Трейдер. Деньги войны

Глава 17 Грузите апельсины бочках

Studebaker Commander прицепился где-то в Ньюарке, а может и раньше, но обратили мы на него внимание только на выезде из города. Мы — это я и Ларри, охранник-водитель, которого затребовал Лавров, как только Панчо отбыл на учебу. Генерал категорически запретил показываться где-либо одному, по крайней мере, до тех пор, пока не разрешится ситуация с наездом.

Парня я подобрал сам, дернул дайтонские связи — кому, как не гонщикам, знать хороших водителей? Ларри успел повоевать, затем подрабатывал механиком, изредка гонялся, нашел более серьезную работу шофером, вступил в профсоюз работников грузового транспорта, активничал и вылетел за ворота. Тридцатилетний мужик не боялся ни черта, ни бога, но категорически отказывался идти в криминал, хотя там хорошие водители были нужны ничуть не меньше. Так что мы нашли друг друга и он сел за руль моего «Форда», в котором успел сделать несколько усовершенствований — например, поставил зеркала заднего вида, не входившие в основную комплектацию.

Темно-зеленый Studebaker пропускал одну-две машины вперед, но цепко держался поодаль, повторяя наш маршрут.

Едва мы выбрались в пригороды, где движение поменьше, я скомандовал:

— Наддай!

Ларри притопил педальку, двигатель заурчал громче, но «студер» не отставал.

— При возможности, резкий поворот направо!

Ларри и сам видел преследователя в зеркало, поэтому только кивнул и почти сразу заложил вираж, да такой, что мне показалось, будто пара колес оторвалась от земли.

За поворотом Ларри обернулся посмотреть на результат.

— Рули, не отвлекайся!

Под конец зимы все вокруг выглядело серо и уныло, даже несмотря на покрывший всякое непотребство снег, но в машине становилось все жарче — работала врезанная над выхлопом чугунная решетка, отводившая часть тепла в кабину.

— Помотай их!

Ларри тут же свернул на проселок, через полмили проскочил ферму, распугав куриц и двух привязанных у амбара лошадей и снова выскочил на брусчатку.

Studebaker осторожно объехал силосную башню и помчался за нами по камням, оставляя за собой шлейф взбаламученной пороши.

— Давай, в Эдисоне полно поворотов, ты их сделаешь!

Ларри протащил «форд» в улочку боком, с заносом, едва не чиркнув бортом о чугунный гидрант. Зеленая машина отставала на секунду-другую на каждом вираже, и по настилу моста над Раритан-ривер мы прогрохотали в одиночестве. Но уже в Брансуике сзади снова замаячило зеленое пятно.

Уже никаких сомнений, что это по наши души, но интересно, кто? Вряд ли конкуренты по бирже, ведь основная контора в торгах почти не засветилась — нам же акций взаймы не дали, вот мы и оказались не при чем.

На движении фишек Bethlehem Steel мы намыли почти пятьдесят тысяч в один день. Жадные контрагенты посчитали, что у нас имеется инсайдерская информация о грядущем падении котировок и немедленно выбросили акции сталелитейного гиганта на биржу, надеясь после падения цены откупить их обратно за меньшие деньги.

Но тут вступили наши подставные конторы, начавшие скупку, за ними кинулись другие, возник локальный вихрь и стоимость акций поползла вверх. В итоге вечером мы продали набранное по более высокой цене, а жадины подсчитывали убытки.

Премию Термену я повез сам, и теперь мы гонялись по дорогам штата Нью-Джерси, где рано или поздно нам придется выскакивать на Атлантик-Хайвей, недавно получивший знаменитое имя US Route 1, там будет тяжко. Компания Studebaker недавно обещала выкатить новый движок-шестерку, но вот успела или нет? Если не успела, шансы есть даже на прямой — фордик на полтонны легче и короче, плюс нас в машине двое, а не четверо. Если успела… тоже есть, но значительно меньше.

— Надо было через Клайд… — буркнул Ларри.

— Чего уж сейчас… Гони!

— Куда?

— В Принстон, к полицейскому участку!

— Семь миль, — мрачно сообщил Ларри.

— Гони!

Он лишь сжал губы, пригнулся и сжал руль.

Это точно не полиция и не Бюро расследований, у них к нам претензий нет, да и не работают они так. Остаются гангстеры — так сказать, надавить морально. Во всяком случае, для вооруженных разборок рановато, да и вряд ли наши зеленые друзья захотят устраивать пальбу в городе. Значит, есть шанс их отпугнуть.

Извернулся, с грехом пополам перелез на заднее сиденье и вытащил пистолет. Если мы не успеем повернуть в Принстон, придется стрелять. Я вдруг улыбнулся — представил, как высунулся из окна, как сдуло у меня шляпу, как после первых трех-четырех выстрелов «студер» пошел юзом и кувырнулся в кювет.

На скулах Ларри перекатывались желваки, Studebaker медленно, но верно настигал. Я только взялся за ручку стеклоподъемника, как Ларри крутнул баранку так резко, что меня вжало в дверь, а потом отшвырнуло обратно, но секунд пять мы выиграли.

Впереди уже заблестело незамерзшее водохранилище Карнеги, сразу за которым начинались кварталы Принстона. За мостом Ларри снова бросил машину в сторону, сзади отчаянно загудел грузовик, у которого под носом проскочил Commander, но тут в звуки погони вплелся треск мотоцикла и через минуту-другую преследователи отстали, а за ними помчался патрульный на «харлее».

В участок мы ввалились чуть не сбив шагавшего перед ним полицейского и сразу потребовали телефон.

— Спокойнее, мистер, что случилось?

— Нас преследовал зеленый Studebaker, от самого Ньюарка!

— Вы уверены?

— Полностью! Водитель несколько раз делал случайные повороты, они не отставали!

Ларри кивнул в подтверждение. Пока я звонил в Лоренсвилль с просьбой прислать пару человек, на площадку, где стояла парочка машин с красными номерами и небольшой надписью Princeton Police на дверцах, притарахтел мотоцикл. Через полминуты в дверь ввалился водитель «харлея» в кожаном пальто, заляпанный снегом и грязью по самые уши:

— Где они???

— Кто?

— Кто приехал на «форде»!

— Это мы, офицер, — как можно приветливее улыбнулся я. — А в чем дело?

Он чуть не подавился собственным возмущением:

— Скорость! Вы превысили лимит скорости!!!

— За нами гнались, зеленый Studebaker!

— Они уже оплатили штраф! — он вытащил из планшетки и гордо бросил на стойку дежурного квитанцию и деньги.

Заплатили и мы, но жесть на этом не кончилась. Когда прибывшие Поль и Фернан отконвоировали нас домой, там уже все было готово к торжественному приему — мама, узнав о моем приезде, оперативно пригласила «давнюю подругу с дочкой», с явным прицелом нас познакомить. Вот матримониальных раутов мне только и не хватало, после гонок-то по скользкой зимней дороге с пистолетом в потной ладошке. Так что я половину вечера «приводил себя в порядок», а вторую изображал, что вот-вот засну, за что получил довольно резкий выговор.

Одно счастье, что мама русская и представления о женской красоте у нее заметно отличаются от американских — как вспомню девиц в школе, так вздрогну, почти на всех без слез не взглянешь. А эта ничего так, ей бы живости побольше…

На следующий день мама вытащила меня на благотворительный вечер в Трентон, где представила другой подруге, как можно догадаться, тоже с дочкой. Потом последовал еще один визит, причем мама выбирала девиц почти одинаковых — все светленькие, бледненькие, в беседе участвовали дежурными фразами, никакого энтузиазма не проявляли. Наверное, это комплексы. Хотя я знавал в прежней жизни двух редкостных оторв, которые умели прикидываться такими вот паиньками.

В любом случае, я понял, что из Нью-Джерси придется бежать: либо мама, взявшаяся за дело всерьез, меня женит, либо я за себя не отвечаю. Идею перевода лаборатории в Нью-Йорк горячо поддержали Хикс и Термен — там больше возможностей, легче найти помощников, материалы, да что угодно. Не говоря уж о том, что тратить каждую неделю часов двадцать на дорогу из Нью-Йорка до Лоренсвилля и обратно — непозволительная для меня роскошь.

Короче, мы удрали.

Термен довольно быстро нашел и снял целый дом на Перри-стрит — четыре этажа, считая с цокольным, шесть окон по фасаду. Что характерно, ему сдали даже охотнее, чем мне — я-то искал место под непонятную домовладельцам лабораторию, а он под музыкальную студию и (мелким шрифтом) лабораторию при ней. Как ни странно, но внимание к нам со стороны всяких зеленых «студеров» сошло почти на нет — несколько наездов на конторы Dollack, Grander Co отразила новообразованная охранная фирма, но расслабляться не следовало. Мало ли что еще придумают — подкинут, к примеру, какую-нибудь «апельсиновую гниль» на плантации и привет семье.

С переездом раскачка рынка акций приобрела относительно регулярный характер. Выбирали малоинтересные, низколиквидные позиции, а потом делали вброс — например, я съездил в Чикаго, на Zenith Radio Company, бывшую Chicago Radio Labs, с продукции которой началось мое знакомство со здешней радиотехникой. Дела у них шли так себе, акции котировались низко, поскольку RCA с моей подачи перехватила самые интересные направления — портативные и автомобильные приемники,.

Причем чикагцы сделали за нас всю работу — ну какой американец упустит шанс для паблисити? Вот они и раздули, что к ним «приезжал сам Грандер!» И как только акции подскочили на несколько десятков процентов, мы все слили.

Но тут объемы небольшие, а вот над «голубыми фишками» приходилось потрудиться, организуя и прослушку, и публикации в прессе, и «панику» на бирже.

Ося уверился в правильности нашей стратегии, в нем прорезалась солидность и даже некоторая вальяжность. Он занимал акции на десятки тысяч долларов разом и почти на миллион в месяц, прокручивая все основные наши комбинации. Время от времени в нашем доме появлялся схуднувший Панчо, которого заездили учителя и Лавров, но он нашел себе отдушину — звуковой мультфильм «Пароходик Вилли». Уж не знаю, чем немудрящее творение Диснея привлекло Вилью, но смотрел он его раз пятнадцать.

А я на некоторое время вернулся к радиотехнике и благодаря Хиксу закончил с пьезодинамиками. У него из больших проектов оставались только никель-кадмиевые батареи, и я подкинул ему задачу создания магнитных сердечников из прессованного порошкового железа. Ну да, не совсем химия, но я сам влез в разработку частотной модуляции — того и гляди, Армстронг* обгонит!

* Эдвин Армстронг — американский радиоинженер, пионер частотной модуляции.

Немало нам помог генерал Умберто Нобиле, правда, он об этом не узнал. Фильм «Красная палатка» я смотрел еще в детском возрасте и потому знал, что широко разрекламированный полет на Северный полюс окончится крахом, на этом мы и сыграли. Широкая публика в двадцатых увлекалась дирижаблями, и когда Нобиле на «Италии» величественно стартовал из Норвегии, акции всяких там Douglas* и Curtiss* пошли вниз, а Naval Aircraft Factory*, наоборот, вверх. А когда итальянская экспедиция закончилась катастрофой, котировки дирижаблестроителей упали, а вверх рванули авиапроизводители, тем более, что Boeing, Pratt Whitney, Sikorsky* и несколько других компаний создали альянс United Aircraft and Transport. Обычные биржевые «качели», сплошной профит.

* Douglas, Curtiss, Boeing, Pratt Whitney, Sikorsky — авиастроительные, Naval Aircraft Factory — дирижаблестроительная фирмы.

Но особенно хорошо получилось с RCA, не в последнюю очередь благодаря ее вице-президенту Давиду Сарнову, выходцу из Российской империи и заодно основателю радиовещательной сети NBC, в которой я состоял акционером.

Он был весьма известен как новатор, и я счел нужным познакомить его со Зворыкиным, которому не давали широко размахнуться в «Вестингаузе». Демонстрация высоковакуумного кинескопа, созданного не без моих подсказок, произвела хорошее впечатление, и Сарнов с ходу предложил Зворыкину возглавить экспериментальную телестанцию и лабораторию электроники RCA.

— Этим грех не воспользоваться, — пробормотал я как бы про себя и не ошибся.

Сарнов повернул ко мне приятное круглое лицо:

— В каком смысле?

— Акции. Если правильно подготовить новость, да еще поддержать ее демонстрацией трубки, — я кивнул на стеклянную колбу с проводами, — акции пойдут вверх.

Зворыкин замер и прекратил заворачивать свой прибор в мягкую ткань, чтобы уложить в футляр. А Сарнов чуть прищурил глаза и внимательно смотрел на меня, словно прикидывая, можно ли мне доверять в таком серьезном деле, как деньги.

— Давид Абрамович, вы же ничего не теряете: Владимир Козьмич ваше предложение принял, студия и лаборатория будут работать в любом случае, я и так занят игрой на бирже. Так почему бы нам немного не подзаработать, тем более, мы, русские, друг друга не обманываем!

Сарнов поверил и включился в игру значительным пакетом акций RCA и NBC, которые мы продали валом через нашу сеть, сильно сбив цену, потом откупив обратно, потом назанимав их у других брокеров… А потом Зворыкин провел четыре лекции в Нью-Йорке с демонстрацией телевидения, Сарнов объявил о создании телестанции и назначении, а когда ко мне кинулись журналисты за комментариями, я выступил в духе «в будущем отомрут кино, газеты, книги и театры, будет одно сплошное телевидение».

В итоге все участники концессии остались довольны, а Зворыкин получил практически неограниченное финансирование на три года вперед.

Усилилась и приятная сторона публичности, вскоре ставшая не сильно приятной — вокруг меня вилось все больше девушек. И ладно бы клерки или телефонистки в наших конторах, к их взглядам я давно привык, а они привыкли к тому, что ловить тут нечего. Но после нескольких публикаций, когда я попытался взять паузу в общении с газетчиками, ко мне стали подсылать корреспондентов женского пола. Причем я бы не поручился, что это была именно инициатива редакций, а не пронырливых девиц.

Еще одна категория ломилась ко мне с целью пригласить на благотворительные выставки, благотворительные базары и благотворительные вечера, включая празднование нерушимой американо-филиппинской дружбы и тому подобное. Тут организаторы специально подбирали девиц посимпатичнее, а уж они просто из кожи вон лезли. И вовсе не из-за моих внешних данных — неважно, красавчик я или крокодил, прежде всего для них я удачливый брокер, знаменитый изобретатель-радиотехник и богатый наследник.

Хорошо еще, что плотина строгих нравов не рухнула окончательно, а то бы меня точно трахнули прямо на рабочем месте. Зуб даю — две, а то и три из них были готовы отдаться здесь и сейчас.

Не знаю, как там распространение электромагнитных колебаний в мировом эфире, но вот флюиды женского внимания распространяются заметно быстрее скорости света. Точнее, их моментально улавливают заинтересованные женщины, и в моей квартире довольно внезапно появилась Таллула.

Она успешно делала карьеру на подмостках варьете и недостатка поклонников явно не испытывала, но считала, что имеет на меня все права. А тут какие-то девки вьются, того и гляди, уведут! Виделись мы с ней редко, я уже был морально готов прекратить отношения, но если такая женщина сама падает в объятия, то я буду последним, кто откажется.

— Я приеду вечером, никуда не уходи, — низкий голос в телефонной трубке, как обычно, пробрал до мурашек.

Время до вечера я провел как на иголках — уж больно многообещающими были интонации, но в конце концов взял себя в руки, заработался и чуть не опоздал к намеченному времени. Хорошо, что тут город желтого дьявола и за деньги тебе предоставят хоть черта лысого — консьерж в мое отсутствие принял цветы, коробочку с ожерельем и шампанское, мне оставалось только забрать их, когда вошел в подъезд.

Торопился зря — начисто вылетело из головы, что представления Ziegfeld Follies могут заканчиваться заполночь. Пока ждал, засел за статью о модуляции, и звонок снизу «К вам гостья, мистер Грандер» заставил подпрыгнуть от неожиданности.

Таллула влетела румяная с холода и тут же принялась вываливать на меня сценические новости, попутно избавляясь от одежды, в чем я ей всемерно помогал. Глаза ее сверкали, она буквально подпрыгивала на месте, словно собираясь пуститься в пляс, особенно после вручения длинной нитки жемчуга.

Радостно завизжав, она кинулась мне на шею, измазала в яркой помаде щеку и тут же убежала в ванную, я даже не успел обнять ее как следует.

Зато через десять минут она с воплем «Та-дам!» выскочила обратно, словно на сцену, вскинув одну руку вверх и тут же потащила меня в спальню. Поскольку кроме бандо с перышком и жемчуга на ней больше ничего не осталось, я и не думал сопротивляться.

Несмотря на молодость и здоровье, хватило меня только на один заход — слишком устал и хотел спать.

— Подожди минутку, я сейчас! — подскочила Таллула и бросилась копаться в своих вещах, раскиданных по квартире.

Действительно через минуту она плюхнулась обратно на постель, сунув мне под нос серебряную пудреницу.

— Сейчас я тебя взбодрю! — хихикнула Таллула и отщелкнула замочек.

Внутри оказалась маленькая серебряная ложечка, закрепленная на второй крышечке, а уже под ней…

— Это что, мука? — тупо спросил я, глядя на содержимое.

— Кокаин! Давай, нюхай!

Наркотик подействовал мгновенно — я вышиб коробочку у нее из рук, порошок белым вихрем рассыпался по простыням и комнате. Она ойкнула, а я вскочил и влепил оторопевшей Таллуле со всего размаха такую затрещину, что ее отбросило в угол.

— Дура!!! Дура!!! — заорал я. — Если хочешь сдохнуть, лучше застрелись, чем эта дрянь!

Я топал ногами и призывал громы и молнии на голову Таллулы, размазывавшей слезы по щекам, — несколько человек из числа моих знакомых сторчались до смерти. В том числе те самые Мишка и Юрка, с которыми мы начинали первую «фирму» — Мишка подсел сразу же после того, как ее отжали, а когда я вернулся из армии, его уже схоронили. Юрка продержался дольше, поскольку был при деньгах, но дотянул только до 2011 года, когда словил инфаркт миокарда.

— Если у тебя появились бабки, это не повод совать в нос всякое дерьмо!!!

— Но… — пискнула Таллула.

— Никаких «но»! — прорычал я. — Или сдохнешь под забором! Ясно???

Она мелко закивала, а я, выплеснув во вспышке последнюю энергию, упал обратно на кровать и отрубился.

Когда я продрал глаза, Таллула, к моему удивлению, лежала рядом — чистенькая, умытая и причесанная. Я-то думал, она после скандала и мордобития свалит, ан нет, она тут же встрепенулась и принялась вокруг меня ворковать, что напугало меня как бы не больше, чем кокаин:

— А на медовый месяц поедем на Кубу, да, милый? Дом построим в Джерси, поближе к морю…

Наверное, я охренел еще больше, чем Таллула от моей плюхи — она вела себя так, будто я сделал ей предложение, хотя раньше никаких поползновений в смысле женить на себе за ней не водилось. Я ей нравился, вот и все — деньги она любила куда больше, а надеяться выйти замуж за миллионера могут только дурочки из голливудских фильмов или чертовски умные хищницы, ни той, ни другой Таллула не являлась.

Пока я напряженно соображал, что случилось, она предъявила на меня права по-взрослому — добыла из сумочки давнюю Trenton Times с заметкой о благотворительном вечере, да еще с весьма сомнительной подписью под фотографией и потребовала объяснить, «что за мымра отирается рядом с тобой?»

Странно, что среди контрразведчиков так мало женщин — если они захотят что-то узнать, то узнают несмотря ни на что. Помню историю, как девица вычислила измену по смайлику — парень некстати прислал «поцелуйчик», извинился, дескать, промахнулся, тут же прислал другой. Она залезла в эмодзи, увидела что эти два отстоят довольно далеко друг от друга, то есть промазать можно только в том случае, если они оба рядом в строке недавно использованных. Значит, недавно посылал кому-то еще, ну и раскрутила всю историю…

А Таллула, оказывается, отслеживала мои появления в прессе… Но это никак не объясняло ее порывов.

— Погоди, какой, блин, медовый месяц? Что ты несешь? — тут лучше рубить сразу, не рассусоливая.

Она с растущим недоумением рассказала, что я признавался ей в любви, звал замуж, а еще практически изнасиловал и показала синяки от пальцев на бедрах. Судя по размеру, пальцы точно мои, да и во время первого захода никаких синяков не было…

Обещания оторвать руки репортеру из Трентона плюс история про мой лунатизм ее не очень-то убедили, Таллула ударилась в слезы и расстались мы сильно недовольные друг другом.

С этого момента все как под гору покатилось: уж не знаю, совпало так или согласовано, но нажим усилился на все наши компании. Всплыли и древние, еще довоенные конфликты отца с Рокфеллерами, про которые все и думать забыли, несколько контор на бирже начали играть против нас и жирной точкой стал расстрел одного из вагонов с концентратом. Вот просто тупо взяли и расстреляли из томпсонов, выпустив на землю тонн двадцать оранжевой жижи. Причем ни один соседний вагон не пострадал, то есть это очевидное предупреждение.

Тут, понимаешь, пятнадцать государств пакт Бриана-Келлога подписали, чтобы исключить войну как способ решения международных противоречий (три раза «ха» с высот XXI века), а мы втягивались в полугангстерский конфликт.

Отец за неделю осунулся и словно постарел лет на десять, Лавров сохранял спокойствие, но я видел, чего это стоит — у него еле заметно подрагивало нижнее левое веко. Мы строили линии защиты, когда отец вдруг потребовал от меня уехать из Штатов. На время, чтобы буря улеглась, чтобы меня ненароком не грохнули.

Вот уж хрен.

Если нас растопчут, мне-то пофиг — на том же апельсиновом соке проживу, пусть и с криминальным душком. А Ося, а Панчо? И такая злость меня взяла за все прошлые неудачи сразу! Ведь каждый раз я объяснял провал внешними причинами, а тут мне дали идеальные условия, и если я даже сейчас не вытяну, то, получается, дело именно во мне. Грош мне цена, как инженеру и бизнесмену, если не найду решения. Оставалось стиснуть зубы и карабкаться вверх, как уже делал неоднократно.

Первым делом я вытряс расклады из Лаврова, он даже несколько опешил от моей настойчивости, но расстановку обрисовал:

— Сложнее всего с экспортом концентрата. Атакует семья Беннини, но им интереснее договориться, чем побить все горшки и остаться ни с чем.

Потому как только поступил запрос на встречу, я согласился.

— Я с тобой, — одернул пиджак Панчо.

— Я тоже, — заявил Ося. — Я умею вести разговоры до людей.

Утром у Памела-корт остановился Chrysler Imperial 80L благородного бежевого цвета, с красными спицами колес и сияющими крылышками над хромированным радиатором. Из приехавшего вместе с ним Plymouth Q вышли два лба и скользнули по нам взглядами из-под нависших бровей. Один зашел в Chumley’s, второй подошел к «империалу» и взялся за ручку задней двери и открыл ее, только когда первый вышел обратно и кивнул.

Из машины вышел худой и невысокий человек с острым лицом, одетый с иголочки и благоухающий цветочным одеколоном — Сальваторе, глава семьи Беннини.

Тем временем мы втроем зашли в пустой Chumley’s через Бедфорд, дождались контрагентов и уселись за единственный стол, стулья с которого были сняты и расставлены вокруг. Тонкий портфель я положил чуть сбоку.

Сальваторе сел передо мной:

— Доброе утро, молодые люди, надеюсь, вы вправе обсудить сложности апельсинового бизнеса.

Я хотел было ответить, но у стены рядом со входом встали Амброзио Маццарино и тот белогвардеец с рассеченной бровью, которого вычислил Ося.