Троллиада и Идиссея

38. Моргало выколю!

А баран-то вдруг как оскалит зубы, да ему тоже: «Бяша, бяша…»

Предположительно, история о Полифеме

Отдельные аэды уверяют, что Одиссей плыл на родину методом исключения: заплываем на остров, долго бродим по нему с криками «Пенелопа, Пенелопа, ты где, Пенелопа?!», уверяемся, что Пенелопы нет, делаем вывод, что перед нами не Итака, грузимся на корабль, плывем на следующий остров.

При этом Одиссей, сам хитрый от природы, считал, что Итака (и Пенелопа) может маскироваться где угодно, а потому от своей линии не отступил даже на острове циклопов.

— Там циклопы, — сказали разведчики.

— Пф, — ответил Одиссей, показывая, что выбить себе глаз во имя маскировки, разожраться и поменять общинный строй — сущие пустяки.

— Это логово циклопа, явно же, — сказали недалекие спутники, увидев издалека пещеру, от которой веяло хмурой первобытностью.

— Ну, а вдруг там Пенелопа, — усомнился Одиссей, как турист, которому уже показали все, но он-то точно знает, что самое интересненькое от него спрятали. — И вообще, давно я по пещерам-то не ходил! Вот возьму дюжину спутников, вина и еды — и на пикник…

— Но… тут же… логово… циклопа? — уже практически обреченно спросили спутники, которых жизнерадостный Одиссей затащил в пещеру, где повсюду лежали сыры, стояла в ведрах простокваша, и витал дух неприятностей.

— Это вы просто жены моей не знаете, — ответил Хитромудрый и сел сервировать пикничок с энтузиазмом Машеньки в гостях у трех медведей.

Роль папы-медведя досталась циклопу Полифему, который как раз явился домой. Роль медведицы и медвежат отыгрывали овцы и козы, которых циклоп загнал в эту же пещеру.

— Кто-кто ел мои сыры и не спал на моей постели? — осведомился одноглазый, свирепый и огромный Полифем, заваливая вход за собой скалой.

— …ты не Пенелопа, — ответил ему из угла голос, полный неизмеримой печали.

После этого фундаментального вывода Одиссей попробовал было включить нейролингвистическое программирование, но тонкие материи не брали Полифема, который головой мог только есть. Потому беседа проходила по схеме:

— Не соблаговолишь ли ты *много красивых речевых оборотов* отпустить нас и вообще быть с нами дружелюбным *еще много красивых речевых оборотов*, ведь Зевс любит гостеприимцев!

— Че?! Какое мне дело, кого любит Зевс? Ты вообще на что намекаешь?

И вообще, беседа напоминала разговор интеллигента с гопником, который допытывается: «А корабли есть? А если найду?»

В ответ на очередную дозу черной риторики циклоп просто начал есть спутников Одиссея, так что тому пришлось закрыть дискуссию.

То есть, закрыть он хотел ее глобально, при помощи меча, когда циклоп заснул. Но мудрость вовремя подсказала, что скала у входа никуда не денется, и придется коротать дни в компании стада овец, трупа циклопа и простокваши. Простоквашу Одиссей не любил, а потому сел выдумывать хитрый план.

Утром Полифем привычно позавтракал спутниками Одиссея (аналог яиц всмятку), ушел пасти коз и овец и привел скалу у входа в привычное состояние «Замуровали, демоны». А сам Одиссей с оставшимися спутниками приступил к гениальному: они нашли бревно, обстругали бревно, обожгли конец бревна и спрятали бревно.

Вечером, когда Полифем устроил себе калорийный ужин из еще двух эллинов, Одиссей высказался в том духе, что это ты зря, много эллинов сразу — вредная и тяжелая пища, они без вина вообще никуда не идут, ни в походы, ни в еду, так что вот тебе винишка, ты бы запил, шоб ты был здоровенький!

Циклоп послушно запил, захмелел и поинтересовался, как зовут поителя. Одиссей, поперебирав варианты от «белочка» до «аппендицит» остановился на нейтральном «Никто».

— Ну, и имя тебе дали, — посочувствовал Циклоп. — Я тебя от жалости самым последним съем.

После чего впал в тяжелый алкогольный сон, из которого был вырван внезапным появлением в глазу чужеродного тела (напоминающего бревно).

Говорят, некоторые не замечают бревна в глазу. Циклоп был на этот счет наблюдателен. А потому принялся орать: «Хулиганы зрения лишают!», реветь и носиться. А на закономерный вопрос соседей-циклопов: «Обидел ли кто тебя, цвяточек наш нежненькой?» — отвечал честно:

— Да Никто тут меня губит, вообще-то!

— Да шоб тебя Зевс любил с твоими-то фантазиями, — обиделись соседи-циклопы. — Никто ему… вот если бы белочка…

После чего разошлись. А Полифем, дождавшись утра, отвалил камень и начал выпускать овец и коз на волю, тщательно по спинам ощупывая — не ползет ли там чего-нибудь эллинского. Эллинское не ползло, а болталось, потому что Одиссей составил из баранов овечий тройник, а под центральное брюхо привязал по товарищу. Сам Одиссей изобразил клеща-паразита на брюхе самого главного барана стада. Как выяснилось, баран был по совместительству другом и отчасти собеседником Полифема, так что тот решил ему на прощание излить душу и начал ласкать и жаловаться на жизнь. Баран-эллиноносец и Одиссей дружно прошли психологическую пытку и дождались свободы.

После чего Одиссей вернулся на корабль и решил, что высшая хитрость — в правдивости. А потому громко озвучил Полифему свое имя, свою должность и адрес. Недоставало разрывания хитона на груди с воплем: «Я Одиссей!»

Ослепленный Полифем сначала начал бросаться на голос Одиссея огромными глыбами, а потом не попал и загрустил. И начал жаловаться папочке.

А папочка Посейдон насупил бровь, но осмотрительно ничего предпринимать не стал.

Античный форум

Арес: А с Одиссеем не слишком много животных связано? Конь, вот баран ещё…

Дионис: А какие еще были варианты, кроме Никто и белочки?

Афина: От комара до Таната, от тумбочки до неведомой фраколамбской квакозябры. Это же Одиссей, его фантазия…

Арес: Я так и не понял, почему Посейдон только насупил бровь.

Посейдон: Это явно какой-то ход. Либо это не Одиссей, либо он специально назвал свое имя, чтобы меня на что-то спровоцировать. И вообще, это же Одиссей, его фантазия…