Творчество

Блокадная журналистика. Наука ненависти

Журналисты осаждённого Ленинграда внесли огромный вклад в дело защиты города

Блокадная журналистика — уникальный культурный феномен. Она близка к военной, но носит особые черты — ленинградские журналисты во время блокады находились в своём городе и вместе со всеми его жителями делили тяготы и лишения. А корреспонденты, работающие на фронтах, помимо своих профессиональных обязанностей, нередко принимали участие в боях.

Блокадную журналистику характеризуют и некий особенный публицистический стиль. Это, прежде всего, очерковость, глубокое проникновение в личность героя статьи с помощью чисто писательских средств. Немудрено: именно в Ленинграде, а потом и по всей стране в редакции появилась должность «писатель в газете». Например, в «Ленинградской правде» сотрудничали такие литераторы, как Николай Тихонов, Всеволод Вишневский, Всеволод Азаров, Виссарион Саянов, Ольга Берггольц, Александр Прокофьев, Вера Инбер, Вера Кетлинская, Евгений Федоров и многие другие. Разумеется, это очень повысило художественный уровень материалов.

Но дело не только и не столько в литературных красивостях и публицистических находках. Система журналистики Ленинграда блокадной поры имела единое с фронтом информационное пространство, общую боевую задачу — отстоять город. СМИ были связующим звеном армии и города. С первого дня войны журналисты поняли, что в их руках мощное оружие, которое сегодня называют информационным. И они пользовались этим оружием так, чтобы нанести как можно больший ущерб врагу. Публицисты тех лет сравнивали своё перо со штыком.

Генерал армии, дважды Герой Советского Союза Павел Батов в книге «В походах и боях» проводит параллель между снайпером Максимом Пассара, уничтожившим 380 гитлеровцев, и писателем Ильей Эренбургом:

«Немцы сбрасывали листовки с дикими угрозами в адрес Максима Пассара. Я знаю ещё только одного человека, тоже снайпера нашей страны, на которого тогда фашистские пропагандисты с такой же ненавистью обрушивали свою злобу — это Илья Эренбург».

Действительно, сам Гитлер объявил писателя своим личным врагом.

Блокадная журналистика обучала военному мастерству, причём, не инструктивно, как военные уставы, а через моделирование поведения человека на войне. Упомянутый уже генерал Павел Батов назвал военную газету «аккумулятором боевого и политического опыта солдат и офицеров». Но, опять же, и это было не всё. Именно в Ленинграде родился термин «наука ненависти». Журналисты учили солдат существованию во время войны — для человека неестественному. Учили ненавидеть врага.

Эта тема была центральной, например, в творчестве яркого публициста Марка Ланского, тоже работавшего в «Ленинградской правде». Вот отрывок из его очерка о буднях фронтовых разведчиков. Те напали на немецкий штабной автобус. Фашисты убегали. Герой очерка, Плужник не мог отпустить их живыми.

«На лице его появилось то злобное выражение, которое поражало даже его товарищей по взводу. Он подхватил за ремень немца, прыгавшего навстречу ему из автобуса, и с размаху ударил его головой о массивную ступицу колеса». Он заметил, что разведчики Кузнецов и Филин, «стреляли не торопясь, лежа на своих местах, видимо считая, что задача выполнена. Плужник зарычал от ярости: „Догнать! Перебить!“ И он сам бросился по кустам наперерез бегущим немцам».

Но побывать на месте события, даже ТАКОГО — для корреспондента всего лишь половина работы. Оперативность подачи информации во время войны никто не отменял. Особенно во время войны… Вот что вспоминает один из блокадных журналистов о работе своего коллеги:

«Почти вовсе необъяснимо, как удалось А. Рискину дать в газету корреспонденцию об освобождении Таллина. Через полтора часа отходил на Ленинград самолет, который мог взять пакет, — телеграфную связь ещё не наладили. И за полтора часа военный корреспондент написал триста строк, и притом интересных, ярких, горячих, которые тут же пошли в номер».

Такие истории у меня, например, вызывают хорошую профессиональную зависть.

Однако газеты давали корреспонденцию не только с линии фронта. Они писали и о событиях внутри города. Ибо город жил. Под бомбёжками и артобстрелом, раздираемые холодом, голодом и паническими слухами, люди не покидали своих рабочих мест. Вот два отрывка из очерков Николая Тихонова:

«Фронт идет через город. Город стал фронтом. На наших глазах рвутся снаряды. Осколки летят через вагон. Кондукторша говорит спокойно: „Трамвай идет дальше. Садитесь скорее, граждане! Не задерживайте вагон!“ Она делает свое боевое дело».

«Врач делает трудную операцию. Бомбы рвутся неподалеку. Всё сотрясается вокруг. Сестра смотрит вопросительно на врача. Врач говорит: „Продолжаем!“ И блестяще проводит операцию. Это ленинградский врач».

Газеты с самого начала войны давали читателю полную информацию о происходящем — насколько это было возможно в режиме военного положения. 21 августа 1941 года «Ленинградская правда» опубликовала обращение «Ко всем трудящимся города Ленина». В нем откровенно говорилось об опасности, угрожающей ему. Обращение призывало «дать сокрушительный отпор врагу». 16 сентября 1941 года в передовой статье «Ленправды» «Враг у ворот!» говорилось:

«Над городом нависла непосредственная угроза вторжения подлого и злобного врага. Ленинград стал фронтом…»

Но были на газетных полосах не только патетические призывы — как в любой газете и нашего времени, там поднимались насущные для горожан бытовые вопросы. В городских газетах тех страшных лет пестрят такие заголовки, как «Навстречу зиме», «Навстречу военной зиме» «Встретим зиму во всеоружии», «За чистоту», «В поход за чистоту»… Как и теперь в питерских газетах. Только в блокадные годы тема зимней уборки улиц начинала подниматься в печати с сентября.

После того, как городские земельные площади стали использоваться под огороды и даже на Марсовом поле, в скверах у Исаакиевского и Казанского соборов сажали лук и картошку, в районах стали издаваться однодневные газеты, к примеру, «Красногвардейский овощевод». А «Ленправда» за лето и осень 1942 года опубликовала более 20 статей, посвящённых овощеводству.

Любой журналист сознаёт, насколько важна обратная связь СМИ с читателем. И во время блокады эта связь была почти идеальна. Особенностью блокадной журналистики стало возрождение традиций духовной публицистики прошлого, прежде всего, эпистолярного жанра. Разговор публициста с читателем проходил на равных, словно это было откровенное письмо товарищу. И журналистам не надо было, как порой происходит сейчас, организовывать отклики читателей или слушателей на публикации — и так в редакции шёл нескончаемый поток читательских писем, что для СМИ есть первый признак востребованности. Это стало прямым следствием «товарищеского» разговора с читателем.

Вот, например, отрывок из передовицы ленправдиста С. Езерского о снижении нормы хлеба до 250 граммов рабочим и до 125 граммов служащим. О тех самых 125-и блокадных граммов… Его статья тоже несёт интонации письма:

«Мы вынуждены уменьшить нормы выдачи продуктов, чтобы продержаться до тех пор, пока враг не будет отброшен, пока не будет прорвано кольцо вражеской блокады. Трудно это? Да, трудно. Но другого выхода нет, каждый ленинградец, патриот, советский человек, может сказать только одно: перетерпим, перестрадаем, мужественно перенесем все лишения, но города не сдадим».

Вообще, наряду с Ленинградским радио, о котором разговор особый, «Ленинградская правда» была основным рупором осаждённого города. Она выходила ежедневно тиражом более 200 тысяч экземпляров. Правда, из-за нехватки бумаги с 10 декабря 1941 года выходила вместо четырёх полос на двух. В условиях блокады выпуск газеты был приравнен к производству боеприпасов или выпечке хлеба: электроэнергией тогда могли пользоваться предприятия, работавшие на фронт, хлебозаводы и типография «Ленинградской правды».

Из дневника журналиста А. В. Бурова, запись от 25 января 1942 года:

«Сегодня электроэнергии выработано в 120 раз меньше, чем вырабатывалось до войны. Даже не вышла „Ленинградская правда“. Номер за 25 января был набран, сверстан, подготовлен к печати, но электроэнергии типография не получила».

Но это был единственный случай, после которого городские власти приняли меры к тому, чтобы такое не повторилось.

Героически трудились не только корреспонденты и редакторы, но и весь коллектив газеты. Вот характерная история. «Пошел умирать», — такую записку оставил мастер-стереотипер (печатник) Бартеньев своему сменщику. Еле добравшись до дому, Бартеньев надел заранее приготовленную чистую рубаху, лёг и стал ждать смерти. Но к нему пришли его коллеги из типографии, такие же опухшие от голода. Они сказали, что его сменщик не пришёл и не придёт: «Стереотип отливать некому. Газета не выйдет». И мастер поднялся со смертного одра. Ему помогли добраться до работы, он сделал отливку и только когда номер пошёл в печать — умер прямо на рабочем месте.

Но не только «Ленправда» выходила тогда в городе. Старейшая питерская молодежная газета «Смена» (несколько лет назад уничтоженная ретивыми московскими менеджерами), а также «Комсомольская правда» продолжали выходить, хотя другие молодежные газеты с августа 1941 года не издавались. С сентября 1942 года «Смена» делала специальные номера для молодых партизан и молодежи оккупированных районов. Страшной зимой 1942 года, когда катастрофически не хватало электроэнергии, выпуск газеты был приостановлен. Редакция перешла на выпуск «Смены» по радио. Через месяц «Смена» вновь наладила выпуск на бумаге.

В 1942 году было возобновлено издание 29-и многотиражных газет на заводах и фабриках, 22-х журналов. С того же года выпускались однодневные газеты городских районов тиражом 800 — 1200 экземпляров. Газета «На защиту Ленинграда» обслуживала 110-тысячное войско ополченцев. Кроме того, выходили газеты для заготовителей леса и торфа, строителей. Для населения оккупированных районов и партизан выпускались специальные номера «Ленправды».

Тридцатитысячным тиражом издавался оперативный бюллетень «Последние известия». За годы блокады выпущено около двухсот «Окон ТАСС», показывающих героику тех дней на фронте и в тылу. Десятитысячным тиражом выходили фотогазеты «Балтийцы в боях за Родину», «Красноармейская газета». На фронте особой популярностью пользовались сатирические выпуски «Боевого карандаша», готовившиеся ленинградскими художниками. Выходили и газеты всех трех фронтов. Даже на оккупированных территориях Северо-Запада выходили 53 партизанские газеты, часть из них издавалась в самом Ленинграде и доставлялась на места. Нередко их распространители принимали зп это героическую смерть.

Как уже сказано, особую роль в блокадной журналистике играло радио. «Отсюда передачи шли на город», — писала о Ленинградском Доме радио Ольга Берггольц. Радио было настоящей «нитью жизни» для горожан, партизан и населения оккупированных районов области, воинов фронта и моряков Балтики. Существовала и редакция, говорившая со слушателями на немецком и финском. Сохранилось даже детское вещание — об этом просили сами оставшиеся в блокадном городе дети и власти пошли им навстречу. Передачи шли не только на осажденный Ленинград, но и на Большую землю и даже на весь мир.

«Нигде радио не значило так много, как в Ленинграде в годы Великой Отечественной войны», — скажет позже Ольга Берггольц, сама ставшая олицетворением радиоголоса города-фронта.

Из очерка-обозрения 1942 года «Люди города Ленина», вышедшего в «Ленправде» 22 июня:

«Враг близко, но Ленинград величаво спокоен… Всюду увидите не останавливающуюся ни на минуту большую жизнь. Вы увидите детей на прогулке, моряков за погрузкой, трамваи, переполненные пассажирами, людей в магазинах и лавках, молодежь, марширующую с винтовками на плече, девушек в военной форме, школьника с книгой и шофера за рулем грузовика, везущего продукты, присланные с Большой земли».

Жили и умирали в редакции…

«Голос Ленинграда» — так называется книга писателя и журналиста Александра Рубашкина. Александр Ильич рассказал, как создавалась эта непростая книга.

— Когда вы заинтересовались этой темой?

— Еще во время войны, в эвакуации в Красноярске. Мой дядя, директор асфальтобетонного завода, человек, далекий от всякой поэзии, прислал нам книжку стихов Ольги Берггольц. Я был потрясен ими. Через военные годы я пронес два имени — Берггольц и Эренбург. Потом я лично знал и Ольгу Федоровну, и Илью Григорьевича. Вообще, вокруг меня всегда были блокадники и люди, связанные с войной, я буквально пропитался этой темой.

— Как рождалась книга?

— Знаете, я ведь первым пришел в архивы Ленинградского радио, увидел оригиналы передач 1941 года — написанные от руки, с вклеенными газетными вырезками… Это было потрясением. Однако тогда этим никто не хотел заниматься — после двух волн репрессий против работников Ленинградского радио.

— О каких двух волнах идет речь?

— Первая была в 1943 году, вторая — в 1949-м, во время кампании против «космополитов».

— Об этом тоже написано в вашей книге?

— Да, но эта глава не вошла в первые два издания — 1975 и 1980 годов. Эта книга вообще тяжело проходила через многочисленные инстанции, было целых пять внутренних рецензий! Главные претензии рецензентов из числа партийных работников заключались в том, что недостаточно освещена «руководящая роль КПСС», упомянуты фамилии репрессированных руководителей и сотрудников радио, мало написано о политвещании. На это я отвечал, что во время блокады все, что шло в эфир — стихи, музыка, — было политвещанием, потому что поддерживало дух защитников города. Одним из них был нужен проникновенный голос Ольги Берггольц, другим — ораторский прием Всеволода Вишневского. Там были передачи, подобных которым на современном радио нет, например «Радиохроника» — уникальный сплав информации, заметок, интервью и стихов.

— Кроме «запретной главы», есть ли ещё дополнения в последнем издании 2005 года?

— Да, например, что лирический настрой блокадной поэзии Ольги Федоровны был вызван во многом её чувствами к будущему мужу — Георгию Макогоненко. В советское время меня держали за рукав, да и я сам себя держал, мол, её вели только патриотические, а не романтические чувства. Однако поэзия не агитка… Но в книге есть и эпизоды, диссонирующие с сегодняшними взглядами. Например, когда работники радио резко отзываются о президенте Финляндии Карле Маннергейме. Сейчас публикации об этом политическом деятеле выдержаны совсем в других тонах, но тогда он был главой враждебной армии, которая принимала участие в блокаде…

— Несомненно, радио было мощным информационным оружием в руках защитников города…

— Конечно, хотя бы знаменитый метроном, из-за которого радио никогда не выключалось. У населения все приемники были изъяты, информация к нему шла только по проводам. В редакции приемники были, но, разумеется, обнародовалась отнюдь не вся информация, которая была у руководства радио, она дозировалась, часто намеренно искажалась, чтобы

ввести врага в заблуждение. При этом цензуры было мало, люди сами понимали, что можно говорить, а что нельзя. Например, когда осенью 1942 года возникла опасность прорыва немцев, радио, конечно, ничего об этом не сказало, но выпустило в эфир несколько передач о тактике уличных боев…

— Можно сказать, радио было одним из узлов обороны?

— Фактически работники радио были на казарменном положении. Они жили в редакции. И часто умирали там…

— Как отнеслись к вашей книге оставшиеся в живых работники блокадного радио?

— Я с радостью слышал отзывы, что для них выход книги был событием. Между прочим, Ольга Берггольц купила на свои деньги 30 экземпляров издания 1975 года. Для меня самого «Голос Ленинграда» — знаковый труд, я написал много книг, но, когда я рассказываю про эту, всегда волнуюсь.

Блокадный метроном: сердце города

Биение сердца Града Святого Петра до сих пор иногда раздаётся на его улицах. А во время блокады горожане слышали его постоянно.

Мерным и спокойным был он в тихое время, и лихорадочно ускорялся в подвергаемых артобстрелу или бомбардировкам с воздуха районах. Метроном. В первые же месяцы блокады на улицах города было установлено 1500 громкоговорителей, передававших его стук.

Метроном стал не просто машиной для оповещения жителей о бомбёжках, он превратился в культурный феномен, и теперь слова «блокада» и «метроном» слиты навечно. Город жил, пока стучал метроном — горожане воспринимали это совершенно серьёзно. И как ни разу за всю блокаду не прекратило вещания питерское радио, так ни разу не прерывался передаваемый им стук метронома. И город выжил.