Туркменская трагедия

МАШИНА УСТРАШЕНИЯ

...В жаркий летний день тюремная машина держала путь из Чарджоу в Керки. Она развозила арестованных по этрапским судам, расположенным в Амударьинской долине. В невыносимо душной камере “черного ворона”, вмещающей не более десяти-двенадцати человек, тюремщики умудрились набить двадцать восемь заключенных.

Дорога дальняя — почти двести километров. В уютном оазисе Бегмурада-косе утомившийся конвой сделал привал, чтобы передохнуть, закусить... Отдых, сдобренный бутылкой-другой водки, видимо, затянулся. А узники, задыхаясь в закупоренной машине, стали стучать, требуя воды и поскорее отправляться дальше в путь.

Стража, возмущенная “наглостью” заключенных, в наказание закрыла единственное зарешеченное оконце камеры, куда и без того скупо поступал воздух. И когда автомобиль наконец добрался до пункта остановки, то из него вытащили восемь бездыханных тел, а оставшихся в живых, едва отходили. Среди погибших оказался и безвинный подросток, задержанный по ошибке.

Это трагическое происшествие постарались скрыть, замолчать. Никто из виновных в смерти людей никакой ответственности не понес. Наоборот, после этого случая министра внутренних дел Курбанмухамеда Касымова выдвинули министром обороны Туркменистана. Ныне он занимает пост министра юстиции. Видимо, учли его богатый опыт в нарушении законов.

Подтверждением тому — 12 июля 1995 года. Эта кровавая дата вошла в историю страны как одна из самых мрачных ее страниц, написанных безжалостной рукой диктатора.

В тот день сотни и сотни молодых людей, старых и малых, вышли на улицы Ашхабада. Потянулся народ и из окрестных сел и близлежащих к городу поселков. Празднично одетые, они шли к центру столицы, к правительственной трибуне, находившейся по соседству с американским посольством, чтобы спросить президента, почему власти ущемляют граждан в правах, предоставленных им Конституцией. Шагавшие в колонах демонстранты, писатели и журналисты, шли с самыми мирными намерениями, сказать во всеуслышание: при новом режиме стало гораздо хуже, народ недоволен политикой правительства, а это ослабляет независимое туркменское государство. Этими факторами определялось отношение народа к властям и в частности тех, кто искренне надеялся, что их выслушают и поймут.

Как говориться, до Бога высоко, до царя далеко. Президент не пожелал слушать демонстрантов, этих смутьянов и бунтовщиков, бросил против них силы ОМОНа, внутренних войск, одетых в штатское сотрудников МВД, КНБ. Одних силой, других обманом завлекали в подвалы карательных органов, где их нещадно избивали и пытали. Десятки юношей были зверски искалечены, а остальных оштрафовали, уволили с работы, осудили на долгие сроки. У “сердара” нет своей Сибири, иначе бы многим не миновать каторги. Но арестованным и без того создали условия похуже каторжных.

В январе 1996 года Верховный суд вынес приговор 25-ти активным участникам и организаторам демонстрации “12 июля”. Г. Аннаниязов, признанный лидер и организатор демонстрации, был приговорен к 15-ти годам, Ч. Гуров — к 10-ти годам лишения свободы.

Не помиловали, конечно, и остальных.

Президент настаивал применить ко многим высшую меру наказания, но среди работников карательных органов, вероятно, нашлась трезвая голова, осмелившаяся возразить Ниязову, что за политическое “преступление” не казнят и, если даже переквалифицировать статьи и расстрелять “преступников”, то как расценит сей акт мировая общественность, тем более президент собирался с визитом в США и мечтал быть принятым Биллом Клинтоном.

И Ниязов, как ни удивительно, отступил, возможно, его успокоили тем, что с его “врагами” можно расправиться и без суда, и без лишнего шума, не привлекая внимания международных правозащитных организаций и зарубежных СМИ, которые и без того много писали о грубейших фактах нарушений прав человека в Туркменистане.

Большинство участников “12 июля” перевели в тюрьму города Туркменбаши (бывший Красноводск), отличавшуюся более суровыми условиями, нежели ашхабадский СИЗО, чтобы медленно, но верно всех извести. Не мытьем, так катаньем. Главное — подальше смутьянов от родного дома, от туркменской столицы, где немало иностранных посольств, международных организаций.

Оппозиционно настроенный работник правоохранительных органов Туркменистана в один из своих приездов в Москву рассказывал своим друзьям, что в красноводскую тюрьму регулярно командируются сотрудники ОМОНа, которые жестоко и методично избивают Г. Аннаниязова, Ч. Гурова, Х. Амандурдыева, К. Назарова...

Ч. Гурову при очередной экзекуции выбили глаза. Тюремная охрана в зимнее время специально поливала в камерах полы, Х. Амандурдыева не кормили в течение 15 суток, давая ему лишь воду и сигареты.

Разумеется, подобные бесчеловечные условия резко ухудшили здоровье заключенных. Особенно вызвало тревогу состояние Г. Аннаниязова, которого врачи рекомендовали перевести в тюремную больницу города Мары. Когда министру внутренних дел Касымову представили врачебное заключение на перевод, то главный костолом республики отказал подписать документы: “Вы что, с ума сошли?! — взъярился он на подчиненных. — Если в стране произойдет переворот, Аннаниязов сядет на мое место и всех нас расстреляет...”

Значит, есть за что? Знает кошка, чье мясо съела!

В январе 1998 года родственникам стало известно о гибели в тюрьме Ч. Гурова: сотрудники, то бишь экзекуторы МВД, забили его до смерти, но тело не выдавали до тех пор, пока не заплатили тюремной охране 300 американских долларов.

Факт зверского убийства политического заключенного вызвал за рубежом новую волну протестов. А в Туркменистане — молчок, люди словно языки проглотили. Молчит и интеллигенция, будто в рот воды набрала. “А небом избранный певец молчит, потупив очи долу”.

Молчат все, хотя и знают о драконовских порядках, царящих в туркменских тюрьмах и других местах лишения свободы. Летом, когда термометр показывает выше сорока градусов по Цельсию, в душных, битком набитых людьми камерах СИЗО, им, в буквальном смысле этого слова, приходится покупать у стражников... воздух. Лишь получив воздаяние, мздоимцы-изуверы позволяют проверить камеру, открыть окна. Эти садисты готовы содрать с живого и мертвого кожу, могут за плату пронести в камеру деньги, водку и даже наркотики.

На тюремной кормежке долго не проживешь, ноги быстро протянешь. И передачами с “воли” не напасешься: за каждое разрешение установлена такса — 150 тысяч манатов. Да и с самой передачи тюремщики взимают оброк. Из переданных продуктов до заключенного едва-едва доходит часть. Хорошо, если получит хоть сколько.

Тюремный режим Ниязову, видимо, настолько по душе, что он обязал Министерство образования ввести в практику “системы воспитания” массовые экскурсии учащихся и студентов в места заключения. Сказано — сделано. В школах, в высшие учебных заведениях составлены графики посещения местных тюрем, колоний, СИЗО. На ребят, уже побывавших там, по отзывам родителей и учителей, подобные экскурсии произвели ужасающее впечатление, иные дети теряли сознание, по ночам их мучили кошмары.

— График посещения СИЗО я держу в строгом секрете, — рассказывал одной родительнице директор светской средней школы. — Боюсь, что взрослые уговорят кого-либо из учеников пронести в тюрьму что-то запретное... Страшусь, что после такого преступления ученик там и останется. Правда, подобная система, с позволения сказать, воспитания у многих старшеклассников вызывает чувство протеста, а у иных порождает даже страх.

Это-то и есть вожделенная цель диктатора: устрашить каждого. И машина устрашения в Туркменистане продолжает свое черное дело.

В апреле 1998 года президент Туркменистана в ходе своего визита в США объявил об освобождении всех осужденных, участвовавших в демонстрации “12 июля”, кроме ее организатора Гулгельды Аннаниязова, все еще томившегося в тюрьме приморского города. В стране, как всегда, тишь да гладь... Общественность обо всем пребывала в полном неведении, туркменские СМИ хранили молчание, ждали команды президента, а она так и не поступила. Почему?

С визитом Ниязова в Америку совпал приезд в Туркменистан экс-министра иностранных дел Абды Кулиева с супругой. Кстати, в республике все еще действовал безвизовый режим, который ввели позже.

17 апреля в Ашхабадском аэропорту яблоку негде было упасть. Абды Овезовича Кулиева, пользующегося в народе популярностью, жаждали увидеть не только близкие, родственники и друзья, но и представители туркменской интеллигенции, члены ушедшей в подполье “Агзыбирлика”, писатели, журналисты, художники, учителя, бывшие сослуживцы, знакомые, среди которых было немало оппозиционно настроенных по отношению к властям или просто сочувствующих экс-министру. “Незваного гостя” встречали и силы ОМОН, сотрудники КНБ и МВД. Они перехватили А. Кулиева и его супругу у трапа самолета и, не дав им возможности сделать и шага по родной земле, задержали и доставили в здание КНБ.

В ход, как обычно, пошла дезинформация: распространился слух, что Кулиевы в Ашхабад вовсе не приезжали. Обеспокоенным родственникам, метавшимся в неведении между приемными правительства и КНБ, официально отвечали: “информацией о Кулиевых не располагаем”. Туркменские власти проявили беспардонное насилие по отношению к супругам Кулиевым и неуклюже пытались это скрыть. Говорят, сев на верблюда, за седло не спрячешься. Абды Кулиева узнали работники аэропорта, аэродромной службы и сообщили волновавшимся встречавшим.

Кулевых в ту ночь допросили и о результатах немедленно доложили Ниязову, который на следующее утро собирался вылететь в США. В тот же вечер туркменская радиостанция “Свобода” передала из Праги сообщение об аресте экс-министра и его супруги. 18 апреля оконфузившиеся власти были вынуждены признать неопровержимый факт вопиющего беззакония.

А. О. Кулиева поместили в пустую камеру СИЗО, а через несколько часов к нему подселили 35-летнего азербайджанца, “находящегося под следствием”, возможно, провокатора или же для устрашения. Жену Кулиева освободили, но за ней установили открытую слежку.

Шила в мешке не утаишь. На следующий день многие информационные агентства мира передали сообщения о незаконном аресте Абды Кулиева. В США этот беспрецедентный акт произвола туркменских властей вызвал бурную реакцию. Президента Туркменистана буквально атаковали журналисты, задававшие вопросы о причинах репрессивных акций в Ашхабаде. Известный американский правозащитник, как сообщило одно московское издание, охарактеризовал действия Ниязова “как плевок в лицо Соединенным Штатам”. Туркменским властям дипломатическую ноту протеста направило и российское посольство: Абды Кулиев и его супруга Татьяна являются гражданами Российской Федерации.

Ниязов был расстроен, и, пытаясь поднять свой имидж в глазах американской общественности, 23 апреля публично заявил, что... ничего не знал об аресте в Ашхабаде. Словом, оконфузился президент и снова на вранье, ибо его заявление произвело обратное впечатление. Вероятно, подумал, что перед ним легковерные туркмены, коих обмануть запросто, и лгал по привычке.

Президент в тот же день дал указание председателю КНБ срочно освободить арестованного диссидента. А между тем оперативные работники КНБ, действовавшие по сценарию, начертанному “башой”, пытаясь запугать А. Кулиева, не торопились с его освобождением, устроив ему очную ставку с Г. Аннаниязовым. Встреча с лидером “12 июля” произвела на Кулиева “ужасное впечатление”.

— Три года назад, — рассказывал Абды Овезович, — Гулгельды был здоровым, красивым, атлетического телосложения парнем. Сейчас он выглядел пожилым человеком, еле передвигался, с трудом разговаривал... Но держался он мужественно и просил меня лишь об одном: “Помогите мне умереть на свободе”.

Не ради спортивного интереса А. Кулиеву устроили очную ставку с узниками ниязовского режима. Демонстрируя ему СИЗО, искалеченных и физически сломленных демонстрантов, власти надеялись не только заронить в сердце борца смятение, зародить неуверенность в продолжение оппозиционной деятельности, но и устрашить его. К этому отрепетированному методу карательные органы Туркменистана прибегли и по отношению к Ата Чарыеву, бывшему заместителю председателя Совета Министров Туркменистана, осмелившемуся выступить по радио “Азатлык”, которое у ниязовских властей находится под запретом и считается крамольным. В Москву и даже в дальнее зарубежье, где живут туркменские эмигранты, дошли слухи, что Чарыева также, как и Кулиева, в качестве “экскурсанта” водили по СИЗО, показывая одиночные камеры, арестованных, которые у него, разумеется, особого восхищения не вызвали: “Ведь у вас, кажется, семья, дети, — не без издевки говорили ему высшие чиновники КНБ, — подумайте...”

Велико было искушение туркменских властей не выпускать из своих лап А. Кулиева: уж слишком крупная попалась “дичь”. И не освободили бы, не испугайся они народного волнения, осуждения международной общественности, заклеймившей противоправные действия туркменского диктатора.

В 10 часов вечера Абды Кулиева выпустили из тюремной камеры, предварительно взяв подписку о невыезде. Узнав, что Абды Овезович на свободе, народ валом повалил к нему домой, чтобы увидеть своего защитника, пожать его мужественную руку, поздравить с приездом в родные края, столь негостеприимно его встретившие.

Но не тут-то было: власти оцепили квартал, где проживали Кулиевы, внутренними войсками, силами ОМОН и сотрудниками спецслужб. Скрытой камерой фотографировали всех, кто пришел сюда. Стражники вначале попытались задерживать и не пропускать приходящих, но, видя людское возмущение, изменили свое решение, позволив проходить лишь по предъявлению паспорта. Карательным органом было важно знать всех, кто лояльно относится к оппозиционеру.

Супруги Кулиевы намеревались погостить у родных, которых они долго не видели, еще некоторое время. Однако в среду утром 22 апреля Кулиевы, по настоянию туркменских властей и российского посольства в Ашхабаде, вылетели в Москву. На следующий день Ниязов под давлением американской общественности объявил об освобождении большинства политических заключенных, но это не помешало ему, как передала радиостанция “Свобода”, заявить в Вашингтоне, что Абды Кулиев — “террорист”, связанный с подпольными структурами российских спецслужб и уголовным миром.

Одна ложь рождает другую. 2 мая 1998 года председатель КНБ Туркменистана М. Назаров, выступая по телевидению, заявил, будто Абды Кулиев тайно бежал из Ашхабада, нарушив подписку о невыезде. Эту выдумку хором повторили генеральный прокурор и министр внутренних дел, также выступившие по телевиденью в начале июня того же года. Если и представить, что он “бежал”, то грош цена стражнику, упустившему такого крупного “преступника” и “российского шпиона”.

Досаду туркменских властей понять можно: план сломить непокорного лидера оппозиции, много знающего о грехах президента, явно провалился. Не исключено, что “сердар” намеревался жестоко расправиться с ним, как поступил с таким же непокорным Хошали Гараевым, будто повесившимся в Красноводской тюрьме. А ведь накануне убийства Гараева президент, выступая со своей предвыборной программой, пообещал, что освободит из тюрьмы всех остававшихся политических заключенных. Если Ниязов дал слово, значит, жди подвоха: поступит наоборот.

Так случилось и в истории с Аймуратом Нурыевым, родственники которого прознав, что президент грозит ему расстрелом (еще не закончилось следствие, не было даже суда), пошли к президентскому дворцу и незаметно от наружной охраны дождались появления Ниязова. Чуть ли не бросившись под колеса блестящего лимузина, жена, дети, сестра Аймурата пали на колени перед Ниязовым: “Ради Аллаха, не расстреливайте нашего Аймурата! — умоляли они со слезами на глазах.

— Осудите пожизненно, но сохраните ему жизнь...”

Президент погладил детей по головкам, а жене Аймурата, улыбнувшись, сказал: “Не волнуйся, сестренка, никто Аймурата не расстреляет. Идите домой, успокойтесь...”

Через день другой труп расстрелянного Аймурата Нарыева демонстрировали по национальному телевидению.

Чудовищны сказанные им однажды слова: “Я не возгоржусь никогда и не позволю возгордиться другим”. Случилось это или нет — судить людям. “Единство держится на пяти столпах — преданности, терпеливости, активности, скромности, вдохновении”.

Эти качества “баши” жаждет видеть в каждом своем подданном, считая их залогом устойчивости своей власти. Их он, конечно, истолковывает по-своему, в меру собственной извращенности.

Преданность по-ниязовски — это угадывать все желания “сердара”, потрафлять его любым действиям, соглашаться с ним во всем. Это терпеливо сносить его произвол, злодеяния и “нововведения”, выражающие интересы президента и его близкого окружения; доносить на своих ближних, на всех, кто не одобряет политику и поведение Ниязова и послушного ему правительства. В его понимании, быть продажным в пользу “вождя” — престижно и выгодно. Ниязов считает, что скромность — в молчании о своих бедах, нищете народа. Главное — не роптать и, даже умирая от голода, повторять вслед за президентом его любимые слова: “Мы живем хорошо, счастливо, не то, что при Советах...”, ибо о нас денно и нощно думает сам “сердар”. Ложь — не порок, быть лживым, опять- таки ради выгоды “баши” — значит играть важную роль в его политике; вдохновение — ревностно любить президента, в один голос петь ему дифирамбы, посвящать стихи, поэмы, пьесы, повести и романы. Пылкие одописцы своим неуемным вдохновением так должны заражать собственных жен, чтобы любимый президент снился им во сне эдаким страстным юношей, как это случилось с поэтессой Биби Ораздурдыевой, супругой народного писателя Атамурада Атабаева, о чем тот сам, в многолюдье, задыхаясь от умиления, поведал Ниязову.

Как тут не вспомнить полуанекдотическую быль, услышанную в стенах туркменского посольства в Москве, из уст бывшего сотрудника президенского Совета.

У одного туркмена, приехавшего за рубеж, спрашивают: “Что за народ — туркмены?” — “Дружный”. — “В чем это проявляется, если терпят над собой такого узурпатора?” — “Но зато все его дружно ненавидят”.

То, что его долго терпят — тема особого разговора. А вот ненависть народа к “сердару” вполне обоснованна и, пожалуй, есть за что. За то, что возвысил меч над пером и ложь над правдой, ибо в удушающей атмосфере страны быть честным да еще говорить правду миллионам слушателей и читателей — смертельно опасно.

Тоталитаризм в Туркменистане воцарился в его самой худшей, уродливой форме — азиатской. Он питает механизм машины устрашения, чтобы она могла обильно пожинать “плоды” на ниве человеческих жизней.