Творчество

Театр. Цирк

Бездна под мизансценами

В Петербурге прошли гастроли традиционного японского театра Но. Театр — памятник мировой культуры, охраняемый ЮНЕСКО, как какой-нибудь разрушающийся древнеегипетский храм… Театр, последние тексты пьес для которого были написаны почти 200 лет назад… Театр, зародившийся в представлениях деревенских акробатов, а к XVII веку застывший и ставший торжественной придворной церемонией… Мы увидели театр Но.

Сказать, что он далек от нас, — не сказать ничего. Он совершенно чужд нашей ментальности, психологии, эстетике. Однако когда мы осознаем — ничто в нас не способно стать точкой отсчета для его восприятия, то пускаемся в свободное плавание по волнам ассоциаций. И неожиданно возникает какое-то потустороннее понимание… Не случайно на спектакли японской труппы общества «Хакусекай» было не пробиться от наплыва публики. И мало кто ушел до конца представления, хотя в данном случае это было бы почти простительным: не у всякого европейца психика способна выдержать заунывную флейту фуэ, прерываемую ритмом трех барабанов, невнятный даже для японца речитатив актеров, медлительные, как в ни на что не похожем сне, движения танца. Трое американцев тихо хихикали от начала и до конца. Не думаю, что это было выражением презрения к чужой культуре, скорее нервная реакция.

Впрочем, некое понимание публики было: во время фарса когэн, которыми в Но перемежаются «серьезные» пьесы, в зале раздавался смех. Разумеется, нелепые приключения отца и сына, которые с одними штанами-хакама на двоих являются в гости к отцу невесты, или двух глупых князей-дайме, которых провел бродяга, смешны, а игра комедийных актеров блестяща. Но ведь и это смешное очень далеко от нас. В Европе подобные фарсы служили отдушиной простонародью, которое всласть могло поиздеваться на них над своими «классовыми врагами». А фарсы Но смотрели придворные и самураи, и смеялись они именно потому, что сами были готовы разрубить человека надвое или вскрыть себе живот за любую мелочь, а не только за такие ужасные оскорбления.

«Если в литературе Муромати есть что-либо прямо адекватное всей эпохе в целом, то этим будет именно Но», — писал академик Николай Конрад.

А эпоха Муромати продолжалась с 1338 по 1537 год. Давненько. И далековато. В эту эпоху вообще приобретала классический вид вся та экзотика, которая экспортируется ныне из Страны восходящего солнца. Тогда все это было живо, исполнено смысла, развивалось, было «адекватным эпохе». Сейчас — стало памятником цивилизации, которая тогда никоим образом не соприкасалась с нашей. И мы подсознательно ощущаем — не для нас работают эти актеры, а для давно ушедших людей в высоких шапках и странно-пышных костюмах, с двумя мечами у пояса, и расстояние до них больше, чем до Марса.

С драмами еще хуже. Нет, верхний пласт смысла понятен. Когда в финале «Сумидагава» из символической могилы появляется призрак мальчика, а мать пытается безуспешно схватить его, зал сочувственно замирает. Замирает он и когда в кульминационный момент «Фуна Бэнкэй» из морских глубин поднимается разгневанный призрак военачальника Тайра-но Томомори. Мать и сын навеки разделены смертью. Или — если прогнал свою любовь, вместо нее из пучины к тебе придет чудовище. Это мы понимаем. Но для японского менталитета вопрос не в этом — скорбь матери и храбрость Есицунэ, бьющегося с призраком, — все это моно-но-аварэ, «печальное очарование вещей», опадающая сакура, быстротечная жизнь в мире желаний, выход из которых лишь в небытие, нирвану. Монотонные молитвы будде Амиде и богам синтонисткого пантеона сопровождают явление обоих призраков, и они вновь уходят в сумрак иномира.

И во всем этом — бездна совершенно конкретного смысла, полностью понять который можно, лишь в совершенстве владея японским языком и будучи солидно начитанным в тогдашней литературе. Ибо текст пьес-екеку соткан из тысяч литературных ассоциаций, аллюзий, знаков. Вряд ли возможно понять их неподготовленному европейцу, даже при наличии светящегося табло с переводом текста, как в Мариинке. И фарсы созданы по той же методе. «Звезду с неба не хотите?» — вопрошает в финале «Двух дайме» горожанин одураченных им вельмож. Это — распространенная игра слов: «хоси» — хочешь, и «хоси» — звезда. Самый простой пример…

И это еще не все. Театр Но — больше, чем искусство, это некий культурно-религиозный ритуал. Японцы воспринимают его не так, как мы привыкли воспринимать театр, они предаются длительной медитации, впитывая в себя флюиды родной цивилизации. Канонизированные еще двести лет назад скупые жесты могут обозначать все события в мире, легкий наклон головы меняет выражение маски со счастливого на горестное. Завороженные плавными восьмерками алебарды-нагинаты в руках у призрака, зрители понимают: если актер ускорит движения, плавность сменится смертоносным мельканием стали. И, зная это, они созерцают в своем сознании картину бешеного боя.

И открывается японской душе в символическом действе метафизическая глубина мира. Наверное, это высшее прозрение, на какое способно язычество. Между прочим, когда в Японию в XVI веке проникло христианство, появилось несколько екеку христианского содержания. Они не дошли до нас, и понятно почему — это был нежизнеспособный гибрид несовместимых категорий.

Мы увидели в прошлые выходные живой (хоть и мертвый уже несколько столетий) Но — «искусство мистических старцев». Поистине так: мы видели игру выдающегося Сакаи Отосигэ, впервые вышедшего на сцену в 40-х годах, и юного Кандзэ Хироаки, который продолжит традицию одной из главных школ Но, сохраняющуюся в его семье. Древность и юность, скорость и оцепенение, жизнь и смерть. И бездна, которую скрывают мизансцены древнего театра. Мы видели Но.

Юрий Никулин и Олег Попов. «Белый» против «рыжего»

Олег Попов и Юрий Никулин — часть детства всех, родившихся на закате СССР. Детство немыслимо без Клоуна, а эти двое для советских людей были олицетворением клоунады. Скажи тогда кто-нибудь юным пионерам, что дядя Олег и дядя Юра могут ненавидеть друг друга, это было бы воспринято, как святотатство. Однако это правда: история взаимоотношений двух выдающихся артистов — история ревности, зависти и взаимных обвинений.

«Клоун Олег Попов» — так он единственный раз упоминается в книге мемуаров Никулина «Почти серьезно», где автор много и доброжелательно пишет о других своих коллегах. Сухая констатация, которая много говорит об их отношениях. А Попов, «Солнечный клоун» СССР, когда он уже десять лет был «Счастливым Гансом» Германии, на вопрос журналиста — такого же эмигранта — дружен ли он был с Никулиным, холодно ответил: «Не комментирую».

«До меня дошло: я спросил что-то категорически не то», — пишет журналист.

Разоткровенничался Олег Константинович позже — когда в 2015 году, к 85-летнему юбилею, о нем вспомнили на Родине, пригласили выступать, брали много интервью. Когда в одном из них его спросили об отношениях с Никулиным, он долго перечислял свои обиды, в конце оговорившись, что, все-таки человека больше нет, и не хотелось бы, вообще-то, плохо говорить, но… И тут старый клоун не справился с лицом — при словах «человека нет» на нем возникла радостная улыбка…

Клоунское амплуа Никулина — «белый», а Попова — «рыжий». Они могли бы составить великолепный дуэт. Этого не случилось, но путь в профессии у них был похожим. А вот биография весьма различна. Никулин был старше Попова на девять лет, родился в 1921 году в Демидове, на Смоленщине, хотя отец был москвичом. Он стремился быть актером, но, похоже, курсы Политпросвета, которые он закончил, не давали шанса играть в столице. Поэтому он перебрался в Демидов и устроился в тамошний драмтеатр. Там и познакомился с матерью Юрия, уехавшей от невзгод Первой мировой войны из Прибалтики в Россию. Позже отец организовал собственный театр «Теревьюм» — «передвижной театр революционного юмора». Конечно же, это повлияло на выбор циркового амплуа его сыном.

Когда Юре было четыре года, семья перебралась в Москву. После окончания школы, в 1939-м, его призвали в Красную Армию, и он сразу же попал на войну — Зимнюю, советско-финскую, служил в части ПВО под Сестрорецком. Зенитчиком, защищая Ленинград, провоевал и всю Великую Отечественную, закончив ее в Курляндии, был награжден медалями (Орден Славы III степени, к которому он был представлен, так и не получил). Память о том страшном времени позже позволила ему с предельной искренностью и достоверностью сыграть фронтовиков в фильмах «Они сражались за Родину» и «Двадцать дней без войны».

После войны Юрий начал исполнять свою мечту — стать актером, как родители. Однако сначала потерпел неудачу — ни во ВГИК, ни в ГИТИС его не взяли, поскольку не обнаружили в нем актерских задатков. Сказали бы они это лет через тридцать миллионам киноманов СССР… Впрочем, судьбы поджидала его в Цирке на Цветном бульваре, куда он поступил в школу разговорных жанров. Впервые на манеж Юрий Никулин вышел 25 октября 1948 года в паре с клоуном Борисом Романовым.

Олег Попов родился в 1930 году в Подмосковье, в деревне, которую сейчас поглотило Одинцово. Его семья тоже перебралась в Москву, но, наверное, зря, поскольку в 1937 году его отец был арестован и исчез. Легенда гласит, что отец, который был часовщиком, сделал часы для самого Иосифа Виссарионовича, но они остановились. Сколько в этой истории правды, неизвестно.

Олега ждала бы незавидная судьба сына репрессированного. Судя по всему, он и сам не ожидал от жизни ничего особенно хорошего и в 1943 году устроился учеником слесаря. Но — парень увлекался акробатикой, и через год на кружковых занятиях познакомился со студентами циркового училища. Цирковая среда властно захватила его, и он поступил в Государственное училище циркового искусства. В 1950 году получил цирковую специальность «эксцентрик на проволоке», однако занимался этим недолго, в том же году дебютировав в качестве коверного в Саратовском цирке. Через год в Рижском цирке стал клоуном уже официально.

Путевку в большую клоунаду обоим нашим героям выписал великий мастер этого жанра Карандаш, Михаил Румянцев, у которого оба были ассистентами в Молодежном цирковом коллективе. При этом Попов пришел на место Никулина, который незадолго до этого ушел после конфликта с маэстро.

В последующие годы Никулин покорял арену в дуэте с Михаилом Шуйдиным, а Попов предпочитал соло, прославившись гораздо раньше Никулина, который по сравнению с ним долго воспринимался как рядовой коверный. К Юрию Владимировичу слава пришла позже — через кино. В первой эпизодической роли он снялся в 1958 году, а после роли Балбеса в бешено популярных комедиях Леонида Гайдая он стал известен всему Союзу. Позже Никулин создал и мощные драматические образы у таких мэтров кинорежиссуры, как Андрей Тарковский, Сергей Бондарчук, Лев Кулиджанов, Алексей Герман-старший.

Попов тоже иногда снимался в фильмах, но родным домом его была арена. Похоже, он ревновал к киноподвигам визави, но и гордился тем, что сам исключительно цирковой человек:

«Никулин популярность получил только благодаря кино. Я не говорю, что это плохо. Все, что он сделал в кинематографе, — прекрасно. Но он не такой цирковой, как я. На проволоке не ходил, не жонглировал, на руках не стоял, не прыгал… Только ля-ля-ля и анекдоты».

Однако и у Юрия Владимировича были причины завидовать Олегу Константиновичу. Популярность Никулина ограничивалась пределами СССР, а Попов был прославлен на весь мир! Началось все тоже в 1958 году, когда труппа советского цирка поехала на гастроли в Западную Европу. Говорят, после выступления в Бельгии вдовствующая королева Елизавета прямо на арене поцеловала Попову руку и воскликнула:

«Ой, солнышко из России прилетело!»

Возможно, конечно, старенькое величество действительно учудило нечто подобное, однако сам Попов происхождение своего прозвища объясняет более прозаично:

«В самой первой рецензии (на гастроли — ред.) было написано, что в такую туманную погоду приехал клоун, который солнцем осветил арену, отчего всем стало теплей, с легкой руки того рецензента меня теперь всегда называют „Солнечным клоуном“».

Однако иллюзионист Игорь Кио тоже вспоминал в связи с этим прозвищем королеву. Правда, в его интерпретации история выглядит не столь умилительно, а слегка даже конфузливо:

«Бельгийская королева… устроила в честь труппы Московского цирка прием в королевском дворце… Когда в конце вечера подали блюдечки с лимонной водой, чтобы помыть руки после жирной пищи, Попов, не зная предназначения этих блюдечек, выпил из своего воду. Бельгийской королеве это показалось самой смешной шуткой в ее жизни. И вот тут она сказала: «Нет, это что-то умопомрачительное — это солнечный клоун».

Как бы то ни было, Попов стал брендом советского цирка и международной звездой. В Мюнхене и Брюсселе есть улицы его имени, он внесен в Книгу рекордов Гиннесса в качестве самого популярного клоуна в мире. Никулину о таком и мечтать не приходилось, поэтому, очевидно, его высказывания о международном успехе коллеги содержали скрытую иронию:

«Олег Попов, это явление в цирке Запада. Там в клоунаде застой: пожилые клоуны в дедовских костюмах, а он показал нового клоуна».

Но в СССР они гремели на равных. С их образами выпускалась даже сувенирная продукция — неслыханное новаторство для советского Легпрома. Оба Народные артисты (Попов стал им на четыре года раньше), оба — по советским меркам — более чем успешны в плане материальном. Никулин получал у Гайдая за съемочный день 50 рублей — треть месячной зарплаты инженера. А у Попова было аж два «Фольксвагена» — великая роскошь в те времена, даже в Москве.

Конечно, эти два человека вряд ли они могли бы сойтись близко: солдат, прошедший две войны, и молодой человек, не видевший ничего, кроме завода, а потом — арены цирка. Однако, кажется, начала их отношения были довольно дружелюбными.

«В 60-е годы молодые Олег Попов и Юрий Никулин даже выступали в одном спектакле… И отношения у них были просто прекрасные. Что произошло потом, я не знаю», — рассказывает Татьяна Николаевна, вдова Никулина, прожившая с ним всю жизнь, с 1949 года.

Поговаривают, что Попов подворовывал у Никулина репризы.

«Отец с Шуйдиным на заре своей карьеры поехали на гастроли в Ленинград, — рассказывает Максим Никулин. — На следующий после их выступления день в газете написали: „Интересно показали себя молодые клоуны Юрий Никулин и Михаил Шуйдин, жаль только, что они полностью повторили репертуар Олега Попова“. Олег Константинович гастролировал в Ленинграде накануне, и, конечно, у зрителей была возможность сравнить. Отец с Шуйдиным, приехав в Москву, тут же пошли к цирковому начальству: „Как же так, мы придумали репризы первыми, и про нас же гадости пишут?! Что нам делать?!“ А начальство в ответ: „Ну, набейте Попову морду!“»

Последовали ли они этому совету, история умалчивает.

Но перехват номеров вряд ли был главной причиной вражды — такая практика в цирковой среде достаточно распространена. Да и Попов потом жаловался, что, напротив, это у него Никулин воровал репризы. Хотя Татьяна Николаевна это опровергает:

«Был такой автор — Михаил Татарский, — рассказывает она. — Он опубликовал сборник придуманных им реприз, замечу, не предназначавшихся никому из клоунов конкретно, в том числе ставшую потом знаменитой репризу „Луч света“, которую поставили и Олег, и Юра с Шуйдиным. Но если Олег Попов в концовке забирал этот лучик для себя и уносил, то у Никулина и Шуйдина реприза заканчивалась словами: „А это — вам!“ Луч света выбрасывался в зал, и в зале вспыхивал свет. Таким образом, она принимала совершенно другое звучание».

Если это и правда так, то разница в интерпретации многозначительна…

Кстати, по поводу этой, действительно великолепной, репризы рассказывают, что она была сначала отрепетирована в те времена очень известным, а теперь забытым клоуном Валерием Мусиным. Но накануне заграничных гастролей он серьезно заболел, и номер срочно переделали под Попова. Говорят, после оглушительного успеха Попова Мусин запил и вскоре вышел в тираж.

Но похоже, корень неприязни двух великих клоунов скрывался в амбициях более не артистических, а административных. В 1981 году, когда Никулин, навсегда оставив арену, стал главным режиссером, а позже директором Цирка на Цветном бульваре, ныне носящем его имя, оказалось, что на то же место метил и Попов.

Еще более горько обиделся Олег Константинович в 1990-м, когда подошел его 60-летний юбилей. Он до сих пор уверен, что Юрий Владимирович специально не позволил ему отмечать его на Цветном. Татьяна Никулина утверждает, что все было совсем не так:

«У нас в цирке упал потолок, и цирк вообще был закрыт. Поэтому мы просто не имели физической возможности проводить его юбилей…»

Юбилей Попова с помпой был справлен в Большом московском цирке. Гайдаевская троица — Евгений Моргунов, Георгий Вицин и Юрий Никулин — с арены приветствовала юбиляра:

«Будь здоров, Олег Попов!»

Было ли это лицемерием Никулина? Некоторые так и думают:

«Юрий Владимирович оказался к своим друзьям очень жестким и жестоким человеком», — говорит клоун Юрий Куклачев.

А Евгений Моргунов сказал как-то про Никулина: «Мы были в одной упряжке и вместе делали смех, но только он один получил Государственную премию, которую выклянчил в Министерстве культуры». Это вызвало резкий публичный ответ Юрия Владимировича, а после одного из обычных грубых моргуновских розыгрышей он велел никогда не пускать его в свой цирк, присовокупив: «У нас своих клоунов хватает». Даже интеллигентный и тихий Георгий Вицин запрещал своей дочери просить у Никулина контрамарки. Но настоящими врагами члены блестящего трио, кажется, так и не стали.

Вероятно, рассказы о жесткости и даже черствости Никулина могут корениться в изменении его положения по отношению к артистической богеме. Обычно там негативно воспринимают старого друга-коллегу, поднявшегося по служебной лестнице высоко наверх. Люди часто не понимают, что приоритеты при этом очень меняются: одно дело быть вольным артистом, отвечая лишь за свои роли, а другое — возглавлять целое предприятие с сотнями таких артистов.

Правда в том, что Никулин был хорошим администратором, да еще и привносил в это дело свойственный ему артистизм. Рассказывают истории, как он, когда главой СССР стал Андропов, звонил всяческим московским начальникам и сурово представлялся: «С вами говорит Юрий Владимирович». Те пугались и исполняли все, что он требовал для своего цирка. А в начале 90-х, когда в стране все рушилось, Никулин пообещал устроить в центре Москвы акцию протеста, приведя на нее… голодных цирковых львов, которым не хватало мяса. Корм для цирковых животных сразу нашелся. Можно сказать, он спас главный советский цирк в самые тяжелые годы.

Похоже, что Попова Никулин врагом не считал, хоть тот и утверждал обратное:

«Никулин очень сильно меня ревновал. Я имел большой успех на Западе, а он нет. Другого объяснения, почему он не подпускал меня к московскому цирку на пушечный выстрел, я не нахожу».

Действительно, на Цветном в никулинское время Попов не выступал, работая в Большом Московском государственном цирке.

Однако Татьяна Никулина возражает на это:

«Юрий Владимирович всегда говорил об Олеге только положительное, ни одного высказывания против я не слышала за все годы. Да и делить им было нечего. Олег был первым? И ради Бога. Юрий Владимирович никогда не претендовал на позицию первого клоуна».

Ей вторит Максим Никулин:

«Они просто разные люди — по характеру, по отношению к жизни, к людям… Олег Попов работал тогда, когда отец уже ушел на пенсию. Попов был обласкан страной и партией, получил народного, будучи молодым. Под него подбирались коллективы. Он ездил за границу без ограничений. Потом, женившись, остался в Германии, а сейчас изображает из себя жертву режима».

Но у Олега Константиновича было другое мнение: он всегда уверял, что причина его неудач как раз в том, что он, в отличие от Никулина, никогда не состоял в КПСС.

«Мне кажется, что понятие „клоун-коммунист“ само по себе смешно», — говаривал Попов.

Но ведь после 1991 года членство в компартии было уже не актуально. Тогда Попов эмигрировал, говорил, что вынужденно: пока он был на очередных гастролях, денежная реформа в одночасье лишила его всех немалых накоплений, а в Германии его труппу бросил импресарио, оставив в чужой стране без денег. Незадолго до этого умерла от рака жена Попова и больше его в России ничего не держало. Наверное, все это, действительно, повлияло на его решение, однако было бы оно иным при более благоприятных обстоятельствах?..

«Мне кажется, что все хорошие и находчивые артисты разбежались и теперь находятся за рубежом», — обронил он в 2005 году.

Он продолжал работать в Европе, однако его статус мировой знаменитости несколько потускнел. Никулин в России иногда снимался в кино, возглавлял юмористический телеклуб «Белый попугай», собравший множество прекрасных актеров и имевший большую популярность у зрителей. Постоянно участвовал в другой очень популярной телепередаче — «В нашу гавань заходили корабли». Умер в 1997 году, в 76 лет, от осложнений после операции на сердце, был похоронен на Новодевичьем кладбище Москвы с воинскими почестями.

Почему-то Попов обижался и на то, что сын Никулина стал после него директором цирка:

«Он же к цирку никакого отношения не имеет! Из ныне живущих у меня самый большой стаж работы на манеже».

Неужели Олег Константинович всерьез рассчитывал, что российское правительство пригласит на эту знаковую должность пожилого коверного из шапито немецкой коммуны, хоть и не отказавшегося от российского гражданства?..

Да, он был великим артистом, которого до самого конца помнили и любили на Родине — он даже удивился этому, впервые после отъезда посетив ее в 2015 году. До самой смерти он продолжал выступать — другой вопрос, насколько успешен мог быть действующий клоун в его возрасте. Выступал даже и в России, где и умер на гастролях — неожиданно, сидя в ростовском отеле на диване и смотря телевизор.

Он был богат, знаменит, счастлив в браке с немецкой циркачкой Габриэлой Леман, Габи, которая была моложе его на тридцать лет. А бронзовый Никулин девятнадцать лет поджидал его на Новодевичьем кладбище, устало куря вечную сигарету. Но не дождался — согласно завещанию Олега Попова, он был похоронен в Эглофштайне (Германия), где жил и работал в последний период жизни.