Туркменская трагедия

ДВА АРБУЗА В ОДНОЙ РУКЕ?

В июле 1991 г. группа туркменских деятелей культуры известила Президента и первого секретаря ЦК КП Туркменистана Ниязова о зарождении в Ашхабаде инициативной группы в поддержку Движения демократических реформ (ДДР). Это был ответ на Обращение известных политических деятелей страны — “девятки”, опубликованное в “Известиях” 3 июля 1991 г. Ушла телеграмма и в адрес одного из инициаторов создания этой неформальной организации Э. А. Шеварднадзе, к тому времени подавшего заявление о выходе из КПСС. Уже оставил ряды Компартии один из видных ее теоретиков и злых гениев — А. Н. Яковлев, а еще раньше в Москве свои партийные билеты сдали Зелили и Эдуард Айтаковы, сыновья Недирбая Айтакова, первого председателя ЦИК ТССР, репрессированного в годы культа личности Сталина.

“Комсомольская правда” 3 июля 1991 г. писала, что республика объявила о суверенитете, избрала своего президента, но это пока мало что изменило в ее жизни. Даже наоборот, наблюдался некий откат к ужесточению существующих порядков. Некоторые передачи Центрального телевидения оказались под запретом, введена цензура всех СМИ. Арестован первый выпуск собственной газеты Туркменского общества охраны памятников истории и культуры, конфискован первый номер “Даянча”, журнала собственных мнений, резко критиковавший ниязовское правительство. Смещен министр внутренних дел ТССР В. Гринин, отказавшийся использовать милицию в недобрых целях. В республике разрешена деятельность лишь одной Коммунистической партии не только потому, что ее идеологию разделяла правящая верхушка республики, — главное, что у руля партии стоял сам Ниязов, по-прежнему придерживавшийся политики двоедушия и, как говорится, старавшийся на одних подметках семерым царям служить.

Одного из членов инициативной группы, инструктора ЦК КПТ А. Байриева, не без ведома Ниязова, “прорабатывали” в кабинете секретаря ЦК по идеологии С. Рахимова и без обиняков предложили подать заявление, то есть, уволиться “по собственному желанию”. Но душеспасительные беседы партийных бонз не поколебали убеждений неординарно мыслящего поэта и журналиста А. Байриева.

На ковер к секретарям ЦК А. Д. Додонову и С. С. Рахимову, а затем и к члену президентского Совета М. Б. Оразову вызывали также народного писателя Туркменистана Р. М. Эсенова, ветерана войны и труда, члена инициативной группы ДДР. Верхушку ЦК больше всего тревожило: “Что станет с КПСС”? “Не положит ли Движение началу новой партии?” “Не вызов ли это Компартии и ее ЦК?” “Не уйдут ли туркменские деятели культуры в другую партию?” и т.п.

Руководящих деятелей не беспокоил завтрашний день партии, советского государства, нет, они были обеспокоены личным будущим, удержатся ли на своих высоких постах? Члены инициативной группы тщетно пытались объяснить, что ДДР — это движение внутри самой КПСС, среди наиболее здравой, разумной ее части, призывающей парламентским путем решить задачи перестройки. Программа “Движения” не была идеальной, Америк она не открывала, способствуя, к сожалению, развалу СССР.

Туркменская инициативная группа искренне намеревалась вовлечь в сферу действия трезво мыслящих людей, проводить работу по выявлению, воспитанию потенциальных лидеров, в которых наблюдался дефицит повсюду. Имелись в виду молодые, способные талантливые люди, которые больше всего страшили Ниязова.

Такие благие намерения у верхушки ЦК вызывали подозрения. Видно, всяк обо всем судит в меру своей испорченности. Эти беседы напоминали разговор глухих. Партийные бонзы, усматривая в действиях инициативной группы покушение на свой престиж, попытку подрыва власти, и слышать не хотели о существовании “какой-то второй силы”, будто претендующей на право существования наряду с Компартией.

Секретарь ЦК С. Рахимов, подобно дотошной стенографистке, скрупулезно записывал в блокнот ответы А. Байриева, Р. Эсенова и других, повторяя, что это интересует Ниязова, который, дескать, обеспокоен тем, что видные деятели творческой интеллигенции почему-то хотят встать под знамена “предателей Яковлева, Шеварднадзе, Вольского...”

Нетрудно догадаться, почему Ниязова волновали подобные вопросы. Тогда он, все еще находившийся под властью Москвы, лез из кожи вон, пытаясь составить о республике приукрашенное представление как о некоем феномене, где “все хорошо, прекрасная маркиза!” (надо же было замазать глаза Центру!), где президент, упорно навязывающий народу суверенитет одного человека — свой собственный — встретил в штыки деятельность неформалов: “Агзыбирлика” и Демократической партии, которые объявили о своем рождении, но официального признания не получили. Ниязов не замедлил наложить на их деятельность табу.

Дело тут не в национальных особенностях нашего народа, который, как пытается объяснить Ниязов, будто не приемлет демократию. Собака тут зарыта в том, что президент и его окружение подвержены многим болезням консерваторов и властолюбцев: субъективизму, консерватизму, отсутствию политической культуры, даже элементарной грамотности. И они, ловко пользуясь простодушием народа, отличающегося цельностью характера, неиспорченностью нравов, обманывали его, манипулируя общественным мнением, укрепляли свою власть. Уже тогда Ниязов цинично заявлял, что нет необходимости политизировать наше население, дескать, от того лишь один вред, ибо наш народ не созрел для демократических преобразований, а поэтому будто нет условий для многопартийности. Туркменам, продолжал унижать свой народ президент, кроме покоя, зеленого чая и пшеничных лепешек ничего не надо. Вот так-то! И не такое еще будут сносить туркмены от своего “лидера”.

А что народ?! Безмолвствовал...

В одну из поездок в Туркменистан довелось услышать анекдот, скорее, похожий на быль. Точнее, верно подметивший психологию нынешних туркмен.

...Власти издали фирман, лишающий жителей электрического света. Никого это не возмутило. Затем последовало объявление: отключаем газ! Люди снесли и этот произвол, приспосабливаясь готовить еду на костре, на угольях. Потом наверху решили: туркмены обойдутся без воды и хлеба. Зажирели! И тут никто возразить не посмел. Зато юродствующие старцы, живущие на президентских подачках, ханжествовали: “Судьба”! Чему быть, тому не миновать. На роду видать такое написано”.

И вдруг глашатаи возвестили: “Всем на площадь! Будем вешать!”

Проходит день-другой, на месте казни ни души. Одни палачи собрались. Что-то на бессловесных туркмен с овечьим нравом не похоже. К властям от имени обреченных прибежал заполошенный аксакал и, униженно оправдываясь за бестолковость своих смиренных земляков, говорит: “К повешению все как один готовы. Только не знаем, как лучше придти на казнь, со своими веревками или президент приготовил нам бесплатные?”

Вот так анекдот! Рожденный в народе, он саркастически высмеивает ниязовское благодеяние с “бесплатным” саваном на каждого усопшего мусульманина, светом, газом, водой, солью (о том подробно — ниже), а также осуждает угодливость, покорность туркмен, которые, получив удар по одной щеке, безропотно подставляют для пощечины другую.

Эту рабскую черту моих земляков метко подметил зарубежный журналист Питер Хлебников, который, не скрывая своего восхищения ловкостью туркменского президента, пишет: “Ниязов обладает такой властью, о которой Борис Ельцин может только мечтать. В прошлом [1992] году одним росчерком пера ликвидировал около 7 тысяч мест депутатов парламента и местных Советов”. Журналист, подчеркивая откровенный цинизм президента, разогнавшего народных избранников, приводит президентские слова: “Никто этого даже не заметил”, — бахвалился Ниязов (‘WЕ/МЫ”), апрель 1993, № 7).

Как не вспомнить слова Александра Зиновьева: “Народ, который позволяет такое глумление над собой, не заслуживает ни сочувствия, ни уважения. Он заслуживает только презрения”. ( “Народная правда”, февраль 1992 г.). Нельзя, конечно, целиком винить весь народ. Невольно думаешь, чего стоила вся республиканская партийная организация, так называемый один из славных отрядов КПСС, чего стоили уроки о партийной демократии, принципиальности, о скромности, о критике и самокритике, если Ниязов, воцарившись удельным ханом, мог безнаказанно преследовать любого, кто осмелится пойти ему наперекор.

Так случилось с писателем и журналистом Р. Эсеновым, выступившим в московской газете “Гласность” (9 мая 1991 г.) со статьей “О чем скрипит президентская арба”, а также с не менее острой корреспонденцией “В нужное” русло” (01.08.91), где в той же газете он осудил республиканские власти, пытавшиеся административными методами оградить “свой народ” от внешнего влияния, а также подверг справедливой критике криводушие самого Ниязова, пытавшегося “удержать в одной руке два арбуза”.

Автор этих и других материалов, опубликованных на страницах союзной прессы, призывал республиканское руководство отдавать приоритет лишь уму, рассудку, объективности, честности и таланту. Как и следовало ожидать, писатель был подвергнут остракизму, на него, по команде сверху, науськали республиканскую печать и даже вовлекли в эту нечестную игру тогдашнего корреспондента “Сельской жизни” Г. Я. Колодина, обогретого впоследствии высочайшим вниманием (услуга за услугу!): Ниязов назначил его пресс-секретарем посольства Туркменистана в РФ, выделил квартиру в Москве. Р. Эсенову, по команде сверху обвиненному во всех смертных грехах, даже возвели в криминал то, что он некогда работал собственным корреспондентом “Правды”, а весной 1991 года по приглашению религиозной организации “Рабита Ислам” совершил хадж в Мекку. Шельмовали его на страницах республиканской печати как могли, а писатель между тем был лишен возможности ответить на клевету: средства массовой информации Туркменистана его ответы не публиковали — таково было указание свыше. Словом, игра шла в одни ворота. Р. Эсенова не жалуют и поныне — его имя тоже занесено в пресловутый “черный список”. А его уже набранный в типографии исторический роман о Байрам-хане, о приближающемся 500-летнем юбилее которого Ниязов не устает говорить, был рассыпан, несмотря на то, что издательство “Туркменистан”, прорецензировав его еще в 1990 году, заключило с писателем договор и не расторгло его и по сей день.

Кстати, роман-трилогия Р. Эсенова, которому автор посвятил более четверти века, обсуждался на расширенном заседании Совета туркменской литературы Международного сообщества писательских союзов, где московские литераторы дали высокую оценку художественным достоинствам произведения и рекомендовали присвоить автору звание лауреата литературной премии имени Физули. О присуждении этой почетной международной премии Сергей Михалков, Расул Гамзатов, Тимур Пулатов, Лазарь Карелин поставили в известность Ниязова и просили его способствовать изданию в Туркменистане романа на туркменском и английском языках. Однако Ниязов, которому письмо из Москвы было отправлено в октябре 1998 года, так и не удосужился ответить этим всемирно известным писателям.

Экскурс из дня вчерашнего в день сегодняшний, часто совершаемый мною, не случаен, ибо действующий в них главный “герой” один и тот же, и живет он как бы в двух ипостасях. Эти временные измерения неразрывны и дают право автору этих строк перекидывать мостик из вчера в сегодня и обратно.

Не могу не вернуться к статье Р. Эсенова “О чем скрипит президентская арба”, где писатель еще девять лет назад усмотрел в поведении и действиях Ниязова лицемерие, двоедушие, попытку удержать в одной руке два арбуза, чувствуя себя больше автократом, “нежели партийным лидером, на глазах отмежевываясь от среды, взрастившей его и доверившей ему высшие партийные и государственные посты”. Еще в мае 1990 г. ХХ1Усъезд Компартии Туркменистана, принявший резолюцию о целесообразности установления поста Президента Туркменской ССР, решил рекомендовать на эту должность Ниязова. Таким образом, высокой президентской властью его облекла сама Компартия!