Туркменская трагедия

ЦЕНА ПРЕДАТЕЛЬСТВА (ВМЕСТО ПОСЛЕСЛОВИЯ)

Не претендуя на полноту картины всей жизни современного Туркменистана, я поставил себе целью заклеймить диктатуру, изобличить ее антигуманную, человеконенавистническую сущность, вскрыть свойственные туркменскому авторитаризму пустопорожнее фанфаронство, гадливый цинизм, бесстыдное хамство, ограниченность и аморальность.

Насколько мне это удалось — судить читателю. Но представьте себе, мои дорогие судьи, каково писать о человеке, каждый шаг, каждое выступление которого настолько алогичны, что здравомыслящему невозможно даже уловить их последовательность, разумность!

Еще труднее понять, кто он?! Говорят, что он — президент страны или падишах, притом “справедливый”, феодального государства. “Великий лидер” так называемой демократической партии. “Отец нации”. Новоявленный азиатский мехди — мессия или Туркмен “баши”, то бишь глава туркмен. Ему лишь осталось провозгласить себя Аллахом, на худой конец, халифом багдадским, султаном турецким, папой римским... Во многих других ипостасях он успел уже пребыть. Мне же он видится то дорожным техником, поучающим, как надо укладывать асфальт, то доморощенным тебибом-знахарем, указывающим, как следует применять бабкино снадобье, а, скорее всего, — бездельником и болтуном, у которого времени хватает на все, за исключением главного — честно, в соответствии с законом и совестью выполнять обязанности руководителя государства.

Говоря о реформах, сам Ниязов и является их главным тормозом. Экономический крах в стране вызван не только объективными, но и субъективными причинами — амбициозностью, авантюризмом, бездарностью, чванством, меркантилизмом и, наконец, элементарной безграмотностью “лидера” государства и его окружения. Приближенная и обласканная им интеллигенция, заняв соглашательскую позицию, примирилась с антинародной политикой “баши” и, потакая его низменным чувствам, сама соблазнилась подачками, пошла на поводу демагогических лозунгов, духовно растлевающих нацию.

По-моему, непостоянство интеллигенции основано не на каких-либо твердых национальных, идейных убеждениях, скажем, религиозных, ибо туркмены не ахти богобоязненны. Нет, тут о высокой материи говорить не приходится. Подавляющее большинство туркменской интеллигенции приземлено и, стараясь держать нос по ветру, печется лишь о своих меркантильных интересах, отнюдь не об общем благе. Она, вероятно, не отдает себе отчета в том, что ее предательская политика “моя хата с краю” губительно сказывается на национальной культуре, науке — на всем будущем туркменского народа.

Сколько раз “баши” собирал научную, техническую, творческую интеллигенцию, выступал перед нею, награждал ее представителей орденами и медалями, одаривал денежными премиями, давая им званные обеды, ожидая какого-то несогласия с их стороны, хотя бы словечка возражения. Но никто так и не осмелился сказать президенту о кризисе в науке, литературе, искусстве, о бедственном положении народа, не возвысил голоса против бесчеловечной политики режима. “Зачем его раздражать? — испуганно рассуждали иные. — Он не хуже нашего знает, что народ бедствует. Скажешь, бед не оберешься, будет преследовать тебя, детей твоих и до внуков доберется...”

За месяц до своего 60-летия “лидер нации” обратился к гражданам страны принять во внимание его просьбу не устраивать ему в юбилей излишней пышности. Выходит, пышность все же допустима, но только не “излишняя”. “Я такой же человек, как и все”, — рисуясь, сказал Ниязов, добавив, что он стремится честно исполнять свой президентский долг. (“НТ”, 29.01.2000). Вероятно, “баши” все же уверовал, что он не “как все”, если так заявляет. Во всяком случае, наверное, хочется так думать.

Президенту страны пристало поощрять развитие науки, литературы и искусства, и это похвально. Но почему-то почти все награжденные — это авторы, чьи творения, будь то поэмы и романы, статьи и песни, танцы и музыка, спектакль или произведение изобразительного искусства, посвящены “сердару” или его покойным родителям.

Вся беда туркменского народа в том, что у его государственной власти отсутствует сознание подлинной государственности. Нынешняя система во главе с пожизненным президентом упразднила все положительное, гуманное, нажитое прежним обществом, подорвала корни культуры, продуманную форму образования, здравоохранения, социального страхования и, покусившись на фундаментальные духовные ценности, пытается создать новые, оказавшиеся на поверку фальшивыми. Ниязовский режим, переняв от прежней системы самое худшее: преследование инакомыслия, цензуру, стукачество, подслушивание телефонных разговоров и другие нарушения прав человека, развил и усовершенствовал все порочное, подавляющее человеческую личность, его индивидуальность.

Вдумайся, дорогой читатель, в суждения “лидера” нации, определяющего политику целой страны. “В советские времена, — говорит он, — в Туркменистане большинство ученых, получив докторскую или кандидатскую степень, на том успокаивались. Всерьез наукой не занимался никто (?!)... Хочу спросить — что изменилось после того, как мы сократили 11 тысяч человек, считавших себя учеными? Ничего! Наше развитие даже ускорилось (?!)...Семь десятилетий нас отучали от всякой инициативы. Но теперь-то для нее полный простор. Учитесь пользоваться этим правом...” (“НТ”, 17.01.2000).

Пользуясь в полной мере таким правом, Ниязов, повторюсь, упразднив Академию наук, ликвидировал в стране создававшуюся десятилетиями научную базу. Было разбазарено ценнейшее оборудование многих научно-исследовательских лабораторий, экспериментальных мастерских, станций. Ведь подлинная наука создается долгими годами и ее, как и духовные ценности, звонкой монетой не измеришь. Наука, действительно, сама по себе дорогостоящая, и если она не востребована, то от того теряет и государство, и общество. Но вместе с тем не всегда количество ученых определяет степень развития науки, нередко какой-либо один исследователь может решить проблему, над которой бились сотни, тысячи ученых. И кто знает, сколько талантливых одиночек было среди одиннадцати тысяч фактически выброшенных на улицу ученых по капризу, вернее, недомыслию президента?

Завершая работу над книгой, я вовсе не претендовал на полноту освещения туркменской жизни, всех событий, происшедших в стране за годы независимости, на законченность и точность портрета ее главного героя, Сапармурата Ниязова и его окружения. Тешу себя надеждой, что грядущие поколения историков, литераторов немало напишут об этом редкостно уродливом феномене, о его абсурдных годах правления, доставивших народу немало горя и страдания. Возможно, потомки о нем и не вспомнят, ибо у современников он вызывает патологическое неприятие, и они сыты им по горло.

Может, потому и не помянут о “баши”, что по стране неимоверно много его статуй и портретов, что люди перестали их замечать. Впрочем, оставим это на суд истории, которая рассудит как героев, так и автора сей работы, многие страницы которой родились благодаря друзьям и единомышленникам, подвигнувшим меня на этот нелегкий труд. Я бесконечно благодарен им, а также и другим многочисленным товарищам, истинным сынам и дочерям своего народа, подлинным патриотам Туркменистана. Это они, рискуя собой, привозили или присылали из Туркменистана необходимые мне газетные, журнальные публикации и даже архивные материалы, делились своими впечатлениями, доставляли видеозаписи с речами и выступлениями президента и его близкого окружения, сделанные с экранов туркменского телевидения. Они даже помогли организовать мою последнюю поездку в Ашхабад, совпавшую с визитом туда Президента Российской Федерации В. В. Путина.

Работая над книгой, я часто задавал себе вопросы: “А поймут ли меня потомки, даже следующее за нами поколение? Не потонет ли мой труд в море слащавых и лживых славословий, источаемых ныне туркменскими СМИ? Не задавит ли его пресс оболванивания народа, в коем используется весь государственный аппарат, все контролируемые им общественные организации, идущие в обнимку с идеологией криминала?..”

Ниязову удалось навязать определенным слоям общества, особенно большой части интеллигенции, в корне ошибочные и вредные постулаты, в частности, что на Востоке лидер должен быть жестоким и у туркмен своя форма национальной демократии, берущая корни с древнейших времен, и сегодня принятые в цивилизованных странах нормы демократии в Туркменистане, мол, неприемлемы. Конечно, жить в обществе и быть свободным от общества нельзя. Но в чем “баши” видит “свою” демократию? В пожизненном президентстве? В диктатуре одного человека? В подавлении инакомыслия? В безропотности интеллигенции? В рабской покорности близкого окружения, каковым ему хотелось бы видеть весь народ страны? Да, “отца нации” больше устраивает безликая масса с вытравленным человеческим достоинством, которая снесет любое его оскорбление и унижение. Такой легче управлять. Видно, такая “демократия”, рассчитанная на управление манкуртами, ему по душе.

Во все времена диктаторов больше устраивала безответная, одураченная и запуганная масса, ограниченная во всем, лишенная общечеловеческого. Ее легче прибрать к рукам, лишить веры, привить апатию и в конечном итоге убедить в правоте узурпатора народного суверенитета. Однако именно народ — источник власти, ее высшая инстанция. И ему, народу рано или поздно нужно будет отобрать ее у бездарности и глупца, презревшего мораль и право, истину и справедливость.

Среди трезво мыслящей части туркменского народа, определенного круга интеллигенции, не смирившейся с авторитарным режимом, политика новоявленного диктатора вызывает неприятие и пока пассивное сопротивление. Продление президентских полномочий само по себе противозаконно, его нельзя считать свидетельством каких-то заслуг или вдруг воспылавшей к диктатору всенародной любви, о которой со смехотворной настойчивостью твердят подневольные СМИ. Нет, это — факт попрания закона, насилия, это — признак приближающейся кончины власти. Но сколько продлится ее агонизирующее состояние? Известно одно, перед смертью хищник особенно опасен. Его обреченность уже проявляется в антиконституционных действиях властей, в арестах видных представителей интеллигенции, в шельмовании и преследовании политически нелояльных режиму общественных и религиозных деятелей. Лишь после провозглашения Ниязова пожизненным президентом за решетку были упрятаны лидер оппозиционного движения “Агзыбирлик” Нурберды Нурмамедов, пропагандист Корана и его переводчик известный священнослужитель Ходжа Ахмет-ахун Оразгылыджев, которым предъявили анекдотические обвинения, дабы оправдать незаконные действия властей. В мае 2000 года скоропостижно скончался оппозиционер Айли Мередов, отсидевший в тюрьме за свои убеждения и до последнего своего дня преследуемый властями. Он был еще молод, но, видно, сердце не выдержало нравственных экзекуций.

Оппозиционно настроенная часть туркменской интеллигенции, которую властям удалось вынудить эмигрировать, добивается пересмотра Конституции, ограничения президентского всевластия и установления гарантий демократического управления страной в интересах туркменского народа.

Люди все чаще поговаривают об уходе Ниязова с поста президента, сравнивая его с коршуном, терзающим тело и душу своего народа. Однако правители, подобные ему, по доброй воле в отставку не подают. Если это случится, то народ вздохнет с облегчением. Но, как говорится, это палка о двух концах. Оставив пост президента, неужто можно позволить “баши” выйти сухим из воды? Не понеся заслуженного наказания за разрушение не только своей страны, но и за развал великой державы СССР, к коему он тоже приложил руку.

Хронический экономический кризис, миллиардные долги, хищническое разорение природных ресурсов страны, политический раздрай в обществе, безнравственность, вылившиеся в массовую наркоманию, проституцию, взяточничество, обман, приписки, засилье мафии и иностранных компаний,— эти и многие другие тяжкие преступления и пороки средневековья, иезуистски прививаемые им обществу, он оставляет в наследство туркменскому народу. Другим же концом палки может оказаться смена одной бесчеловечной руки на другую, открытый и еще более агрессивный тоталитаризм, хотя и при лицемерном ниязовском режиме народу тоже живется несладко. “Хуже прежнего не будет, — уверяют оптимисты. — Лишь бы пал тиран. Но прежде ответил бы перед судом народа...”

Мне же не дает покоя навязчивая мысль: всех ли душевнобольных клиники вывезли в отдаленный район страны? Не остался ли случаем кто-то из них в Ашхабаде? Неисповедимы пути Господни...

Январь 1999 г. — май 2000 г.

Ашхабад — Москва.