Трейдер. Деньги войны

Глава 6 От сессии до сессии живут студенты весело

Бостон понравился мне куда больше Нью-Йорка — почти европейский город, даже трамваи катили по улицам степенней, чем в суетном Нью-Йорке. Больше Желтогорск, чем Москва, если в привычных мне терминах. Плюс здесь столица самодельной американской аристократии — «бостонских браминов», полусотни семей с родословными от первых колонистов, а то и дальше (кое-кто утверждал, что аж с XIII века). Из них вышли десятки и сотни сенаторов, мэров, губернаторов, банкиров, промышленников, филантропов, ученых… Президентов? А как же — Адамс, еще один Адамс, будущие Кулидж (нынешний вице-президент) и Франклин Делано Рузвельт как раз из «браминов».

Хороший город. Не задушенный сверху небоскребами, а с боков — фабриками и предместьями, не исчерченный надземным сабвеем. Тут все человечней, даже Boston Braves* лупили битами по мячу интеллигентней, чем New York Giants*.

* Boston Braves, New York Giants — бейсбольные команды

А еще тут не давило ощущение Вавилона — вихри от пылесоса, тянувшего в страну тысячи иммигрантов, сюда долетали краешком.

В кабинет декана электротехнического факультета Массачусетского института технологий меня привела юридическая коллизия.

— Видите ли, мистер Грандер, — осторожно начал Роберт Вандерграф, — все студенты бакалавриата обязаны проживать в общежитиях института в течение первого года обучения.

— Прекрасно, я готов.

— Однако, мы не имеем права селить в общежития лиц моложе восемнадцати лет, а вам пятнадцать.

— Погодите, — посмотрел я в добродушное лицо декана, усеянное веснушками, — а как же меня приняли?

— По результатам экстерната, — вздохнул Вандерграф. — Это наша ошибка, что не обратили внимания на возраст.

Блин, эдак меня сейчас с извинениями выпрут на мороз и прощай диплом? Не-ет, мы так не договаривались… Тем более, что я сам собирался жить отдельно — лабораторию в общаге не развернуть.

— Но за меня уже внесена плата за первый год.

— Все так, мистер Грандер, — сокрушенно развел руками декан, а потом спросил с надеждой: — Может, вы вернетесь к нам, когда вам исполнится восемнадцать?

Ага, разбежались. Чем себя занять три года, я найду, но мне нужны кое-какие сведения местного, так сказать, происхождения, чтобы легализовать мои знания. Можно пойти по пути «самоучки», но диплом МИТ сильно облегчит процесс «врастания» в инженерную и научную среду.

— Не хотелось бы терять три года.

— Понимаю, мистер Грандер, понимаю. Тогда вам предстит беседа с президентом института мистером Страттоном, это уже его компетенция.

Страттон выслушал меня, пошевеливая жесткой щеточкой усов на пятиугольном лице, заверил, что если меняются времена, то должны меняться и правила, и после короткой консультации с юристами, нашел выход: меня зачислят «вольнослушателем», то есть не совсем полноправным студентом, но с допуском к занятиям и экзаменам, через три года их зачтут, а меня зачислят сразу на четвертый курс. Но я не уверен, что так бы обошлись с обычным талантливым парнем, а не с Грандером-младшим.

Подходящее для моих целей жилье нашлось сразу же — множество студентов обитало в так называемый «братских домах», принадлежащих обществам вроде Фи-Каппа-Тета, Сигма-Альфа-Эпсилон или Дельта-Каппа-Бета. Любое сообщество в высшей школе тут почему-то принято именовать греческими буквами, от большой образованности, наверное. Так что ситуация, когда молодые люди из МИТ или Гарварда снимали целый дом, никого в Бостоне не удивляла, удивляло другое — мой возраст. Пришлось телеграфировать отцу, вызывать юриста с полномочиями, вся эта морока заняла еще неделю, но в итоге у нас образовался двухэтажный викторианский домик красного кирпича с неиспользуемым зимним садом. Что характерно — в Кембриджпорте, несколько на отшибе, а не в самом кампусе и не на другом берегу Чарльз-ривер в Бэк-Бее, где каждый третий дом занят будущими инженерами.

На первые лекции шел с некоторым трепетом — пусть я на сто лет впереди, но МИТ это серьезно. Что подтверждала солидная архитектура кампуса — классицизм, колонны-пилястры-капители, дорохо-бохато, чисто римский Форум. Американцы вообще прибивались по Римской империи, чуть ли не духовными наследниками себя числили.

Над главным зданием возвышался купол, Дум, как его называют; между крыльями, вопреки ожиданиям — не вымощенная камнем площадь, а широченная лужайка. Несколько корпусов, все в одном стиле и построены пять-десять лет тому назад. Поначалу я все гадал, откуда у технологического института деньжищи на такой размах, а потом мне разъяснили: некий анонимный благотворитель с 1910 года ввалил в МИТ двадцать (!) миллионов долларов. Это нынешних, тяжеловесных, а в ценах моего столетия раз в пятнадцать больше. Все, разумеется, гадали, что же это за филантроп такой, а пару лет назад выяснилось — Джордж Истмен, тот самый, который «Кодак» придумал и одноименную корпорацию основал. Вот так вот, люди по всему миру фотоаппаратами щелкали, а на их копеечки, центы и пфенниги построили университет в Бостоне.

Вопреки внешней тяжеловесности строений, студенты тут такие же веселые разгильдяи, как во всем мире, только с поправкой на «инженерный подход».

— Мальчик, а ты что тут делаешь? — четверо старшекурсников, дежуривших у входа, нависли прямо надо мной.

Сзади придвинулся Панчо.

— Доброе утро, джентльмены, я вольнослушатель факультета электротехники, — попытался я пройти внутрь, но тщетно.

— У нас нет такого факультета, — с серьезной рожей ответили главный, — и нас не предупреждали, что слушателями могут быть дети.

Эту фишку узнал Ося — тут факультеты принято называть по номерам, нечто подобное было в свое время в Московском авиационном институте. Машиностроение — второй, материаловедение — третий, строительство — первый и так далее.

— О-кей, шестого факультета, мои сильно взрослые друзья, — и я протянул старшему ладонь для рукопожатия.

Он машинально подал руку, я крепко сжал ее, чтобы не вырвался и взялся поверх второй рукой. Старшекурсник с воплем дернулся обратно.

А всего-то делов — ручная динамо-жужжалка, конденсатор и два проводка в рукавах.

Двое дежурных хрюкнули и спрятались за спины товарищей.

— Ну так что же, меня пропустят или нет? — я протянул ладонь следующему, но он почему-то спрятал руки за спину.

Первый месяц ничего интересного на лекциях не давали, новички знакомились, старшекурсники ходили смотреть на новое чудо МИТ — вундеркинда в моем лице, а мы с Осей и Панчо каждую свободную минуту тратили на обустройство дома.

На новоселье нас посетили мистер и миссис Грандер. Мои биржевые успехи и твердое стремление к инженерному диплому вселили в них уверенность, что мальчик, наконец-то, взялся за ум и двинулся по правильному пути.

Я представил им Осю как своего сотрудника, отец отнесся беспристрастно, а вот мама…

— Джозеф, то есть Иосиф… Он что, еврей? — похоже, происхождение Оси восхитило ее значительно меньше, чем способность изъясняться на русском.

— Осип из Одессы, мама, — чуть сместил я акценты, — там все такие, ты же знаешь.

Мама промолчала, только скептически приподняла брови,

Отец прошел по всему дому, оценил двери (сплошные, в отличие от принятых тут с витражными окошками), ставни, спальни, общую комнату, кухню и вообще все на свете.

— Прислугу уже наняли? — только и спросил.

— Пока обойдемся, убраться и приготовить поесть несложно, доллары сейчас не лишние, мы будем делать лабораторию вместо зимнего сада.

— Это на какие деньги?

Я малость опешил:

— Доходы от биржи… от фирмы…

— Нет-нет, прибыль я перевожу на специальный счет, чтобы оплатить следующие годы твоего обучения.

Мать моя женщина, это все планы псу под хвост!

— Но мы заработаем еще!

— Вот и зарабатывайте. А пока на эти глупости нет денег.

— Это не те деньги, которых у вас нет, — мягко, но вместе с тем непреклонно вступил Ося.

— Знаете ли, молодые люди, не в деньгах счастье, — отрезал отец, — вам учиться надо.

— Согласен, не в деньгах, но хотелось бы убедиться в этом лично, мистер Грандер. Хотите пари?

— Какое, Джозеф?

— Если за месяц мы заработаем на следующий год обучения, то вы не будете переводить прибыль.

Я кивнул, подтверждая участие.

— По рукам.

Чуть позже, я припер Осю к стенке:

— Ты что-то знаешь?

— Ну, там впереди две большие сделки, и мы можем перекредитоваться и показать прибыль.

— Действуй.

Гигантские планы пришлось отложить и пока делать лабораторию «на медные деньги». Мы сильно урезали расходы, выгребли резервы, и даже пригласили студентов-волонтеров помочь. Слух об этом прошел по всему институту и в одно из воскресений возле дома остановился автомобиль, из которого вылез пожилой человек в рабочей одежде. Слегка сдвинув с высокого лба пролетарскую кепку, он расправил жесткие усы, вытащил из багажного отделения ящик с инструментом и через минуту позвонил в нашу дверь:

— Добрый день, это здесь требуется помощь?

— Мы не нанима… Мистер Страттон??? Вы?

Нас явился поддержать лично президент МИТ — в юности он работал плотником и столяром, а потом превратил это занятие в хобби.

После чего от добровольцев отбоя не было, а на два рабочих стола, вкусно пахших свежим деревом, мы заказали и с помпой приколотили маленькие бронзовые таблички «Изготовлено президентом МИТ Самуэлем У. Страттоном». Но больше всего меня растрогала уверенность Оси и Панчо в успехе — ребята вложили в лабораторию все свои небольшие сбережения.

Месяц мы пахали как проклятые, Ося не вылезал из телеграфного отделения, но пари выиграли. Ну как выиграли… Недобрали малость и в долги влезли, но если дальше пойдет хотя бы вполовину так же хорошо, то месяца за три-четыре мы все закроем. Но вообще надо думать, как увеличивать доходы.

Стратегия-то более-менее ясна — средний американец как следует не напуган, верит в непрерывный рост рынка, чем беззастенчиво пользуются брокеры, владеющие инсайдом: кто больше знает, тот и капусту рубит. Да еще неразвитая информационная сфера, достаточно заплатить одному журналюге, чтобы он тиснул в газетку нужную статейку, как цена дрыгается вверх или вниз. И этим тоже широко пользуются умные люди — организуют вбросы, от публикаций до слухов. Сегодня «все пропало!» и цена вниз, завтра «да все отлично!» и цена вверх, вот на эти два процента и живут.

Дикий покамест тут рынок, за него еще толком не взялись регуляторы, даже законов нормальных нет. А вот как Депрессия грянет, тогда-то мужики и перекрестятся — и законы нужные примут, и за инсайд штрафовать станут, и даже за махинации сажать.

А сейчас нужно неотрывно следить за ключевыми игроками. Если дело просто в инсайде, первыми начинают два-три «самых догадливых», следом их ближайшее окружение, а уж потом спохватываются остальные. То есть, если знать, куда смотреть, и смотреть внимательно, можно ловить такие движения на втором такте, вместе с «приближенными», и присоединяться. Или наблюдать за действиями «организованных брокерских сообществ» — за два года работы мы определили десяток таких групп. Собираются, составляют планы, сговариваются о действиях и давай качать рынок!

Но если идти след в след за ключевыми, можно перескочить с сотен долларов в месяц на тысячи, может быть, на десятки тысяч. А мне нужны сотни и миллионы. Вот если бы иметь возможность вбрасывать информацию или, по крайней мере, знать о планах заранее…

И вот тут меня клюнуло — мать моя женщина!!! Я же миллионер! У меня же в руках…

— Эй, ты чего вскочил? — Панчо, как обычно, сидел после трудов в кресле и читал газеты.

— Идея пришла, сейчас я ее думаю, — помчался я в зимний сад.

А оттуда в кухню. В гостиную. В спальню. Обратно в зимний сад. Канифоль. Кофе. Табак. Лаванда. Канифоль.

Ком-му-та-то-ры! Наши биржевые коммутаторы. Готовая сеть для прослушки, даже с питанием морочиться не надо — все подключено стационарно. При техобслуживании втыкаем пару-тройку лишних деталек и вуаля, можно слушать… Даже не обязательно слушать — достаточно качать данные, где и как выставлены полозки.

Богатая идея, очень богатая… А если сделать нормальную прослушку и внедрить ее туда, где собираются ОБС — еще богаче. А если вбрасывать им свою информацию и отслеживать реакцию…

Но здесь нужны подставные фирмы в три-четыре-пять слоев, ведь если какой сукин сын вычислит, что тут замешана Grander Commutations, то мне конец. Тут такие деньги, что гангстерам и не снились, утопят даже не с тазиком, а с ванной цемента,.

Я даже вспотел, пока обдумывал. В любом случае, такое с бухты-барахты не внедрить, нужно время создать технику, подставные фирмы… А самому потихоньку пролезть в «биржевые гуру» — ну там, статеек напечатать с предсказаниями и вообще понадувать щеки, уж всяких умных слов я накидать могу столько, что местным мало не покажется.

Стану создателем «технического анализа рынка», или лучше назвать его «инженерным»? Неважно, мэйнстрим определен.

Первый курс в Бостоне пролетел пулей, только к лету мы немного наладили все направления и даже выкроили немного свободного времени. Панчо и Ося дозубривали английскую грамматику и в целях выработки навыка, читали друг другу вслух газеты. В гигабайтах порожняка о местных выборах, заседаниях городского совета, бутлегерских перестрелках тонули сообщения о событиях в мире. Гиперинфляция в Германии (вот бы мы порезвились, только не дотянуться), гражданская война в Ирландии, британский мандат в Палестине. Красные сбросили белых в Тихий океан, турки греков в Ионическое море, гангстеры очередную жертву в Гудзон.

После марша сторонников на Рим премьер-министром Италии стал некий Бенито Муссолини, после смерти президента Гардинга его пост занял Калвин Кулидж, а семью Дженовезе возглавил Джузеппе Массерия.

В апреле женился английский принц Альберт и американские газеты неделю сходили с ума, описывая приготовления и церемонию. Говард Картер открыл гробницу Тутанхамона и американские газеты неделю заламывали руки, подсчитывая стоимость найденного. Полицейский департамент Нью-Йорка упек за решетку некоего Амброзио Маццарино и американские газеты неделю обсуждали, как правильно бороться с мафией.

В тени таких эпических событий, как первый полет дирижабля «Шенандоа», пятнадцать сантиметров снега в майском Мичигане и сооружение знака HOLLYWOODLAND в Лос-Анджелесе, затерялись и военный переворот Примо де Риверы в Испании, и даже создание СССР.

Панчо очень огорчился в июле, когда застрелили его тезку генерала Франсиско Вилью, но малость воспрял при новостях об аграрной и социальной реформе в Мексике.

Ося к тому же пытался отслеживать влияние новостей на курсы акций, но пока получалось плохо — информационная связность общества маловата. Если, скажем, известие о дирижабле могло заметно подстегнуть котировки причастных компаний, то приход Муссолини к власти влияния почти не оказал, хотя масштаб и воздействие на историю несравнимо. То есть мое весьма общее знание о дальнейших событиях XX века позволяло неплохо играть «в долгую». Но для этого нужны большие-пребольшие деньги, которые можно получить только игрой в короткую, а для этого необходимо помнить буквально по дням, что и когда происходило.

Мы даже пофантазировали о том, как можно качать курсы акций, если владеть собственным новостным агентством. И перешли к более насущным делам — к пентоду.

— А что это? — полюбопытствовал Ося, когда я обозначил цель.

— Вакуумная лампа для коротковолновой связи.

— Так все патенты на вакуумные лампы у RCA, для нас тут денег нет.

— Во-первых, не все патенты, а во-вторых, нам нужно имя.

Во всяком случае математический аппарат для расчета имелся, вакуумные триоды выпускали уже лет десять, тетроды существовали как предпромышленные образцы, так что пентод должны были создать вот-вот. Даже если взрослые дяденьки из Radio Corporation of America (патентного объединения Westinghouse, General Electric, AT T и, внезапно, United Fruit Company) оттягают права, то приоритет в любом случае останется за нами.

Уже при планировании выяснилось, что моих компетенций недостаточно и нужно привлекать химиков с десятого факультета.

Поиски нужного человека привели меня в новолуние под восточную трибуну Harvard Stadium.

Цок-цок-цок — подковки на башмаках стучали все ближе и ближе, звук шагов в ночной тишине разносится далеко и четко.

Мы лежали в глухой тьме, укрывшись темно-серыми накидками и напряженно вслушивались — сторож совершал полуночный обход.

К «мальчику» в МИТ за год привыкли, но все равно настоящим «инженером» я пока не стал — мало учиться, надо участвовать в «общественной жизни».

Многие забавы, вроде загулов с выпивкой (несмотря на сухой закон) или игры за спортивные команды института для меня пока недоступны в силу возраста, оставались студенческие пранки.

Руководство смотрело на них сквозь пальцы: лучше пусть студенческое буйство выливается в дурацкие шуточки, нежели во что-то иное. Так что тут как здрасьте при большом скоплении гуляющих швырнуть кусок металлического натрия в Чарльз-ривер, втащить карету в ректорский кабинет или обложить снежными блоками дом конкурирующего братства, начисто перекрыв вход. Или начудить в рамках традиционного противостояния ВУЗов.

— Школа выше по реке играет с Йелем через месяц, — флегматично сообщил Генри Хикс, практически двойник Бастера Китона.

Гарвардский университет действительно находился выше по Чарльз-ривер, в Кембридже, и такое именование было своеобразным шиком «инженеров». На Хикса же я вышел в поисках химика, а уж он пригласил меня на собрание некоего «оргкомитета». В комнате плавали клубы дыма, но в отличие от сигаретных, трубочные были куда приятней. Выделываясь друг перед другом, химики ароматизировали табак кто вишней, кто апельсином, кто черносливом, а кто и коньяком.

— Нужно засветить название МИТ, коллеги, — Хикс изо всех сил подражал «каменному лицу» Китона.

— Воздушный шар! Фейерверк! Покрасить трибуны! — посыпались предложения.

— Фейерверк неплохо, но он быстро закончится. Нужно, чтобы буквы «МИТ» возникли внезапно и остались до конца игры. Думаем, инженеры.

— А если выгоревшей травой? Кругом зеленый газон, а посередине желтые буквы.

— Красиво, но как?

— Подобрать реактивы, полить, чтобы пожухла…

— Но вот как сделать, чтобы это произошло быстро…

И вот тут черт дернул меня за язык:

— Пропитать ночью горючим составом, на игре поджечь.

— Лихо, Джонни, лихо. Но так можно спалить до черта лишнего.

— А есть ли у вас детонирующий шнур, мистер Хикс? — проснулся во мне сапер.

Полторы сотни метров шнура добыл Элайя Кроненшилд, чей отец служил полковником в Инженерном корпусе армии США. Секретность и режим вообще не конек американцев, тем более сейчас, когда после Великой Войны склады раздулись, а численность армии, наоборот, сократилась.

Забор с торцевой стороны Harvard Stadium, построенного подковой по типу римского ипподрома, мы перемахнули около полуночи и затаились в тени, А пока дотошный сторож закончил обход, совсем задубели — не май месяц, градусов сорок богопротивного Фаренгейта или пять православного Цельсия.

В эту авантюру я окончательно вписался только после серии экспериментов с подрывом удаленных лужаек. Определили нужную глубину залегания шнура, заготовили специальные лопатки и накидки, дождались безлунной ночи…

Сложнее всего оказалось с разметкой, но здесь выручили химики с люминофорами — маячки на стенах трибун давали направление длинных ножек букв. Дальше просто: подрезать дерн на нужную глубину, отвалить, проложить шнур, завалить обратно и слегка прибить. Шнур таскал Панчо, наотрез отказавшийся отпустить меня одного.

Мы успели сделать все три буквы, оставалось только присоединить электродетонаторы и проложить кабель, когда внутри стадиона стукнула дверь.

Блин, до обхода еще час!

Цок-цок-цок.

Из тоннеля на поле показался луч света, а затем и сторож с фонарем.

Я чертыхнулся — ведь говорил же, надо создать группу для отвлечения сторожей, если вдруг они нарушат расписание обходов!

Хикс тогда отмахнулся трубкой:

— Мы не можем раздувать состав участников, иначе секрет не сохранить.

Ну вот и не раздули.

Пятно света ползло вдоль стенки, отделявшей трибуны от поля, а я молился, чтобы никто не забыл прибить дерн.

Первым в луч сильного фонаря попался именно Хикс. Нервы не выдержали, он вскочил и кинулся бежать к забору, сторож засвистел и бросился в погоню, тут уж сорвались и остальные…

Через пять минут на лужайке стадиона остались мы вдвоем с Панчо. Пользуясь суматохой, добрались до кучи инвентаря и заныкались между тачек и газонокосилок.

Выбрались мы только за полчаса до рассвета, но домой я едва дошел — шарахнула температура, последние метры Панчо буквально тащил меня, он же уложил в постель, вызвал доктора и вообще исполнял роль сиделки.

Через работающих в лаборатории студентов новость дошла до «оргкомитета» и на следующий день меня визитировали Хикс и Кроненшилд.

Панчо принес стулья и гости уселись в моей комнате, пропитанной благоуханиями анисовой микстуры, лимона и меда.

— Не расстраивайся, Джонни, — потрепал меня по руке Хикс. — Не вышло в этот раз, выйдет в следующий!

— Я не расстраиваюсь, — прохрипел я закутанным горлом. — Тем более, мы с Панчо все проложили.

— Там же приезжала полиция??? — ахнул круглолицый Элайя.

— Как приехала, так и уехала, нас не нашли. Да и не сильно искали.

— Погоди, ты и кабель проложил?

— Да. И детонаторы поставил.

— Не отсыреют?

— Нет, — я страшно чихнул, отчего слушатели отшатнулись, и продолжил: — Все сделал, как планировали, в резиновых трубочках.

— Вот молодец! — Хикс даже не удержал бесстрастное выражение лица и расплылся в улыбке.

— Главное, чтобы сработало на игре.

Ребята очевидным образом прислушивались к звукам из лаборатории — наверняка их сюда привела не только забота о товарище, но и банальное любопытство.

— Панчо, покажи гостям, над чем мы работаем, — махнул я рукой и откинулся на подушки.

Оклемался я как раз к матчу Гарвард-Йель, входившего в программу принципиального соперничества двух университетов из Лиги плюща*. К полукруглой стороне стадиона, до одури напоминавшей Колизей (я говорил про зацикленность американцев на всем римском?) валили толпы студентов с подружками, вились флаги и вымпела, публика рассаживалась на бетонных ступенях амфитеатра. Мы же наблюдали из-за забора с открытой стороны «подковы».

* Лига плюща — объединение восьми самых престижных университетов США.

Оркестры отыграли обязательное приветствие и бодалово началось. Команды, на мой взгляд, примерно одного уровня, нынешняя тактика в американском футболе туповатая, но надежная — игрок получал мяч при розыгрыше и ломился носорогом вперед. Его через два-три шага валили, судья разгребал свалку, назначал новый розыгрыш и так ярд за ярдом куча-мала приближалась к воротам Гарварда.

Ор на трибунах стоял неимоверный — красно-белая сторона бесновалась не меньше синей:

— Go, Yale, go!

— Hold, Harvard, hold!

Как ни упирались гарвардцы, йельцы к перерыву оторвались на пять очков и завоевали право выпустить на поле свой оркестр. Повинуясь жезлу тамбурмажора, трубачи и барабанщики на ходу выдали гимн Йельского университета — под овацию синих и насупленное молчание красно-белых. Оркестранты маршировали, разделялись на части, проходили строем сквозь строй, а дирижер всячески выделывался перед Гарвардской трибуной и, в особенности, перед понуро молчащим оркестром хозяев.

Наконец, йельцы свернули показательные выступления, а из тоннеля на поле показались обе команды.

Я замкнул контакты.