Трон

9

Осень 681 г. до н. э.

За два месяца до пожара в зиккурате бога Ашшура в Ниневии.

Табал

Пасмурным днем по размытой горной дороге, прилепившейся к отвесной скале, под крутым склоном с густым хвойным лесом медленно полз ассирийский обоз с фуражом и провиантом.

Два десятка конных и три десятка пеших воинов на восемь повозок. Лошади выбивались из сил, но тянули. Когда колеса застревали в грязи, помогали люди.

Впереди отряда ехали двое: командир и его подчиненный. Первый — приземистый немолодой ассириец с еще свежим шрамом через всю левую щеку, терявшимся в бороде. Второй — широкоплечий юноша с горящими глазами.

— Сам видел, или кто поделился? — спросил командир.

— Сам… Точно он. Дней шесть назад это было. Я тогда стоял в карауле, а этот старик из шатра царевича вышел… Походка у него запоминающаяся — правую ногу немного тянет.

Тот, о ком они говорили, ехал на последней повозке, кутался в верблюжье одеяло и, кажется, дремал. За все время старик ни с кем не обмолвился ни словом, прятал всю дорогу лицо, да и вообще держался словно прокаженный. Это ради него им пришлось забраться так высоко в горы, чтобы затем окольными путями, избегая встреч с киммерийцами, возвращаться в Адану.

— Лазутчик, небось, важный, — подумал вслух командир.

— Если он такой важный, почему за ним не послали конную разведку? И быстрее, и безопасней.

— И то правда…

После этих слов в грудь ему ударило копье, брошенное чьей-то сильной рукой. Командир взмахнул руками и слетел на землю, мгновенно испустив дух. Его лошадь рванулась вперед, другая, что была под юношей, встала на дыбы. Лес мгновенно ожил. Из-за каждого дерева появился лучник, полетели стрелы. Несколько ассирийцев были убиты, больше десятка ранены. Затем пешие киммерийцы атаковали врага спереди и сзади колонны. Юноша, ехавший рука об руку с командиром, упал с лошади, и ему пришлось биться, лежа в грязи, защищаясь щитом и мечом, пока кто-то не отсек ему топором ногу по колено. Покалеченного даже добивать не стали, побежали дальше.

Ассирийцы попытались сбиться в кучу, занять круговую оборону, но едва это у них получилось, как сверху, со скал, полетели камни. Огромные валуны разбивали щиты, сносили шлемы, сбивали с ног, калечили и убивали. Тех, кто уцелел, хладнокровно добивали уже на земле, отсекая головы.

Дрон, тот самый старый киммериец, что однажды столкнулся с Гиваргисом и его людьми, когда возвращался с пленными разведчиками, бросился к повозке, где сидел старик, — тот все так же мирно дремал, словно вокруг ничего не происходило, — осторожно заглянул ему в лицо и тихо сказал:

— Мой господин ждет встречи с тобой в своем шатре.

Голос, который ему ответил, был глухим, но скорее молодым, чем старым:

— Двоих оставьте в живых, они нам еще понадобятся.

Теушпа подбросил в воздух своего новорожденного сына и, видя, как он заливается смехом, довольно улыбнулся:

— Не боится! Ничего не боится!

Молодая жена, царевна Шпако, рослая полногрудая красавица с каштановыми волосами, возлежавшая на широком деревянном ложе, потягиваясь в неге, замурчала:

— Давай его сюда, к мамочке. Простудится же…

Женщина лукавила: хотя за пределами шатра уже лежал снег, внутри было жарко. Но ей хотелось подчеркнуть, как она заботится об их сыне.

— Брось! Кир^[8] — настоящий воин! — гордо воскликнул царь.

Она сморщила носик.

— Воин?! Он ведь даже ходить еще не умеет! Да и кормить его пора…

Как все изменилось после этой женитьбы, иногда думал царь. Еще недавно ему казалось, будто жизнь позади и все, что его ждет, — холодная постель, старые недуги и бесцветная старость. И вдруг все перевернулось. Брак, которого он никогда не желал, о котором думал как о вынужденной мере ради мира с опасным врагом, неожиданно стал счастливым. Теушпа только теперь и понял, насколько одиноким и серым было его существование до появления Шпако.

В шутку «негодуя», что у него отбирают любимую игрушку, Теушпа все же подчинился и вернул младенца матери.

Маленький Кир, кажется, и в самом деле проголодался — поймал ртом грудь, обхватил ее своими маленькими ручками, стал жадно сосать. Но почему-то от удовольствия по-звериному зарычал именно Теушпа. И когда кто-то вошел в шатер, — царь почувствовал это спиной по ворвавшейся прохладе, — лицо его стало суровым. Как можно было потревожить его в такой счастливый момент!

— Отец… — сказал Лигдамида. — Приехал Дарагад.

— Вот и хорошо, — сухо ответил царь. — Значит, сегодня вечером и поговорим.

С того самого дня, как Балдберт убил дочь наместника Хаттусы, побывавшую в постели царевича, отношения между отцом и сыном так и не наладились. Они почти год не виделись. Может быть, кого-то строгое обращение и опала в конце концов и образумили бы, но только не Лигдамиду. Когда же он не приехал на свадьбу, Теушпа счел себя оскорбленным. И хотя в глазах большинства кочевников его старший сын по-прежнему оставался наследником киммерийского трона, в царском окружении все чаще говорили о Дарагаде, царском племяннике и талантливом полководце, который на равных противостоял ассирийцам. Тем неожиданней для всех стало решение царя покинуть Хаттусу и отправиться в Табал вместе с Лигдамидой. Это ведь что-то да значило!

Царский стан с десятками шатров и двумя сотнями кибиток расположился к северу от Аданы в удобной долине, с трех сторон окруженной горами. Теушпу сопровождали его приближенные, пятьсот конных воинов и множество слуг.

Отсюда царь отправил к Дарагаду гонца — полдня в пути — с требованием, чтобы он и все номархи, которые воюют под его началом, прибыли на военный совет.

Пока ждали гостей, наконец поговорили.

«Мы оба понимаем, что я уже стар. Но старость не означает, будто я готов смириться с уготованной мне судьбой. Может, человек и не всегда вправе решать, когда и как ему умереть, зато в его власти позаботиться о том, какую память о себе оставить. Но кто, кроме наших детей, сохранит эту память… Я хочу, чтобы ты знал… Что бы ни случилось, сколько бы мы ни ссорились, я всегда помню: в тебе течет моя кровь, так же, как и в твоем брате. Я знаю, о чем ты беспокоишься: твой старик по-прежнему крепок здоровьем и не собирается умирать, у него появился еще один наследник, и когда-нибудь вам вдвоем станет тесно на троне, однако Кир так юн, что может и не дожить до этого дня. Не отрицай, я и сам бы так думал. Иначе ты не собирал бы вокруг себя тех, кто мной недоволен, не избегал бы встреч со мной — знаю, отчего тебе стыдно смотреть мне в глаза, ведь все идет к тому, что однажды ночью наемные убийцы расправятся со мной спящим. Что насупился? Были уже такие мысли?.. Я рад, что пока только мысли. И вот как мы поступим… Весной все киммерийские племена, что кочуют в верховьях Евфрата, в приграничных с Урарту землях, вместе со мной двинутся на Мусасир, а затем — на Мидию и Элам. Войну с Ассирией мы начнем вместе со скифами и мидийским царем Деиоком. Это обеспечит нам успех. Наше войско поведу я. А ты останешься здесь. Полноправным хозяином этих земель. Навсегда… У Кира будет новое царство. У тебя — свое. Вы не будете соперниками. Вы станете союзниками…»

Именно в Табале перед лицом самых влиятельных вождей киммерийцев Теушпа собирался объявить о своем решении относительно старшего сына. Лигдамиде пора было брать бразды правления в свои руки.

Военный совет собрался на следующий день. Теушпа не погнушался обойти каждого из присутствующих номархов, обнял, расцеловал и, конечно же, заглянул в глаза, чтобы понять, кто из них окончательно стал сторонником Дарагада.

Появлению здесь царя обрадовались многие, а это означало, что новость о Лигдамиде будет воспринята спокойно.

Теушпа не преминул похвастать новым наследником, при всех поцеловал жену в губы, а затем посадил ее по правую руку от себя. Слева сел Лигдамида. Дарагаду места рядом с троном не нашлось. Однако именно на племянника царь обратил свой взор в первую очередь:

— Ну, рассказывай, как воюешь? Настанет тот день, когда ассирийцы будут дрожать при одном упоминании нашего имени? — царь скупо улыбнулся.

Дарагад — молодой широкоплечий мужчина невысокого роста, с квадратной челюстью и колючим взглядом — в ответ показал лошадиные зубы, загоготал.

— Они уже дрожат!

— Разве? — с сомнением покачал головой Теушпа. — Пока я вижу только бег по кругу. То Ашшур за тобой носится, то ты за ним.

— Если боги будут благосклонны, принц Ашшур очень скоро покинет Табал. Наши войска вместе с силами мятежников сейчас стоят у Киликийских ворот^[9]. Ассирийцы уверены, что загнали нас в угол, но этот бой станет для них последним.

— С чего такая уверенность? Разве их не больше?

— Больше. Они выставили против нас все силы, какие у них есть. Но если они попытаются атаковать нас в лоб, то, безусловно, потерпят поражение. Если же попытаются обойти с двух сторон — вынуждены будут разделиться, тогда мы разобьем их по частям.

Слова племянника Теушпе почему-то не понравились. Он скривился, как будто съел кислую сливу. Победа над ассирийцами не входила в его планы. Можно было разбить армию принца Ашшура, но не заставить смириться с поражением всю Ассирию. Это был тот случай, когда стоило опасаться раненого зверя. Царь вдруг вспомнил:

— Слухи до меня дошли, мол, ропщут твои воины, что домашний скарб, скот и прочую живность у местных жителей ты отбирать запретил, а тех, кто позарится на местных красоток, и вовсе ждет короткая расправа. Неужто правда?

— А иначе нельзя. Без плетки в таком деле не обойтись… Разве мы не союзники мятежникам? Станем обижать их напрасно — только хуже себе сделаем. А добычи и без того хватает: мы отбираем ее у ассирийцев, когда нападаем на их обозы.

— Добычи много не бывает, — вмешался в разговор один из старых номархов, выделявшийся среди прочих своей тучностью. — С какой стати мои люди должны питаться подножным кормом с оглядкой на местных, когда мы за них воюем? Что мы здесь делаем, если не кормим себя? Что это за война такая? Мы как будто на охоте, когда ты гонишься за сайгаком не для того, чтобы его убить, а для того чтобы согреться. И ладно бы раз-другой так прогуляться, так нет же, конца этому не видно!

Это был Тургар. Может, его и отличала некоторая жадность, но в рассудительности ему точно нельзя было отказать. Вот чье мнение — к нему прислушивались, ему верили — сейчас стало для Теушпы особенно ценным.

Вслед за Тургаром заговорили другие номархи, многие — недовольно. О том, что все эти требования Дарагаду выставил сам Теушпа еще три года назад, ни тот, ни другой не упомянули. Первый не хотел оправдываться, второй предпочел об этом забыть.

— А что будет, если мы вдруг уйдем? — хитро прищурившись, спросил Теушпа. — Не станем больше сражаться с ассирийцами.

— Без нас восстание долго не продержится, — ответил Дарагад. — Ассирийская конница сильно уступает нашей и старается не вступать в бой.

— Ну чем могли, тем помогли. Насколько я могу судить по общему настрою, нам пора уходить…

Это были вопрос и утверждение одновременно. Ответом царю стал одобрительный гул.

— Тебе решать, Лигдамида. Как скажешь, так и будет. Ведь отныне на троне мы будем сидеть вместе.

Теушпа обвел всех внимательным взглядом, чтобы понять, что изменилось, кому придется заткнуть рот, а кому будет достаточно посулить куш побольше. Одного слова царя мало; он только что назвал своего сына соправителем, не посоветовавшись ни со старейшинами, ни со жречеством, целиком положившись на свою власть. Кому-то это могло не понравиться. Так или иначе, а в шатре повисла неопределенная тишина.

И вдруг вперед неожиданно выступил Дарагад, низко поклонился Лигдамиде, сказал проникновенно:

— Мой брат и господин, повелевай! Моя жизнь принадлежит тебе, отныне и навсегда!

Лигдамида ласково обнял двоюродного брата, стал благодарить. Начало было положено. Следующим подошел Балдберт. Затем Тургар…

Когда все номархи поклялись уже не наследнику, а соправителю Теушпы в верности, он произнес слова, которых все так ждали:

— Мы уходим из Табала, но прежде мы возьмем столько, сколько сможем увезти.

Лигдамида хорошо помнил, о чем ему говорил перед военным советом отец: «Чтобы сделать твоих людей счастливыми, тебе вовсе не надо вступать в бой, достаточно сделать их богатыми». И Дарагад только что сам подсказал ему такой способ. Все, что награбили ассирийцы в этой войне и не успели отправить вглубь страны, хранилось в Адане. И если ассирийское войско ушло оттуда, город мог стать для киммерийцев легкой добычей.

С тех пор, как от руки Хавшабы в лесу под Маркасу погиб киммериец Вед, прошло три года. Его младшему брату Родо исполнилось восемнадцать. Он успел обзавестись большой семьей: женами, детьми, имел десяток кибиток и огромный табун лошадей. Еще не мужчина, но уже не юноша. Его уважали, ему давали самые ответственные поручения, доверили командовать разведчиками…

Что таить, Родо был по-настоящему счастлив. А ведь еще недавно он не сомневался: его жизнь окончена, особенно когда ему досталось столь неказистое наследство — старая жена брата (хотя, по правде говоря, она была всего на четыре года старше его) да в довесок к ней трое малолетних племянников. И, как водится, в стойбище над ним беззлобно посмеивались, мол, сам молокосос, а тут главой семьи в одночасье стал. Однако Родо это задевало. На одном из пиров он даже всерьез сцепился со стариком Дроном. Только Дарагад их схватку и прервал, заступившись за юношу:

— А что в нем не так, в этом парне? И храбр, и смекалка есть, и тебя старика научил бы, как оружие держать, не вмешайся я, а вы все зубоскалите. Я бы на его месте тоже такую обиду не стерпел… Но вы ведь не успокоитесь, пока не доведете дело до крови.

Настроение у предводителя было хорошее, глаза смеялись…

— Так в чем дело? Неужели только в том, что он незнатен и небогат? Так я это мигом исправлю… Что, Родо, возьмешь мою старшую дочь в жены?

А Родо не испугался. Взял. Ее звали Бера. Она была ему ровесницей, статной горделивой красавицей и уж точно не собиралась выходить замуж за простого кочевника. Но перечить отцу не посмела. А потом поняла, что не прогадала. Судьба улыбалась Родо.

Вот и в этот раз Дарагад поручил своему лучшему разведчику следить за ассирийцами под Аданой. В подчинении Родо состояли два десятка воинов. Он разделил их по парам и расставил у всех дорог, ведущих в город. Неделю было спокойно, а потом как будто прорвало. В направлении Киликийских ворот двинулись колонна за колонной. Одновременно с северо-востока, навстречу войскам, бесконечной чередой потянулись старики с повозками, нагруженными добром. Так продолжалось три дня. Наконец людской поток на Киликийской дороге иссяк в обе стороны. На стенах Аданы маячили редкие часовые. Казалось, солдат в городе почти не осталось.

Тогда к разведчикам и приехали Дарагад и Лигдамида.

Родо доложил о своих наблюдениях, а потом, стоило царевичу ненадолго отвлечься, поделился с тестем сомнениями; сказал так тихо, чтобы никто не слышал:

— Одно непонятно, женщин почти нет, а детей так и вовсе. Что за беглецы такие?

Предводитель прищурился:

— А тебе что за морока? Бегут и бегут себе — забудь…

Между тем, Лигдамида поинтересовался:

— Ты тут все подходы знаешь. Скажи, получится у нас проникнуть за стены незаметно, так, чтобы открыть ворота и захватить Адану?

Родо было усомнился в безусловной поддержке такого плана, ведь на самом деле никто не знал, сколько ассирийцев осталось охранять зимние запасы целой армии, но вовремя посмотрел на тестя… Нет, кажется, куда правильнее не спорить, понял разведчик.

— Можно попробовать. Южные ворота и сейчас открыты днем. Вчера только видел, как караван в город зашел. Выждать бы немного. Чтобы было к кому пристать, а там с охраной разберемся.

— Следующий караван может прийти завтра, а может — через несколько дней, — возразил царевич. — Если принц Ашшур что-то заподозрит, увидит, что мы топчемся вблизи Аданы, он тут же пришлет в город подкрепление.

— Давай-ка посмотрим, что творится на стенах, — предложил Дарагад.

Выбрались из лагеря, пересекли лес, выйдя на опушку, подали сигнал. Справа тотчас затрещала сорока.

«Там», — кивнул Родо.

Прятавшиеся в зарослях разведчики встретили их без особой радости: устали, промокли, — ночью прошел дождь, — да и не понимали, зачем они здесь сидят, что особенно раздражало. Рассказали что и как:

— На стене всего четверо часовых. У ворот насчитали пятерых. Значит, с этой стороны не больше десятка.

Это были Северные ворота. Самые укрепленные. Самые надежные. Накануне во время обсуждения, где лучше нанести удар, Теушпа предложил присмотреться именно к этому направлению. Только здесь можно бы незаметно подойти конницей почти вплотную к стенам. А смять такую охрану нетрудно.

И все-таки Лигдамида удержался от соблазна немедленно атаковать город. Может, и в характере царевича было действовать опрометчиво, но он был отнюдь не глупец.

— Часто ассирийцы выходят из города? — спросил он.

— Да каждый день. То за провиантом, то за фуражом. Отряды небольшие. В основном конные, — ответил Родо.

— Выкради мне двух-трех человек, чтобы их разговорить.

На следующий день обоз, в котором ехал старик (тот самый старик, что тянул правую ногу), попал в засаду.

Со слов пленных, город охраняли всего две сотни воинов. Дорогу на Адану киммерийцам и мятежникам перекрывала вся армия ассирийцев, и поэтому принц Ашшур мог не беспокоиться за тылы.

Два дня спустя перед рассветом разведчики киммерийцев незаметно приблизились к Северным воротам, взобрались на стены и сняли часовых. Так же бесшумно убрали стражу, охранявшую ворота. Подали сигнал и впустили в город Лигдамиду с тремя сотнями конных воинов.

День расправлял плечи по-осеннему лениво, где-то глубоко в складках грязно-серого неба пряталось солнце, седая изморозь одела продрогшие деревья, а в пятидесяти шагах осторожно плыла легкая дымка. Ничего не подозревающие горожане мирно спали в теплых постелях.

Лигдамида ехал в авангарде, внимательно посматривал по сторонам, все выискивал признаки засады. Разве он не понимал, какой опасности подвергается, решившись пойти на захват Аданы такими малыми силами… Однако выгоды от этой вылазки во всех отношениях перевешивали все мыслимые и немыслимые риски. Грело душу уже то, что можно было утереть нос Дарагаду.

Лошади, шедшие первыми, неожиданно остановились, захрапели, как будто почувствовали беду, и Лигдамида сразу поднял руку, призывая быть начеку. Перед ними лежала развилка. Главная дорога шла чуть левее, а справа открывались два узких проулка, где едва могли проехать рядом два всадника.

Номарх подозвал своих командиров. Старого похожего на филина Теодрика и его сына Херевика, который был на две головы выше и отца, и едва ли не любого в этом отряде.

— Теодрик, видишь эти кроличьи норы? Отправь в каждую из них по два человека. Хочу убедиться, что нам не ударят в тыл, когда мы пройдем мимо... Херевик, если пленный не ошибся, эта дорога выведет нас прямо ко дворцу наместника и к рыночной площади, куда сходится с десяток улиц — это лучшее место для засады. Проверь… Возьми с собой десятерых.

И потянулось томительное ожидание. Молодой конь под Лигдамидой нетерпеливо переминался с ноги на ногу, тихонько похрапывал. Принц гладил его по морде, успокаивал, а сам все прислушивался. Что там у разведчиков, не завязался ли бой? Почему так тихо? Почему за все время нигде не залаяли собаки? Никто не выглянул из ворот, почуяв неладное. Неужто все как один безмятежно спят?.. Эта тишина настораживала все больше и больше.

Сзади подъехал Родо. И Теодрика, и Херевика номарх знал не первый день, а вот Родо три года воевал под началом Дарагада, и непонятно было, можно ли ему доверять.

— Мой господин, — с почтением в голосе заговорил юноша, — разреши мне зайти в пару домов. Я сделаю все без шума. Расспросим местных, выясним, что случилось и почему так тихо.

Это было разумно, и Лигдамида согласился.

Прошло полчаса. Сначала вернулся Теодрик — в проулках никаких признаков засады. Затем Херевик — тоже подтвердил, что опасности нет. Дворец наместника снаружи охраняют всего десяток воинов. Беспечны, кто-то вообще на посту спит. Вокруг тихо. Добавил:

— Убрать их будет нетрудно.

Но Лигдамида уцепился за другое.

— Тихо… Почему так тихо? Куда подевались все собаки? Кто-нибудь видел или слышал здесь хоть одну собаку? Где они прячут лошадей? Где скот? Почему так тихо?

Неуверенность номарха постепенно передалась остальным.

Наконец вернулся Родо. Он выглядел встревоженным.

— Никого. Ни одного человека. Пять домов обыскал. Ни людей, ни живности… Как будто здесь прошел мор.

— Так ведь и трупов тоже нет, — хмуро заметил Лигдамида. — Поворачиваем. Уходим! Это ловушка…

Около Северных ворот они остановились. Лигдамида, Теодрик, Херевик и Родо поднялись на привратную башню. Стали напряженно всматриваться в лес, который начинался за городскими стенами.

— Что скажешь, Теодрик? — Лигдамида редко спрашивал чьего-либо совета, но сейчас он был явно в затруднении. — Ждут нас там?

— Наверняка.

— И что будем делать?

— Если у них получилось заманить нас сюда, значит, приготовились. Значит, пробиваться придется с боем. Может, и получится. Как стемнеет… Просочимся по одному. Всех мышей не переловишь.

— А что, позиция у нас хорошая, — заметил Херевик. — Выстоим.

Лигдамида покачал головой:

— Оно, конечно, так. Только мы не знаем, где и сколько ассирийцев прячется в городе. Что они намерены предпринять? А если пойдут на нас с двух сторон одновременно? Сколько мы продержимся?

Родо, по молодости настроенный более оптимистично, пробормотал:

— Мы тут все гадаем, а вдруг в лесу вообще никого нет. Вон как тихо!

Насмешливые взгляды старших товарищей его не смутили.

— Ну, проверить же все равно надо.

Теодрик снисходительно объяснил:

— Там они… Да ты и сам это знаешь. Только верить в это не хочешь, пока своими глазами не увидишь. Но никто не знает, чего они выжидают и как быстро поймут, что их план раскрыт. Вот почему наш единственный союзник — время. Будем дожидаться темноты.

— А может, Родо и прав, — неожиданно сказал Лигдамида. — Не то чтобы я верил, будто в лесу нет засады, но нам надо знать, куда прорываться. Отправляйся. Сам. Вдруг что и получится…

Наступил день — пасмурный, сырой, тревожный, как и все утро. Город же, в который они так запросто вошли, оставался по-прежнему безжизненным. Лигдамида отправил двух человек ко дворцу наместника, чтобы знать, когда ассирийцы обнаружат себя и перейдут к активным действиям.

Родо готовился к вылазке тщательно. Сначала излазил всю стену снизу доверху, выискивая, как можно спуститься, чтобы никто не заметил из леса. Затем, на свою удачу, нашел тайный лаз из города. Вернулся наверх.

«Оврагом бы, конечно, хорошо, — размышлял он. — Но ведь там меня ждать и будут… Нет уж, лучше левее взять, на открытое пространство. Если с ног до головы обмазаться грязью, никто внимания не обратит. Издали вообще не будет видно...».

После этого отправился к Лигдамиде за последними наставлениями.

— Если схватят, скажешь, что выдвигаться ко дворцу наместника мы не спешим, рассеялись по городу, ни о чем не подозреваем, — сказал царевич.

Оказавшись снаружи, лазутчик слился с землей, вжался в поблекшую за долгое лето траву, прибитую осенними дождями, превратился в ящерицу, которую невозможно заметить, пока она не сдвинется с места, и зорко смотрел по сторонам. Расстояние в пятьсот шагов преодолевал два часа.

Когда пустошь осталась позади, Родо углубился в лес. Здесь он прятался за деревьями, держался подветренной стороны. Именно ветер и донес до него первый признак того, что ассирийцы рядом. Они ночевали в лесу не один день, и одежда успела пропитаться запахом дыма. Родо снова припал к земле и полз так почти двести шагов.

Он нашел их. А потом уже по звуку горна понял, что опоздал. Ассирийцы выдвигались из леса, чтобы идти на штурм городских стен. Одновременно из дворца наместника к попавшим в ловушку кочевникам вышел кисир, которым командовал лично Ишди-Харран.

Зажатые с двух сторон киммерийцы дрались почти три часа, однако не имеющие возможности для маневра и многократно уступающие в численности, они были обречены. Раненого Лигдамиду взяли в плен. Остальных умертвили.

Той же ночью в стан Дарагада прибыл гонец с тайным донесением о побоище в Адане. Выслушав гонца, номарх посмотрел на старика, сидевшего в глубине шатра.

— Ты не обманул меня, дорогой Скур-бел-дан. Уверен, Теушпа уйдет из Табала — в обмен на жизнь своего сына.

— Этого мало, уважаемый Дарагад, — ответил переодетый ассирийский сановник, коверкая киммерийские слова. — Ашшур-аха-иддин рассчитывает, что киммерийцы станут его союзниками. Особенно — в борьбе против его брата Арад-бел-ита.

— Ты обещал, что Лигдамида из плена не вернется, а вся вина ляжет на Арад-бел-ита. Сделай, как мы договаривались, и я найду слова, чтобы убедить Теушпу.

Бывшие враги, а теперь союзники обнялись, простились, после чего старик, слегка прихрамывая, вышел из шатра.