Турция старая и новая

ОРДУ

«Орду» по-турецки значит «армия». Для Турции это понятие весьма весомо. В настоящее время армия страны является наиболее мощной на всем Ближнем Востоке и насчитывает более полумиллиона человек. Более того, по определению немецкого военного специалиста фон Кильмансегга, турецкая армия, которая состоит ив 14 дивизий, 8 бригад и 4 учебных дивизий, является самой мощной сухопутной армией во всей Европе.

Турецкая Республика пересмотрела свое отношение ко многим институтам, но к армии оно осталось прежним. Ведь и в Османской империи критерием могущества было войско: оно завоевывало новые территории, пополняло казну новыми трофеями, в армии государство черпало свою силу. Поэтому нет ничего удивительного в том, что и сегодня турки относятся к военному мундиру с уважением и симпатией, что всегда полно зевак около резиденции президента во время смены караула, когда отборные гвардейские части в парадной форме движутся торжественным маршем, словно один человек, нога к ноге, рука к руке. До сих пор каждая более или менее официальная годовщина, не говоря уж о военных парадах, открывается, как правило, под звуки янычарского марша частями, одетыми в парадную форму султанских войск.

Янычары… Когда их видишь сегодня на парадах — в (пестрых шелковых одеждах с белыми тюрбанами на голове, играющими старинные турецкие мелодии на примитивных деревянных духовых инструментах, они напоминают персонажи из оперетты. А было время, когда янычары исполняли далеко не опереточную роль: они были самыми ярыми и самыми жестокими защитниками могущества Османской империи. Эта уникальная в своем роде военная формация восходит к началу XIV века. Янычарское войско набиралось из детей нетурецких, христианских национальностей, которые воспитывались при султанском дворе фанатичными защитниками ислама. Каждые три года христианские провинции обязаны были платить своеобразную дань в виде мальчиков, число которых достигало временами более десятка тысяч. Наиболее способных из них с детства готовили к службе при султанском дворе, и, вырастая, они делали карьеру, а случалось, даже занимали должность великого везира. Остальные шли в янычарский корпус, где господствовала суровая дисциплина. Янычары были тесно связаны с мусульманской сектой «бекташи»; они образовывали нечто вроде рыцарского братства, которое обрекало их на безбрачие. Янычары воспитывались в духе религиозного фанатизма, призывов к «священной войне» против гяуров (неверных). Только так представители христианских народностей Балканского полуострова могли попасть в политическую и военную элиту империи. Османское государство, которое славилось насилием и жестокостью по отношению к угнетенным народам, не знало расовой дискриминации в современном понимании этого слова. Турецкий, или османский, язык и навязанное с детства исповедание ислама — вот что было ключом к получению высоких должностей.

С самого начала янычары в силу своего фанатизма, военной подготовки и дисциплины, естественно, стали решающей силой османской армии. Благодаря им османы одерживали свои самые большие победы, в числе которых было и завоевание Константинополя. Однако в XVII и особенно в XVIII веке янычары, численность которых доходила до ста тысяч человек, стали особой кастой: они щедро награждались и часто диктовали свою волю при низложении старого и возведении на трон нового султана. Позднее, когда им было разрешено вступать в брак и заниматься ремесленничеством, стала слабеть дисциплина и военная сила янычарского корпуса. Появилась коррупция и равнодушие к государственным делам. Постепенно янычары превратились в наследственную касту, которая на время военных действий пополнялась кавалерией, формировавшейся в провинциях султанскими вассалами и не всегда лояльной к султанской власти. Расходы на содержание янычарского корпуса постоянно росли, а военные успехи становились все незначительнее. В 1826 году султан Махмуд II распустил корпус янычар. Тех, кто этому сопротивлялся, он повелел убить, а их бараки сровнять с землей.

С тех пор: в стране был введен рекрутский набор. В период так называемого танзимата (1839–1856)[7] все граждане империи должны были проходить военную службу независимо от вероисповедания, а затем в течение семи лет считались в резерве. Однако на практике все обстояло иначе. Большинство населения Османской империи в середине XIX века составляли мусульмане, в первую очередь арабы, ню лишь одна треть говорила по-турецки. Что могло заменить традиционный призыв к священной войне? Каким образом различные группы многонациональной империи можно было собрать в единую армию’ Понятий «отчизна», «родина» в национальном смысле не существовало, самое большое, на что можно было рассчитывать, — это лояльное отношение к государству. Практика сложилась так, что не-мусульмане платили специальный налог за освобождение от военной службы.

С конца XVIII века стали создаваться специальные офицерские школы, в которых молодые мусульмане со всей империи получали общее и специальное образование. Эти школы, которые готовили высших офицеров, стали за короткое время рассадником новых политических течений.

Первое тайное общество, которое поставило своей целью борьбу против деспотизма султана Абдул Хамида II, было создано в 1889 году группой курсантов военно-медицинского училища. Правда, султанская тайная полиция разгромила это общество, а молодых кадетов, из голов которых не удалось выбить приверженность к прогрессивным идеям, выслала в Ливийскую пустыню. Многие из них присоединились в эмиграции к движению «новых османов». На переломе столетия недовольство молодых офицеров в военных школах опять усилилось; они отчетливо видели бедность империи и несовершенство ее армии. В 1906 году группа офицеров и гражданских лиц создала в Салониках и Дамаске тайные общества, которые объединились с младотурецким движением в Европе и основали Общество прогресса и единения. Младотурки вынудили султана Абдул Хамида объявить о восстановлении конституции 1876 года и созыве меджлиса, большинство которого должны были составить они сами'. Политический переворот 1908 года в Турции был первым в истории страны переворотом, в котором большую роль сыграли военные. Правда, спустя десять лет после начала их правления стало ясно, что младотурки вовсе не оправдали надежд, которые на них возлагал народ… Накануне первой мировой войны младотурки пригласили в Турцию Немецкую военную миссию во главе с генералом Лиманом фон Сандерсом для реорганизации турецкой армии. Здесь нелишне вспомнить, что в свое время султаны тоже обращались к немцам, когда речь заходила о модернизации армии. Еще Махмуд II, который распустил янычарский корпус, пригласил в Турцию Гельмута фон Мольтке, будущего шефа прусского генерального штаба. В конце XIX века немецкий генерал фон дер Гольц служил в качестве генерального инспектора турецких военных школ. Об этом надо помнить еще и потому, что от этого родились прогерманские настроения в турецком обществе, и в первую очередь среди самих офицеров старшего поколения, которые к тому же еще и учились у немцев.

В годы первой мировой войны, в которой младотурецкое правительство выступило на стороне Германии, немецкая военная миссия в Турции стала еще многочисленней. Лиман фон Сандерс занимал тогда руководящее положение в турецкой армии. Целых две армии и ряд меньших соединений были отданы под безраздельное командование немецким генералам, при которых турки выполняли функции начальников штабов. Ко времени перемирия 1918 года немецкая военная миссия в Турции насчитывала 646 офицеров и 6686 рядовых членов.

Десятилетнее правление младотурок (1908–1918) было в XX веке первым примером вовлечения кадровых военных в политику. Но любопытно, что в отличие от янычар, которые стояли на защите самых консервативных привилегий, младотурки были поборниками модернизации и прогресса. Вторым таким примером была национальная революция во главе с Кемалем Ататюрком. И наконец, третий пример — переворот 27 мая 1960 года.

Чтобы правильно понять характер этого переворота, надо представить себе особую, исторически обусловленную роль офицерского корпуса в Турции. По своему составу он является народным и менее избранным по сравнению с другими странами Ближнего Востока, не говоря уж о Латинской Америке. Турецкие офицеры принимали широкое участие в освободительной войне 1918–1923 годов, приобретя опыт, которого не имеет ни одна ближневосточная армия. Мустафа Кемаль, считая армию главной опорой в проведении реформ, призывал в офицерские школы неимущих молодых людей, главным образом крестьянских сыновей, обеспечивал их жильем, питанием и денежным пособием. И в настоящее время в отличие от других стран Ближнего Востока офицеры в Турции происходят из народа, главным образом из средних слоев; они в детстве познали бедность и не нажили состояния в армии. Жалованье они получают невысокое даже по турецким масштабам. Это касается в первую очередь пехотных войск, составляющих ядро турецкой армии. Офицеры военно-воздушных и военно-морских сил имеют более высокие оклады, поскольку от них требуется более высокая квалификация; они-то принадлежат часто к зажиточным семьям и не так прочно связаны с народом.

Служба в армии и приобретение офицерского звания — это в Турции почти единственная возможность добиться успеха в общественной жизни и, кроме того, это путь для получения общего образования и соприкосновения с современной цивилизацией. Для сыновей анатолийского крестьянина, который по сей день пашет землю сохой, призыв в армию означает первый контакт с внешним миром. Мне рассказывали, что зачастую новобранец не может назвать даже собственной фамилии, ему только известно, что он Ахмед сын Мемеда, и только на призывном пункте он впервые узнает фамилию. Срок военной службы в Турции равняется сейчас полутора годам, однако даже этот непродолжительный срок предоставляет новобранцам, из которых около половины обычно неграмотны, большие возможности для поднятия своего общего уровня. Армия в Турции — это настоящая школа для народа. Неграмотных солдат посылают сначала в специальные учебные центры, где в течение двух месяцев их учат писать и читать. Потом их направляют в учебную дивизию, где они наравне с военными дисциплинами получают минимум общеобразовательных знаний и практических навыков (их учат строительному делу, ирригационному и пр.), а также технические знания. Если реформы Махмуда II сделали возможным приобщение офицерского корпуса к западной науке, то теперешняя программа всеобщего обучения позволяет рядовым солдатам познакомиться с современной техникой, вернее, с наисовременнейшей, так как американцы не жалели средств на техническое оснащение самой мощной ближневосточной армии. Более чем полумиллионная армия Турции является, по существу, единственной массовой организацией в стране, а численность офицеров, как и количество офицерских школ, пропорционально ее общей численности. После вступления Турции в НАТО многие офицеры проходят дополнительное обучение за границей, главным образом в США, а какая-то часть офицеров ездит туда в составе специальных военных миссий. «Побочным продуктом» пребывания турецких офицеров в Соединенных Штатах, которого американцы наверняка не могли предвидеть, был рост антиамериканских и радикальных настроений среди молодых офицеров; они воочию убедились в том, какая пропасть лежит между ними и офицерами других стран НАТО; но прежде всего они отчетливо ощутили разницу между жизненным уровнем высокоразвитых капиталистических стран и своей страны и поняли, что Турции, по существу, отведена роль полуколонии богатого американского дядюшки. Парадокс этого явления заключается в том, что именно участие Турции в НАТО стало для многих турецких офицеров отправной точкой для размышлений над неравноправным положением Турции в этом союзе.

Они поняли также, что для такого государства, как Турция, известный экономический прогресс, а также приобретение минимума самостоятельности невозможны без планирования и вмешательства государства, хотя бы в той степени, как это делается в Египте или Индии, тем более, что этому учил когда-то и Ататюрк. Мендерес же свернул с намеченного Кемалем пути. Не мог не уязвить их национальной гордости — а эта черта у турок развита сильно — и тот факт, что американские военные ведут себя в Турции как в своей вотчине и не отвечают перед турецкими судами за свои преступления, а высшие турецкие офицеры не имеют права доступа на территорию американских баз в собственной стране.

Все это, вместе взятое, склонило наиболее мыслящих турецких офицеров к деятельности во имя рожденного кемалистским духом стремления к «социальной справедливости». Так возникло в турецкой армии тайное движение, которое, объединившись со студенческим, принесло свои плоды в мае 1960 года.

Разумеется, движение среди офицеров с самого момента зарождения было далеко не однородным. В состав хунты из тридцати семи человек (Комитет национального единства), которая свергла режим Мендереса, входили наряду с младшими офицерами, придерживающимися более радикальных взглядов, и высшие — вплоть до генерала. (Председателем Комитета национального единства был генерал Гюрсель, будущий президент Республики.) Главную роль в этом движении сыграли именно высшие офицеры, люди консервативные, не расположенные к реформам и каким-либо радикальным переменам во внешней политике. В одной из первых же своих деклараций Комитет национального единства провозгласил поэтому верность обязательствам, взятым на себя Турцией по отношению к НАТО и СЕНТО. Расхождения во взглядах в самой хунте дали о себе знать вскоре после прихода ее к власти. Комментируя положение в Турции после переворота, известный турецкий публицист Надир Нади приводил слова одного из высших офицеров, членов хунты, который оказал, что если военные точно знали, что они будут делать 27 мая, то, к сожалению, не знали, что им делать на следующий день.

Первым мероприятием Комитета был роспуск меджлиса, объявление вне закона Демократической партии и арест ее руководителей, а также торжественное обещание восстановить конституционные свободы, провести новые выборы и передать управление страной в руки гражданских лиц. Новая власть с первых дней сосредоточила свое внимание главным образом на борьбе с предшествующей правящей группой и не предпринимала никаких реальных шагов, чтобы улучшить тяжелое экономическое положение страны, за исключением, кажется, того, что офицеры КНЕ отдали свои золотые кольца в государственную казну… Я сама знала нескольких офицеров, ставших позднее сенаторами, которые в доказательство своей верности идеям 27 мая показывали мне жестяные кольца на руках.

Широко разрекламированная акция по контролю над счетами в сейфах вскоре была забыта так же, как были забыты обязательства сделать так называемые «заявления об имуществе», которые все равно не имели бы существенного экономического значения. Однако среди значительной части буржуазии это создало атмосферу подозрительности относительно новой власти, что, в свою очередь, повлекло за собой снижение экономической активности и замораживание частных инвестиций. Приостановление же пусть и хаотичных и бесплановых капиталовложений, которые делал в свое время Мендерес, привело к росту безработицы и дальнейшему углублению экономических трудностей. Вместе с тем те слои общества, которые с самого начала определили свое недоброжелательное отношение к новому правлению, считая его возмездием «порода» по отношению к «деревне» (а крестьяне в Турции составляют три четверти населения), из-за боязни возврата к кемалистскому лаициэму, возможного введения налогов на землю и снижения цен на сельскохозяйственную продукцию начали попридерживать продажу хлеба государству. Последовавший за этим ввоз хлеба из-за границы, в первую очередь из США, еще более обременил и без того отрицательный внешнеторговый баланс Турции и поставил ее в еще большую зависимость от экономической помощи Запада.

Экономические трудности повлекли за собой дальнейший разлад среди членов Комитета национального единства. Четырнадцать молодых офицеров, сторонников правления «сильной руки» (им приписывают увольнение из армии нескольких тысяч офицеров, служивших при Мендересе, а также увольнение ста сорока семи научных работников), были выведены из хунты и высланы на службу за границу в ранге советников. Наиболее заметной фигурой среди этих офицеров был полковник Тюркеш, известный своей социальной демагогией и, кроме того, крайней националистической, пантюркистской и полуфашистской программой.

После того как было сломлено сопротивление «четырнадцати», началась подготовка к передаче правления в руки гражданских лиц. Ровно через год после переворота учредительное собрание утвердило проект новой конституции, одной из наиболее прогрессивных в истории Турции. В июле этот проект был утвержден всенародным референдумом, результаты которого уже тогда выявили предпосылки упадка новой власти (против конституции высказались 38 процентов голосовавших). Против проекта выступили главным образом крестьяне, поскольку они вообще не знали, о чем шла речь; для них таинственное существо под названием «референдум» было чем-то вроде гяура, который должен помочь военным закрыть мечети.

Чтобы укрепить свою власть, военные руководители не окупились на различные административные меры. В стране было введено чрезвычайное положение, запрещены критика статей конституции и деятельности Комитета, а также обсуждение приговоров, вынесенных на Яссыада.

Кстати, этот процесс тоже не принес популярности военной хунте. 592 члена бывшей правящей партии были арестованы сразу же после переворота. Однако суд над ними начался только в октябре и к этому времени противники нового порядка в стране сумели создать общественное мнение против организаторов суда. Процесс на Яссыада был открытым, на нем присутствовало много местных и иностранных журналистов, и оттуда ежедневно велись радиопередачи. Подсудимые обвинялись в серьезных преступлениях: нарушении конституции, махинациях при выборах, коррупции, убийстве политических противников.

Процесс был проведен, на мой взгляд, довольно неумело. Так, например, и не удалось выяснить в достаточно убедительной форме суть преступлений мендересовцев. А среди этих преступлений были и такие потрясающие, как убийство участников студенческих демонстраций, изуродованные тела которых были потом найдены в… холодильниках, как кровавые эксцессы против греков, инспирированные в Стамбуле осенью 1955 года. Вызывало недоумение то обстоятельство, что суд начался слушанием так называемого дела о собаке: бывший президент Джеляль Баяр обвинялся в том, что продал измирскому зоопарку за большие деньги собаку, которую получил в подарок от афганского короля. Видимо, не без умысла был выбран для начала этот ничтожный случай. Ведь для темного анатолийского крестьянина такого рода обвинение было намного понятнее, чем абстрактное обвинение в «нарушении конституции». Впрочем, и «дело о собаке», и прочие злоупотребления властей мало заинтересовали широкие массы, которые давно приучены к тому, что любая власть — на то и власть, чтобы заниматься злоупотреблениями… Думается, не случайно, обвинительное заключение было буквально нашпиговано дешевыми сенсациями, вроде случая с ребенком известной певицы Айхан Айдан (отцом ребенка был Мендерес), который умер при таинственных обстоятельствах сразу же после рождения. Или дело о пятистах долларах, которые министру Коралтану разрешили потратить на покупку в Германии лекарства для больной жены и которые он истратил на молодую красивую медицинскую сестру, обслуживавшую не столько его жену, сколько его самого. Словом, такого рода пикантных подробностей было немало. Судебное разбирательство выявило, как процветала коррупция: ни Мендерес, ни его министры не делали разницы между государственной казной и собственным карманом. Мендерес, например, за десять лет управления страной растратил на собственные нужды, на нужды своей жены, сыновей и любовниц, а также на уплату карточных долгов почти двадцать четыре миллиона турецких лир. Кроме того, он пополнял свое личное состояние, занимаясь нелегальными торговыми операциями. А министр финансов продал земли своей жены торговому банку за полмиллиона турецких лир.

Почти через год, в сентябре 1961 года, был оглашен приговор: 133 обвиняемых были оправданы, 402 приговорены к тюремному заключению на срок от двух до двадцати лет, 11 большинством голосов приговорены к смертной казни, которую Комитет национального единства сразу же заменил для семи из них пожизненным тюремным заключением. Четыре смертных приговора были вынесены единогласно. В силу каких-то странных подсчетов, Мендерес был приговорен к смертной казни восьмикратно за восемь разных дел, а президент Баяр — трехкратно, но для последнего, принимая во внимание его преклонный возраст, смерть была заменена пожизненным заключением. К смерти были также приговорены министр иностранных дел Зорлу и министр финансов Полаткан. Исполнение этих приговоров было встречено общественностью с явным неодобрением, тем более что обстоятельства, при которых был приведен в исполнение приговор в отношении бывшего премьера, не отличались, мягко говоря, гуманностью. Дело в том, что турецкий уголовный кодекс запрещает вешать человека, если он не может сам дойти до виселицы, а Мендерес, как рассказывали, накануне казни принял большую дозу снотворного, пытаясь покончить жизнь самоубийством. Чтобы спасти его для виселицы, призвали на помощь лучших врачей… Повесили также Зорлу и Поласкана.

Оглашение приговора явилось сигналом к началу избирательной кампании в октябре 1961 года. Казнь Мендереса и двух его министров лишь укрепила за ними ореол мучеников и обернулась как против хунты, так и против Народно-республиканской партии, которая, правда, в перевороте участия не принимала, но как главная оппозиционная партия с ним отождествлялась. Результаты выборов отразили недовольство и разочарование в новой власти. Народно-республиканская партия получила на выборах 36,7 процента голосов, то есть меньше, чем. Партия справедливости и Партия новой Турции вместе взятые, и меньше, чем на выборах в 1957 году, когда она собрала 39 процентов голосов. Правда, благодаря системе пропорциональных выборов она сохранила относительное большинство в национальной палате, но оставалась в меньшинстве в сенате. Впервые в истории Турецкой Республики было создано коалиционное правительство. Коалиция Народно-республиканской партии и Партии справедливости во главе с Иненю была делом рук все тех же военных, которые вовсе не собирались отдавать власть в руки наследников только что казненного Мендереса и потому грубо, чуть ли не под дулами пистолетов, принудили партийных боссов прийти к соглашению.

После этого военные отошли в тень. Глава Комитета национального единства Гюрсель стал президентом республики, а двадцать один член Комитета, в соответствии с конституцией — пожизненными сенаторами. Однако политическая борьба не утихла, потому что и новый кабинет не сумел разрешить ни одной проблемы и не провел ни одной реформы, которая могла бы обеспечить стране политическую стабилизацию и заложить основы экономического развития. Напряжение нарастало. Турция впервые столкнулась тогда с невиданными до тех пор классовыми битвами. И опять на сложившееся положение, как чувствительный сейсмограф, среагировал офицерский корпус. 22 февраля 1962 пода слушатели анкарской пехотной школы вместе с офицерами анкарского гарнизона предприняли неудачную попытку переворота, «чтобы предупредить правительство и парламент», как свидетельствовал позднее руководитель переворота полковник Талат Айдемир. Растущее недовольство в стране использовали и мендересовские сторонники, выступив с требованием амнистии для осужденных. Как утверждали некоторые деятели оппозиции, попытка переворота была на руку Иненю, который хотел таким образом доказать, что армия активно противостоит амнистии. Правительству Иненю предъявили вотум недоверия, и он тогда подал в отставку, но только затем, чтобы через некоторое время, снова с благословения армии, сформировать новый кабинет, но уже в другом составе, на этот раз с представителями малых партий — Крестьянской партии и Партии новой Турции. Партия справедливости оказалась в оппозиции, что давало ей возможность выступать с еще более острыми нападками на правительство в вопросе об амнистии. Ответом на это была новая волна выступлений молодых офицеров и студенчества в Анкаре и Стамбуле осенью 1962 года, поддержанная значительной частью прессы и интеллигенцией. Демонстранты громили помещения Партии справедливости и редакции газет, ее поддерживавших. Интересно, что Иненю отмежевался от этих выступлений, напуганный их радикализмом. Но в скором времени кабинет разработал проект решения об амнистии, против которого, однако, выступила Партия справедливости, считая его недостаточно разработанным.

В конце марта 1963 года ввиду плохого здоровья на свободу был выпущен Джеляль Баяр. По дороге из Кайсери в Анкару его белый автомобиль стал красным от крови животных, которых по турецкому обычаю приносили в жертву в его честь. Очередная уступка мендересовцам вызвала новую волну широких выступлений протеста среди офицеров и студентов. Но на этот раз она не остановила «справедливых». Тем более что в борьбе с растущим движением рабочего класса и с усилением прогрессивных высказываний правые элементы Народно-республиканской партии и армии выступили единым фронтом. Президент Гюрсель возглавил так называемую парламентскую комиссию по борьбе с коммунизмом, в которую вошли представители всех партий.

Такая обстановка, однако, лишь усиливала брожение среди офицерских кадров. Они не могли мириться с поблажками в отношении тех, против кого был совершен государственный переворот 27 мая. Они с недовольством смотрели, что обещание провести реформы, в первую очередь аграрную, так и осталось на бумаге. Накануне третьей годовщины со дня переворота, 22 мая 1963 года, группа молодых офицеров при поддержке анкарской военной школы и во главе все с тем же полковником Айдеммром вновь предприняла попытку государственного переворота. Видимо, не случайно они выступили почти сразу же после первой, вероятно, в истории Турецкой Республики массовой демонстрации Крестьян, требовавших проведения аграрной реформы, которая состоялась в Адане, в самом богатом сельскохозяйственном районе страны. Протест молодых офицеров — крестьянских сыновей, одетых в военную форму, — был до известной степени выражением солидарности с демонстрацией отцов. Повстанцам удалось на два часа занять анкарскую радиостанцию. В своем первом заявлении они провозгласили роспуск Национального собрания и политических партий и обвинили правительство Иненю в измене принципам Ататюрка и в неспособности разрешить давно назревшие проблемы. Но и этот путч был подавлен. Семь человек из его участников были убиты, 31 — ранен. Многие офицеры были арестованы. Закрытый процесс продолжался несколько месяцев. Айдемир и шесть его ближайших соратников были приговорены к смертной казни, 29 человек — к пожизненному заключению, а несколько десятков человек — к длительному тюремному заключению на срок до пятнадцати лет. На полгода в стране было объявлено чрезвычайное положение.

Подавление офицерского бунта не означало, однако, ликвидации в стране политического кризиса. Муниципальные выборы в ноябре 1963 года показали, что политический барометр в Турции резко отклонился вправо… Партия справедливости получила голосов больше, чем все правительственные и оппозиционные партии, вместе взятые (45,8 процента против 45,3). Исмет Иненю подал в отставку, чтобы через некоторое время снова сформировать коалиционный кабинет (третий) с участием лишь нескольких «независимых». Обстоятельством, которое помогло Иненю сформировать правительство меньшинства, несомненно, явился кипрский кризис, при котором не мог долго продолжаться правительственный кризис в стране. В начале 1965 года армия, этот решающий фактор политической жизни страны, поняла, что, коль скоро влияние Партии справедливости подорвать не удалось и она остается самой сильной партией в стране, надо протащить ее в правительство. В марте 1965 года был вынесен вотум недоверия кабинету Иненю и сформировано новое коалиционное правительство из четырех оппозиционных партий. Кабинет возглавил независимый сенатор Ургюплю. Накануне образования правительства руководители всех четырех партий должны были подписать декларацию о своей лояльной позиции относительно майского переворота.

Правительство Ургюплю было временным; оно просуществовало до новых выборов в октябре 1965 года, на которых внушительную победу одержала Партия справедливости. Власть в стране перешла в руки председателя партии Сулеймана Демиреля. Сложилась парадоксальная ситуация: лидер партии, который нисколько не скрывает, что его партия является прямой наследницей Демократической партии, присягал на верность конституции, появившейся после майского переворота. По-видимому не случайно, когда он принимал власть, трибуны меджлиса, предназначенные для высших офицеров, пустовали.

Положение изменилось, однако, когда Демирель и его партия выдвинули на пост президента начальника генштаба турецкой армии генерала Суная, поскольку больной Гюрсель не мог больше исполнять обязанности главы государства. Человек правых взглядов, Сунай не принимал участия в майском перевороте, но с первой же минуты отнесся к нему с сочувствием. «Движение 27 мая» выдвинуло его в первые ряды: сразу после переворота он был назначен начальником генерального штаба. Таким образом, избрание Суная президентом явилось выражением признания новой власти со стороны той закулисной силы, каковой в Турции является армия и, во всяком случае, ее высшее командование[8]. Что же касается младшего офицерского состава, то он еще не раз может преподнести сюрприз в этой стране.