Трон

16

Зима 681 — 680 гг. до н. э., 20 — 29 тебета.

Город Калху — ассирийская столица Ниневия — Ассирия — Табал

Нинурта, бог счастливой войны и южного ураганного ветра, непобедимый витязь, одолевший шестиголовую овцу и семиголового льва, гидру и дракона, навсегда добывший себе славу в схватке с львиноголовым орлом по имени Анзуд, всегда был для Син-аххе-риба примером для подражания. В детстве, играя с ровесниками, он назывался именем Нинурты, в юношестве мечтал, что когда-нибудь покроет себя славой, достойной великого бога, в зрелости стал относиться к нему как к преданному другу. Это ему царь возводил зиккураты в ассирийских городах, приносил щедрые дары и молился перед каждой битвой. Разве мог этот бог его предать! С благоговением глядя на величественную скульптуру Нинурты, он и сейчас мысленно говорил с ним:

«В чем я провинился? Где совершил ошибку? Когда обидел своих сыновей, что ты наказываешь меня так жестоко? Не могу я допустить, чтобы брат пошел на брата, чтобы страну мою захлестнули реки ассирийской крови… Дай мне просветление. Подскажи, как поступить, как избежать большой беды…»

— Нинурте эта работа понравится, — сухо сказал царь, оценив новые гранитные плиты с барельефом, на котором были изображены многочисленные подвиги крылатого бога^[19].

— Над ними работали… самые искусные… мастера Ассирии, — растягивая речь, ответил Набу-аххе-риб, все это время почтительно стоявший в нескольких шагах за спиной у повелителя, чтобы не мешать молитве.

— Ты хотел со мной поговорить — я пришел. Чего ты хочешь?

— Позволь, я напомню тебе… о мифе «Наказание витязя Нинурты… богом Энки»… Когда Нинурта… одолев птицу Анзуд… решает оставить себе из похищенных табличек… какую-то часть… Он добирается до города богов… и учиняет там бесчинство… желая напугать Энки… А тот лепит из глины… всего-то маленькую черепаху… которая роет вблизи городских ворот… яму. Как только Нинурта падает в нее… появляется Энки и говорит… что никакая сила не поможет витязю… выбраться из ямы, ведь тут понадобится ум…

— Неужели я похож на наивного юношу, что ты ведешь со мной такие беседы? — резко ответил Син-аххе-риб. — Принцесса Тиль-Гаримму у тебя?

— Не беспокойся о ней… она в безопасности… Ее прячут в горах…

— И от чьего имени ты собираешься со мной говорить?

— Тебя интересует… знают ли о нашей встрече… Закуту или твой сын Ашшур?.. Нет, не знают…

— У тебя есть армия? У тебя есть города? У тебя нет даже золота, потому что стоит мне лишь пошевельнуть пальцем…

— Ты сердишься напрасно… Я твой старый друг… Ты можешь закрыть мне рот… но так ты не остановишь войны… между своими сыновьями…

— Довольно с меня твоего словоблудия!

Только теперь царь обернулся и посмотрел на жреца. Тот выдержал взгляд своего повелителя и, смиренно поклонившись, мягко сказал:

— Ты устал от власти, Син… Твои сыновья давно доказали… что они достойны своего отца… Старшему сыну отдай Ассирию… Младшему — Вавилонию…

— Чего она стоит без Вавилона? — презрительно ухмыльнулся Син-аххе-риб, предпочитая не вспоминать, что когда-то упрекал за такие же слова Закуту.

— А что, если… этот великий город… восстанет из пепла... Твоему Ашшуру… это по силам… Арад может… лишь разрушать… Ашшур же подобен… богу Энки^[20]…

Син-аххе-риба слова о Вавилоне привели в бешенство.

— Так вот к чему весь этот разговор! Тебя подослали твои вавилонские друзья? Они хотят отстроить Вавилон заново?! Так вот знай: этому — не бывать! Я проклял этот город! Я проклял эти земли! Я проклял воды Евфрата за то, что в них отражались его стены! Я проклял даже ветер, проносящийся над его руинами… За всю ту боль, что причинил мне Вавилон, когда отнял моего первенца!

Выплеснув свой гнев, Син-аххе-риб тяжело задышал, а затем холодно улыбнулся.

— О Вавилоне — забудь… Мне сообщили, что Закуту укрылась в Ашшуре. Прощения ей за убийство Шарукины не будет. Но я дарую прощение тому, кто приведет ее ко мне на цепи, чего она и заслуживает. Моему сыну Ашшуру передай, что он должен выбрать, на чьей он стороне — отца или матери. Если на моей, пусть передаст армию в руки Гульята, которому я всецело доверяю, и возвращается в Ниневию. Когда-то он хотел стать жрецом — пусть так и будет… Это достойное занятие. Ты прав лишь в одном — я устал сидеть на троне. Когда все это закончится и восстановится мир, царем станет Арад-бел-ит… Если у него не будет сыновей, трон после него наследует один из сыновей Ашшур-аха-иддина… А теперь оставь меня одного, я хочу побыть с моим покровителем наедине…

Набу-аххе-риб, не смея перечить царю, низко поклонился и попятился к дверям.

Оставшись один, Син-аххе-риб упал на колени перед богом Нинуртой, омыл лицо по воздуху руками, но вместо молитв и просьб вспомнил единственный оставшийся в памяти отрывок из того, что наговаривала ему мать, когда он тяжело заболел в детстве.

Что было рассеяно, он собрал,

То, что из Кура было рассеяно,

Он отвел и сбросил в Тигр,

Высокие воды пролил тот на поля.

Смотри, теперь все, что есть на земле,

Радуется Нинурте, царю страны.

Поля обильно дают зерно,

Виноградник и сад приносят плоды,

Собрана жатва в житницы и копны,

Владыка траур изгнал из страны,

Возвеселил он души богов^[21].

Как бы ему хотелось, чтобы Нинурта прямо здесь и сейчас ожил и сказал ему: «Ты поступаешь правильно!» Царь все еще верил в чудеса… И когда скульптура крылатого бога вдруг пошатнулась, словно пытаясь сойти с постамента, Син-аххе-риб, вместо того чтобы попытаться спастись, замер в благоговейном ужасе. В следующее мгновение огромная массивная статуя бога Нинурты рухнула на царя с почти двухметровой высоты, переломив его пополам будто сухую ветку…

Через час с небольшим царский дворец в Калху тайно покинул Бальтазар. Он шел не спеша, часто оглядывался, на рыночной площади свернул к постоялому двору, тихо открыл калитку, едва заметным кивком головы поздоровался с сыном хозяина, охранявшим сон постояльцев, и шепотом спросил:

— Куда?

Ему так же тихо ответили:

— Третья комната справа.

Комнатушка была совсем маленькая. Кровать стояла сразу у входа; мало того, что не развернуться, так еще не встать в полный рост. Дрек, едва заскрипела дверь, тут же проснулся, сел на постели, стал протирать глаза.

— Ты ведь обещал, что будешь утром? — сонно сказал он гостю.

Бальтазар был холоден и напряжен.

— Не та ночь, чтобы спать. Все-таки сегодня погиб Син-аххе-риб…

— Погиб? — хмыкнул Дрек.

— Как все прошло?

— Зачем тебе это? Дважды такой трюк повторить все равно не получится… Этот ремонт в храме затеяли как нельзя кстати. Самое трудное было найти место, где спрятаться, а в остальном... Бога Нинурту уж очень неудачно закрепили на постаменте. Вытянул пару камней, потянул, когда надо, за веревочку, чтобы сместить центр тяжести…

— Тебя кто-нибудь видел кроме Набу-аххе-риба?

— Может быть, кто-то из его помощников. Как Набу-шур-уцур? Небось землю носом роет?

— Взял под стражу всех жрецов зиккурата во главе с Набу. Обвинил их в убийстве. Еще не допрашивал.

— А ведь он кому угодно язык развяжет…

— Не успеет.

— Хорошо бы. А наш общий друг?

— О Мар-Зайе я позабочусь, а ты завтра же возвращайся в Ниневию…

На том и расстались.

У выхода с постоялого двора Бальтазар опять ненадолго задержался, передал хозяйскому сыну совсем крохотный, уместившийся на ладони глиняный сосуд.

— Утром выльешь ему в вино. Труп закопаешь за городской стеной…

Среди ясного неба с яркими звездами и молодым месяцем вдруг блеснула молния. Загремело. А затем на землю обрушилась стена воды. Для осени и зимы в этих краях — самое обычное дело.

Бальтазар, между тем, отправился во дворец наместника. Пока добрался, промок до нитки.

Ворота отперли не сразу, — оно и понятно, из-за шума дождя ничего не было слышно, — но зато повезло с начальником караула. Тот знал Бальтазара в лицо, так что ему не пришлось ничего долго объяснять.

— Веди меня к своему господину...

До рассвета оставалось еще не меньше двух часов. Бэл-эмурани принял ночного гостя, не вставая с постели. Две молодые наложницы, делившие этой ночью с наместником ложе, даже не проснулись. По полу была разбросана мужская и женская одежда, сверху на ней валялись два опрокинутых кубка, вино разлито, рядом с кроватью на столике стояло блюдо с черным виноградом, ярко-красными сливами и большими зелеными яблоками.

Бэл-эмурани приказал начальнику караула оставить его с гостем наедине и, едва закрылась дверь, поспешно спросил, не в силах справиться с любопытством:

— Не томи, я по твоему лицу вижу, что Эрешкигаль забрала в свое царство кого-то из тех, кто нам обоим хорошо знаком.

— Син-аххе-риба, — тихо сказал Бальтазар.

Наместник удивился не сильно. Куда больше его взволновало другое — не обвинят ли самого в смерти царя, коль уж это случилось в Калху.

— Убит? И кем же? Преступники уже схвачены?

— Ты торопишься с выводами… Скорей, это была кара богов: когда царь молился, на него упала статуя Нинурты.

— Хм… — а вот теперь Бэл-эмурани был действительно изумлен. — Кто бы мог подумать, что великий Син-аххе-риб так бесславно закончит свой земной путь!

Бальтазар перебил его:

— Царь погиб в результате несчастного случая — это очевидно. Однако устроит ли такое объяснение Арад-бел-ита и Набу-шур-уцура? Молочный брат принца уже арестовал всех жрецов, которые находились в храме, вот-вот начнет допросы, а под пытками что угодно скажешь…

— Мне-то чего бояться, я всегда был преданным сторонником Арад-бел-ита.

— Пока он не оказался в опале... А потом ты сразу переметнулся на сторону Закуту… А потом снова сменил хозяина, стоило принцу вернуть себе расположение отца…

— К чему ты клонишь? — неприязненно спросил Бэл-эмурани.

— В отличие от принца, Набу-шур-уцур никогда не доверял тебе. Ему нужен только повод. А он найдется. Разве это не ты помог храму с мастерами для ремонта? Разве не ты пожелал полностью обновить постамент, как будто это твоя прямая обязанность? Но главное твое преступление состоит в том, что ты позволил Набу-аххе-рибу, изменнику, вернуться в город, не взяв вовремя под стражу. И ты знаешь, Набу-шур-уцур получит все эти признания от жрецов.

— А разве это не ты привез Набу-аххе-риба в Калху? — передразнил Бальтазара наместник. — Как видишь, я знаю не меньше твоего, и угрожать мне не стоит.

— Тогда ты понимаешь, почему меня это беспокоит. Не лучше ли нам вместе придумать, как избежать наказания за то, что мы не совершали?

На кое-то время они замолчали. Бальтазар был спокоен и ждал, что ответит наместник, а тот нервничал и не знал, как поступить: «Я могу просто взять его под стражу. А потом — задушить в подвале; или передать Набу-шур-уцуру… Только поможет ли это? Набу действительно меня не любит. И что же я делаю? Вместо того чтобы себя обезопасить, своими же руками рою себе яму?» Спросил уже вслух:

— И как нам избежать наказания?

— Подними людей. «Жрецы схвачены, будто воры, только за то, что боги разгневались на Син-аххе-риба». Это не может не возмутить горожан…

Это было несложно. Рано утром, несмотря на мелкий моросящий дождь, пронизывающий ветер и непривычную для Калху прохладу, царский дворец окружила разъяренная толпа в несколько сот человек, грозящая расправой тем, кто арестовал их священнослужителей.

Вскоре к Набу-шур-уцуру с небольшой охраной пробился Бэл-эмурани, чтобы заставить его прислушаться к голосу разума:

— Толпа все прибывает. Еще немного — и она вынесет ворота. Чем тебе так насолили эти жрецы, что ты осмелился взять их под стражу?

Набу, не сводя с наместника внимательного взгляда, сказал:

— Этой ночью в храме бога Нинурты погиб Син-аххе-риб.

— О боги, — прошептал Бэл-эмурани, рухнув на колени. — О горе нам! Великое горе постигло Ассирию!

И наместник принялся стенать, рвать на себе волосы.

Час спустя из главных ворот дворца под ликование толпы вышли все жрецы. В это же самое время бывшую царскую резиденцию через другой выход покинул Набу-шур-уцур. Бальтазар уезжал с ним. Они спешили в Ниневию…

Мар-Зайя бесследно исчез.

Узнав о смерти отца, Арад-бел-ит приказал немедленно созвать малый совет.

К полудню в тронном зале царского дворца собрались первый министр Ассирии Набу-Рама, министр двора Мардук-нацир, казначей Парвиз, ревизор царских счетов Палтияху, наместник Ниневии Набу-дини-эпиша, начальник внутренней стражи Ниневии Бальтазар, командир царского полка Ашшур-ахи-кар и царский постельничий Чору. Арад-бел-ит и Набу-шур-уцур появились последними. Принц, печальный и одновременно торжественный, ни на кого не взглянув, быстро пересек зал, но затем осторожно, словно опасаясь спугнуть удачу, опустился на золотой трон своего родителя и заговорил:

— Этой ночью в Калху, в храме бога Нинурты, погиб Син-аххе-риб, мой отец…

Бывают слова, которые берут за горло мертвой хваткой. Далеко не все из присутствующих знали о причине этого совещания, и поэтому пауза затянулась. Набу-шур-уцур пристально посмотрел на Мардук-нацира. Старому царедворцу не надо было намекать дважды. Он рухнул на колени.

— Мой царь! Прикажи — и мы пойдем за тобой до конца!..

Царь! Он ждал этого тридцать семь лет! Ничто в мире не могло в эту минуту омрачить его счастья. Он выбросил из головы все, что мешало насладиться этим неповторимым моментом. Смерть жены, отца… Забыть и идти дальше! Царь! Он стал царем!

В тот день малый совет заседал до глубокой ночи.

Сначала обсуждали, как и когда сказать народу о смерти Син-аххе-риба. Надо было упомянуть, что это кара богов, и бросить тень на Ашшур-аха-иддина. Но главное, объявить царем Арад-бел-ита — единственного законного наследника трона.

Пришли к выводу, что торопиться не стоит.

«Пусть народ шепчется по углам, а мы пока поднакопим силы, тайно обезвредим врагов, найдем союзников».

Однако долго тянуть тоже не годилось.

Договорились: снять завесу с тайны на седьмой день.

Стали решать, кто объявит об этом на главных площадях в крупнейших ассирийских городах Ниневии, Калху, Арбелах, Аррапхе, Ашшуре, если бывший царский глашатай оказался в числе заговорщиков. Тут же назначили нового. Им стал Агга, который приходился Мардук-нациру внучатым племянником.

Потом вспомнили, что в город Ашшур нового царского глашатая не пустят, ведь там прочно обосновалась Закуту. Ашшур-ахи-кар доложил, что город уже осажден, однако надеяться на быструю победу не стоит: и сил не так много, и стены у древней ассирийской столицы неприступные.

Заговорили о том, на чью сторону встанут другие ассирийские города. Царь приказал разослать гонцов с требованием к наместникам признать его единовластным правителем и собирать войско, чтобы сообща разбить узурпатора Ашшур-аха-иддина, обманом вынудившего Син-аххе-риба сделать его своим соправителем. Одновременно в стан к младшему брату Арад-бел-ит с секретной миссией отправил Чору, чтобы тот убедил старших офицеров перейти на его сторону.

За сторонниками Ашшур-аха-иддина, явными и неявными, объявили охоту. Всех, кто когда-то был замечен в симпатиях к младшему из братьев, надлежало арестовать, допросить и предать суду и наказанию, в зависимости от степени вины. В назидание остальным царь приказал посадить на кол на главной площади Ниневии бывшего царского колесничего Басру. Между тем, все воины из кисира Ишди-Харрана — почти семь сотен человек — были помилованы и вступили в царский полк Ашшур-ахи-кара…

На этом совет закончился, сановники удалились, и в тронном зале остались только Арад-бел-ит и Набу-шур-уцур.

— Кто из наместников, по-твоему, признает Ашшура своим царем? — обратился Арад к своему молочному брату.

— Немногие. Непременно — Скур-бел-дан, бывший наместник Харрана, и Набу-Ли из Хальпу. Первый предан твоему брату, второй — потому, что воюет вместе с ним в Табале. Большинство станут выжидать, кто из вас возьмет верх. Но особенно беспокоит меня Вавилония, которая поддерживает твоего брата.

— Отправь Аби-Раму к Зерибни. Они ведь породнились. Надо уговорить старика поехать в Вавилонию. Это его родина. К нему там прислушиваются. Мне достаточно молчаливого согласия вавилонян, что они на моей стороне. Если Аби-Рама почувствует, что Зерибни может переметнуться к нашим врагам, пусть возьмет Руцапу силой…

— У Ашшура сорок с лишним тысяч в Табале. Где нам взять такую армию?

— Время еще есть. И не забывай о наших союзниках: киммерийцах, урартах, скифах… Немедленно освободи Лигдамиду. Пусть поживет у тебя несколько дней. Как только он придет в себя от плена, отправишь под надежной охраной к отцу. С ним же передашь мое послание Теушпе. Лигдамиде скажешь, что Марганита похищена сторонниками Закуту и зверски убита. Это избавит нас от прежних обязательств и станет киммерийцам лишним поводом для мести… Отправь гонцов в Русахинили к Мар-Априму. Он уверял, что царь Руса и царь Ишпакай помогут мне войсками по первому требованию… Что с Мар-Зайей? Ты ничего не сказал о его судьбе. Убит? Схвачен?

— Увы, бежал. У меня нет сомнений, что Мар-Зайя причастен к похищению Марганиты. А раз так, он заодно с заговорщиками и Закуту.

— Подлая змея! Отправь по его следу лучших ищеек, я хочу знать, что он наказан за свое предательство. От принцессы Тиль-Гаримму избавься при первой же возможности.

Первым страшное известие в Табал отправил Набу-аххе-риб, едва толпа даровала ему свободу. Человека он взял надежного — старого конного разведчика из числа тех, что были под рукой у Бэл-эмурани. Безо всякой таблички передал, на словах:

«Син-аххе-риб убит твоим братом. Не мешкай».

Разведчик покинул Калху днем двадцать первого тебета. К ночи он загнал двух лошадей, после чего вынужден был остановиться на почтовом разъезде. Однако днем раньше Набу-шур-уцур разослал с голубями во все города требование перехватывать всех одиноких путников без разбору и проводить самое тщательное расследование, лишь бы не дать Закуту или кому-нибудь из ее сторонников предупредить Ашшур-аха-иддина о случившемся. Поэтому уже утром посланника Набу-аххе-риба схватила внутренняя стража Ассирии.

Закуту узнала о смерти царя двадцать второго тебета. Составила послание к сыну. Отобрала пятерых смельчаков, готовых пожертвовать жизнью, лишь бы исполнить волю своей царицы. Приказала наместнику предпринять вылазку, чтобы гонцы смогли покинуть Ашшур. Из осажденного города вырвались четверо. И хотя дороги они выбрали разные, все были схвачены людьми Набу-шур-уцура, не преодолев и половины пути.

Царица как знала. Утром двадцать четвертого тебета, наблюдая с башни за лагерем Ашшур-ахи-кара, расположившегося под стенами города, она спросила у наместника:

— С кем ты поддерживаешь связь через голубей?

— С Набу-дини-эпишей из Ниневии, с Зерибни из Руцапу.

— Отправь им обоим послание. Набу скажи: если он хочет спасти свою шкуру, то я рассчитываю на его помощь, пусть предупредит моего сына о смерти отца. Зерибни — чтобы связался с сыном, а сам затем немедленно отправлялся в Ниппур^[22]. Его там встретят как верного друга… Что делать дальше, он знает.

Ни один из посланных голубей не долетел до адресата: Набу-шур-уцур прислал в распоряжение Ашшур-ахи-кара десять ловчих с тренированными ястребами. Охота удалась на славу.

Между тем, тайна жила своей жизнью. Причудливой, осторожной, стремительной и многоликой… В Калху о смерти царя говорили шепотом все, от последнего раба до самого знатного сановника. В Арбелы этот слух принесли караванщики, хотя в него никто кроме наместника не поверил. В Ниневии мнения разделились. Кто-то горячо убеждал, что Арад-бел-ит взбунтовался против отца, убил его, а теперь боится сказать об этом народу. Кто-то говорил, что царь Син-аххе-риб на самом деле жив, а причиной всему — его желание под конец жизни уединиться в горах. Кто-то во всем обвинял Ашшур-аха-иддина, мол, надоело ему быть соправителем отца, вот он и решил убрать последнее препятствие со своего пути… Чуть позже появились рассказы очевидцев, которые якобы видели, как статуя бога Нинурты раздавила царя, и тогда страшный слух полетел быстрее ветра. Всего за пару дней он достиг города Хальпу на северо-западной окраине Ассирии, а уже затем местный караванщик, оказавшись в Адане, где на зиму устроился с армией Ашшур-аха-иддин, и взвесив все за и против, — коли вокруг никто даже не догадывается о переменах, — стал добиваться встречи с царем, которому теперь не надо было ни с кем делить трон. Через какие-то свои связи караванщику это удалось. Ашшур-аха-иддин принял его в числе многих во дворце наместника Аданы, в огромном тронном зале, там же находились туртан Гульят и начальник разведки Скур-бел-дан, еще несколько доверенных офицеров.

За два часа перед Ашшур-аха-иддином прошло больше двух десятков просителей, были и наместники небольших городов, и жречество, и старосты, и торговый люд. Кто-то хотел получить привилегии, кто-то просил защитить от мародеров, кто-то пришел исключительно ради того, чтобы оказаться поближе к соправителю великого Син-аххе-риба и таким образом показать свою преданность. Тот самый рассудительный караванщик относился к последним.

— Из Хальпу? — устало переспросил его Ашшур-аха-иддин и, отдавая дань вежливости, поинтересовался: — И давно ты покинул родной город?

— На четвертый день после смерти твоего отца, величайшего из всех правителей Ассирии, Син-аххе-риба, — поспешно ответил караванщик. — Да будут милостивы к нему все боги подземного царства…

Последними словами он поперхнулся. Взгляд Ашшур-аха-иддина внушил ему ужас.

— О чем ты бормочешь, шакал? — прошипел царь.

— О, мой господин!.. Прости, если я не по злой воле причинил тебе боль! Но в Хальпу об этом несчастье говорят уже который день…

В этом месте караванщик, конечно, солгал, зато потом приосанился и торжественно, словно он был глашатай, а не обыкновенный торговец, произнес то, ради чего решился на этот шаг:

— И отныне ты — единственный и полноправный владыка Ассирии!

Царь… все верно, по закону теперь единственный и полноправный владыка Ассирии… посмотрел на Скур-бел-дана и приглушенно спросил:

— И почему же тебе об этом ничего не известно? Почему я узнаю о смерти отца по воле случая? Я даю тебе трое суток, чтобы ты выяснил, что произошло в Ниневии, как умер мой отец и как повел себя Арад-бел-ит. Или лишишься головы. Этого торговца брось в темницу. Если все правда — умертви его, но без мук. Вероятно, он думает, будто осчастливил меня тем, что принес мне это тягостное известие. Если ложь — посади на кол…