Турция старая и новая

СТАМБУЛ С ИСТОРИЕЙ НА «ТЫ»

Моя первая встреча с Турцией только подтвердила представление о ней как об экзотической стране. Вечерний Стамбул, если смотреть на него из окна идущего на посадку самолета, — это сверкающий тысячами огней город из восточной сказки… Такое впечатление еще более усилилось, когда мы подъехали к городским крепостным стенам. Эти полуразрушенные зубчатые стены, которые по вечерам искусно подсвечиваются прожекторами, помнят времена римского владычества в V веке,’ расцвет и падение Византийской империи. И хотя город менял и властителей, и название, он уже сотни лет тому назад поставил свою неизгладимую печать на всю историю человечества. Слова «патина истории» как нельзя лучше подходят именно к Стамбулу, и это особенно бросается в глаза, когда знакомишься с городом вечером и когда темнота и искусные световые эффекты сглаживают убожество и нищету кварталов стамбульской бедноты, прилегающих к крепостным стенам.

Едва я на следующее утро вышла на стамбульские улицы, как впечатление восточного волшебства рассеялось. Я увидела перед собой беспорядочное и хаотичное нагромождение уютных старинных строений и современных дворцов, роскошь которых граничит с плохим вкусом, и оживленную пеструю и шумную толпу, похожую на пчелиный рой. Эта контрастность во внешнем облике города каким-то неуловимым образом сливается в неоднородное, но тем не менее гармоничное целое. Стамбул с двумя с половиной миллионами жителей[1] является единственным на свете городом, который расположен на двух континентах, разделенных холодными и мутными водами Босфора. Этот важный в стратегическом отношении пролив длиною около тридцати километров, отделяет в этом месте азиатскую часть города от европейской. Босфор скорее похож на широкую полноводную реку — в самом узком месте ширина его достигает всего пятисот пятидесяти метров. Но не только этим определяется географическое положение своеобразного города. Та его часть, которая находится на европейском берегу, делится бухтой Золотой Рог на старый Стамбул, расположенный, как и Рим, на семи холмах: здесь множество мечетей, прекрасные памятники византийской и османской архитектуры, и на псевдосовременные, малопривлекательные деловые кварталы Галата и Пера, которые теперь называются Бейоглу. За Золотым Рогом холодный Босфор сливается с теплым Мраморным морем, песчаные пляжи которого составляют также неотъемлемую часть Стамбула.

Что составляет неповторимую красоту Стамбула? Трудно сказать. Живописные ли кривые улочки, то поднимающиеся круто вверх, то спускающиеся вниз? А может гармония древних стен, пышной зелени и воды, омывающей город с трех сторон? История Стамбула и поныне жива в старотурецких деревянных домах с нависающими над улицей балконами. Она заложена в устремленных вверх минаретах и в куполообразных, наподобие византийских, сводах бесчисленных мечетей, которыми османские султаны украшали столицу. По сей день живо и византийское прошлое Стамбула. Если хочешь по топографии города узнать историю Византии, надо отправиться в ту часть города, которая заключена как бы в треугольнике между крепостными стенами, Золотым Рогом и Мраморным морем.

Уже в VII веке до нашей эры полулегендарный Визас, выходец из дорической Мегары, основал здесь город-крепость Византион, в котором осели греческие колонисты. Однако подлинная история Византии началась в 330 году, когда римский император Константин Великий после победы над греческой колонией на Босфоре расширил крепость и объявил ее своей столицей, названной в честь победителя Константинополем. Спустя несколько десятилетий наступил последний раздел Римской империи на западное И восточное царство (последнее со столицей Константинополем), а после покорения самого Рима в 476 году германскими варварами Константинополь стал единственной столицей империи. Этот город, как когда-то Афины, а потом Рим, начал играть роль политического и духовного центра всего Средиземноморья.

Итак, Византийская империя, римская по названию и греческая по своей сущности, но остающаяся под влиянием восточной культуры, просуществовала более тысячи лет. В тот период, когда отсталая Европа переживала эпоху средневековья, здесь в «Новом Риме», то есть в византийском Константинополе, расцветали искусство и культура. По свидетельствам современников, Константинополь был самым богатым городом в мире. Необычайно сильным было влияние духовной, религиозной жизни, а также художественной культуры Византии на соседние страны. Для Восточной Европы Византия была таким же центром цивилизации, как в свое время Рим и латинская цивилизация — для Западной Европы. Таким образом, название «Новый Рим» оказалось исторически оправданным, хотя с самого момента его основания греческий язык был языком церковным, а начиная с VIII века стал и официальным государственным языком Византии вместо латинского.

Император считал себя наместником бога на земле, и он, а не папа в далеком Риме разрешал религиозные споры о двойственной или однородной природе Христа. Единственным способом избавления от такого «божественного воплощения» на земле, когда его тирания становилась невыносимой для его подданных, было убийство из-за угла. Если я не ошибаюсь, из 107 византийских императоров 65 были или убиты, или «только» покалечены и свергнуты. В своих дворцовых интригах правители широко пользовались услугами евнухов, что повторилось потом и при дворе Оттоманской Порты, правда, в несколько иной форме…

Вид старого Стамбула

Между тем расцветало искусство.

Секретом неповторимого совершенства византийского искусства было соединение в единое гармоничное целое греко-римских и восточных элементов, главным образом декоративных. Византийское искусство отличают богатство и яркая палитра красок, широкое использование мрамора, позолоты и драгоценных камней. В погоне за эффектом, за внешним блеском византийские императоры не отказывались от украшений своих дворцов колоннами, капителями, барельефами. Расцвет искусства Константинополь пережил в VI веке, в годы правления Юстиниана и Феодоры (ее отец, родом из Фракии, ходил с дрессированным медведем), красивой и умной уличной девки, которая стала императрицей и соправительницей империи. Во времена их правления была построена прекрасная святыня Константинополя — храм Мудрости божьей (храм св. Софии, затем Ая Софья). Па основе римского права был выработан Кодекс Юстиниана, который лег потом в основу кодификационных систем большинства подвластных Византии славянских провинций.

Вслед за периодом расцвета в византийском искусстве наступил период иконоборческого движения (противников картин). Почти полтора века продолжалось господство разрушителей картин. Запрещение рисовать в церквах фигуры людей длилось вплоть до 843 года. И наконец после десятков лет притеснения византийское искусство вновь переживает ренессанс, высокохудожественные картины снова нашли свое место в церквах и дворцах по всей империи, которая в годы наивысшего расцвета простиралась от Трапезонда (нынешний Трабзон) до Долмацин и от южной Сербии до Дамаска и оказывала влияние на славян Юго-Восточной Европы и на христианские секты Ближнего Востока.

И опять, на этот раз на религиозной почве, вспыхнуло соперничество между восточным и западным Римом. Ватикан никак не мог смириться со столь широко распространившимся влиянием этого центра восточного христианства. Растущая враждебность между западным и восточным христианством, выражением которой была схизма 1054 года[2], явилась одновременно и началом упадка Византии. После этого в глазах западных христиан византийцы стали только схизматиками, не заслуживающими внимания. Задолго до того, как Византию завоевали турки, ее грабили орды латинских рыцарей. К историческим стенам Византии в 1204 году прорвались крестоносцы во время четвертого крестового похода и расправились с Константинополем более жестоко, чем турецкие приверженцы Магомета три века спустя. Разъяренные крестоносцы устроили в городе кровавую резню, обесчестили святую Софию, насилуя там византийских женщин, грабили все, что попадало под руку, делали «живые» факелы из греческих священников. «Герои» четвертого крестового похода разгромили ипподром, перелили в монеты его бронзовые статуи и уничтожили все художественные ценности, кроме Коней Лисиппа, которые украшают теперь Венецию.

На захваченных землях империи основались небольшие княжества с латинянами-крестоносцами во главе. Византия сохранила свою власть только над территориями к востоку от Константинополя, главным образом в Никее и Трапезонде.

Вскоре, однако, новая опасность стала грозить Византии, на этот раз со стороны турок-османов.

Все византийские владения оказались в их руках, и только сам Константинополь и близлежащие земли еще сопротивлялись превосходящим силам турок. Положение города было безнадежным. Но, когда последний византийский император Константин IX в отчаянии обратился за помощью к папе, в Константинополе вспыхнуло восстание, потому что народ хорошо помнил 50 лет правления латинян. Это восстание было жестоко подавлено, несмотря на то что византийское духовенство поддержало призыв народа — «Лучше полумесяц, чем кардинальский пурпур, лучше турецкий тюрбан, чем митра латинян». Незначительная помощь со стороны венецианцев и генуэзцев не изменила судьбу Константинополя. 29 мая 1453 года, после пятидесятитрехдневной осады, Византия пала, чтобы никогда больше не подняться. Эту дату некоторые ученые считают началом новой истории.

Падение Византии вовсе не означало конца славы Константинополя: начинается эпоха усвоения византийского искусства. Константинополь вновь засиял под названием Стамбул как столица могущественной Оттоманской Порты. Новое название города турки выводят из слов «ислам болу» («исповедующий ислам»), но скорее всего оно происходит от греческого выражения «из тин болин» (дословно «в городе»).

Стамбул начал приобретать восточный облик: его заселили коренные турки — колонисты из Центральной Анатолии. Но и прежние жители города — греки, итальянцы, французы —.продолжали жить в нем с соблюдением своей веры и обычаев и выплачивая соответствующую дань взамен лояльного отношения к ним новой власти.

Молва гласит, что султан Мехмед II Завоеватель, захватив город, прежде всего направился в прекрасный храм святой Софии, остававшийся символом христианства. Ужас охватил тех, кто находился в храме: ведь этот мусульманский владыка мог обесчестить христианскую святыню, как это сделали когда-то крестоносцы. Но Мехмед II оказался более великодушным: он усмирил своих янычар, пытавшихся уничтожить бесценную мозаику и разбить мраморную лестницу. Он проявил себя также и более мудрым политиком, объявив о защите греческой церкви и назначив вскоре после завоевания Константинополя, как это делали и византийские императоры, патриарха, который и по сей день имеет свою резиденцию в стамбульском квартале Фенер. Он признал также привилегии за генуэзцами, населявшими квартал Галата.

Мехмед II не разрушил святой Софии, но превратил ее в мечеть. Стены мечети расписали изречениями из Корана, а византийские фрески и мозаику замазали тонким слоем извести, который был удален лишь в 1935 году, когда по распоряжению Ататюрка мечеть была превращена в музей, открытый для людей со всего света.

Я не была исключением из общего правила и поэтому, как только приехала в Стамбул, сразу же направилась в Ая Софью. Помню, что первым чувством, которое меня там охватило, было глубокое разочарование. Как? Это и есть чудо света, о котором я так много слышала и читала и которое как бы олицетворяет собой Стамбул? Вот эта громоздкая, нескладная, пузатая постройка грязно-желтого цвета, которая не грешит ни легкостью, ни привлекательностью и которая вместе со своими многочисленными пристройками напоминает скорее крепость, нежели базилику?

Но стоило лишь переступить порог музея и оказаться внутри, как чувство разочарования уступило место удивлению, восхищению огромными размерами, великолепием и гармонией. Трудно поверить, что ее не очень правильная оболочка скрывает в себе необъятную по размерам огромную внутреннюю часть с устремленным в небо куполом. До того как был построен собор святого Петра в Риме, святая София была самой большой церковью на свете. Не часто можно встретить такую дисгармонию между непривлекательной внешней формой и царственной красотой внутренней части. Внутри этого храма человек чувствует себя песчинкой, пылью. И при этом во всем — удивительная легкость линий и соблюдение пропорций! Можно только восхищаться развитым тогда искусством архитектуры: купол с одним окном на высоте 54 метров, сквозь которое освещается вся церковь, опирается всего на четыре колонны! Вас поражает не только архитектурное искусство, но и сказочное убранство Ая Софьи: изумительные мраморные плиты с тонкими светлыми прожилками, ажурное кружевное украшение капителей, а главное — ослепляющее золото и яркие краски мозаик.

Первую базилику, которая также называлась святой Софией, но значительно меньшую по размерам, построил еще император Константин в 347 году. Она дважды горела — в 415 и 532 годах. Император Юстиниан в пору расцвета своего могущества воздвиг на месте прежней базилики великолепный храм и, когда тот был готов, говорят, воскликнул: «О Соломон, я победил тебя!» Самого императора мы видим увековеченного в мозаике у входа в храм.

Чтобы лучше понять характер этого прекрасного сооружения, надо представить себе его творца, изображенного в центре нефа, — могущественного и сладострастного деспота Юстиниана вместе с красавицей женой — распутной Феодорой в окружении высших духовных и государственных сановников. В пышных одеждах они слушают при свете сотен свечей в золотых и серебряных подсвечниках и канделябрах игру музыкантов на мандолинах, цитрах и цимбалах и пение многоголосого хора красиво одетых женщин, детей и евнухов. В годы правления Юстиниана церковь насчитывала не менее тысячи служителей, не считая многочисленных священников и епископов, которые отправляли богослужение. среди ослепляющей роскоши собранных в храме богатств, кажется, что одни только шелковые занавеси были расшиты пятью миллионами жемчужин. От прежнего великолепия осталось не так уж много: часть мозаик и фресок, украшающие мечеть колонны. Снаружи, рядом с куполом, устремляются в небо четыре минарета. На стенах храма, рядом с восстановленными в настоящее время фресками и мозаикой, висят восемь громадных темных плит, на которых золотыми буквами увековечены имена аллаха, Магомета и шести калифов. Турки, на мой взгляд, правильно сделали, что, превращая мечеть в музей, сохранили эти плиты (насколько могли) в нетронутом виде; это является как бы наглядным символом передачи культурного наследия Византии османским завоевателям.

Ая Софья служила примером для художественного подражания османским мастерам, которые украсили Стамбул сотнями мечетей, придав ему тем самым колорит мусульманского города. Однако куполы многих из этих святынь ислама — дело рук гениального архитектора Синана — напоминали скорее круглый свод Ая Софьи, нежели прямые своды сельджукских мечетей, которые можно увидеть, например, в Конье. Красивейшие стамбульские мечети — свидетельство пятисотлетнего пребывания турок в городе — несут на себе и выразительные следы побежденной, но запечатленной в искусстве Византии.

В старом Стамбуле, наиболее колоритной части города, можно найти еще и другие — кроме Ая Софьи — чисто византийские памятники. Есть там, например, маленькая и внешне ничем не примечательная мечеть, затерявшаяся среди кривых улочек недалеко от городских стен и от Адрианопольских ворот. Она относится к V веку; сначала она называлась церковью Спасителя Хора, потом Кахрие джами, а теперь является музеем, сравнительно недавно ставшим доступным для всеобщего обозрения. К сожалению, первоначальная мозаика этого памятника, которая была не менее, а может быть, и (более прекрасной, чем мозаика Ая Софьи, в большей части уничтожена. В той же, которая сохранилась, нет ни экзотичности, ни напыщенности, которые были характерны для большинства памятников религиозного искусства. Неподдельным шедевром является мозаика с изображением св. Павла: у него вдохновенное лицо, а фалды его одежды создают впечатление трехмерности. Изумительны также фрески, запечатлевшие святых с характерными для византийского искусства продолговатыми лицами простых греков. Больше других мне запомнилась настенная фреска скорбящей Мадонны с нежным, задумчивым лицом. К сожалению, репродукции с этих фресок не продаются, а фотографировать их нельзя, потому что они являются собственностью музея. В.который раз я тогда убедилась, что турки не особенно стремятся к пропаганде своих великолепных памятников.

Византийское влияние сказывается и на тех постройках, авторами которых были османские мастера. Так же как Юстиниан считал делом своей чести «одержать верх над Соломоном», «переплюнуть Юстиниана» было делом чести османских султанов. Больше других удалось это сделать самому могущественному султану — Сулейману Великолепному (1520–1566), который через сто лет после взятия Константинополя довел свою империю до высшей степени могущества.

Исполнителем замыслов и желаний Сулеймана стал гениальный архитектор Синаи. Как многие другие выдающиеся личности Османской империи, он не был турком. И так же как славу османскому оружию снискали не сами турки, а главным образом сыновья христиан — янычары, так и этот величайший зодчий Османской империи был по происхождению албанцем, инженером янычарских войск, и добился большой известности как строитель мостов. Сулейман Великолепный, оценив по достоинству его талант, поручил ему и строительство дворцов и мечетей — во славу аллаха, а заодно и самого себя. За долгую жизнь (он умер в возрасте 89 лет) Синаи построил более трехсот сооружений, в том числе 131 мечеть, 19 мавзолеев, 62 медресе, 33 дворца и пр.

Однако славу Синапу принесла не столько его удивительная работоспособность, сколько необыкновенный талант архитектора, который развивался по мере возведения новых сооружений. Каждая его новая мечеть была великолепней и совершенней прежней. Он применил в архитектуре и свой талант военного инженера. Все его постройки продуманы с математической точностью, безошибочны в своих пропорциях, исполнены благородных линий. Мне кажется, что самым его совершенным творением является последняя построенная им мечеть Селимие в городе Эдирне, названная так в честь Селима, сына и наследника султана. Она отличается ни с чем не сравнимой гармонией и чистотой формы. До сих пор остается неразгаданным секрет ее четырех минаретов: когда смотришь на мечеть издали, видишь только два минарета, но по мере того как к ней подъезжаешь, они на глазах раздваиваются и вы вдруг обнаруживаете, что их четыре.

Самым известным сооружением Синана, которым он украсил Стамбул, является мечеть Сулеймание, названная так в честь Сулеймана Великолепного. В саду при мечети два мавзолея: самого Сулеймана и его любимой жены Роксоланы. А чуть в стороне — скромная гробница того, кто создал это великолепие, — зодчего Синана.

Роксолана… роковая женщина, великая любовь Сулеймана, женщина, которая сыграла важную роль в истории империи. Она была, пожалуй, первой женщиной, которая оказывала известное влияние на политику государства. Эта прекрасная славянка, пленница с Подола, была то ли русской, то ли украинкой, а может быть и полькой, как утверждает Т. Гаштовт. Наложница султанского гарема, с детских лет наученная искусству нравиться, она пленила сердце владыки своей нежностью и красотой. Однако честолюбивой Роксолане мало было роли первой султанской наложницы, она пожелала стать официально признанной госпожой султанского двора, совладычицей империи. Но для этого ее родной сын Селим должен был сделаться наследником трона; роль первой дамы в османском государстве играла не жена султана (их могло быть несколько, и они часто менялись), а мать султана — «валиде-султан». Поэтому осуществлению планов Роксоланы мешала не столько жена султана Гюльбахар, сколько ее сын Мустафа, любимец янычар и великого везира Ибрагима.

Роксолана должна была употребить всю свою власть над султаном, чтобы убедить его избавиться от тех, кто ей мешал. Не без ее подстрекательства при султанском дворе разыгралась одна из бесчисленных кровавых трагедий, которыми так изобилует история Оттоманской Порты. Султан сначала послал на смерть своего любимца великого везира Ибрагима, хотя поклялся ему, что, пока он жив, будет жить и он, Ибрагим. Как говорят, он повелел убить Ибрагима во сне, поскольку во время сна, по словам одного духовного лица, душа человека покидает тело и спящий человек, таким образом, не может считаться живым… После Ибрагима султан умертвил своего первенца, любимого сына Мустафу. Он позвал его к себе в шатер во время одной из военных кампаний и лично наблюдал из-за занавеса, как палачи быстро и незаметно окружили ничего не подозревавшего юношу и задушили его тетивой от лука: членов царственной фамилии можно было умерщвлять только бескровным способом.

Так красавица Роксолана заняла место первой дамы в государстве. Из наложницы она превратилась в султаншу, но по иронии судьбы так и не стала «валиде-султан», потому что умерла раньше мужа. Но мечта ее осуществилась: после смерти Сулеймана трон занял ее сын Селим II, который известен в истории под «благородным» прозвищем «султана-пьяницы» и правление которого знаменует собой начало упадка Османской империи.

Ни один турецкий султан после Сулеймана Великолепного не достиг его славы. Они превзошли его в другом — в грубости, жестокости или распущенности, в преступлениях, и особенно в братоубийстве, когда надо было сесть на трон самому или посадить на него своего любимого наследника.

«Монарх уважает и допускает братоубийство, если речь идет о троне» — прочитала я в хронике, а вернее, в собрании сказаний об истории Османской империи дервиша Ахмеда, современника султана Мехмеда II. «Врага надо убить, — писал он еще, — а потом устранить… Каждый должен беспощадно использовать те обстоятельства, которые назначила ему судьба».

Приведенное высказывание представляет собой не что иное, как гармоничное связывание в единое целое главной идеи ислама — фатализма — с уверенностью в активной роли личности в истории. И как следствие этого, убеждение в том, что судьба только обусловливает обстоятельства, а использование их — это дело самой личности.

Все султаны после Сулеймана Великолепного именно так и действовали чем дальше, тем они все более изнеживались в роскоши гаремов и все меньше и меньше интересовались государственными делами, перекладывая их на плечи великих везиров или других фаворитов… Происходило постепенное вырождение.

Сын Селима Мурад III, имевший более сорока наложниц и большое потомство, был эпилептиком. Сын Мурада Мехмед III, заняв султанский трон с помощью все той же тетивы, убил 19 своих братьев и повелел утопить в Босфоре беременных наложниц отца, чтобы они не родили ему соперника. Как свидетельствует его современник сэр Джон Сандерсон, у Мехмеда III был 81 ребенок. Его старший сын и наследник Ахмед I, который стал султаном в пятнадцать лет, а умер в тридцать, содержал, будто бы, гарем, в котором было около тысячи наложниц, главным образом европеек. Как пишет Икбаль Шах, из двадцати правивших султанов десять умерли загадочной смертью, четверых убили, а пятерых сначала сместили с трона, а затем убили. Что же касается наследников, то их попросту отправляли в тюрьму.

В Стамбуле есть место, где ежедневные акты жестокости и насилия можно представить себе как бы в концентрированном виде. Это — Семибашенная крепость (Еди куле), в которой исчезли навсегда многие султаны и их близкие. В этой крепости вам покажут камеру, в которой умер Осман II. Здесь казнили османскую знать и послов иностранных держав, о чем красноречиво свидетельствуют надписи, нацарапанные на стенах на латинском, греческом, немецком и французском языках. Обыкновенный с виду колодец во дворе назывался когда-то кровавым, потому что в него бросали отрубленные головы. В одной из камер сохранилась круглая дыра в полу. В нее, как рассказывают, тоже бросали снятые с плеч головы.

Семибашениая крепость — не единственное место в Стамбуле, известное кровавыми деяниями. Думаю, что ни один человек, оказавшись в Стамбуле, не откажется посетить старый султанский дворец Топкапы, который был резиденцией османских султанов до середины прошлого века, пока не был построен еще более роскошный дворец Долмабахче на Босфоре. Этот комплекс зданий, возведенных в разное время, образует как бы небольшой султанский городок за каменными воротами. Именно от этих дворцовых ворот — «порты» — и идет термин «Высокая Порта», обозначавший правительство султанской Турции.

Долмабахче. Ворота

Когда-то на дворцовом дворе стояли бараки янычар, с волей которых должны были считаться даже султаны (от рук янычар погибло не менее шести турецких султанов). Здесь можно увидеть специальный фонтан, в котором главный палач имел обыкновение мыть руки после исполнения своих «служебных обязанностей». Неподалеку — тюремные камеры, из них жертвы уводили на казнь, после которой отрубленные головы наиболее знатных людей насаживались на длинные шесты и выставлялись над дворцовыми стенами, чтобы их видела чернь.

Прошло много лет с той поры, но серый каменный двор остался в неизменном виде. Сохранились огромные кухонные строения, в которых еда готовилась на несколько тысяч человек, прекрасная коллекция доспехов и военного снаряжения, коллекция султанских носилок и экипажей; здесь же красуются дворцовые павильоны. Один из них воспроизводит в миниатюре багдадский дворец и сооружен султаном Мурадом IV в 1638 году в честь завоевания Багдада. Но самое большое впечатление произвела на меня сокровищница султанов, в которой собраны несметные богатства. Через какое-то время начинаешь смотреть на все эти невиданной величины бриллианты, изумруды и другие драгоценные камни, украшавшие корону, как на простые, ничего не стоящие стекляшки. Один из выставленных здесь султанских тронов целиком сделан из золота и украшен двадцатью пятью тысячами жемчужин.

Гарем… Самая таинственная и наиболее охраняемая часть султанского дворца… Рядом с гаремом с видом на Босфор и Мраморное море находятся покои матери-султанши: гостиная, столовая, спальня и молельня. В этих скромных апартаментах жила самая могущественная женщина османского государства; она правила гаремом, подсовывала сыновьям своих любимиц и не раз оказывала тем самым влияние на ход государственных дел.

Но если какая-нибудь из заживо замурованных здесь прекрасных женщин, которых можно было купить или завоевать силой оружия, мечтала о месте султанши, она должна была попасть на султанское ложе. Стоило вла-

дыке обратить свое благосклонное внимание на одну и) пленниц, как ее, эту счастливую избранницу, немедлен но переводили в специальные покои. И тогда она в печали и одиночестве начинала ждать, когда за первым шагом последует второй и она удостоится еще более высокой чести — войти в султанскую спальню. Если ей повезет и она станет посещать спальню регулярно, то станет наложницей и получит в свое распоряжение одну из товарок по гарему, которая будет ей так же прислуживать и так же льстить, как еще совсем недавно это делала она сама.

Каким обрезом удавалось поддерживать порядок в этом сборище красивых молодых женщин, отгороженных от всего мира и от мужчин? Ведь их было немало: иногда в гареме томилось несколько сотен, а то и несколько тысяч женщин.

Главным помощником матери-султанши в этом деле был начальник черных евнухов, человек неслыханно богатый и влиятельный. Он имел право брать себе в услужение евнухов и пленников. Физическое увечье делало этих людей жестокими и хитрыми, они держали весь гарем в страхе, и немало пленниц, утопленных в Босфоре, было жертвами этого могущественного человека. Для этого ему было достаточно шепнуть султану или хотя бы одному из везиров, будто та или другая рабыня пыталась, например, передать любовную записку за стены дворца.

Однако богатство богатством и влияние влиянием, а положение евнухов было незавидным. Они были искалечены физически, но в остальном оставались нормальными людьми… Монтескье в «Персидских письмах» приводит слова евнуха: «Я стенаю, удрученный бременем пятидесяти годов, проведенных в заботах и тревогах, и не могу сказать, что в течение моей долгой жизни мне выпал хоть один ясный день и хоть один миг спокойной жизни».

И все-таки судьба несчастных пленниц султанского гарема или гаремов его вельмож куда более достойна жалости. На знаменитом Крытом рынке сохранилось несколько полуразрушенных домиков, где еще в конце прошлого века шла торговля невольниками, главным образом невольницами, причем дороже всего ценились светловолосые славянки и черкешенки.

Сейчас на Стамбульском рынке не продают женщин, но в изобилии продают женские украшения. История этого рынка насчитывает почти столько же лет, что и история самого Стамбула: он был построен в 1461 году, то есть спустя несколько лет после захвата Константинополя. За это время рынок несколько раз уничтожался пожаром, а в 1894 году был разрушен землетрясением. Однако каменный свод уцелел, и пострадали только лавчонки.

В настоящее время под этим сводом на площади в 30 тысяч квадратных метров тянутся целые улочки вполне современных ларьков и лавчонок, которых, как говорят, около трех тысяч. Сразу же обращают на себя внимание витрины с ювелирными изделиями. Но стоит лишь свернуть с главной рыночной артерии и попасть в лабиринт боковых рядов (а их, по рассказам, около сотни), то можно кружить и кружить по рынку, не находя выхода. Зато при этом можно набрести на магазинчики, в которых продаются кустарные изделия из меди и серебра, керамика, расшитая золотыми нитями национальная одежда, знаменитые турецкие ковры.

Когда бродишь среди ювелирных магазинчиков Крытого рынка, понимаешь, как богат Стамбул. А совсем неподалеку от рынка, на кривых городских улочках, вас подстерегают убожество и нищета. Люди в залатанной одежде (пожалуй, здесь я впервые по-настоящему поняла, что значит выражение «заплата на заплате»), нищие дети… Перед входом во дворец Топкапы часто можно наблюдать такую картину: поздно вечером прямо на ступеньках и между деревьями укладываются на ночлег бездомные, одетые в лохмотья крестьяне, подстелив на землю лишь кусок газетной бумаги. Эти несчастные стекаются из деревень в Стамбул в надежде найти здесь хоть какую-нибудь работу и хлеб. Но как раз работу и кусок хлеба совсем непросто найти в самом большом турецком городе, в котором, по данным Промышленной палаты, сосредоточено около половины рабочих страны.

Хамал (носильщик)

Из коробок, жестяных банок, фанеры и картона эти несчастные сколачивают себе за одну ночь развалюхи, так называемые «геджеконду» (буквально «построенные за одну ночь»); по действующему в Турции, как и в Италии, бытовому праву нельзя снести дом, если он в течение ночи возведен под крышу. Такие домишки занимают в Стамбуле целые кварталы, и в них ютится около полумиллиона человек. Кое-где «геджеконду» стоят по соседству с богатыми кладбищами, на которых высятся дорогие надгробия из белого мрамора. Склепыстамбульских богачей — это целые апартаменты, часто с электричеством и с расположенными рядом бассейнами проточной воды. Цена таких гробниц — от полумиллиона до миллиона турецких лир. «Если собратьвесь мрамор со стамбульских кладбищ, то его хватило бы на нужды пяти таких городов, как Стамбул», — писал известный турецкий писатель Яшар Кемаль в сроем нашумевшем репортаже, который он озаглавил «Дома бедняков и склепы богачей». Там же он приводит слова некоего жителя «геджеконду», который ходит за питьевой водой за километр от своего домишка: «Мертвые богачи живут во сто раз лучше нас, живых».

Два самых больших по площади и самых богатых стамбульских кладбища находятся в Ускюдаре и при мечети Эйюб джами на Золотом Роге.

Как гласит легенда, знаменосец и сподвижник пророка Эйюб Ансари был убит во время первой осады Константинополя арабами в 670 году. Место его захоронения приснилось мулле из армии Мехмеда II как раз тогда, когда турки, обложившие Константинополь, уже готовы были отступить. Воодушевленные этим видением, они штурмом взяли город. В благодарность Мехмед II повелел соорудить на том месте беломраморную мечеть, а рядом — гробницу для останков Эйюба и выложить ее голубой майоликой. Место это долгое время считалось у мусульман священным. Христианам не разрешалось даже селиться рядом с мечетью. Сейчас этот запрет снят, и все имеют право войти на широкое подворье, где среди платанов стоит мечеть, на крыше которой голуби и аисты свили себе уютные гнезда. В отличие от других храмов Эйюб джами расположена в стороне от городской суеты. У задней стороны подворья примостились ларьки, и лавчонки, стоят привязанные к деревьям ослики. По всему чувствуется, что мусульмане добивались чести быть похороненными здесь, рядом с местом вечного покоя сподвижника Пророка. Об этом говорит множество белых каменных надгробий, расписанных арабской вязью. Мужские надгробия своей формой напоминают тюрбан или феску (в зависимости от общественного положения усопшего), а на могилах женщин — цветок. На этом кладбище царит атмосфера спокойствия и безмятежности, а не печали, и потому, наверное, оно является излюбленным местам для гуляния и пикников местных жителей. Очень живописны и маленькие кладбища, затерявшиеся между деревянными, типично турецкими домами с закрытыми балконами в кварталах старого Стамбула.

Огромное кладбище Эйюб ведет на холм, на вершине которого стоит небольшой деревянный домик — кофейня, носящее громкое имя Пьера Лоти. Именно здесь, как рассказывают, сиживал Лоти, любуясь красотой Золотого Рога, который он так красочно описал впоследствии. Правда, в его время Золотой Рог, наверняка, был красивее, чем теперь. Промышленные предприятия, расположившись на его берегах, навсегда погасили золотой блеск воды в этом заливе.

По стамбульским мечетям и другим историческим памятникам можно составить себе представление об истории города. Среди них особое место занимает белокаменная мечеть султана Ахмеда — так называемая Голубая мечеть. Она стоит напротив Ая Софьи и радует глаз своей гармонией, стройностью, легкостью, будто бросает вызов громоздкой Ая Софье. Голубая мечеть была построена в начале XVII века и является самым прекрасным творением ученика великого Синана — архитектора Мехмеда, который, построив эту мечеть, доказал, что он достоин своего учители. Просторная внутренняя часть мечети изумительно хороша в солнечный день, когда свет, проникая сквозь цветные витражи, отражается на разноцветных, главным образом голубых, фаянсовых плитках, которыми выложены стены, и еще более подчеркивает великолепие пестрых ковров в огромном пустом зале. Впечатление из сказки «Тысячи и одной ночи» становится особенно сильным во время полуденной молитвы, когда молящиеся начинают одновременно бить униженные (в буквальном смысле этого слова) поклоны аллаху, потом как по команде поднимаются и снова приседают на корточки.

Голубая мечеть имеет еще одну особенность, благодаря которой считается самой красивой мечетью в Стамбуле. Она имеет шесть минаретов, а не четыре. Как гласит предание, султан поручил архитектору построить золотые (алтын) минареты, но тот неправильно помял и построил шесть (алты) минаретов… Так это было или не так, неизвестно, но только имам Мекки посчитал такое желание султана Ахмеда неслыханной дерзостью, поскольку только одна-единственная, самая дорогая сердцу каждого мусульманина мечеть Кааба в Мекке имела право иметь шесть минаретов. Дело кончилось тем, что султан приказал соорудить на собственные средства седьмой минарет в мечети Кааба в качестве «моральной компенсации». С тех пор именно здесь, в Голубой мечети, молился султан и его двор по великим мусульманским праздникам. А перед Голубой мечетью на площади Ат мейданы, где когда-то был ипподром, протекала «общественная жизнь» Византии, а потом и Высокой Порты. Здесь происходили публичные казни и праздновались великие победы… Именно на Ат мейданы в 1826 году объявили о роспуске янычарского корпуса.

На этой старинной площади больше, чем в любом другом месте, чувствуется биение пульса большого города, в котором напластования прошлого, тесно переплетясь с современностью, соединились в гармоническое целое. История здесь не отгорожена, не заперта в музей, а дает о себе знать человеку на каждом шагу. Здесь разные эпохи переплетаются между собой самым неожиданным образом. Неподалеку от площади сохранились в хорошем состоянии римские цистерны; рядом с дворцом Тошкины — Археологический музей, в котором среди памятников греко-римской культуры выделяется беломраморный саркофаг одного из величайших полководцев древности — Александра Македонского; саркофаг украшен барельефом, воспроизводящим сцены из жизни Александра.

А на другой стороне Золотого Рога — будто совсем другой город: он более современный, без интересных исторических памятников, лишенный величия старого Стамбула. Но и здесь жизнь бьет ключом: без умолку воют корабельные сирены, кричат мелкие уличные торговцы, которые, сидя в лодках под Галатским мостом — главной артерией, соединяющей старый и новый город, — предлагают плоды своих трудов — кто рыбу, а кто персики. На нижнем ярусе моста много магазинов и маленьких кофеен, в которых, как и положено по турецкому обычаю, толкутся главным образом мужчины.

Паромы привозят людей из предместий Стамбула, из разных маленьких городков и населенных пунктов, расположенных на другой стороне Босфора, то есть в Азии. Все это и создает восточный облик Стамбула…

Стамбульский университет

Громадный дворец Долмабахче по-восточному помпезен, но лишен гармонии и благородных форм, что характерно для построек старого города. Со второй половины XIX века этот дворец являлся резиденцией султанов. Дворец Долмабахче, это огромное сооружение, напоминает своими филигранными украшениями торт, сделанный весьма искусным кондитером, который не понимал, однако, что нагромождение такого множества различных украшений является признаком не столько красоты, сколько плохого вкуса. Когда смотришь на дворец, то понимаешь, что на него не пожалели ни разноцветного мрамора, ни порфира. Огромны дворцовые залы; в тронном зале, например, хрустальные люстры весят четыре с половиной тонны! На фоне такой восточной пышности весьма скромно выглядит комната, в которой часы остановились на времени 9.05. В этой комнате 10 ноября 1938 года умер Ататюрк.

Больше всего лишена колорита та часть города, которая считается наиболее современной. Центр Стамбула — Бейоглу (раньше Пера) представляет собой нагромождение безвкусных псевдосовременных построек — жилых домов и магазинов, претендующих на столичную элегантность; как бешеные несутся автомобили по неприспособленным для такой езды узким и кривым улочкам, пересекающимся с центральной торговой артерией города — Истикляль джаддеси. Бросается в глаза разительный контраст между космополитическим нуворишеством и плохим вкусом и красотой и благородством исторических зданий старого Стамбула. Конечно, и в этой части города есть постройки, обращающие на себя внимание если не красотой, то размерами; например недостроенное здание стамбульской оперы или американского отеля «Хилтон», роскошь которого на фоне турецкой нищеты ничего, кроме раздражения, не вызывает.

Неподалеку от Бейоглу, в лабиринте узких улочек, стоит неприметный домик, который особенно дорог сердцу каждого поляка и который относится к сокровищнице польской культуры, хотя, к сожалению, не является пока собственностью польского государства. В этом доме скончался великий польский поэт Мицкевич. Вернее, дом, в котором умер поэт, сгорел в 1870 году, но уже в 80-х годах на его месте был выстроен точно такой же дом, благодаря стараниям поляка Ратынского, жившего в то время в Стамбуле. В декабре 1955 года, в столетнюю годовщину со дня смерти поэта, здесь был открыт скромный музей Мицкевича, вернее, даже не музей, а постоянная выставка вещей, оставшихся после поэта, которая устроена по проекту заместителя хранителя Краковского музея Здислава Жигульского. В подвале стоит точная копия склепа, в котором около месяца лежали останки великого поэта, а также его посмертная маска. На первом этаже и в мезонине — репродукции портретов и бюсты Мицкевича, выполненные такими мастерами, как Родаковский и Делякруа, Давид д’Анже и Дуниковский… Тут же лежат факсимиле оригинала «Пана Тадеуша» и «Дзядов», издания «Пана Тадеуша» на разных языках и много других памятных вещей поэта, среди которых портреты его «приятелей-москалей» Пушкина и Рылеева. Все это с любовью размещено в нескольких скромных комнатах и создает специфическую атмосфер-у пиетизма, которая позволяет посетителям пережить минуты раздумья о великом деле поэта.

О том же свидетельствуют красноречивые записи поляков в книге отзывов, да и не только поляков, но и турок, и французов, и итальянцев… К сожалению, почти все писавшие подчеркивали, что оказались в этом доме случайно. О существовании этого своеобразного музея не говорится ни в одном путеводителе по Стамбулу. А вместе с тем во всех путеводителях на почетном месте фигурирует кофейня Пьера Лоти, литературный талант которого не идет ни в какое сравнение с гением Мицкевича…

Квартал Бейоглу является насквозь космополитичным. Здесь живет в основном нетурецкая промышленная и торговая буржуазия, а также мелкая буржуазия и ремесленники. Если хочешь что-нибудь купить в Бейоглу, турецкий язык знать совсем необязательно (в отличие от Анкары); для этого достаточно знать французский, греческий или испанский языки или говорить на языке сефардийских евреев, которые после изгнания их инквизицией из Испании нашли себе убежище в османском государстве. Можно говорить также по-итальянски, по-немецки, по-армянски, но чаще всего здесь слышится все-таки английский. Типичный стамбульский купец-левантиец разговаривает ежедневно как минимум на четырех языках и, по-моему, хуже всего знает как раз турецкий. Такой купец живет рядом с турками, как жили и его предки, но нередко относится к туркам свысока…

Вся многовековая история наложила свой отпечаток на космополитизм Стамбула — города, который пережил славу и не может примириться с тем, что у него отнято первостепенное положение. Пожалуй, не найдется ни одного стамбульского жителя, в том числе и турка, который так или иначе не заметил бы в разговоре, что Анкара «менее культурна». При этом ваш собеседник обязательно упомянет, что именно в Стамбуле был создан первый турецкий университет, что Стамбул остается и сейчас центром политической, духовной и экономической жизни страны. Все это, без сомнения, так и есть: именно в Стамбуле, а не в каком-либо другом городе начались студенческие волнения в апреле 1960 года, которые в конце концов привели к свержению режима Мендереса. Стамбул — это средоточие культурной жизни страны, здесь работают лучшие турецкие театры. Это и самый большой промышленный центр, здесь активнее всего бьется пульс торговой жизни. Стамбул — это важный транспортный узел: через него проходит железнодорожная линия, соединяющая Европу с Ближним Востоком. Словом, Стамбул — это самый большой город и самый важный центр Турции. Все это правда. Но Анкара — резиденция правительства, там находится меджлис, и в Анкаре принимаются решения, которые изменяют облик страны.

Стамбул уже не столица, но его исконное очарование осталось. Оно не в главной Истикляль джаддеси с ее бестолковой суетней, а в старом Стамбуле, где атмосфера староосманской культуры в сочетании с византийской противостоит натиску современности. Переплетение этих культур живет в узких улочках, в нависающих над ними балконах старых домов. Приметы старого Стамбула — это уличные торговцы и уличные писаря, которые сменили перо на пишущую машинку, как того требует XX век. Это мужчины, часами просиживающие в маленьких кофейнях, лениво попивая кофе и потягивая наргиле… Старый Стамбул живет под сводами Ая Софьи, в феерической красоте Голубой мечети, среди голубей на крыше Эйюб джами, под куполом Сулеймание… Старый Стамбул остается на очаровательном побережье Босфора, не испорченном даже асфальтовым шоссе, вдоль которого стоят сохранившиеся деревянные виллы… Во всем этом чувствуется неповторимая атмосфера Стамбула, города, где деяния многих поколений, гений и культура многих народностей сплелись в одно нераздельное целое.

Старый Стамбул с историей на «ты», и на его фоне новый город, как выскочка, выглядит бледно. Как видно, история выполнила здесь свою миссию, если уступила первое место Анкаре, современному городу, построенному по воле Ататюрка на безводном анатолийском плато.