Трейдер. Деньги войны

Глава 19 Игра на повышение

Хорошо, что в избирательную кампанию Гувера мы вписались буквально в последний момент. Не в том смысле, что успели, а в том, что все быстро закончилось и кроме двух или трех избирательных банкетов время тратить ни на что больше не пришлось.

На одном из них меня познакомили с национальным героем, Чарльзом Линдбергом, тем парнем, что в одиночку долетел из Нью-Йорка до Парижа. Кавалер несколько наград и полковник в двадцать шесть лет отличался не только ростом, возвышаясь над собравшимися минимум на полголовы — но и совсем мальчишеским лицом. Даже я выглядел взрослее, хотя Грандеру-младшему едва стукнул двадцать один.

Вокруг местного Гагарина вились разного калибра республиканцы, старательно подставляясь под вспышки фоторепортеров. Мне, в отличие от партийных деятелей, паблисити не слишком нужно, так что я держался в сторонке, но речи улавливал.

— … некоторые расы продемонстрировали превосходные способности в проектировании, производстве и эксплуатации машин, — вещал Линдберг как по-писаному. — В целом, рост нашей цивилизации тесно связан с этим превосходством.

Слушатели согласно кивали, здесь каждый второй по меркам XXI века — расист, а каждый первый — антикоммунист, и слова летчика находили искренний отклик.

— Непреложным фактом является, что люди определенно не были созданы равными, — Линдберг изливал свою мудрость на головы собравшихся буквально сверху вниз. — Я восхищаюсь немецким гением науки и организации, английским гением правительства и коммерции, французским гением жизни и понимания жизни. Но мы, в Америке, можем сплавить их, получив величайшего гения из всех!

Последовали оживленные аплодисменты, что неудивительно — многие тут вполне одобряли методы Муссолини за эффективность, считали евгенику главным способом улучшения человечества (в основном, путем отсечения «неполноценных» особей) и благосклонно относились к идеям Мэдисона Гранта о нордической расе. Все эти воззрения идеально ложились на самодовольное высокомерие WASP-ов, «белых англосаксонских протестантов», а у меня стойко ассоциировались с фашизмом.

Да уж, послал бог союзничков…

Но избирательная кампания закончилась, Гувер прошел в президенты буквально «на ура», не оставив шансов оппоненту, после чего я не без скандала полностью взвалил лабораторию на плечи Термена и Хикса.

Наука же не что иное, как удовлетворение собственного любопытства за чужой счет, причем чем больше становится известно, тем больше увеличивается граница неизвестного. То есть конца-края расходам нет и не предвидится. В пределе это означает появление «британских ученых», занятых феерической фигней, чего я постарался избежать.

Ну в самом деле, без волшебного пенделя Хикс мог провозиться с порошковыми сердечниками еще несколько лет, а Термен слишком увлекся своей музыкальной деятельностью, посвящая большую часть времени гастролям и обучению игры на терменвоксе.

Таким пенделем стало уменьшение финансирования, после чего оба мгновенно насели на меня с требованием «вернуть как раньше». Разговор получился долгий и трудный, но в конце концов мы друг друга поняли — проще было с Хиксом, он, как американец, не мог не согласиться с требованием отдачи от вложений. Термен же больше упирал на расширение горизонтов, приоритеты и продвижение науки вперед, так что я местами начал понимать организаторов «шарашек» — ученым нужен офигительный стимул, чтобы не превращались в британских.

Договорились на том, что до конца года они вдвоем обязались закончить работы с никель-кадмиевыми батареями и выдать пригодный для промышленного производства образец. В качестве пряника я обещал им небо в алмазах — увеличение финансирования и каждому по новому отдельному проекту, который обеспечит их до конца жизни.

Оставалось еще управление семейным бизнесом, но после соглашения с Беннини там все двигалось по накатанной и я переключился исключительно на биржевые дела.

— Все идет по плану, — свернул Ося Wall Street Journal, — редактор выдал очередные рассуждения о росте индекса Доу-Джонса.

— Немудрено, коли Wall Street Journal* и создал индекс, — хмыкнул я и углубился в желтоватые страницы британской Financial Times*.

* Wall Street Journal — основное бизнес-издание США, Financial Times — Англии.

Ося бросил взгляд на книжный шкаф в конторе, где напоказ стояли «Барометр биржи», «Акции как долгосрочные инвестиции», «Фондовый рынок» и другие финансовые бестселлеры последних лет. Все они в один голос вещали о непрерывном росте акций, о том, что при выпуске акций (в отличие от облигаций) компании сохраняют часть прибыли, вкладывают ее в производство, чем генерируют еще большую прибыль и, следовательно, более высокую доходность.

А если такое утверждают поголовно все состоятельные кроты, благосклонно одобряет сам Джон Кейнс, да к тому же обыватель ежедневно видит рост котировок ценных бумаг, как тут удержаться? Акции General Motors, купленные в 1919 году за сто долларов, доросли к началу 1929-го ни много ни мало до полутора тысяч! US Steels за то же время скакнула в семь раз!

Господствовала натуральная эйфория — мало того, что держателям акций выплачивали дивиденды, так еще и сама цена акций лезла вверх! Сплошной профит, чистый win-win! Как сообщали отчеты, на рынке толкалось около полутора миллионов «инвесторов» — и это без всякого интернета! Тут его роль выполняла пресса, в которой про акции не писал только ленивый. Казалось бы — женские журналы далеки от вопросов финансового рынка, но нет, даже они публиковали статьи экономистов, уверявших что в основе роста лежат незыблемые фундаментальные причины.

Как результат, акциями барыжили не только профессионалы-брокеры, но и учителя, строители, продавцы, и все были уверены, что так пойдет и дальше. Это мельтешение крайне напоминало мне ажиотаж наших девяностых вокруг всякого рода «инвестиционных фондов» и пирамид. И с той же оконцовкой, что характерно.

— Как думаешь, может нам все-таки начать работать с частными лицами? — высказал давно тревожившую мысль Ося.

— Не, не стоит.

— Почему? — он заинтересованно подсел ближе. — Все тащат деньги на биржу, мы могли бы, по самым скромным оценкам, привлечь тысяч двести-триста.

— Потому! — отрезал я. — Кого будут винить эти люди, когда все рухнет?

— Ну-у… мы же не одни такие…

— Знаешь, нам каждому хватит и одного разоренного, впавшего в отчаяние и воспылавшего жаждой мести. Одно дело сторожиться от гангстеров, а другое — от нескольких тысяч человек, причем совершенно непредсказуемых.

Ося пожал плечами и одновременно развел ладони:

— Ну, не знаю…

— Ося, не все, что идет в руки, следует хватать. Тем более, с одного банка мы можем получить куда больше, чем с тысячи таких инвесторов, да еще при куда меньших хлопотах. Так что давай, от греха подальше, работать только с фирмами.

Не знаю, убедил я его или нет, но тут явился Панчо, принес сводку прослушки за прошедший день. К ней добавились биржевые сводки и газетные новости — мы сели за стол уточнить планы на завтра.

Основные, стратегические действия пока шли в русле коротких займов — нашу сеть кредитовали полсотни банков, которые мы выбрали из числа наиболее рисковых в расчете, что они накроются при крахе. Заодно мы обанкротим и большую часть наших анонимных контор, так что возвращать придется лишь малую долю.

Схемы простые — заняли денег, купили акций, запросили у коллег-брокеров плечо, дождались подъема, продали, рассчитались с кредитом и комиссионными. И так раз за разом, день за днем, постепенно увеличивая объемы, нарабатывая репутацию и приучая всех к нашему образу действий.

Плечо, то есть возможность оперировать заемными инструментами, нам уже давали один к семи, порой даже больше. Но тут главное не зарываться — очень легко потерять на локальных отскоках цены. Впрочем, мы относились к этому проще, вплоть до того, что несколько раз теряли намеренно, в качестве маскировки, чтобы наши конторки не выбивались из общего ряда. И реинвестировали всю прибыль и вкладывали все средства, до которых могли дотянуться.

Где-то там вступил в должность Гувер, офис губернатора Нью-Йорка занял молодой талантливый политик Франклин Д. Рузвельт, а мы проводили наши дни читая тикер-тейп с котировками, под щелчки «коммутаторов Грандера» и стрекот арифмометров. Даже резня в день Святого Валентина не тронула наши заскорузлые сердца, а когда в СССР застрелили генерала Слащева, Ося только и спросил:

— Да что там творится? То вредители, то стрельба…

— НЭП сворачивают, военспецов сажают.

— Да? Ну ладно, нам-то что, — хмыкнул «мистер Шварц» и снова зарылся в сводки.

Все работало, все процессы устаканились. Телефонистки давно не строили нам глазки — убедились в бесполезности этого занятия, особенно после того, как я сделал втык Панчо и настрого запретил заводить шашни на работе. Курьеры — тридцать тысяч одних курьеров! — метались между биржей и конторами. Каждое закрытие торгов приносило в общую копилку десятки, а порой сотни тысяч долларов.

Первый звоночек раздался в конце марта — рынок за день упал на десять процентов с годового максимума. Но вспыхнувшая было паника погасла, стоило ряду банков заявить, что кредитование продолжится, индексы отыграли обратно и все вроде успокоилось. По итогам скачка Федеральная резервная система, вопреки общим настроениям, заявила, что ожидать вечного роста рынка попросту иррационально, отчего запаниковал я.

В самом дела, а что, если все рухнет раньше??? Мы пока вовсю играем на повышение и обвал убьет нас ничуть не хуже, чем прочих! Восемь лет работы — насмарку, все гигантские планы — насмарку… Ося успокаивал меня, как мог — рынок недвижимости не падает, продажи автомобилей не падают, скачок легко купирован словами… Так что мы еще успеем намыть и реинвестировать денег!

Впрочем, когда ко мне притащились репортеры за комментарием, я с максимально серьезной рожей поддержал ФРС. А оркестр из прикормленных журналистов в то же время бабахнул кучу статей и заметок, что все хорошо и рост продолжается — стадо экспертов втоптало мое заявление в прах, записав меня если не в паникеры, то в осторожные игроки и на том все закончилось.

— Я здесь посчитал немного, — завел Ося свою мантру, — даже если твои предсказания верны, денег много мы не заработаем. А вот скупить тех, кто будет еле стоять на ногах, можно запросто. Знать бы еще, кого именно, кто не сдохнет, а поднимется…

— Пиши, — перекинул я ему блокнот через стол. — Pratt Whitney, American Locomotive Company, RCA, Continental Motors Company, Cadillac Car Division, Curtiss-Wright, Sikorsky Aircraft, Studebaker…

Честно говоря, я не знал, существовали эти компании или нет, носили такие или же другие имена, но выдал все, что помнил из своего увлечения моделированием — кто делал танки, двигатели, самолеты и прочее. В список вошла и Bethlehem Steel и некоторые другие компании.

Мы на всех парах неслись к биржевому краху, отлаживая на ходу взаимодействие контор. Тикерная лента и телеграммы снились мне каждую ночь, порой я вскакивал и бросался к телефону, у которого с облегчением понимал, что очередной кошмар всего лишь отражение реальных просчетов и ошибок, без которых не обходилось.

То подставная конторка задержится с выполнением команды и мы вместо ста с лишним процентов прибыли получим только пятьдесят, то начнут тупить исполнители, то попросту, как и в случае с Рокфеллером, самовольничают. Даже с трудовой дисциплиной не все слава богу — срывы, прогулы, запои хоть реже, чем в моем мире, но случались и тут.

Я пытался отладить все до идеального блеска, раздражался, когда не получалось, стервенел, несколько раз наорал на людей, пока не выступил Ося:

— Джонни, не изводи себя. Мало тебе цореса, зачем нервничать за лишнее?

— Хрена себе лишнее… Мы только что потеряли пятнадцать тысяч!

— Мы теряли и больше, а тут люди, две сотни человек живых людей! Они будут ошибаться, опаздывать и делать мимо кассы! Так было всегда и так будет! Не надо их зря дергать, чтоб не стало хуже!

Мысль о том, что это не баг, а фича, примирила меня с косяками — в конце концов, наши неудачи прикрывают наше неуклонное движение в нужном направлении. Да и как увязывать действия полусотни акторов, не имея даже паршивого факса, не говоря уж о мессенджерах? Вздохнув, мы махнули рукой на мелочи брокерской жизни и добавили к операциям фьючерсы на нефть и зерно — как я помнил, в следующем году американцам придется сжигать часть урожая, чтобы поддержать цены, а общее падение спроса и производства непременно скажется на автомобильном рынке и потреблении нефти в целом.

— Я тут заезжал к дилеру, ремень на «шевроле» подтянуть, — в мой кабинет зашел Панчо, — так он говорит, что с июня продажи идут хуже некуда.

Мы с Осей переглянулись и схватились за сводки и графики.

— Похоже, началось… Недвижимость тоже вниз поползла, едва заметно, но все же, — заключил Ося.

— Ждем еще пару дней, проверяем все досконально, потом работаем по основному плану.

— Я бы не ждал, часть сети можно понемногу переориентировать.

— Ну, если ты уверен, действуй.

Летом мы назанимали акций и быстро нарастили объем, когда стало ясно, что тренд на понижение — не сиюминутное колебание, а надолго. Причем, как и в случае с банками, брали у самых рисковых, готовых работать с большим плечом и надолго. С конца лета создавали сотни коротких позиций каждый день и, наконец, дождались — в середине сентября Доу-Джонс дрогнул и ме-е-едленно пополз вниз, несмотря на мелкие колебания.

На них мы тоже заработали, когда в «бычьи ловушки» угодили слишком оптимистичные инвесторы, решившие что все, дно достигнуто и нужно откупать обратно. Порой от этого цены подскакивали на десяток-другой процентов, а взятое оптимистами большое плечо лишало их денег — с планируемой прибылью не выгорело, а комиссии вынь да положь.

Месяц до середины декабря мы провели в Нью-Йорке практически безвылазно, не отходя от телефонов и телеграфов. Мы даже установили несколько дополнительных номеров и аппаратов в наших квартирах, чтобы иметь возможность реагировать в любую минуту.

Гостиная с каждым днем все больше напоминала контору с кучей скомканных лент котировок, дрезбегом тикерного аппарата и орущим в трубку Осей. С каждым днем росло напряжение, которое усугубляли звонки из наших отделений в Торонто, Чикаго, Бостоне и Филадельфии при тамошних биржах. А еще Лондон и Гонконг с их разницей по времени — мы торчали на связи круглосуточно, пытаясь успеть за торгами.

К середине октября, когда у меня в голове, кроме цифр, индексов и мелькания лампочек коммутатора осталась только одна мысль «Ну когда же?» мозг снова заработал с удвоенной скоростью. Второй раз пугаться не было ни сил, ни времени и за два дня мы успели «ввести в бой» все имевшиеся у нас ресурсы, сделав окончательную ставку — через пару дней мы или нищие, или властелины мира

Теперь оставалось только ждать, отчего меня выбросило как рыбу на берег, я растекся в кресле, тупо глядя на непрерывно лезущую из тикер-тайпа ленту, и даже не отреагировал на звонок «обычного» телефона.

— Эй, — сунул мне трубку в ухо Ося, — тебя.

Голос Таллулы в бакелитовом наушнике пробрал меня до печенок:

— Джонни? Ты можешь приехать прямо сейчас?

— Ы-ы-ы, — выдал я нечленораздельный звук, но собрался и спросил: — Что случилось?

— Я вчера подписала контракт, — тягуче и с придыханием, от которого меня бросило в дрожь, сообщила Таллула, — и завтра уезжаю в Голливуд. Я хочу проститься…

Стоило только вспомнить упругие округлости Таллулы, ее зеленые глаза и слегка пухлые губы, как горло пересохло, но организм начал подавать признаки жизни:

— Да?

— Да… Ты приедешь? Я надену только пять капель духов и не буду запирать дверь…

— Жди, — прорычал я в трубку и встал.

Ося скептически оценил мое возбуждение, но отпустил с миром:

— Пожалуй, тебе будет полезно встряхнуться. Только дай знать Панчо.

— Само собой, — но я его почти не слушал, одеваясь на ходу и соображая, что можно прихватить по дороге в качестве прощального подарка.

Дверь квартиры в Гринвич-Виллидж открылась от слабого нажатия на ручку, я шагнул вперед, прижимая к груди букет цветов, коробочку с кольцом и предвкушая несколько приятных часов в постели.

Но мои мечты прервал удар по затылку.