Творчество

Ученые

Невероятный Кнорозов, герой и гений русской науки

19 ноября 2022 года исполнилось сто лет со дня рождения Юрия Валентиновича Кнорозова, русского советского ученого-палеолингвиста, дешифровщика письменности майя.

1 января 2000 года Майкл Ко, известный американский археолог и антрополог, специализировавшийся в майянистике, заявил: «Томпсон был не прав. Прав оказался Кнорозов». Он сделал это, выполняя волю своего покойного коллеги Эрика Томпсона, некогда просившего его именно в 2000 году рассудить их давний научный спор с молодым советским учёным Юрием Кнорозовым.

Вряд ли Томпсон, корифей и непререкаемый в свое время авторитет, который был абсолютно уверен, что в споре по поводу письменности майя прав именно он, думал, что коллега исполнит его саркастическое предложение буквально. Но именно так и случилось. Более того, Ко провозгласил, что отныне все учёные, исследующие майя, являются «кнорозовистами».

Это невероятный прецендент в истории науки: приходит никому неизвестный молодой человек, вчерашний студент, почти самоучка, в узкую научную область, где все давно сложилось и устоялось, в том числе и иерархия имен. И с кажущейся лёгкостью опровергает выводы авторитетов.

А если вспомнить, что учёный этот из страны, где данного научного направления попросту никогда не было, а сам он в жизни не видел подлинников тех надписей, которые расшифровал, дело выглядит вовсе невероятным.

Но Юрий Кнорозов именно таким и был — невероятным. Его принято называть «русским Шампольоном» — имея в виду дешифровщика древнеегипетской письменности. Но и у того, и у других великих дешифровщиков мёртвых языков были билингвы — надписи, дублированные переводом на язык известный. А у Кнорозова были лишь две книги с копиями майяских надписей, кем-то «затрофеенные» в поверженном Берлине и неведомым путём попавшие именно в те руки, которым они более всего были нужны.

Он работал практически в одиночку, без связи с коллегами, занимавшимися этой темой — а их во всем мире-то были считанные единицы. И идя на защиту диссертации 29 марта 1955 года, он попросту не знал, чем она закончится. Просто не защититься было минимальным риском — могли и уволить, и даже арестовать. Ведь его работа, доказывающая наличие письменности у майя, противоречила одной из догм марксисткой теории — что в доколумбовой Америке классовые государства отсутствовали, а фонетическое письмо могло существовать лишь в них.

Но чуть более чем трехминутное выступление Кнорозова на защите закончилось фантастическим триумфом: ему было присвоено звание даже не кандидата, а сразу доктора исторических наук! Такого в советском научном мире еще не бывало.

А догма… она куда-то тихо исчезла. Зато появилась возможность читать письменность майя — что дало изучению этой древней цивилизации величайший стимул для развития.

И появилась советская-российская школа майянистики, сегодня — одна из наиболее авторитетных в мире.

И весь мир узнал одного из гениев науки, возможно, последнего в XX веке.

Открытия, происходящие в майянистике сегодня чуть ли не ежедневно, потрясают. Еще лет тридцать назад учёные понятия не имели, например, о политической и военной истории майяских городов-государств, которая сейчас хорошо известна — иногда даже в мелких подробностях. А сколько новых, потрясающих сведений мы в режиме онлайн получаем о культуре, религии и прочих аспектах этой великой цивилизации!.. И всему этому мы обязаны именно Юрию Валентиновичу.

А ведь он увидел памятники майя воочию лишь на склоне жизни — в 1990 году, когда смог наконец-то выехать в Центральную Америку, где его уже давно превозносили как культурного героя и гения, даровавшего государствам этого региона тысячелетия письменной истории. Поднявшись в одиночку на пирамиду майяского города Тикаля, он долго молча стоял там…

Глядя на эту жизнь в ретроспективе, начинаешь догадываться, что случайностей в ней не было. Детская травма головы, после которой он временно ослеп — позже он называл её «колдовской»… Дар предвидения и целительства… Странные слова, которые он произносил в детстве — позже оказавшиеся майяскими… Его твёрдое желание стать историком — не слишком в русле семейных традиций… «Случайно» попавшаяся ему в юности на глаза статья немецкого исследователя Пауля Шелльхаса под названием «Дешифровка письма майя — неразрешимая проблема», побудившая его упрямо опровергать это мнение — ибо то, что написано одним человеком, обязательно способен прочитать другой…

Впрочем, всё это, а также другие подробности биографии: личная жизнь, любимая сиамская кошка Аська, прославленная, кажется, уже не меньше хозяина, увы, проблемы с алкоголем — теперь достояние биографов, писателей, исследователей и досужей публики. А Кнорозов сегодня — это динамично развивающаяся научная школа, российский Центр мезоамериканских исследований, ученики его учеников, уже имеющие учеников собственных. Вот истинный памятник этому человеку.

Однако чувство справедливости требует и иного, традиционного, увековечивания. Хотя процесс этот в России сталкивается с необъяснимыми проблемами — даже идея установить мемориальную доску Кнорозову на здании Кунсткамеры, где он работал. Понадобился указ Президента, чтобы в год столетия учёного стали готовиться какие-то мероприятия в память Кнорозова. Но потом случилось СВО на Украине и многие из этих планов были забыты.

Прошло несколько посвященных ему конференций и выставок, установка той самой доски наконец-то была одобрена ЗакСобранием Петербурга (а как бы оно не одобрило — после недвусмысленно выраженного мнения Владимира Путина)… Но все это ни о чём — принимая во внимание масштаб и значение фигуры учёного.

А в Мексике в это время презентован очередной памятник Юрию Валентиновичу… Нам не стыдно из-за этого? Понятно, что сейчас, вроде бы, не до того. Но ведь военные действия рано или поздно окончатся, а наука останется. Да и именно сейчас было бы самым уместным как можно шире пропагандировать биографию и научный подвиг Юрия Кнорозова — русского учёного, родившегося на Харьковщине, в юности побывавшего под нацистской оккупацией, всей своей жизнь доказавшего мощь и великий потенциал русской науки.

Мой роман «Четвёртый кодекс», прототипом главгера которого стал Юрий Кнорозов: https://author.today/work/55688

Жорес Алферов: «Наука должна быть нужна»

Великий российский ученый, Нобелевский лауреат Жорес Алферов ответил на вопросы «НВ».

— Жорес Иванович, каково нынешнее положение российской науки?

— Все давно сказано: утечка мозгов, очень серьезные потери в отраслевой, фундаментальной науке. Положение науки связано, прежде всего, с состоянием экономики. А сейчас состояние это таково, что основные научные результаты очень мало востребованы в стране. Если же экономика России будет развиваться на основе высоких технологий, наука будет востребована, соответственно, улучшится и ее положение. Потенциал у нее пока есть. Наука должна быть нужна, и не как украшение, не для того, чтобы говорить: «мы научная держава». Она нужна для развития страны — интеллектуального и экономического.

— Но, судя по всему, сейчас не такое катастрофическое положение, как было в начале 90-х годов. С чем это связано?

— Бюджет страны вырос за это время в три или четыре раза. Поэтому, естественно, и наука поддерживается гораздо больше, чем тогда. Хотя относительная доля расходов в бюджете на науку может быть даже меньше, чем была в середине 90-х годов. Максимальный процент бюджетных расходов на науку был в 1997 году.

— Но ведь сейчас в стране очень много денег…

— Однако у правительства есть целый ряд других приоритетов. Мы все время боремся в Госдуме, но, несмотря на это, в прошлом году даже убрали из закона упоминание о необходимости расходов на науку гражданского назначения 4 процентов бюджета.

— Что же, до сих пор преобладает мысль, что наука — это не самое главное?

— Я надеюсь, что наука будет пятым национальным проектом.

— Предвидится ли какая-то альтернатива утечки мозгов? Придет ли новое поколение ученых?

— Повторю еще раз, при востребованности науки в стране и разумном ее развитии, вместо непрерывного реформирования, новое поколение ученых, безусловно, сможет решать самые сложные задачи.

— Откуда же оно, это новое поколение, появится?

— В том числе и отсюда, нашего научно-образовательного центра. Для молодежи и построено это здание. Здесь лицей, факультет, базовые кафедры, лаборатории. И здесь все успешно трудятся — от академика до школьника…

— Как вообще вы относитесь к нынешней молодежи?

— Всегда относился и отношусь очень хорошо.

— Вы не считаете, что представители этого поколения ничем другим не занимаются, кроме употребления наркотиков и прочих ужасов?

— По крайней мере, молодые люди, которые сейчас находятся в этом здании — не представители выморочного поколения. Это талантливые юноши и девушки, которые занимаются наукой. Я думаю, что если наука будет востребована, то они не уедут работать в лабораториях западных университетов. Хотя, конечно, с нравственностью юношества у нас дела обстоят очень плохо и, прежде всего, благодаря нашему телевидению.

— Недавно, если верить информационным агентствам, вы сказали, что ради воспитания подрастающего поколения Академии наук необходимо сотрудничать с Церковью…

— Нет, такого я не говорил, я атеист. Однако нравственные критерии и церковные заповеди совпадают. Религия и наука — совершенно разные вещи, но Церковь может активно участвовать в нравственном воспитании верующих людей.

— Именно верующих, значит, и верующей молодежи?

— Ну конечно.

— То есть, вы считаете, что вера для молодежи — благо?

— В очередной раз повторяю: у нас светское государство и Церковь должна быть отделена от него. Я категорически против слияния любых государственных учреждений с религиозными. Но у нас еще и свобода совести. И если человек, в силу воспитания в семье или по каким-либо другим причинам, стал верующим, ну, как говорится, ради Бога. Церковь может и должна заниматься нравственным воспитанием тех, кто ее слушает.

— Ваши атеистические убеждения ни разу в жизни не были поколеблены?

— Ни разу. Недавно мне из Витебска прислали из архива анкетные материалы моего отца, Ивана Карповича. Я знал, что детстве он пел в церковном хоре и регулярно ходил в церковь. А в анкете я прочитал, что он атеист с 15 лет. И это, кстати, случалось с очень многими в те времена. Недавно я был в Ульяновске и, естественно, посетил музей Владимира Ильича. Его отец, Илья Николаевич, был верующим человеком, не пропускал ни одной службы, и все дети ходили вместе с ним в церковь. Но все шестеро стали атеистами в возрасте 15–16 лет. Наверное, для этого были причины… Такие же, как и у моего отца. Он прожил 87 лет, воевал в первую мировую, в сентябре1917 года вступил в партию большевиков, служил в Красной армии, работал на руководящих должностях — и остался атеистом до конца своих дней.

— Вас назвали Жоресом в честь лидера французских социалистов. Христианским именем вас не крестили?

— Нет. А у брата, который погиб во время Великой отечественной войны, были «красные крестины».

— Как звали вашего брата?

— Маркс. Папа тогда работал в Полоцкой таможне, там профсоюз и проводил «красные крестины» новорожденного Маркса Ивановича Алферова, и он получил профсоюзный билет с освобождением от уплаты членских взносов до совершеннолетия. У меня вот здесь висит обращение к нему, оно начинается словами: «Юный товарищ Маркс Иванович Алферов!», а кончается так: «Да здравствуют красные крестины! Да здравствует социализм!».

— А что в середине?

— «Шире откройте двери. Идет новый человек на смену нам, который свежими силами доведет до победоносного конца начатое нами дело освобождения всего человечества от ига религии и эксплуатации. Пусть означенное служит ныне символом сплоченности с пролетариатом всего мира!»

— Вы считаете, что это сбудется?

— Смотря что понимать под пролетариатом… А вообще, за ХХ век социализма на планете стало больше. То есть, больше бесплатного образования и медицинского обслуживания, коллективной собственности на орудия и средства производства и большая доля населения планеты стала получать по труду.

— Вы коммунист?

— Я беспартийный член фракции КПРФ в Государственной Думе.

— Но по убеждениям вы коммунист?

— Думаю, что у нас по убеждениям должно быть, по крайней мере, 20 миллионов коммунистов. Даже больше. А убеждения эти очень простые — от каждого по способностям, каждому — по труду.

— Ну, не только у коммунистов такие убеждения…

— Этот принцип сформулирован Карлом Марксом.

— Сегодня вы — один из людей, олицетворяющих в мире Россию. А сами вы удовлетворены тем, чего достигли?

— Это очень сложный вопрос. Что касается признания моих научных достижений, и в нашей стране, и в мире, естественно, удовлетворен. Но моя страна находится в тяжелом положении. Для меня было, есть и остается самой большой трагедией в жизни развал Советского Союза. Я считаю, что это вообще самая большая трагедия ХХ века. Она уже оборачивается и обернется еще не раз огромными потерями для всего мира, в том числе, и для Соединенных Штатов Америки.

— А обратный процесс возможен?

— Он очень сложен. Но в принципе все возможно… А сейчас я иду на лекцию, на которой выступаю в непривычной для себя роли историка. Я решил сегодня рассказать нашим школьникам и студентам о Сталинградской битве, о том, что реально было во время второй мировой войны. Об этом сегодня очень много врут.

2005 г.

Справка.

Алферов Жорес Иванович (1930–2019). Действительный член Российской Академии наук, вице-президент РАН, председатель президиума Санкт-Петербургского научного центра РАН. Депутат Государственной Думы Российской Федерации, член Комитета по образованию и науке. Лауреат Нобелевской премии 2000 года. Родился 15 марта 1930 года в Витебске. В 1952 году с отличием окончил Ленинградский электротехнический институт по специальности «электровакуумная техника». Работал в Физико-техническом институте имени А.Ф.Иоффе АН СССР. Крупнейший российский ученый, автор фундаментальных работ в области физики полупроводников. Основоположник нового направления в физике полупроводников и полупроводниковой электронике — полупроводниковые гетероструктуры и приборы на их основе.

Александр Флеминг. Загадки неряхи, победившего заразу

В его жизни угадывается некая тайна, хотя все биографические справки о нем словно бы списаны с одного официального источника.

Впрочем, в детстве первооткрывателя антибиотиков ничего необычного и не было. Он был седьмым из восьми детей шотландского фермера, умершего, когда Алеку было семь. Примечательна разве что уже тогда проявившаяся легендарная неаккуратность. Он тащил с улицы всякую всячину — засушенных насекомых и листья, камни и прочие «экспонаты» — и разбрасывал по всему дому. Но настоящие странности начались позже.

Черчилль не при чем

Рассказывают, что отец будущего ученого спас из трясины мальчика, отец которого, лорд, в благодарность оплатил обучение сына фермера. А позже этот сын в свою очередь спас открытым им пенициллином сына лорда, когда тот во время Второй мировой заболел в Тунисе. Лорд носил фамилию Черчилль, а сына его звали Уинстон.

«Я не спасал жизнь Уинстона Черчилля», — категорически заявлял позже Александр Флеминг.

В 1943 году Черчилль действительно опасно заболел, но лечили его сульфаниламидами. Однако этот препарат был открыт в немецкой лаборатории Байер, потому сочли непатриотичным говорить, что премьера спасло «вражеское» лекарство. Тем не менее, некоторыми биографами Флеминга этот миф до сих пор выдается за правду.

В 1901 году Александр поступил на медицинские курсы в больнице Святой Марии. Это сверхэлитная клиника, где лечатся миллиардеры и члены королевской семьи. Попасть туда на учебу, а потом проработать там всю жизнь для паренька из небогатой семьи безумно сложно. Так что, скорее всего, рассказ о том, как Александр решил пойти туда, поиграв в водное поло с тамошними студентами — очередная легенда.

Говорят еще, что на медицинскую стезю Александра увлек его брат-офтальмолог. Пусть так, но откуда все-таки взялись деньги на обучение?.. Биографы дают два варианта: или унаследовал 250 фунтов, или выиграл стипендию. Но с ней тоже не все ясно: пишут, что в 1906 году он выиграл еще и стипендию Лондонского университета. Пожалуй, многовато счастливых случайностей…

Неряшливый гений

Не очень понятно и то, как Флеминг попал в бактериологию. Он начал учиться на хирурга и преуспел в этом, но позже пришел в лабораторию маститого бактериолога Алмрота Райта в Святой Марии. Там Флеминг станет профессором, а когда лаборатория сделается институтом, будет возглавлять его до конца жизни. При этом он все время брался за какие-то новые отрасли, например, придумывал оборудование для диагностики сифилиса.

Но целиком погруженным в науку «ботаном» Флеминг не был: с 1900 года активно занимался в группе по стрельбе. Изучали там и основы полевой хирургии, и патологоанатомию, так что, когда грянула Первая мировая, Александр был к ней готов. Он был капитаном медицинской службы во Франции, получил награду за отвагу. Но и на фронте не оставлял научных занятий. В булонском казино они с Райтом создали военную медицинскую лабораторию. Одним из важнейших их открытий было то, что антисептики, вопреки мнению большинства тогдашних хирургов, — отнюдь не панацея от инфекции в ранах.

После войны Флеминг возвратился в свою лабораторию, и уже в 1929 году в «Журнале экспериментальной патологии» была опубликована его статья об открытии пенициллина. Но… на нее мало кто обратил внимание. Хотя ученые работали в этом направлении во многих странах, и то, что антибиотики должны быть вот-вот найдены, сомнений не было.

Может быть, к Флемингу просто не очень серьезно относились в научном мире?.. Предпосылки к этому были, если вспомнить историю другого его открытия. В 1922 году он просто высморкался в чашку Петри с культурой микробов и обнаружил, что некий фермент, присутствующий в носовой слизи — он назвал его лизоцим — может их растворять. Конечно, все это было не так просто, но, несомненно, первоначальный толчок эксперименту дала чудовищная неряшливость ученого. В его лабораторию отваживались заглянуть немногие: везде валялись грязные колбы, а сев на стул, легко можно было напороться на шприц или ланцет.

Плесень в чашке

В 1928 году Флеминг, утомленный исследованиями стафилококков, решил взять небольшой отпуск, и уехал, как всегда, оставив в лаборатории жуткий бардак. Когда он вернулся через несколько дней, в грязной чашке Петри наросла плесень, а содержавшиеся там колонии стафилококков погибли. Вскоре активное вещество было им выделено и названо пенициллином.

«Вот так же вы открыли и лизоцим», — прокомментировал это его помощник Мерлин Цена, скорее, с осуждением…

Потом Флеминг скажет:

«Когда я проснулся на рассвете 28 сентября 1928 года, я, конечно, не планировал революцию в медицине своим открытием первого в мире антибиотика или бактерии-убийцы».

Однако добавит:

«Но я полагаю, что именно это я и сделал».

Типичное для него высказывание. С одной стороны, он понимал, что честь открытия далеко не полностью принадлежит ему. А с другой, не возражал против возвеличивания своей роли в этом деле. Он называл свою огромную популярность «мифом Флеминга», однако не отказался от 25-ти почетных степеней, 26-ти медалей, 18-ти премий, 13-ти прочих наград, почетного членства в 89-ти академиях и других научных обществах. И от посвящения в рыцари в 1944 году.

«Для разгрома фашизма и освобождения Франции он сделал больше целых дивизий», — говорили о нем французские газеты.

Действительно, во время Второй мировой пенициллин спас десятки тысяч раненых. Но лекарство получил не Флеминг — он не был химиком. Это сделал фармаколог Говард Флори совместно с биохимиками Эрнстом Чейном и Норманом Хитли, которых финансировало американское и британское правительства. А в массовое производство первый антибиотик запустили американские фирмы. За это Флори и Чейн в 1945 году получили Нобелевскую премию — вместе с Флемингом.

Профессор медицины сэр Генри Харрис сказал в 1998 году:

«Без Флеминга не было бы Чейна; без Чейна не было бы Флори; без Флори не было бы Хитли; без Хитли не было бы пенициллина».

Но Хитли премию не получил, потому что, по правилам, она может быть разделена не более чем на трех персон.

Культ

Заслуги Флеминга неоспоримы, но ведь широкая публика сейчас знает только его. Именно его именем называются музеи и институты, площадь в Праге, кратер на Луне. Это ему матадоры, спасенные пенициллином, воздвигли статую в Мадриде, и это он изображен на пятифунтовой банкноте. И его журнал «Тайм» помещает в число ста важнейших людей XX века. Но вряд ли этот культ поддерживал сам ученый, тут явно постарались другие люди.

Например, его вторая жена. Первый раз Флеминг женился в 1915 году на медсестре больницы Святой Марии ирландке Саре МакЭлрой, умершей в 1949 году — их сын Роберт тоже стал врачом. А в 1953 году маститый, обремененный почестями и весьма пожилой сэр Александр женится на другой коллеге. Гречанка Амалия Котсури-Вурекас была моложе его на 31 год. Она имела образование бактериолога, но известна в основном правозащитной деятельностью в различных международных организациях. Овдовев через два года после свадьбы, она стала главой фонда «Александр Флеминг»…

Самая же тайная часть биографии ученого — масонство. Несколько коротких строк из документа, находящегося в публичном доступе, гласят, что он был Досточтимым Мастером сначала ложи «Милосердие», потом ложи «Святая Мария». С 1942 года — Первый Великий Диакон Великой Ложи Англии, Рыцарь Кадош — тридцатый градус посвящения в Шотландском уставе. Выше лишь три градуса.

Разумеется, столь высокое положение можно было приобрести только экстраординарными заслугами. Но в чем они состояли, конечно, не обнародуется.