Троллиада и Идиссея

14. Повесть о том, как поссорился Агамемнон Атреевич с Ахиллом Пелеевичем

Кажется, уже всем известно, что греки таки разоряли окрестности Трои. Вследствие разорения окрестностей греки пополняли запас лузгаемых семечек и брали прекрасных пленниц (чтобы досуг не составляли только Троя и только семечки). Так, например, Ахилл обзавёлся наложницей Брисеидой, а Агамемнон – Хрисеидой. Заложницы рифмовались отчествами, но родственницами ни разу не были, а Хрисеида еще к тому же была дочерью жреца Аполлона, то есть, смело могла заявить, что «да вы знаете, кто мой папа?!» То есть, с этого всё и началось.

Потому что, когда в стан эллинов прибыл жрец Хрис с богатыми дарами – Агамемнон насупил бровь. Хрис хотел дочку обратно и утверждал, что даст за это денег, а Агамемнон лелеял неясные перспективы – мол, Клитемнестра у меня, как осетрина у Булгакова – второй свежести, а жреческая дочка вся такая ничего, так что почему бы и нет? Проникшись к Хрисеиде глубокими и неподдельными чувствами, ванакт* эллинов выписал возможному тестю пенделей и насмешек, посоветовал – куда пристроить принесенные с собой дары (где-то за палаткой Одиссей торопливо записал адрес) – и заявил, что решение принято, обжалованию не подлежит.

Обиженный жрец пошел и наябедничал Аполлону. Аполлон, который всей душой болел за стены Трои (им же частично и построенные) и относился к эллинам как к большому количеству подвижных мишеней, схватился за лук. Очень скоро в Аиде прибавилось удивлённо стенающих теней, Гермес перешел на челночный бег по маршруту «Аид − лагерь эллинов», а Танат ушел в глухой режим «страда-сенокос» (цедя при этом нелестные словечки об ушибленных снайперах).

Само собою, вожди собрались и стали думать думу и вопрошать богов. Правда, прорицатель Калхас посмотрел на монобровь Агамемнона и ушел в глухую отмазку: ничего не знаю, ничего не скажу, жизнь дороже. После клятвенных воплей Ахилла защитить и не позволить прорицатель раскололся: мол, так и так, нечего обижать жрецов Аполлона, теперь нам нужна Хрисеида для Хриса и немного жертвенной говядины (а то Аполлон там уже уморился стрелять).

Насупленность Агамемнона перешла уже в стадию «хмур, как Зевс при виде Геры». Ванакт взял слово и стал требовать компенсации. То есть, Хрисеиду как бы и отдам, но утешьте же меня чем-то другим (все попятились), а то сам отберу из доли Ахилла (Ахилл тоже начал хмурить бровь), Аякса («А я причём?!») или Одиссея (глумливый ржач из толпы и «Ты мою долю еще найди!»).

Ну, а дальше уже пошло эпичное препирательство по поводу «мы делили апельсин». В общих чертах было сказано:

– Ах ты (эпитет) корыстолюбивое (эпитет), мы за тебя на эту войну (эпитет), я тут великие подвиги (эпитет), а ты мои трофеи (длинная развернутая метафора). Да я вообще сейчас домой поплыву!

– Да я! Да я!! Да я у тебя Брисеиду отберу (о, кстати, рифмуется)! Да плыви ты хоть к (длинное указание адреса, который на всякий случай опять записывает Одиссей). Я тут важный! Я тут самый! Да я вас всех…

Пока греки с некоторым изумлением внимали дальнейшему обороту, метафорически описывающему отношения в стане эллинов (некоторые – с воплями: «Не было такого!» и «А если было…», Одиссей – с конкретным «Тихо, я записываю!») – Ахилл, который в риторике не был силен, достал меч и собрался избавить всех от начальства. Тут Ахилла подергала за рукав объявившаяся поблизости Афина, которая объяснила, что нет, она тут не просто послушать, хотя и послушать тоже, а на риторику надо отвечать риторикой, так что жги напалмом как с трибуны, а меча не надо, не надо…

Что и неудивительно, поскольку ц.у. Геры Афине звучало так: «Да пусть там уже хоть кто-то останется, а то кто будет брать Трою?»

Ахилл послушался и сказал Агамемнону много нехорошего (назвав его то ли пожирателем народа, то ли пьяницей, то ли трусом, то ли собакой, а возможно – трусливой пьяной собакой, пожирающей народ). Потом кинул в него своим жезлом вождя и заявил, что, мол, воюйте без меня, а я посижу посмотрю, а сами же придете, а я все равно не пойду, вот!

Совершив этот взрослый и мужественный поступок, Ахилл вернулся к себе и начал скорбеть.

Записки из подземки. Аид.

Приходил Танат. Жаловался, что не нашёл Аполлона. Зачем Танату нужен был Аполлон – осталось тайной (за исключением странного мечтательного «Налысо! И лук ему в…»). На вопросы отвечал что-то уклончивое насчет олимпийских рекордов по скорости срезания прядей. Почему-то помянул стрижку овец. Интересовался – когда у этих смертных там война кончится?

Подвернувшийся Гермес выдал что-то вроде: «Да они вообще-то еще как следует и не начинали!»

…сижу, думаю, где теперь достать запасного Психопомпа…