Троллиада и Идиссея

47. Слёзы, дедукция, каменюки

У городских ворот Навсикая насторожилась, мигом учуяла призывы своей няньки: «У-у-у-ужин!» — и бодро рванула трапезничать, помахав Одиссею ручкой. Где-то в стороне тихо вздохнула Афина, у которой намечался насыщенный день.

Делать Афине пришлось, натурально, многое. Для начала — выступить в качестве стелс-технологии и укутать героя в темное облако. Потому что ну мало ли, оскорбит кто-нибудь, а Одиссей — парень горячий и склонный к внезапным многоходовкам, и вообще, а если он заговорит — что потом с населением-то делать?

Но свободно дрейфовать в стиле «Я тучка-тучка-тучка, совсем не Одиссей» герою тоже не дали, потому что Афина еще и вышла к нему навстречу в качестве местной жительницы и по совместительству навигатора и гида. Богиня провела герою краткую бесплатную экскурсию по городу, осчастливила советом падать в ноги царице Арете — и удалилась осваивать новые профессии (с Одиссеем ей явно грозил рекорд по этому делу). Одиссей же в точном соответствии с советами под дымовой завесой прошел весь дворец царя Алкиноя, поумилялся на богатства, после чего кинулся в ноги царице.

«Але-оп!» — сказала Афина, осваивая на время профессию фокусника и убирая дым.

«Ну, нифига!» — сказали феакийцы, которые в подробностях наблюдали, как к ногам царицы сначала плывет неопознанная тучка, а потом она же превращается в неопознанного мужика.

— А-а-а-а-а-а, сами мы не местные, на проезд не хвата-а-а-а-аить! — явил свою вокальную мощь Одиссей. После чего, повалявшись у ног пораженной царицы, уселся на пепел очага.

«Наверное, Зевс», — сокрушенно подумал царь Алкиной. Потому что: раз — тучка, два — пришел в виде странника, три — сразу как-то поближе к царице… ну, и уровень неадеквата вполне соответствует.

Понятное дело, что новоявленного Громовержца тут же стали всячески ублажать, сажать рядом с царем, поить вином и звать на богатый пир. Одиссей так расчувствовался, что в кои-то веки прибег к невиданному. К честности — это потому что «да нет, вы ошиблись, я не небожитель, а тучка… ну, это так, для красоты просто». И к скромности — это потому что «да я просто бедный странник», «да меня тут нимфа в заточении держала» и «имени я вам все равно не скажу».

«Не Зевс», — облегченно вздохнул Алкиной и тут же пообещал доставить Одиссея на родину. Но сначала-то, конечно, нужно собрать собрание, ну, а потом пир…

«Учиться, учиться и еще раз учиться», — хмуро подумала в уголке Афина, предвкушая следующий день.

И первым делом с утра освоила специальность глашатая, притащив на собрание решительно всех. Потом переквалифицировалась в косметолога и наделила Одиссея такой красотой и могутностью, что пораженные феакийцы дружно сказали: «Вах, красивый, такого и на родину вернуть не жаль».

А потом античные граждане перешли в свое привычное состояние: «пиры, состязания, сварки». На пиру, понятное дело, пели песни о Трое, от которых из Одиссея начали течь слезы со страшной силой. Отчего он страшно смутился и сунул голову под плащ. Остальные пирующие молча пожали плечами — мол, мало ли, какая традиция. Зато царь Алкиной был воистину Шерлоком своего времени и наметил тенденцию: песня о Трое — из чужеземца льются слезы, другая песня — не льются, опять о Трое — льются… «Наверное, это неспроста», — призвав на помощь дедукцию, заключил Алкиной. И предложил пойти да и поглядеть на соревнования (потому что пировать под периодические всхлипывания из-под плаща — это все же нужно иметь стальные нервы).

Пока шли соревнования, Одиссей помнил о своей нежной, ранимой душе и печалился о родине — словом, выглядел кем-то, за чей счет можно самоутверждаться. Местный атлет Эвриал счел это каким-то знаком небес и через царевича Лаодама послал запрос — не желает ли могучий незнакомец, так сказать, немного размяться? «Неть», — нежно и ранимо ответил Одиссей и погрузился в хтонь и депрессию.

— Муа-ха-ха! — сказал могучий Эвриал и начал самоутверждаться, рассказывая, что Одиссею с молодыми не равняться, да вообще, он, наверное, купец.

«Таки продать ему что ли метательный диск? — подумал Одиссей, который в принципе был за всякую деловую движуху. — Нет, надо показать что-то из подвигов, которые в Трое. Что ж я там делал в Трое? Трындел, бил людей скипетром, опять трындел, ходил в разведку с Диомедом, подкладывал золото бывшему другу, потом еще трындел, пировал с Ахиллом… так, а в бою? Тьфу ты — разберешься там в бою: Ахилл бешеный, Менелай кричит о Елене, все почему-то камнями кидаются… О! Камнями! Кидаются!!!»

На этом месте Одиссей подхватил каменюку и тренированной рукой отпустил ее в сторону горизонта. Пролет каменюки был шикарен, долог и навевал нехорошие мысли о допингах. В месте приземления тут же объявилась богиня Афина — на этот раз в виде старца-замерщика — и скучно сообщила, что до такого расстояния броска феакийцам нужно скушать тонны кашки.

— Эх, рука-то ослабела, — с покерфейсом сообщил Одиссей. — Ну, а теперь давайте — самоутверждайтесь. Диск, что ли, до того места докиньте. Ну, или давайте я вас всех на соревнования вызову.

— Я, конечно, извиняюсь, но все уже увидели, что ты могуч, — сказал тут царь, прикидывая — сколько его подданных останутся калеками, если выйдут с Одиссеем на кулачках. — И да, в беге ты бы нас все равно не одолел.

Эвриал и остальные атлеты феакийцев дружно сглотнули и почувствовали, что в беге их точно никто не одолеет. Особенно если сзади будет бежать Одиссей.

После этого мудрый Алкиной быстренько перевел разговор на танцы, всех со всеми помирил, заставил Эвриала подарить Одиссею меч, а остальных — по таланту золота — и пригласил всех опять на пир.

Где у Одиссея, конечно, опять началось неконтролируемое слезоистечение на песне о троянском коне. Тут Алкиной опять включил дедукцию и выдал примерно следующее:

— Элементарно, незнакомец! Я вижу, ты постоянно льешь слезы на песнях о Трое. И еще ты прибыл издалека, давно скитаешься, могуч и отлично кидаешься камнями. И да, тут нам Посейдон обещал из-за одного странника порт скалой загородить, так что мы подходим к необратимым выводам… ты, случайно, не Гектор, который уполз и выжил?

— Шо?! — вопросил герой, пораженный заворотами дедукции. — Да я, вообще-то, Одиссей. И да, кстати насчет Трои…

И тут Одиссей наконец-то начал заниматься тем, что он умел лучше всего. Трындеть.

Записки из подземки. Аид

Приходил Гермес. Злой и помятый. Жаловался на неопознанные каменюки, сшибающие с крыльев. Бормотал что-то невнятное об Афине — мол, в ее-то возрасте получать дополнительные специальности. Принес новости об Одиссее — того везут на Итаку.

Послал Гермеса считать женихов — просто так, на будущее.