Осень 683 г. до н. э. — лето 682 г. до н. э.
Урарту, Ордаклоу — Ассирия, Изалла
Свет лучины среди кромешного мрака — первое, что увидела Хава после растянувшегося на многие недели беспамятства. У нее пересохло во рту, знобило, к ногам и рукам как будто привязали свинцовые гири. Затем над изголовьем кровати вдруг возникло маленькое сморщенное старушечье лицо — словно комнату посетила сама смерть. А как иначе может выглядеть Эрешкигаль[1]?
— Очнулась? А я уж думала, хоронить тебя придется, — заговорила старуха. — Ну раз глаза открыла, значит, жить будешь долго. Тех, кто возвращается из царства мертвых, нескоро призывают назад.
— Пить, — шевельнулись губы Хавы.
— Это можно. Теперь можно, — ответила старуха, поднося ко рту своей подопечной миску с коричневым настоем.
Напиток был горьковатым и немного терпким на вкус. Хава сделала всего пару глотков и забылась снова.
…Кара, спасаясь от преследования Набу-шур-уцура, появилась в Ордаклоу за три месяца до штурма. Денег на дом не хватило, но изворотливый ум помог и в этот раз. Несколько дней она как губка впитывала городские слухи и сплетни, после чего наведалась к местному купцу и пообещала, что избавит его от немощи, если он даст целительнице крышу над головой да немного пропитания на каждый день. Когда выяснилось, что старуха не обманула, купец на радостях предложил ей даже больше: чистую светлую комнату в доме, расторопную рабыню в помощь и полное довольствие. Однако Кара решила обойтись малым и осталась жить в подвале, подальше от людских глаз. Во время штурма это спасло ей жизнь.
Хаву она нашла, когда рискнула выбраться наружу — набрать свежей воды. Нагая девушка явно была иноземкой, ее руки и ноги, хотя и покрытые ссадинами и царапинами, были нежны, как у младенца, и еще угадывался исходящий от ее волос аромат немыслимо дорогих благовоний. Остальное подсказала интуиция. Старуха перенесла еле живую девушку к себе. Стала выхаживать. После того ухода скифов Ордаклоу больше напоминал кладбище, чем город. Из пяти тысяч жителей уцелели всего сотня-две. Какая-то часть населения погибла при штурме, но большинство были угнаны в рабство.
— Кто ты? Чья дочь? — спросила Кара, когда Хава пришла в себя окончательно.
Принимая из рук старухи горячее питье, девушка смотрела на нее настороженно и прямого ответа не дала.
— Я родом из Ассирии. Поможешь мне добраться домой, и тебя озолотят.
Кара усмехнулась:
— Зачем старухе золото? От него одни беды. Да и в загробном мире оно бесполезно. Мне бы достаток да спокойную старость. А там, где у меня много врагов, спокойной старости не жди.
— У тебя много врагов? — расхохоталась в полный голос Хава.
— Вижу, ты совсем выздоровела.
Колдунья подошла к лестнице, ведущей наверх, поднялась на четыре ступеньки, а затем приподняла и сдвинула в сторону тонкую каменную плиту, прикрывавшую узкий вход в подвал. Снаружи светало. Хава хотела встать, но от свежего воздуха у нее закружилась голова.
— Ассирия, говоришь? — усмехнулась Кара. — Ты очень ослабла. А на носу зима. Перевалы утопают в снегу. Отправишься сейчас в путь — тебя любая хворь одолеет. Не доберешься ты до дому. Спи, ешь, поправляйся, а весной поглядим.
Зимой в городе поселился мор: люди пухли от голода, гибли от мороза либо от болезней. И только в подвале у Кары всегда было тепло и сытно.
Они оказались похожи. Никому не доверяли, не знали никаких запретов, всегда руководствовались лишь личной выгодой, обе обладали пытливым умом и могли кого угодно обвести вокруг пальца.
— Научи меня своей магии и целительству, — попросила как-то Хава.
— Это долгий путь, он может занять годы.
— Уверена, у нас найдется на это время, — отвечала девушка, намекая, что не намерена отпускать от себя старуху.
— Ну что ж, тогда первое, чему ты должна научиться, — это приготовить любое блюдо или снадобье так, чтобы никто не понял, что он ест или пьет…. Как думаешь, из чего я сварила сегодня суп?
Хава, обсасывая с косточки хорошо проваренное мясо, предположила, что это курица.
— Лягушка, которую я замариновала еще до наступления холодов, — невозмутимо сказала старшая подруга.
Девушку чуть не стошнило. Впрочем, это не помешало ей на следующий день есть суп с тем же аппетитом, что и прежде.
О том, что она принцесса, призналась только к весне.
— Я дочь наследного принца Ассирии Арад-бел-ита, внучка великого Син-аххе-риба, — подтвердила Хава то, о чем Кара давно догадывалась. — Неужели ты полагаешь, что я не смогу защитить тебя от врагов?
— С тех пор, как в твоем сердце поселилась ненависть к родному отцу… не уверена, что ты себя-то сможешь защитить.
Принцесса вспыхнула:
— Посмотри на мою руку! Посмотри на мою изуродованную руку! Думаешь, это можно простить?!
Весной они засобирались в дорогу. Хава хотела добраться до Эребуни, оттуда под охраной наместника — в Русахинили, а там вверить себя заботам мар-шипри-ша-шарри.
— Его зовут Мар-Зайя. Однажды он уже спас меня, не подведет и сейчас, — о том, что эту должность с осени занимал Мар-Априм, Хава не знала.
Однако Кара воспротивилась этому плану:
— Моя госпожа, за полгода многое могло измениться. Ты уверена, что не окажешься в опасности, когда объявишь о себе вдали от родины? Все давно похоронили тебя. Будет куда спокойней, если никто до самой Ассирии не узнает о том, кто ты на самом деле. Да и кому помешают две нищенки, странствующие по свету?
В солнечное утро первого дня месяца элул на двадцать третьем году правления Син-аххе-риба[2] Шаммурат, любимая и единственная жена Аби-Рамы, покинула дворец ради самого невинного удовольствия, которое только может доставить себе женщина ее положения: она отправилась на рынок, зная, что в Изаллу прибыл богатый караван из Урарту.
— Почему ты так поступаешь, дорогая? — каждый раз пытался отговорить ее от подобных вылазок муж. — В этом нет никакой необходимости: все лучшее, что могут привезти торговцы, окажется у нас не сегодня так завтра. А бродить по рынку среди разношерстной толпы, пусть и в сопровождении охраны, всегда небезопасно.
Но разве мужчина может понять нетерпение женщины, когда речь идет о драгоценностях, дорогих тканях или диковинных вещицах!
Покинув отчий дом, Шаммурат зажила в Изалле совсем по-другому. Как будто раньше томилась в клетке, а теперь вырвалась на свободу. Принцесса так и норовила при каждом удобном случае покинуть дворец. То поедет кататься за город — Аби-Рама подарил ей легкую и стремительную как ветер колесницу с парой гнедых кобылиц, то отправится в плавание по Тигру на лодке, построенной по ее просьбе и обошедшейся в приличные деньги, то уговорит мужа взять ее с собой на охоту. Но больше всего молодая женщина полюбила эти прогулки по рынку. Как же ей нравился трепет, который охватывал иного незадачливого купца, стоило тому узнать, с кем угораздило торговаться!
— Да как ты смеешь так задирать цену, мошенник! — обычно кричал начальник стражи. — Перед тобой жена наместника Изаллы!
— Мой дорогой Ашшур, не стоит так гневаться из-за пустяков, — снисходительно улыбалась Шаммурат. — Разве ты не видишь: этот человек впервые в нашем городе и многого просто не знает.
Приглянувшаяся вещица, что бы это ни было, в таких случаях всегда доставалась ей бесплатно.
В это утро Шаммурат остановилась около молодого жеребца вороной масти, выделявшегося среди прочих коней статью, горячим нравом и богатой попоной, наброшенной на могучий круп.
Принцесса долго рассматривала скакуна, с некоторой опаской потрепала его по холке и наконец произнесла:
— Я хочу знать, сколько он стоит.
— Моя госпожа, он вряд ли продается, — тихо подсказал начальник ее стражи.
— Почему?
— Думаю, его хозяин где-то поблизости и лишь оставил здесь коня, чтобы пройтись по рынку.
— Тогда найди этого человека и договорись о цене. Я хочу подарить прекрасного жеребца моему мужу.
Мысль сделать подарок Аби-Раме пришла в голову Шаммурат неслучайно. Накануне женщина вдруг поняла, что их счастливый брак может расстроиться. После двух лет замужества у нее по-прежнему не было детей, напомнила же об этом свекровь, решившая вдруг отужинать вместе с сыном и невесткой. В результате трапеза едва не закончилась ссорой. Слава богам, что Аби-Рама встал на сторону жены. И теперь она чувствовала себя обязанной отплатить ему чем-то особенным.
— Он не продается! — громко и грубо произнес кто-то за ее спиной.
— Все продается, а то, что нельзя купить, всегда можно забрать силой! — резко ответила Шаммурат.
Ее начальник охраны опешил, услышав, что госпожа гневается. Он всегда считал ее тихой овечкой, — да, немного избалованной, чуточку своенравной, но все-таки овечкой, — а тут такое перевоплощение! Впрочем, это замешательство быстро прошло и стражник уже посмотрел на хозяина жеребца, как на заклятого врага.
— Моя госпожа, позволь мне проучить этого наглеца.
Прежде чем кивнуть Ашшуру, Шаммурат решила посмотреть в глаза тому, кто осмелился ей перечить. Но обернувшись, она вдруг побледнела, пошатнулась и едва не упала. Стражник подхватил ее под руки, помог присесть — слуги немедленно нашли скамеечку.
— Моя госпожа, нам лучше вернуться.
Но Шаммурат продолжала смотреть куда-то за спину обидчику, позабыв и о нем, и о его жеребце. Минуту назад она увидела в толпе лицо Хавы. Но это было так невероятно, что просто не могло быть правдой.
— Да. Ты прав. Возвращаемся во дворец, — согласилась Шаммурат, снова с надеждой оглядываясь вокруг.
Она села в паланкин. И стала думать, что сходит с ума.
«А может, это все демоны… Проделки свекрови… Разве она не могла навести на меня порчу?..»
Ей стало страшно, сердце, казалось, вот-вот вырвется из груди.
«Дыши, дыши… Ты справишься, ты сильная»…
На самом деле она была очень слабой и знала об этом. А еще — трусихой.
«А что, если Хава явилась мне, чтобы предупредить об опасности?! Свекровь хочет меня отравить! — осенило женщину. — Это знак! Мне надо бежать! И немедленно! К отцу, в Ниневию! Аби-Рама не сможет защитить меня от своей матери».
Шаммурат приказала рабам остановиться, вышла из паланкина и так растерянно посмотрела на начальника стражи, что он снова спросил, как чувствует себя его госпожа.
— Не иди за мной. Я хочу побыть одна.
Стражник не подчинился:
— Тогда мне не сносить головы. Все, что я могу, — это оставить здесь стражу, но тебя я не брошу.
— Хорошо. Пусть так и будет, — согласилась его госпожа, тут же шагнув в людской поток, который с каждой минутой стал уносить ее все дальше и дальше от паланкина.
Удивленный Ашшур едва поспевал за ней.
А через минуту на пути Шаммурат возникла какая-то нищенка.
— Ты?! — вырвалось у жены наместника.
Это была все-таки Хава.
Сестры обнялись и расплакались.
— Ты жива! Слава богам, ты жива!!! — причитала Шаммурат.
Они уединились в паланкине, чтобы избежать любопытных взглядов. Ехать во дворец Хава не захотела.
— Ты сошла с ума? Как можно отказаться от возможности отдохнуть и привести себя в порядок, когда ты столько времени путешествовала как нищенка?
— И кто это меня сейчас упрекает в помешательстве? — рассмеялась Хава, припомнив Шаммурат панику, о которой несколько минут назад было поведано как о самом ужасном кошмаре.
— Это совсем другое. Я боюсь свою свекровь потому, что она занимается магией. А еще потому, что она меня ненавидит.
— С чего это между вами такая неприязнь возникла? Когда я в последний раз была в Изалле, ты ее хвалила.
Шаммурат тяжело вздохнула.
— У нас нет детей.
— А давай-ка я покажу тебя своей Каре.
— Это той колдунье, которой ты обязана жизнью?
— Она любую хворь одолеть может.
— И как же мы увидимся, если ты во дворец ехать не хочешь?
— А мы так поступим: ты дашь мне немного серебра, я сниму комнату на постоялом дворе, том, что за городскими стенами, и ближе к ночи приходите вдвоем. Хочу выяснить у твоего мужа, как обстоят дела в Ниневии...
— То есть его ты все-таки не боишься, — смекнула Шаммурат. — Тогда чего еще?
— Скажи, это правда, что дед при смерти? Как это случилось?
— Удар его хватил еще осенью, когда пришла эта страшная весть из Ордаклоу о тебе и Ашхен. И с тех пор лучше ему не стало.
— Теперь скажи, могу ли я чувствовать себя в безопасности, если на троне сейчас Ашшур-аха-иддин, а меня для всех давно нет в живых? Нет… Хочу тайно добраться до Ниневии. Там посмотрим. Да и не Аби-Раму я боюсь, а того, что среди его окружения окажутся лазутчики Закуту.
Тем же вечером Шаммурат рассказала мужу о Хаве и ее планах.
Аби-Рама воспринял ее чудесное спасение спокойно, рассудительно заметив, что осторожность в этом случае действительно лишней не будет. Согласился он и с тем, чтобы тайно навестить Хаву на постоялом дворе.
По-родственному обняв свояченицу, наместник тут же обратил внимание на Кару, которая стала о чем-то шептаться в углу с Шаммурат, и недовольно поинтересовался:
— А эта старуха зачем здесь?
— Она поможет вам обзавестись наследником, — улыбнулась принцесса. — Давай-ка оставим их наедине. Я хочу знать обо всем, что произошло в Ассирии в мое отсутствие.
К ночи пошел небольшой дождь, и, чтобы не мокнуть во дворе, Аби-Рама и Хава скрылись в таверне.
Хозяин, узнав наместника, заискивающе улыбался, принес вина — самого лучшего, по его словам, — жареного молодого барашка и свежих овощей. Впрочем, с куда большим аппетитом все это ела и пила молодая женщина, чем мужчина. Мужчина только говорил…
Падение Ордаклоу повлекло за собой череду страшных бед для Ассирии. Известие о трагической судьбе любимых внучек привело Син-аххе-риба в ярость. Он заревел как раненый зверь, вырвал из ножен меч и мгновенно расправился с гонцом. А затем рухнул сам, словно этот клинок пронзил сердца их обоих.
Царя хватил удар.
Четыре долгих месяца Син-аххе-риб лежал в своей постели, в полузабытьи не узнавая никого из окружающих и оставаясь беспомощным точно младенец. Весной слухи о состоянии властелина поползли по всей Ассирии. Тогда в Ниневию приехал Ашшур-аха-иддин, собрал всех министров, жрецов и самых влиятельных наместников, занял место на троне, рядом посадил мать. Ближе всех стоял Арад-бел-ит.
Ко всеобщему удивлению, Ашшур обошелся с братом очень ласково, говорил подчеркнуто уважительно, оставил все привилегии, хотя и отобрал тайную службу, выразив недовольство тем, как та справляется со своими обязанностями в Урарту и Киммерии. Начальником тайной службы назначил Скур-бел-дана, приехавшего вместе с принцем в столицу. Главой внутренней стражи Ассирии остался Набу-шур-уцур. После этого Ашшур-аха-иддин вернулся в Табал, где война давно приняла затяжной характер.
— Так что в столице сейчас всем заправляет Закуту, — подвел черту Аби-Рама.
— Значит, мне надо пробраться во дворец, минуя ее.
— Син-аххе-риб едва говорит. Давно не встает с постели… Он обречен.
— Поэтому я и хочу показать его Каре.
— Этой старухе?! Да что она может?! Царя лечил сам Набу-аххе-риб!
— А разве ему можно доверять? Или Закуту хочет, чтобы дед снова сел на трон?
Колдунья тем временем показалась в дверях таверны и жестом поманила наместника к себе.
— Ступай, — со смешком подтолкнула его Хава.
Вернувшись в комнату, Аби-Рама заметил: его жена оправляет одежду, и понял, что ей пришлось раздеваться. А Кара уже взялась за него:
— Жена говорит, ты нередко мочишься через силу? Скажи, такое уже было и раньше, когда ты жил с другими женами?
Он смутился:
— Было. А тут есть какая-то связь с тем, что у меня до сих пор нет наследника?
— Посмотреть мне тебя надо, тогда скажу точно…
Под утро, прощаясь с Хавой, супруги старались не смотреть в сторону Кары: было неловко осознавать, что старуха еще недавно видела их нагими, трогала самые сокровенные части их тела.
— Сестричка, думаешь, у нас получится? — не удержалась Шаммурат.
— Если Кара говорит, что ты понесешь, значит, понесешь. Главное — не забывай пить вместе с мужем снадобья, что вам дали.
Аби-Рама постарался перевести разговор в другое русло:
— Дорогая Хава, подумай еще раз, ты будешь в безопасности, если поедешь в Ниневию под моей охраной.
— Я знаю. Но сделай то, о чем я тебя прошу.
— Выясни, что стоит за этой вылазкой, — приказал Омид, когда кравчий Ардэшир рассказал ему, что наместник после позднего ужина отправился вместе с женой куда-то за город.
Ардэшир, который успел смириться с тем, как им помыкал лазутчик Ашшур-дур-пании, поспешно ответил:
— Не знаю, получится ли у меня. Аби-Рама взял с собой только трех телохранителей, а из них клещами слова не вытянешь.
— Пошли своих людей проверить дороги, пусть поспрашивают на постоялых дворах… Ищи, ищи!.. Думаю, произошло или происходит что-то важное.
— Все это как-то связано с Шаммурат. Она вернулась с рынка заплаканная, но явно счастливая, и вошла к наместнику, когда он принимал у себя торговцев из Аравии, и что-то нашептала ему на ухо, после чего он приказал всем выйти, даже мне. И потом весь день… мне показалось, что он был… не знаю… не взволнован, скорее, озадачен.
— Подождем до утра. Если твои люди вернутся ни с чем, поручим это Шарахилу.
Каждый раз, когда Омид называл это имя, Ардэшир вздрагивал, уж очень хорошо он помнил о своей роли в восхождении этого офицера. Именно Шарахил три года назад возглавил войско Изаллы после того, как его предшественник Джэхэн умер в страшных мучениях от неизвестной болезни.
Ночные поиски увенчались успехом. Люди Ардэшира скоро нашли постоялый двор, куда приезжал Аби-Рама. Непонятно было только — к кому, ведь речь шла лишь о двух нищенках. Но то, что наместник и его жена пробыли там всю ночь и хотели сохранить тайну, говорило о многом. Нищенки покинули постоялый двор, как только уехали высокие гости.
После этого повар Омид нашел на конюшне рабсака Шарахила.
Офицер — молодой, стройный, с явной примесью арабской крови — приветствовал повара легким поклоном и благожелательной улыбкой, отвел в сторону, с готовностью выслушал.
— Пошли конные разъезды в сторону Ниневии, — сказал Омид. — Тебе следует найти для этого удобный предлог. Ищи двух нищенок, которые встречались этой ночью с наместником на постоялом дворе. Одна из них — старуха. Другая — еще девчонка.
— Что мне с ними делать?
— Когда схватишь их, вези на постоялый двор, что по дороге на Ниневию. Хозяин должен их опознать, после этого от него тоже надо будет избавиться. Нищенок оставишь там же, постереги их до моего приезда.
Шарахил, не спрашивая позволения своего господина, тотчас отправил в сторону Ниневии три сотни конных воинов, снабдив их соответствующим приказом. Однако те вернулись через два дня с пустыми руками.
Все, что смог Омид, — это известить Ашшур-дур-панию о странной встрече наместника и его жены с нищенками.
Неделю спустя в Изалле неожиданно объявился Бальтазар в сопровождении сотни стражников. Приехал он под вечер, а уже на следующее утро заторопился в Ниневию.
Хозяин постоялого двора, прятавший все это время по приказу наместника у себя нищенок, вскоре доложил Аби-Раме: «Уехали. Передал из рук в руки». — «Молодец! — похвалил тот. — Узнаешь тех, кто расспрашивал тебя обо мне и о женщинах?» — «Да, мой господин».
Только Бальтазару колдунья и доверяла. Однако как ни пытался он тайно выехать из Ниневии, о поездке в Изаллу все-таки узнал Набу-шур-уцур. Через него — Арад-бел-ит. А он, пользуясь случаем, передал послание зятю.
«Дорогой Аби-Рама, да будут милосердны к тебе боги, даруют они тебе и твоей семье счастье и благополучие!
Поезжай к Зерибни. Поговори с ним. Его дружба с Закуту разладилась. Найди способ склонить его на нашу сторону. Он родом из Вавилона, а поддержка южан в нужный момент будет мне очень кстати.
Арад-бел-ит».
Когда два года назад Зерибни, вернувшись домой, обнаружил трупы стражников и кравчего, исчезновение постельничего и Саси, а также множественные доказательства оргии, которую устроили в его дворце, ярости наместника не было границ. О чем-то он знал, о чем-то — догадывался, но у него и в мыслях не было, что пагубные пристрастия Мардука в итоге приведут к подобному безумству. «Я с удовольствием сделал бы из тебя евнуха, уцелей ты в этой бойне», — подумал тогда Зерибни.
Что до Арицы, то здесь толика сожаления все же присутствовала. Не окажись этот юноша настолько впечатлителен — подумаешь, отымели парня, — для него было бы куда полезней дождаться своего хозяина, рассуждал тот.
Последовавшие за этим известия из Ниневии, что Арица убил Шумуна, заступившись за честь отца, и разыскивается внутренней стражей Ассирии, Зерибни воспринял даже с гордостью.
«Каков храбрец!»
Немудрено, что наместник дал самую лестную характеристику своему бывшему постельничему, когда спустя пару месяцев о нем вдруг стал расспрашивать Скур-бел-дан, лично отвечавший за подбор телохранителей для Ашшур-аха-иддина.
Зерибни потом долго гордился собой: «Какой же я все-таки исключительно добрый человек! Вот, еще одну судьбу устроил, а ведь мог бы сломать, достаточно было только слова…»
Между тем, «исключительно добрый человек» после всей этой истории стал на дух не переносить мужеложцев и, в отместку за причиненные неудобства, молоденьких поваров, которых так тщательно подбирал под свой вкус Мардук, оскопил и выгнал из дворца. Начальнику дворцовой стражи, допустившему убийства, Зерибни отрезал уши, приговаривая: «Все равно ты ничего не слышишь, зачем они тебе!». Сменил министра двора, глашатая, колесничего, конюшего, всю охрану во дворце и даже слуг помельче.
Вот чего Зерибни не ожидал, так это того, что в скором времени его самого и обвинят, разумеется, за глаза, в исчезновении Саси. Нашлись-таки люди, которые видели опального министра в Руцапу. Однако в расследовании никто заинтересован не был. Син-аххе-риб тяжело болел. Арад-бел-ит и Набу-шур-уцур по понятным причинам притворились глухими. Что до Закуту — случайно выяснилось: она сама подобные слухи и распускала, очевидно, желая отвести от себя всякие подозрения. Так что отношения между царицей и Зерибни разладились. После этого он оказался одним из немногих наместников, не приехавших в Ниневию присягнуть на верность Ашшур-аха-иддину, когда тот как соправитель отца взял на себя ответственность за судьбу государства. И все уже стали сомневаться, кого на самом деле Руцапу готов поддержать в борьбе за трон — старшего или младшего из братьев.
Пока не подросли сыновья Син-аххе-риба, Аби-Рама и Зерибни были добрыми соседями. Но слишком долго они строили один другому козни, не наведывались в гости, чтобы вот так сразу обо всем забыть и обняться, словно старые друзья. Для такого визита нужен был стоящий повод, и его своему господину подсказал Шарахил, командир гарнизона в Изалле. Как осенило:
— Зибу!
— О ком ты?
— О дочери твоего конюшего Мирзы.
— Ты о той девчушке, которую он, напившись, взял силой, когда в последний раз гостил у меня?
— Ну, отец ее шума поднимать не стал. Зерибни отсыпал ему столько золота, что папаша и снова подложил бы ее под старика.
— Так это когда было! Лет пять прошло... И что, она с тех пор так и не вышла замуж?
— Она была обещана Зерибни. И не возникни между вами неприязнь…
— Думаешь, клюнет? — засомневался наместник.
— Обязательно. Зная его вкусы…
В свое время царь Тукульти-апал-Эшарра III, прадед Син-аххе-риба, ради блага государства и для собственного спокойствия решил оскопить всех ассирийских наместников, дабы они не смогли пустить корни во вверенных им провинциях. Зерибни, в ту пору еще юноша, этой жестокой участи, по слухам, избежал. Почему — говорили разное. Кто-то уверял, будто он откупился, иные — что бесплоден от природы, но чаще рассказывали другую историю. Мол, когда Тукульти-апал-Эшарра приехал в Руцапу, чтобы исполнить свой замысел, и лично взял в руки бараньи ножницы, выяснилось, что мужское достоинство у наместника чуть ли не до колен, и царь, по-доброму позавидовав своему подданному, пожалел его из мужской солидарности.
Правда это или нет, никто не знал, но женщин Зерибни, за редким исключением, предпочитал всегда крупных, и чем выше, тем лучше. Зибу, двадцати лет от роду, вполне подходила: на голову выше самого рослого стражника, весом — как трое мужчин, с талией в обхвате в четыре локтя, ноги — две колонны. Но при этом все пропорции у нее были более-менее соблюдены, а вполне милое личико называли даже красивым.
— Зибу… — задумчиво повторил Аби-Рама. — Моя мать говорила, что Мирза приходится нам дальним родственником… И если это правда… То почему бы не помочь его дочери устроить свою судьбу… Обещал — пусть женится.
— Это будет благородно, — ухмыльнувшись, поддакнул Шарахил.
Мать Аби-Рамы немедленно отправилась к родителям девушки обговорить сватовство. Те тут же согласились. И уже на следующий день из Изаллы в Руцапу направился караван во главе с самим наместником.
Чтобы произвести должное впечатление, Аби-Рама взял с собой тысячу пехотинцев, сотню конных воинов и три десятка боевых колесниц. Сотня одногорбых верблюдов, столько же мулов, полсотни тяжелых повозок везли все, что могло понадобиться наместнику и его семье в этом путешествии. Дабы избавить от тягот пути мать, любимую жену Шаммурат и будущую невесту, каждую из женщин наместник приказал везти в отдельном паланкине, и один из них значительно отличался от двух других размерами.
Слухи, разумеется, опережали пышную процессию. Руцапу был заранее украшен цветами, вдоль дороги развесили гирлянды, стража оделась в новые доспехи. Зерибни со светящимися глазами, широко улыбаясь, в прекрасном настроении выехал встречать гостей далеко за городские ворота. Старик в предвкушении подарка исходил слюной, и куда делась его обычная степенность! Обнявшись с Аби-Рамой, Зерибни не удержался от вопроса:
— И где же она?
— Вон в том паланкине, — шепнул гость, показывая глазами в нужном направлении.
Зерибни чинно поприветствовал мать Аби-Рамы, годившуюся ему в дочери, сердечно — Шаммурат, приличия ради справился о ее отце, достойнейшем Арад-бел-ите, и, добравшись до паланкина Зибу, нырнул головой за матерчатые своды, а когда вновь показался на белый свет, был красным как мак.
— Ну же! — вскричал он. — Едем во дворец! Будем пировать! Давно у меня не было таких желанных гостей!
«Похоть творит с людьми чудеса», — подумал Аби-Рама.
К согласию пришли быстро. Свадьбу не откладывали, решили сыграть через несколько дней. Руцапу все это время жил в предвкушении праздника. В городе прибавилось народу: все ждали обильных угощений и веселых развлечений. И Зерибни, конечно, не мог обмануть ожиданий горожан — сотни повозок везли овощи и фрукты, под нож пустили несколько отар овец, стадо коров в сотню голов и бесчисленное множество самой разной птицы, распечатали все подвалы, где хранилось вино, пиво варили с утра до вечера…
Зерибни все эти дни летал как будто на крыльях, словно и не было у него за плечами восьми десятков лет. И больше всего боялся: вдруг в последний момент что-то пойдет не так и все сорвется!
Однако желанный день настал. Свадьбу сыграли. И празднество удалось на славу.
И не было в городе человека, которого оно обошло бы стороной.
Ну разве что кто-то ушел с пира пораньше, дабы решить неотложные дела. Как, например, Шарахил. Покинув дворец, он слился с ликующей пьяной толпой и так, без риска быть узнанным, добрался до квартала кузнецов. Здесь нашел добротный двухэтажный дом, на воротах которого был прибит штандарт Зерибни, означавший, что это оружейник самого наместника, и юркнул в приоткрытую калитку. Вышел оттуда лишь час спустя. Оглянулся по сторонам, скрылся в ближайшем проулке.
Однако на этот раз за ним следили. В тени старого платана с раскидистой кроной стояли двое.
— Проводи его, — тихо произнес молодой голос. — Узнай, кто он и куда направляется.
— Все сделаю, мой господин, — ответил голос постарше.
После этого они разделились.
Один отправился за Шарахилом; второй (теперь, когда он вышел на свет, его можно было разглядеть — это оказался молодой статный мужчина в богатой одежде) вошел в дом оружейника.
В сенях путь незваному гостю преградил высокий худощавый раб.
— Хозяин уже спит! — дерзко заявил он.
И тут же охнул, стал медленно опускаться на колени. Из вспоротого живота на пол выползали кишки.
Незнакомец перешагнул через умирающего и громко свистнул.
— Хершид! Ты где? Покажись! А то ведь мне придется перерезать всех твоих слуг!
Хозяин дома — сгорбленный старик с вытекшим правым глазом — после этих слов возник на пороге почти сразу; сложил на груди руки, неприязненно посмотрел на гостя.
— Что тебе надо, Карр? И по какому праву ты врываешься в мой дом, убиваешь моих рабов?! — голос у кузнеца был сиплый и злой.
— Ты спрашиваешь, что мне надо, Хершид? — неторопливо приближаясь к нему, спросил Карр. — Мне надо, чтобы ты был со мной честен. К чему тебе столько золота? Или ты собираешься взять его с собой в царство мертвых?
— О чем ты говоришь? — скривился Хершид. — О каком золоте?
— А разве этот чужак платит не золотом за твои глаза и уши?
— Ты пьян! Я зарабатываю вот этими руками, — показал свои натруженные мозолистые руки оружейник, казалось, он вот-вот набросится на гостя. — Завтра же пожалуюсь на тебя Зерибни!
Но время разговоров закончилось. Карр ударил с носка в живот. Хершид упал, первое же проклятие, сорвавшееся с его губ, рикошетом выбило ему несколько зубов. Затем удары посыпались один за другим, пока старик не захрипел и не попросил пощады.
— Ты думаешь, я не знаю о твоих делишках с людьми из Изаллы?! — склонившись над ним, брызгая слюной, кричал ему в лицо Карр. — Не знаю, как ты рассказываешь обо всем, что делается в Руцапу?!.. Кто к тебе приходил?! Говори!
— Это… Это Шарахил… Командир Аби-Рамы, — сплевывая кровь, сказал Хершид.
— Что он хотел?
— Расспрашивал о тебе... О твоих людях... Я сказал, что после того случая с Арицей наместник нанял для личной охраны две сотни мидийцев… чтобы быть уверенным, что среди них нет предателя. Для этого сносился с царем Деиоком… Что ты у них старший, сказал, как тебя зовут…
— Что еще? — уже спокойнее спросил Карр. — Что он хотел?
— Узнать о тебе. А еще — подружиться с начальником городской стражи…
— Обо мне?.. Скажешь, любит женщин и вино. Ни с кем особо не разговаривает. Хватит с него… Начальника стражи навести, выпей с ним вина. Вы с ним почти ровесники. Поладите. И в следующий раз, как только появится этот Шарахил, не забудь известить меня…
Карр вышел из дома оружейника довольный собой. И подумал, что Омри, с которого он во всем брал пример, старший товарищ, отправивший его в Руцапу, непременно похвалил бы своего лазутчика за смекалку.