные провинциалы, — отсмеялся отец и обратился к маме: — Помнишь, как в августе 1914 они обсуждали договор с Никарагуа и события в Доминикане?

Мама кивнула — и это во время, когда в Европе разгоралась Первая Мировая! — но все-таки спросила:

— А литература?

— То же самое, что с историей. Мне интересна математика, счетоводство, физика, еще хорошо бы курс по законам и налогам… Ей-богу, у мистера Кролла будет больше толка!

Брови отца встали домиком:

— Не понимаю. Ты только что заявлял, что тебе неинтересно учиться, и что ты желаешь стать летчиком.

— Когда???

— Только что, сразу после обеда.

— Но я спал…

Хорошенькое дело, я что, до кучи еще и лунатик?

— Неважно, сейчас я в здравом уме и твердой памяти. Школа не даст мне ничего полезного по сравнению с практикой работы.

— Нет уж, изволь закончить школу!

— Целых три года! — чуть не застонал я. — Три года псу под хвост! В конце концов, можно ведь закончить экстерном?

Отец сжал губы, отчего усы его слегка встопорщились:

— Посмотрим.

Ну да, вежливая форма отказа. Я недовльно пробурчал:

— Дадут мне в конце концов пить или нет? — и отправился на кухню глянуть, почему требуется столько времени, чтобы налить из бутылки сока.

И был сражен наповал роскошной стимпанковской соковыжималкой. В нее загружались апельсины (с собственных плантаций, да-да), а при повороте ручки машинка, поблескивая начищенной медью, разрезала их на половинки, подавала на ребристую коническую насадку, придавливала сверху сферической лапой, а затем выбрасывала пустую кожуру в специальное ведерко.

То есть сока в иной таре, не в апельсинах, тут не водилось и я немедленно задал отцу вопрос — почему? Я-то думал, что кругом если не тетрапаки, то уж бутылки-то в любом случае. Хрена там — только свежевыжатый. Вот я и спросил — а не выгоднее ли возить не апельсины, а сок в бутылках? Или, того лучше, концентрат в бочках? Урожай ведь не круглый год, его же еще сохранить надо… Пастеризацию тут знали и вовсю использовали, но с концентратом оказалась засада: при упаривании, то есть при кипячении, терялся вкус, цвет, запах и смысл.

— А если я скажу, как делать концентрат, разрешишь экстерном?

— Посмотрим.

— И еще, — принялся я ковать горячее железо, — сопровождение это хорошо, но мне не помешал бы маленький пистолет.

Тут даже до «посмотрим» не дошло — нельзя, и все. Но мысль я закинул, сославшись на то, что Грандер-старший сам взял оружие в руки в четырнадцать лет. Во всяком случае, к идее построить небольшой тир и научить меня стрелять он отнесся гораздо спокойнее.

Первый день в роли Грандера-младшего я посчитал успешным: меня приняли, вопросов нет, Панчо остается с нами, сделаны первые наметки, перспективы воодушевляют.

Утром радостное настроение улетучилось, как только шофер подал «шевроле», чтобы везти в школу — Кролик!

Таращился в окно автомобиля и думал, что предпринять, но постепенно переключился на пробегавшие мимо пейзажи. Ни знаменитых американских дорог, ни общества процветания еще и в помине нет. Все довольно серо, «залитая электричеством Америка» только-только появляется. И вообще, Нью-Джерси — штат контрастов, можно в любой учебник о классовой борьбе вставлять: за чистенькими и богатенькими нейборхудами вроде нашего шли микрорайончики победнее, для среднего класса, а за ними совсем пролетарские домишки, особенно вблизи железной дороги.

Школа впечатления не произвела — мрачноватое здание со стрельчатыми окнами, наполненное сворой маленьких крикливых дебилов и чопорных педагогов. Даже девицы старших классов — сплошь долговязые дуры. Вот интересно, это я сам их так ощущаю или это влияние неполовозрелого организма?

В школу я зашел неторопливо и уже у своего шкафчика услышал визг, выбивавшийся из общего гомона. Из-за угла выскочила помятая и растрепанная блодинистая Бетси, по которой воздыхали все старшие классы, а следом — страшно довольный Уолли Кролик.

И довольно гыгыкнув, он уставился мне в глаза.

Мальчик, будь я запуганным Профессором, это сработало бы. Но я-то не он.

Мерзенько улыбаясь я сделал вид, что достаю из-за пояса пистолет, направил на Кролика палец…

— Бац!

Кролик захлопнул пасть и дернулся.

Только такие штучки требуют более серьезного подкрепления.

На втором уроке мисс Винслоу, сухопарая старая дева лет сорока со сжатыми в гузку губами, в темном платье с белым кружевным воротничком, бубнила про президента Эндрю Джонсона — первого, которого пытались свалить импичментом.

А я, наконец, обдумал ситуацию.

Как я понял, отец в полицию не заявлял или не успел заявить, иначе бы меня и Панчо уже потрошили детективы. Никто из учителей не удивился при моем появлении, значит, в газетах тоже ничего не было, а слухи от Лоренсвилля до Принстона не успели дойти. Вероятно, к таким же выводам пришел и Уолли — ближе к концу занятия он повеселел и свободно развалился за партой.

А вот интересно, что он получил за подставу? Надо будет внимательно посмотреть, не появилось ли у него что-нибудь новое. Но мои мысли бесцеремонно прервала училка, выдернув к доске с вопросом про покупку Аляски.

Что отвечать, я не знал и начал тянуть время:

— Аляска, пятидесятый штат США…

Но был прерван веселым оживлением в классе и резким замечанием Винслоу:

— Какой штат, Грандер? Аляска — территория! Неужели так трудно запомнить? Тем более, твой отец разбогател именно там.

К счастью, прозвенел звонок и одноклассники с шуточками о тупом Профессорое повалили на перемену.

А я вышел медленно — Эндрю Джонсон и развитие радиотехники это, конечно, хорошо, но надо иметь понятие и о грядущих событиях.

Так, ну Вторая Мировая, космос, Холодная война и далее — это понятно и, пожалуй, слишком далеко. До Гагарина я, скорее всего, доживу, но рассчитывать надо на ближайшую перспективу. Первая мировая кончилась, СССР только родился, Ленин скоро помрет и к власти придет Сталин, удушив Троцкого. В Китае этот, как его, Чай Каши, а потом Мао, в Италии Муссолини, в Германии полный трындец и Гитлер. В Америке гангстеры, сухой закон, Аль Капоне, неприкасаемые, ФБР, Великая депрессия и Рузвельт.

Блин, биржевой крах!!! В октябре 1929 года провалились все акции, надо отца предупредить…

Стоп.

Во-первых, он не поверит. А во-вторых, никого предупреждать не надо. Наоборот, надо помочь бирже рухнуть и заработать на этом денег.

Мысль судорожно заработала: взять кредит в банке под залог акций, и не отдавать, пусть после падения забирают залог. Нет, это мало, надо начинать игру раньше, ведь рост был все время, если играть на повышение с плечом один к пяти, то можно увеличить капитал раз в двадцать минимум… А потом разом на понижение… Да еще реинвест… Надо считать, но раз в триста стартовый капитал можно увеличить…

Радужные мечты прервало гыгыканье Кролика. Какие, блин, стартовые капиталы, если этот гаденыш затеет новую пакость? Блин, о чем я думаю? Какой Кролик, если впереди Депрессия и Война?

Разобраться с ним и забыть, осталось только придумать как.

Кто-то из прихвостней подобострастно сунулся к Уилли с парочкой карандашей, и он эдак небрежно достал из кармана перочинный ножик, и заточил их, намусорив стружкой на полу. Последовали просьбы «Дай посмотреть» и общее восхищение новеньким ножом с костяной рукояткой, двумя лезвиями, шильцем и пилкой. Ага, теперь понятно, что этот сучонок сторговал за меня. Дешево оценил, паскуда, но ничго, заплатит по полной.

Дома я забежал на конюшню, нашел Поля и выпросил у него складной нож — попроще, чем кроличий, но мне и того хватит.

— Джонни, мой руки, обедать, а потом за уроки!

— Хорошо, мама, только ты не могла бы узнать, где учат радиоделу? — скорчил я умильную рожицу. — Ты же хотела, чтобы я занимался наукой…

Мама потрепала меня по голове:

— Хорошо, обязательно узнаю.

Уроки сделал быстро, за исключением эссе — любили тут всякую псевдофилософскую муть разводить. Чтобы дать отдых голове, взялся перебирать реактивы в «Юном химике» и сделал выдающееся открытие — нашел баночку с фенолфталеином! Так-то он в наборе работал индикатором кислотности, но я его хорошо знал под коммерческим названием «пурген».

Остаток вечера я планировал операцию и тренировался.

На ланче Кролик, как обычно, жрал в три горла, одно счастье, что не чавкал и не проливал, а когда я хлопнул его по левому плечу, он чуть не подавился и резко развернулся всем телом, чтобы посмотреть, кто там такой борзый. Но я стоял с другой стороны, а когда он повернулся направо, я уже отошел и даже спрятал пипетку в рукав.

Сработало на отлично — уже на следующем уроке Кролик отпросился у мистера Гудмана, вещавшего про натуральные числа и ноль, изображая их точками на координатной прямой. Мы такое проходили классе в четвертом, край в пятом, надо из этой продвинутой школы валить побыстрее.

Минуты через три я скорчил натужную физиономию и поднял руку:

— Мистер Гудман, позвольте выйти, я быстро!

— По одному! Вернется Дьюк, пойдешь ты.

— Очень нужно, похоже, брокколи на ланче несвежая.

Брокколи дружно ненавидели все, от первоклашки до выпускника, и легкий гул поддержал мою просьбу. Впрочем, гул этот больше чем наполовину состоял из шуточек над засранцем Профессором.

— Хорошо, но ты будешь отвечать на следующем уроке!

— Спасибо! — я пулей выскочил из класса, добежал до туалета и бесшумно, на цыпочках, вошел внутрь, морщась от вони. Ничего, потерпим.

Под запертой дверью третьей кабинки торчали башмаки Кролика.

Лезвие ножа вошло между дверью и косяком и легко скинуло поворотную защелку. Одним рывком я распахнул дверь, шагнул вперед и сгреб галстук Кролика.

Или я перестарался с количеством пургена, или от внезапности и страха у Кролика окончательно вышибло днище — дерьмом несло так, что резало глаза.

— Обосрался? — я потянул правой за галстук, а левой приставил острие Кролику под глаз.

Человек со спущенными штанами полностью беззащитен, тем более перед уверенным человеком с клинком — Кролик побледнел, будто старался слиться с фаянсовым унитазом.

— Нож давай сюда.

— К-к-к-какой нож… — над двумя заячьими резцами дрожала губа.

— Тот, что ты за меня получил.

— Я… не…

— Глаз выколю.

Уолли трясущимися руками полез по карманам и выудил ножик, чуть не уронив его в очко.

— Не говори никому. Не надо, — я забрал нож, отступил назад и прикрыл дверь.