Трейдер. Деньги войны

Глава 11 Начало конца «Кондора»

Между «знать, куда поехать» и «поехать туда, куда знаешь» — дистанция огромного размера.

Для начала, Ося и Панчо еще не имели паспортов, процедура натурализации — дело неспешное, а внутри Штатов можно жить практически без документов. Но это ладно, паспорта не было и у меня! И не потому, что не озаботился получить, а в силу возраста — мне восемнадцать, а совершеннолетие тут в двадцать один год. Дикие времена!

Ломали головы, наконец Ося сказал, что мы дураки:

— Мы где? В Америке! Тут как? Без лоера ни шагу! Вот пусть он и думает!

У Grander Communications лоер, разумеется был. И у биржевой конторки тоже, и они знали других адвокатов и поверенных, кто занимался иммиграционными делами. И того, кто занимался эмансипацией.

Причем в нашем случае не женщин, а меня.

— … основаниями для эмансипации несовершеннолетнего из-под опеки родителей согласно Акту Конгресса, законам штата Нью-Джерси и, в особенности, решением Верховного Суда в деле «Ропер против Симмонса», а также разделом 2169 статутов Соединенных Штатов… — лоер старательно и монотонно перечислял все постановления и прецеденты.

Непонятный для не-юриста птичий язык живо напомнил мне переписку с российскими властями, бывало, задашь им элементарный вопрос, например, «В этом году будет зима?» так вместо короткого ответа приходят три-четыре страницы цитирования федеральных законов, пунктов и подпунктов, указов президента, решений местных органов, и только в самом конце невнятный абзац, из которого так и неясно, да или нет.

Но адвокат поправил очки в золотой оправе, зачем-то пригладил жиденькие волосы и перешел к перечислению оснований:

— … финансовая самостоятельность, подтвержденное дипломом высшее образование, военная служба, женитьба…

Вот только не последнее — не на Таллуле же? Как объект юношеской страсти она первый класс, а вот как жена… очень сильно сомневаюсь. Сколько раз видел, особенно когда в Желтогорске учился — сходились примерно в этом возрасте, любовь, сутками в постели, огонь, пламя, мы созданы друг для друга, бегом в ЗАГС! А дальше стандартно — через полгода насыщение, через год привыкание и скука. Кто импульсивнее или поумнее, разводились сразу, другие терпели еще несколько лет. Да что там другие, я что ли не так на Татьяне женился? И результат такой же…

Кольнула совесть — дочка, Желтогорск, к родителям бы на кладбище сходить… Здесь ведь хуже, чем в тюрьме, Антарктиде или на космической станции, оттуда возвращаются или хотя бы позвонить могут, а тут… Не зря, наверное Эдисон с «некрофоном» возился, может, и мне какой межмировой переговорный аппарат создать? На лампах и неизвестном принципе работы.

Прямо комок к горлу подкатил с этой ностальгией, даже лоер кашлянул, чтобы мое внимание вернуть. Пришлось сжать зубы, отбросить пустые сожаления и снова вникать. Военная служба совсем не вариант, тем более, сейчас в армию и не пролезть — навоевались. Высшее образование… Тоже нет — бакалавра я получу только через год и как это ускорить, ни малейшего понятия. Остается финансовая самостоятельность, тем более, что де-факто она есть.

Лоер как раз на нее упирал:

— Мы подадим заявление в суд, по которому ответчиками выступят мистер и миссис Грандер…

— Нет, давайте сперва досудебным порядком.

Тут, конечно, Америка, и всякого рода иски почти что национальный спорт, но идея судиться с Грандерами мне точно поперек души.

— В этом случае необходимо соглашение сторон, — юрист несколько поскучнел: гонорар-то за судебный процесс заметно больше.

— Отлично, есть стандартная форма?

Едва закрыл семестр, всей компанией с полными портфелями бумаг, уехали в Нью-Джерси, оставив лабораторию на Хикса, он как раз увлеченно тестировал различные смеси для компаунда.

Дома в Лоренсвилле все по-прежнему: дом, лужайки, конюшня… Даже краснорожий Коллинз на подходе тот же.

— Куда это мы напра… А, мистер Грандер-младший с друзьями! Давненько вас не было, домашние, наверно, соскучились, — он попытался изобразить радушие.

— Вас можно поздравить? — я показал на новенькие сержантские нашивки.

Он скосил глаза на рукав и даже сумел улыбнуться.

За торжественный ужин сели все домочадцы, включая Панчо и Осю. Мама уже попривыкла к нему, но упорно именовала Джозефом. Позвякивали серебряные приборы, булькал в фарфоровой супнице клам-чаудер*, горничная с кухаркой умилялись. Все прошло отлично, даже Панчо не полез через весь стол за солью, а Ося не уронил вилку, поднатаскались.

* Клам-чаудер — крем-суп из морепродуктов

Покончив со стейками, вином и десертом, мужская часть собралась в библиотеке, вроде как покурить. Пользуясь благодушным настроением, я подсунул отцу соглашение о моей эмансипации. Он пробежал бумагу наискосок:

— Зачем тебе это?

— Хочу съездить в Германию, — про Россию я твердо решил не упоминать, опасаясь маминой реакции.

— И что тебя там интересует?

— Сименс, Телефункен, АЕГ.

— Ты хочешь их купить? — полушутя спросил отец.

— Только одного-двух инженеров.

— Разумно, — отец поглядел на Поля и Фернана, — там сейчас не лучшие времена…

Ну да, только-только побороли дикую инфляцию, когда цены за неделю вырастали в четыре раза.

— Но тебе, пожалуй, надо бы сперва получить бакалавра, а лучше магистра, — отец все еще колебался.

— План Дауэса. Он уже действует, выплаты репараций давят не так сильно.

— При чем тут репарации?

— Как биржевой аналитик, — при этих словах все в библиотеке заулыбались, — предсказываю, что в Германии начнется серьезный промышленный рост. И все инженеры будут востребованы на месте, мы просто опоздаем.

— Жан, — тронул отца за плечо Фернан, — не сомневайся, лучше вспомни, что ты сам творил в его возрасте. А парень твоя точная копия.

Отец потянулся за авторучкой и поставил подпись. Как я и рассчитывал, одного не отпустили — едва мама узнала о путешествии, как сразу потребовала, чтобы ехали втроем: Панчо как силовой компонент, Ося как умственный. Что дало мне возможность поплакаться — у ребят нет паспортов, поскольку они не граждане США.

Мама зыркнула на отца, отец снял трубку… Так-то тут с коррупцией все в порядке, мзду пока берут почти что в открытую, но солидные люди, столпы демократии, которые играют вместе в гольф, сидят бок о бок на предвыборных обедах и ходят в одни клубы, предпочитают не вульгарные деньги, а обычный блат и телефонное право.

Так что федеральный судья округа Мерсер принял у Френка Вильи и Джозефа Шварца присягу, трентонский офис Бюро натурализации выдал сертификаты о гражданстве, а паспорта мы оформили уже в Нью-Йорке.

Причем за взятку, поскольку у нас стало очень плохо со временем. Контора путешествий Кука нашла нам подходящие маршруты, и две недели до отправления лайнера «Париж» мы носились, как наскипидаренные. С лабораторией все ясно — там Хикс, к тому же, почти все наши помощники разъезжаются на каникулы, с Grander Commutations тоже, они прекрасно наловчились работать почти без надзора, но на кого оставить брокерскую сеть? Инструкции-то я им написал: чисто консервативная игра, небольшие объемы, минимум риска, но все-таки? В конце концов, упросил отца, как учредителя, приглядывать.

За что немедленно поплатился — родители потребовали сшить «приличный костюм». Наследнику семейства Грандеров, видите ли, некузяво ходить в магазинном. Ося поволок в какие-то дикие бруклинские закоулки, к «феноменальному», как он выразился портному — хрестоматийному еврею лет семидесяти с гаком. Он печально и неторопливо снял мерки и велел зайти через неделю.

— Аванс или по исполнению?

— Ой, молодой человек, мне все равно, лишь бы да.

А еще нужно оформить в банке дорожные чеки и, блин, заготовить чемоданы. Тут ведь с рюкзачком не полетаешь, тут буквально все приходится тащить с собой, вплоть до зубного порошка и пижамы. Багаж «человека из общества» — как минимум два здоровенных кофра, в которых, если их составить вместе, вполне можно жить. А если не разгружать, то за ними можно пересидеть небольшую осаду — монументальные изделия! И совершенно неподъемные, даже для молодых-здоровых, как мы. Одна радость, что пассажирам первого класса не полагается их тягать самому, для этого есть носильщики. Максимум, что нам достанется — саквояжик или портфельчик с документами и несессером*.

* Несессер — специальный дорожный футляр с отсеками для бритвенных и гигиенических принадлежностей.

Через неделю вместо костюма мне представили нечто, утыканное былавками и сметанное белыми нитками. На настойчивые требования сделать побыстрее ввиду скорого отъезда, портной только покивал и велел зайти через четыре дня.

За это время мы мотнулись в Бостон, закончили там дела с лабораторией и умчались обратно. Таллулу даже не повидал, не говоря уж о прощальной ночи — послал цветы и записку. Как бы мне такое невнимание не отлилось по возвращении…

Через четыре дня костюм готов не был, зато были готовы паспорта — нового образца, книжечкой, а не просто листом бумаги. С фотографией, печатями, по-взрослому. Заодно посмотрели, как паспорта выдавали другим просителям — оказывается, мужу и жене положен один паспорт и на фото они вдвоем! Точно так же и дети — если их вписывали в паспорт, должны быть на общем с родителями фото.

Портной успел в самый последний момент, когда наш багаж уже отправили на пароход, а мы приехали в Бруклин на такси, ждавшее нас, чтобы сразу отвезти на пирс.

Костюм сел как вторая кожа, идеально.

Я поглядел в зеркало — прекрасно! Но долго, слишком долго, и не удержался при расчете с портным:

— Господь весь мир создал за шесть дней, а вы шили один костюм вдвое дольше!

— Ой-вэй, молодой человек! Вы же видите этот костюм? А теперь посмотрите на этот мир! — и он сделал полукруг рукой, приглашая разделить с ним горечь по поводу несовершенства бытия.

На пароход мы едва не опоздали по глупейшей причине — никто из нас не помнил, от какого пирса должен отходить «Париж». На счастье, это знал таксист и высадил нас на нужном причале буквально под отвальный гудок, развернув машину юзом.

На борт запрыгнули, когда матросы уже убирали сходни.

— Черт, я забыл сорочки! — Панчо замер, раскрыв рот.

— Будешь ходить как шмаровозник, в пиджаке на голое тело, — гыгыкнул Ося, но тут же утешил товарища: — Не кипишуй, я видел, на пароходе есть где купить приличной рубашки!

Панчо облегченно плюхнулся в кресло под квадратным окном-иллюминатором и мы поплыли. Первым классом, двухместная и одноместная каюты, все по высшему разряду, даже в стенку стучать не надо — в каждой по телефону, как в привычных мне гостиницах.

После всей беготни и нервотрепки, мы отоспались, выползая из кают только чтобы поесть. Ресторан первого класса занимал три этажа — основной зал, галерею и световой фонарь, а меню предлагало любые изыски. Впрочем, большинство американцев высот французской кухни не оценили: бесстрастные официанты в белоснежных кителях подавали стейки с жареной картошкой, изредка оживляясь при заказе coq au vin или boeuf bourguignon.

Некоторые сидели за едой часами, некоторые чесали языки в салонах, мы же предпочитали библиотеку, спасаясь там от пустопорожней болтовни и от шансов разожраться и пустить прахом все старания лучшего в мире портного.

Сгонять-то вес негде, здесь пока не принято делать на лайнерах бассейны, корты и тренажерные залы, максимум, чем себя можно нагрузить — прогулками по открытой палубе. Только не в шортах и футболочке (это же неприлично!), а в костюме. В лучшем случае — в летнем полотняном и теннисных туфлях, но обязательно в шляпе, без головного убора обонять морской бриз не допускалось.

По вечерам измученная сухим законом американская публика как в последний раз отрывалась в барах, а затем выплясывала на танцполе. Чем мы и пользовались — девиц-флэпперов хватало, а наши две каюты давали изрядную свободу маневра. А когда Ося с Панчо закрутили с подружками из Филадельфии (блондинкой и брюнеткой, разумеется), у меня вообще оказались развязаны руки.

В Гавре девушки простились с нами без слез, буднично — подумаешь, партнером больше, партнером меньше, нравы свободные. Забавно, что через сорок лет эти же люди будут возмущаться поведением молодежи и «сексуальной революцией».

Таксисты и носильщики бодро обеспечили трансфер к спальному вагону «Гавр-Берлин», в который из-за давней боязни поездов я заходил с опаской. Париж решили пропустить, хватило одноименного корабля, и мы покатили на восток с некоторым отклонением от плана:

— Из Берлина заедем в Прагу.

— Чего вдруг, Джонни? — вытянул лицо Ося. — Нет, мне без разницы, но зачем?

— Есть там пара заводов, хочу присмотреться, — захлопнул я атлас железных дорог Европы.

На самом деле, я мечтал побывать в Праге еще в той жизни, а тут такой шанс! Но он едва не обошелся нам в парочку переломов, а то и месяц-другой в больнице…

— Der Angriff!* Der Angriff! Свежий номер! — кричал на всю привокзальную площадь светловолосый и голубоглазый мальчишка.

Его перекрикивал почти такой же паренек с пачкой газет в руке:

— Die Rote Fahne!* Покупайте Die Rote Fahne!

* Der Angriff — нацистская, Die Rote Fahne — коммунистическая газеты.

Публика, больше озабоченная тем, чтобы не опоздать на поезд или поскорее добраться домой с Хауптбанхоффа, текла мимо, редко-редко кто останавливался и хватал пахнущие типографской краской листы.

Пока носильщики возились с нашими чемоданами, пацаны заспорили и уже толкали друг друга.

— Ося, это они чего?

— Кажется, делят территорию, — Ося знал идиш и потому немножко понимал немецкий.

В свару вступило несколько ребят постарше, затем появились решительные молодые люди, а за ними набежали взрослые в гимнастерках.

— Надо быстро валить, сейчас будет драка, — подхватил я саквояж, но опоздал.

Мордобой начался сразу и везде, словно сквозь людей пропустили ток — лица перекосило, замелькали кулаки. В стороны опрометью бросились случайные прохожие, но не всем повезло — когда на тебя бежит человек, некогда разбираться, атакует он или удирает, бей!

Полицейские дули в свистки и выхватывали дубинки, а драка вокруг нас втягивала все новых и новых людей, всей разницы, что с одной стороны коричневые гимнастерки заправлены в штаны, а с другой зеленые навыпуск. Но большинство кто в лес, кто по дрова — куртки, гимнастерки, рубахи, обмотки, даже в баварских шортах было несколько человек.

Мелькали повязки, фуражки и каскетки, глухо впечатывались в морды и печенки кулаки.

— А-а-а! — из свалки выпал парень, держась за рассеченное лицо, сквозь пальцы сочилась кровь.

Он сделал шаг, его толкнули, споткнулся, толкнули еще раз, упал под ноги, и я видел, как на него наступили, а потом двое, мутузивших друг друга, запнулись и рухнули на него сверху всей тяжестью. Парень хекнул и как-то подозрительно обмяк.

— Walther getotet! — заорал рослый мужик со шрамом и выхватил кастет.

Мы втроем старались держаться спина к спине и пробивались к зданию вокзала, навстречу шеренге работающих дубинками полицейских, когда мне прилетело в ухо. Панчо резко отмахнул, туда же развернулся Ося и вломил наседавшему…

— Judisches Schnauze!

Будто керосина плеснули в огонь — все коричневое кубло взревело и повалило в нашу сторону. Зеленые волей-неволей встали за нас, а полиция, которой становилось все больше, лупила всех без разбору, досталось и нам, пока пробирались в вокзал…

— Что-то мне не нравится здешний режим, — Ося прикладывал к ссадине платок.

Панчо озабоченно щупал фингал под глазом, глядя в зеркало выкупленного целиком сидячего купе. Я отделался шишкой на затылке и гудящим ухом. Ну и порванными брюками. А вот с трофеями было худо, если не считать значка, подобранного уже в самом конце мордобоя — медный кружок с изображением сжатого кулака, прямо с куском зеленой ткани.

— Что написано, разберешь? — я передал добычу Осе.

— Roten… front… kampfer… bund.

— Это я и сам прочитал, что значит-то?

— Ну, roten это красный, bund это союз, front сам знаешь… а вот kampfer не соображу…

И не надо, сам допер — Союз красных фронтовиков, Рот-Фронт. А месились они, судя по цвету рубашек, с гитлеровскими штурмовиками. Возможно, я бы догадался и раньше, да больно все отличалось от парадных фотографий, где все в единообразной форме. Видно, пока еще не успели достаточно денег накачать на обмундирование.

Доктор нашелся еще на вокзале, и за несколько рейхсмарок выдал нам в дорогу примочки и мази, ребята лечились, а я уселся в кресло у окна, приложил влажную вату к шишке и думал, глядя на аккуратные домики и поля, проносящиеся мимо.

Чем там закончилась драка, неизвестно, шла она относительно на равных, так что скорее всего победила полиция. А через несколько лет все радикально изменится: коричневые возьмут верх и будут травить и убивать тех, кто против. Быстро восстановят военную промышленность и начнут обкусывать соседей, сперва понемногу, а потом целыми странами.

И кончится все это мировой бойней.

Но как показала сегодняшняя драка, фашистов можно бить и лучше не дожидаться, когда они войдут в силу. И желательно не лично, кулаком по морде, а системно.

Тем более мне столько дано — положение, возможности, грядущие деньги… Надо подумать, что я могу сделать.

Сталина предупредить? В 1925 году, при моих слабых знаниях истории я в лучшем случае вспомню, что через девять лет к власти придет Гитлер. Так вокруг таких пророков — по копейке за фунт сушеных. Вон, биржевые аналитики после каждого скачка рынка хором делали умные рожи и вещали «Мы так и говорили, мы на это и намекали!», грош цена такому предсказанию.

Уверенно я помнил о событиях начиная с 1936 года, Гражданской в Испании. Аншлюс, Мюнхен, Польша… Вот после трех-четырех «удачных 'предсказаний» мне, может, и начнут доверять, да только поздновато будет. Нет, так-то я свои наработки по радиотехнике в СССР передам, это без вопросов. Вон, Термен, поговаривают, на советскую разведку работал, вот пусть и создает канал. Глядишь, чего толкового и выйдет.

Или с поднятыми на крахе 1929 года деньгами заявиться в Москву супер-инвестором и понастроить заводов? Только для них в Советском Союзе ни персонала обученного, ни сырья в нужных количествах нет. Зато есть непогрешимое партийное руководство и вал по плану. Или план по валу, неважно. И меня либо выставят, отобрав заводы, либо определят во вредители и отправят поднимать хозяйство Магаданской области. Ведь в реале так и произошло — концессии у иностранцев отжали, а тех друзей СССР, кто приехал создавать колхозы или работать на заводах, в итоге скопом записали в шпионы.

Хорошо, предположим, все будет идеально, и я дам Красной Армии нужную продукцию в нужном количестве. Так дело-то не только в оснащении, а прежде всего в организации — немцы со слабенькими танками всю Европу нагнули, а мы с Т-34 и КВ от них отбиться не могли. Ровно до той поры, пока сами не выучились. То есть надо влезать в военное строительство, а уж в него меня точно не пустят.

И как ни крути, неизбежен конфликт с партией — они же носители единственно верного учения и потому уверены в правильности своих решений. А мнение какого-то классового врага в моем лице им пофиг, несмотря на то, что я-то как раз точно знаю, что и как делать. Сколько ресурсов улетело на разного рода бредовые проекты партийного руководства? Уж куда может партия зарулить, я на своей шкуре в девяностых ощутил.

Нет, от них надо держаться подальше и заводы строить там, где ни один бюрократ не посмеет мне указывать, что делать. То есть не в Советском Союзе. А раз так, то и крылышки блицкригу придется тоже самому резать и сильно раньше, пока из чайника паровоз не вырос.

Поубивать всех гудерианов, манштейнов, риббентропов и гиммлеров? Так новые нарастут, причем неизвестно какие будут хуже. Опять же, для террора такого размаха нужна немалая организация, а это требует конспирации, в которой я слаб. И практика показывает, что при столкновении группы террористов любой мощности с государством, последнее всегда выигрывает. Вопрос цены и времени, но выигрывает всегда.

Так что в Германии, где всей силой будут давить англичане, американцы и местная буржуазия, мне тоже делать нечего. Нужно искать место и время, где малое усилие может слегка свернуть махину истории с наезженной колеи.

Я таращился в окно и вспоминал споры моделистов. Франция, Норвегия? Поздно, Вермахт уже силен. Польша? Та же проблема, что в СССР: паны сами с усами, все знают, что им какой-то богатый юнец! Хрен их заставишь делать нужное, а не гоноровое. Чехословакия? Тоже нет — Гитлеру на руку играли Англия и Франция, не моя весовая категория, растопчут и не заметят, сколько бы я денег не намыл. Австрия? За кого там выступать, если вся страна приветствовала «воссоединение германской нации»?

Остается Испания. Власть слабая, никто мне не указ. Относительное равновесие сил, как внешних, так и внутренних. Легион «Кондор» — это не весь Вермахт, его можно если не в блин раскатать, то очень сильно потрепать. А ощипанный «Кондор» — это провал «испытаний блицкрига на практике», и немцы либо застрянут, либо не успеют нарастить силы. Самая что ни на есть ключевая точка, и в военном, и в моральном отношении.

Идеально же получается — там и советские будут, посмотрят мои наработки вблизи, и франкистов можно ущучить… Они же наступали группами по пять-восемь тысяч человек, если будут деньги, вполне посильно создать ЧВК такой же численности…

Опять же, личные мотивы — прадед в Испании погиб, под Мадридом. А его двоюродный брат, моряк, в Валенсии с Кузнецовым, будущим наркомом и Адмиралом флота Советского Союза, испанцам помогал. Плюс Панчо испанский знает, пустячок, а приятно.

Значит, и заводы надо строить там же, в Испании. В тех районах, которые дольше всего оставались республиканскими.

И при них создавать службу безопасности, частную армию. Прикинуть, что для нее нужно, что нужно республиканцам, и что можно продавать по всему миру (пусть те, кто стоял в сторонке, оплатят победу!). Развернуть производство техники — танки, самолеты, пулеметы, грузовики… Сам я в этом ничегошеньки не понимаю, но точно знаю, что «выстрелило», а что оказалось тупиком, а еще помню нескольких инженеров и конструкторов, кто не откажется переехать в Испанию.

Можно даже устроить рекламную кампанию по всему миру, вписаться в несколько конфликтов — обкатать технику и людей, отработать управление, связь и взаимодействие. Семь лет, вполне можно успеть создать свою ЧВК, народ в Испании боевой, ему только дисциплины не хватает.

Под монотонное мелькание пейзажей за окном я строил наполеоновские планы и представлял бронированные армады, эскадрильи бомбардировщиков, носимые радиостанции сотнями…

— Эй, Джонни! Джонни! Проснись и кончай орать! — тряс меня за плечо Панчо.

— А? Что? Я что, спал?

— Спал и орал, что ты Зорро, — скалил зубы Ося.

Вот блин…

Но стоило вспомнить, что я надумал, меня буквально бросило в жар — это же какого масштаба задача! Это не фирмешку в регионе поднять! Это цель, настоящая цель в жизни!

— Давай, умойся, сейчас граница будет.

За окном невысокие горы, поросшие лесом, прямая и неширокая Эльба, которая вот-вот станет Лабой.

— Паспорта на проверку! — раздалось в коридоре.

Через минуту в дверь постучали и возникший на пороге пограничник в широкой чехословацкой фуражке недоуменно уставился на наши побитые рожи.