Туркменская трагедия

ТЕРМИНАТОР

Необычную историю поведали миру английские китаеведы. В середине ХVII века, когда воинственные маньчжуры покорили великое государство Китай, самонадеянный император династии Мин, не перенеся такого позора, удавился на яблоне, которую после казнили, заковав ее в цепи, отчего дерево и погибло. Китайцы к деревьям относились, как к живому существу: человека, срубившего яблоню или абрикос, убивали тем же способом, каким он погубил дерево.

Хороший закон, не правда ли? Особенно по отношению к губителям природы, не думающим о завтрашнем дне. Этот обычай китайцев вспомнился в мой последний приезд в Ашхабад, когда воочию увидел, как бульдозерами, электропилами, топорами сносили старые и молодые деревья Аллеи Дружбы, протянувшейся вдоль железной дороги, образуя на несколько километров живописный зеленый пояс в несколько рядов.

И у кого-то хватило ума в знойном Ашхабаде поднять руку на зеленого друга. Тем более на известную Аллею, с которой связаны многие славные страницы истории туркменской столицы. Более тягчайшего преступления быть не может.

По сию пору мой старший брат, учившийся тогда в Туркменском государственном медицинском институте, помнит, как в канун 10-летия Победы над фашистской Германией среди ашхабадской молодежи родилась инициатива: к знаменательной дате создать зеленую зону. Многотысячные отряды юношей и девушек, студенты ашхабадских средних и высших учебных заведений, демобилизованные воины, среди коих было немало вчерашних фронтовиков — участников Великой Отечественной войны — по воскресеньям и в свободные от учебы часы приводили в порядок пустыри и пустоши, простершиеся на огромной площади, проводили планировку, прокладывая арыки, разбивали газоны, высаживали молодые саженцы.

Эпопея строительства Аллеи Дружбы вписалась в биографии тех, кого мы ныне с почтением называем старшим поколением. И она, конечно, в памяти многих, ибо кто предает забвению прошлое, тот рискует остаться без будущего.

И вот однажды с Аллеи Дружбы снимают таблички и переименовывают в проспект имени Гурбансолтан-эдже, в честь матери президента; сюда пригоняют армаду техники, отряд строителей — и от живописной Аллеи остаются лишь одни воспоминания. Ни деревца, ни кустика. Скоростным методом здесь проложили асфальтированную дорогу, уходившую одним концом на восток, а другим, через десяток километров приводивший в родное село президента — Кипчак, где красуется умопомрачительный по своему великолепию и размаху мемориальный комплекс, посвященный Гурбансолтан и мечеть имени Туркмен “баши”.

Ему стоит потребовать от своих верных спецслужб не утаивать, как его за глаза честят те горожане и аульчане, чьи дома, хозяйственные постройки, гаражи без их согласия пошли на слом, чтобы проложить “мамину” автостраду. Президенту не мешало бы послушать своих односельчан, осуждающих, что построил в память матери мемориал, прозванный “земным раем”, а сельское кладбище земляков, распростершееся через дорогу, предал забвению. Кипчакцы с горечью называют его “адом”, где могилы, заросшие колючкой сровнялись с землей. Обиду односельчан понять можно, когда знаешь, что “отец нации” на памятник своей матери, погибшей в землетрясение, истратил 18 миллионов долларов, а кладбище по соседству с мемориалом из-за неприглядного вида “скрыл” от посторонних глаз высоким железобетонным забором.

А между тем в центре туркменской столицы в 1990 году по инициативе ЦК КП Туркменистана и его первого секретаря Ниязова на многолюдном митинге был заложен камень, на котором и сегодня можно различить слова о том, что тут будет возведен памятник воинам-интернационалистам, погибшим в Афганистане. Сюда к нему меня однажды привел мой однокашник, получивший тяжелое увечье в той памятной войне.

— Всякий раз, когда прохожу тут, — рассказывал он с горечью, — этот камень жжет мне сердце, напоминает о боевых друзьях, павших в чужой стране. В боях за Афган участвовало, по официальным данным, 16 тысяч туркменистанцев, из них 1700 было ранено, 367 человек убито, подавляющее большинство — туркмены. Я далек от политики, но слышал: туркменское правительство не собирается ставить памятник погибшим “афганцам”, ссылаясь на то, что мы с нашими южными соседями побратались, а мятежные талибы — наши друзья, и память о войне их, мол, оскорбляет. Не пойму, а в чем тут наша вина? Тех, кто пролил кровь на чужой земле? Отдал самое дорогое — жизнь. Не предаем ли мы, живые, мертвых?.. Не по доброй воле мы, солдаты, офицеры, вторглись в чужую страну. Никто из нас не хотел умирать или оставаться калекой на всю жизнь. Мы выполняли приказ Родины...

Неужто память о воинах-интернационалистах будет предана забвению? Пока о них, к сожалению, власти предержащие и не вспоминают. Но зато по соседству, всего в нескольких десятках метров от сиротливо возвышающегося памятного камня, был срочно разбит сквер с фонтанами, а в его центре возведена величественная скульптура Гурбансолтан, держащей на руках малыша — будущего президента.

Впрочем, что бы ни судили-рядили о “божественном”, но в нем прочно сидит самодовольный автомобилист, не любящий объездных дорог, напоминающих ломаные линии. Шоферское лихачество сочетается в его характере с непомерной заносчивостью провинциального князька, которого извечно сосет червь тщеславия. Поэтому все, связанное со страной, особенно градостроительство, архитектура должны служить возвышению, культу его одиозной персоны.

По его прихоти в центре Ашхабада возвели 75-метровую Арку нейтралитета, увенчанную 12метровой скульптурной фигурой Ниязова, на которую, как уже говорилось, ушло шестнадцать с лишним килограммов чистого золота. Но “чудо” не только в этом. Днем скульптура вертится вслед за солнцем, а ночью она делает еще пол-оборота вокруг своей оси, встречая восход.

Вот на какие чудеса способен туркменский “провидец”. Однако, он почему-то не сообразил, что его светлейший лик, возвышающийся над столицей, может быть заслонен от всеобщего любования городскими постройками, жилыми кварталами, высокими зданиями. То ли в тот момент “чародейство” ему изменило, то ли еще чем-то затуманилось его сознание.

История, тем более приближенные президента, умалчивают, когда же его осенило убрать все, что скрывает от взора скульптуру, снести препоны, мешающие прямому доступу к ней и беспрепятственному въезду в президентский дворец,— гордость “сердара”, о котором он, упиваясь “тысячелетней историей” туркмен, не без кичливости говорил: “Мой дворец простоит еще тысячу лет. Такую гарантию мне дали французские строители”. На что один из дворцовых служащих не преминул едко заметить: “Можно подумать, что через тысячу лет сам проверит достоверность гарантии”.

Воля “великого вождя” непререкаема. И вот, начиная с холмов, подступающих с юга к Ашхабаду, к Арке и от нее на север, до самого нового аэропорта, расположенного у кромки Каракумов, через весь город прорубили гигантский своеобразный коридор, снося все — административные здания, корпуса и цехи действующих предприятий, исторические памятники, зеленые насаждения, множество жилых домов, государственных, кооперативных, частных ... Не пощадили даже жилье ветеранов, “Горку”, памятник римской эпохи, не оставили камня на камне от нового хлебозавода ...

В свой последний приезд в Туркменистан, куда мне с трудом удалось получить въездную визу, я проехал по тому самому “коридору” — по вновь проложенной автостраде, как вдали на фоне синеющих гор, над Аркой независимости в косых лучах заходящего солнца, казалось, парила фигура “лучезарного”. Она не исчезала из поля зрения до тех пор, пока не подъехал вплотную к Арке. Вид на скульптуру, как я убедился в том после, открывался со всех сторон света. Словом, это то, чего так жаждал “баши”. Цена тому зрелищу четвертая часть разрушенного города, тысячи семей, согнанных с обжитых мест, лишившихся жилья и вместо крыши над головой получившие гарантийные письма. Улитка ползет, когда-то будет... Войны в Ашхабаде вроде не было, а переселенцы, скорее, похожие на беженцев, появились.

По пути в город вместо многолюдного окрестного поселка из двух- и четырехэтажных домов, возвышавшихся здесь в мой прошлый приезд, теперь я увидел сплошные развалины, горы мусора, среди коих виднелось множество тамдыров — глиняных печей, где туркмены выпекают чуреки. Они стояли целехонькие, как миниатюрные памятники-храмы, а бесхитростные надписи, оставленные на них съехавшим жильцами: “Тамдыр разрушать нельзя. Грех!” — свидетельство того, как неприкосновенен и свят для туркмена очаг — тамдыр.

Не удивительно, что бульдозеристы, экскаваторщики, чтя народные обычаи, не решились поднять руку ни на один тамдыр, а вот “высокочтимый сердар” взял на душу великий грех, отдав приказ снести гигантский тамдыр — новый хлебозавод, обеспечивающий хлебными изделиями почти полгорода. Не случайно поэтому в Ашхабаде во второй половине дня не в каждой булочной найдешь нужный тебе вид хлеба или булок. А ведь сносить хлебозавод не было никакой необходимости — он, оказывается, никому не мешал. Как и не мешало живописное здание кинотеатра “8-е Марта” с живописным сквером.

Участь быть порушенными постигли крупнейшие психиатрические клиники в Ашхабаде и Геокдепе, имевшие при себе наркологические отделения. А больных? Кого-то забрали родственники, кого-то отправили в отдаленные районы республики, где нет и не предвидится строительства приспособленных под стационары помещений. Непонятно, с какой целью одним из мест поселения душевнобольных избрали гиблое местечко Кизыл-Кая, по соседству с бывшими урановыми родниками, где, как известно, высокая радиация, а среди местного населения высокая смертность. Казалось бы, вот против чего поднять голос протеста правозащитным и экологическим международным организациям. Естественно, в такое захолустье, где отсутствуют нормальные условия для жизни и лечения больных, отказались выехать опытные специалисты — доценты, профессура.

Если проехать от президентского дворца прямо на юг, затем повернуть на запад и побывать на двух дорогах, ведущих по холмам и по предгорной долине к дачной Фирюзе, то воочию убедишься, как необуздан в своем экстазе туркменский терминатор. Под ножом бульдозеров оказались сотни и сотни домов, фруктовые сады, декоративные деревья, приусадебные участки. Особенно пострадали жители центра, чьи дома были расположены вокруг и вблизи президентского дворца, нанесен урон и тем, кто жил на южной окраине Ашхабада, в окрестном поселке Багир, дачном Вановском, Фирюзе...

Когда начали разрушать жилые дома в этих поселках, мимо которых часто проезжает “отец народа” на свою виллу, их жительницы с малыми детьми вышли на дорогу, остановили президентскую машину и пожаловались на произвол властей.

— Такого распоряжения я не отдавал, — Ниязов, не выходя из машины, сделал удивленное лицо. — Я приказал валить незаконные пристройки, старые сараи... Дома ваши никто трогать не будет.

И женщины, поверив “отцу”, успокоились и разошлись по домам. На следующий день “строителей” пришло вдвое больше. Их сопровождали полиция, городские и республиканские чиновники, Разрушительная работа пошла еще интенсивнее.

Бедные женщины, не подозревая, от кого исходит приказ, наивно надеялись на милосердие президента, решив еще раз перехватить его автомашину. Но им дорогу преградил заслон бравых ребят из ОМОНА. Матери семейств глазами провожали промчавшуюся на высокой скорости знакомую иномарку, во весь голос проклиная обманщика, развеявшего их последнюю надежду.

Можно представить, какие мытарства испытывают люди, оставшиеся без жилья, и что они думают о правителе, который в мирные дни, ради личного тщеславия и удобства, рушит жилье своих подданных и, оставив их без крыши над головой, не позаботился загодя, куда поселить бездомных. Могут ли быть они уверены в завтрашнем дне?

Одна ашхабадская жительница, ветеран труда, пережившая землетрясение, с горечью делилась:

— Просыпаемся мы с мужем каждое утро и почти в один голос: “Слава Аллаху, не продали нас еще туркам. Может не снесут наш дом сегодня?..” Поломали же бесцеремонно наш капитальный гараж, обошедшийся нам в добрые времена в три тысячи с лишним рублей. Красивый забор порушили, курятник, мастерскую мужа, распахали приусадебный участок с фруктовыми деревьями и огородом. Никто у нас на то согласия не спрашивал, и ущерба нам возмещать не думают. Попал муж на прием в хякимлик по поводу возмещения, а там над ним посмеялись. “Всем компенсировать — государство в трубу вылетит”, — ответили ему. Беззаконие и произвол, да и только. Гляди, не спросят, из дома выселят, как с тысячами ашхабадцев поступили.

— К властям, в суд обращались многие и получали от ворот поворот, — в разговор вступил ее муж, удивленный моей наивностью.— У них разговор короткий: “Такова воля президента”, и вопрос исчерпан. А кто его решение отменит? Чего доброго, еще в бузотерстве обвинят, за решетку упекут. Все делается с его ведома.

— Еще дом назло снесут, — добавила жена. — Живем, как на вокзале. А ведь президент должен быть гарантом Конституции, законности, а он — главный нарушитель.

Ее муж, до недавнего времени работавший в Иране, рассказал о случае, происшедшем в Мешхеде с хозяином мелочной лавки, подлежащей сносу. Власти города официально обратились к владельцу разрешить перенести торговую точку, занимавшую небольшую площадь, на другое место, предлагая уплатить за ущерб несколько десятков тысяч долларов. Хозяин не соглашался до тех пор, пока не выплатили требуемую им сумму. Лишь после этого торговец освободил помещение, ему помогли перевезти все товары, выделили бесплатно транспорт, рабочую силу.

— Это в Иране, — продолжал он, — о котором нам всегда твердили, что там царит произвол, нет демократии, ущемляются права человека... А у нас приходит представитель власти и командует: “Немедленно освободить!” Ни транспорта, ни рабочей силы тебе в помощь. Я уж о возмещении материального ущерба и не заикаюсь.

Судя по размаху разрушения жилого фонда, Ашхабад видится властям, прежде всего, как административный, политический, торговый и туристический центр с министерствами и ведомствами, офисами и супермаркетами, отелями и музеями, стадионами и ресторанами, дискотеками, казино и другими увеселительными заведениями, способными привлечь туристов, любителей экзотики, особенно из богатых европейских и азиатских стран. При наплыве в туркменскую столицу “денежных мешков” жилье “гарамаяков”, их убогость, беднота будут контрастировать с великолепием новостроек и образом жизни “новых туркмен”. Чтобы “чернь” не мозолила глаза, не смущала приезжих богачей, власти выселили из города не только душевнобольных, заключенных, подследственных, наркоманов, алкоголиков, но и жителей победней, чей вид и образ мыслей могут смутить иностранцев или дать пищу для раздумий представителям международных правозащитных организаций.

Шила-то в мешке не утаишь. Диктатор, отдавая приоритет административному строительству, выносит безжалостный приговор домашним очагам своих подданных. На заседании Кабинета министров обсуждают какие угодно вопросы — о строительстве дворцов, отелей, фонтанов, о разработке новых законодательных актов, фактах продажи туркменских паспортов и т.д., но очень редко о сооружении нового жилья, особенно для малоимущих и многодетных семей, которыми и ныне рекордно отличается Туркменистан. Невооруженным глазом видно, что политика нынешних властей не что иное, как закамуфлированный геноцид собственного народа.