Троллиада и Идиссея

44. Пойду в плен схожу!

Если как следует присмотреться к странствиям Одиссея, то можно обнаружить разумное чередование того, что называется пирами, и того, что называется трындецом. Судите сами: попали к киконам — трындец, потом попали к лотофагам — пиры, потом попали к Полифему — трындец, потом угодили к Кирке — пиры целый год, потом съездили в мир Аида… ну, и так далее. Поскольку последнее приключение с потерей всей команды и гимнастическими трюками над Харибдой можно было смело относить к числу особо серьезных трындецов — где-то неподалеку Одиссея ждала очень большая компенсация. К ней царь Итаки и погреб себе бодро на обломках.

И догреб до нимфы Калипсо, которая была еще и немного волшебница. «Мужик», — волшебным чутьём определила нимфа, выволакивая Одиссея из воды.

«Компенсация», — вяло подумал Одиссей, у которого на ништяки чутье было куда более волшебным.

А дальше, согласно аэдам древности, имело место что-то вроде «Одиссей, сдавайся!» — «Эллины не сдаются!» — после чего Калипсо взяла царя Итаки в плен. На семь лет.

То есть, вот да. Все помнят, что Одиссей десять лет провел в трудных и невероятно опасных странствиях? Так вот, СЕМЬ трудных и опасных лет из десяти хитромудрый провел на острове Калипсо. Причем, если верить аэдам, все это время он исключительно стенал, звал ночами в бреду Пенелопу и порываться кинуться в море, как Катерина из «Грозы» — в Волгу. А его разговоры с Калипсо начинались исключительно с «Отпусти ты меня на Итаку!» На что злобная волшебница якобы отвечала, что ишь, мол, чего удумал, я тут, можно сказать, сижу как античный Робинзон, так что будь добр и отыгрывай античного Пятницу.

Но мы-то, зная Одиссея, можем предположить, что на самом деле Калипсо уже через год готова была отправить страдальца на Итаку волшебным пинком. Но раз уж Ананка-судьба подкинула компенсацию по системе «всё включено и нимфа в придачу…»

— А давай домой? — печально спрашивала Калипсо после первого года.

— Ой, какой я весь травмированный после Харибды! — стонал Одиссей, подливая себе вина.

— Итака, — коварно соблазняла Калипсо на третий год. — Овцы, скалы, родина.

— Ах, не удерживай же меня вдали от милой земли! — рыдал Одиссей, вцепившись конечностями в ближайшее дерево так, что оторвать его не было никакой возможности.

— Пенелопа и Телемах? — отчаивалась Калипсо на пятый год.

— Куча воинственных женихов, — бормотал себе под нос Одиссей. — А, то есть, о, я весь скорблю, прекрати удерживать меня, могучая колдунья!

— …но там разграбляют твое имущество, — выдохнула отчаявшаяся Калипсо на седьмой год — и присела от воинственного вопля:

— Одиссей крушить! Пусти, кому сказал, вплавь доберусь!

А тут как раз подоспела тяжелая артиллерия в виде Гермеса с Олимпа — уговаривать Калипсо отпустить страдальца, а то тут, понимаешь, продолжение любимого олимпийского сериала на семь лет зависло.

Калипсо встретила Гермеса с умеренной безнадежностью и начала бормотать что-то о том, что вот, она вот уже не против оставить Одиссея у себя насовсем и даровать ему бессмертие… Но после категоричного гермесовского «Се есть приказ Зевса!» — откозыряла, сказала, что, мол, «Яволь, мой Психопомп!», после чего печальной танцующей походкой пошла искать Одиссея. И нашла его на берегу, вздыхающим и пялящим очи в море, за которым находились злобные женихи, расхищаемое имущество, Пенелопа и Телемах. И пояснила, что так и так, вышла тебе амнистия, ты больше не мой Пятница, приказ Зевса, муахаха, в смысле, ой, а я-то так хотела, чтобы ты и дольше погостил. Но дольше никак нельзя, так что вот топор, строй себе плавсредство.

— Ага, сейчас, — ответил безутешный Одиссей. — В плоту на открытое море. Не надобно нам славы античных конюховых! Ну, вот если ты только дашь мне клятву Стиксом, что не хочешь моей гибели…

Калипсо дала клятву, дала Одиссею провиант и уже собиралась было взяться за топор, чтобы сколотить плот самостоятельно, но тут хитромудрый все же соорудил плавсредство, помахал на память ручкой и отплыл себе спасать имущество и честь семьи.

Впереди вздымались волны. На берегу грустно плясала вприсядку нимфа Калипсо. Жутко трудная одиссея подходила к концу.

Записки из подземки. Аид

Прилетал Гипнос. Жаловался на какую-то нимфу — мол, на нее не действует его настой. Сколько ни кропил — а она так и вскакивает посреди ночи с криками ужаса: «А вдруг он пригребёт обратно?!»