“Орион” — очень дорогое, судя по интерьеру, очень приличное, судя по контингенту и вышколенным официантам, заведение.
Я пою уже третью песню, нежную балладу про любовь и разлуку, вечную классику, всегда идущую на ура у слушателей любого возраста.
А здесь — смешанная аудитория.
Веселые молодые парни, с хищными усмешками рассматривавшие меня в самом начале вечера, а сейчас переключившиеся на своих коллег, тоже молодых, стильно одетых девушек.
Люди повзрослее, серьезные мужчины при деньгах и объемных животах, хозяева жизни. Женщины, в дорогих дизайнерских платьях и бриллиантах. Неуловимо похожие друг на друга. Видно, у одного хирурга и косметолога обслуживаются.
Совсем пожилых нет, наверно, такой формат мероприятия им не особенно интересен.
Я пою нежный медлячок, покачиваю в такт бедрами и волосами, которые, по приказу Сашки, распустила, и теперь мучаюсь, бесконечно откидывая непослушные пряди за спину.
Голова кружится, ноги гудят, усталость сегодняшнего дня, когда сначала пришлось переживать из-за социологии, потом бесконечно репетировать, всего два раза делая перерывы на еду, потом ехать сюда, в “Орион”, и репетировать еще здесь… Колесник, очевидно, накрученный ректором, словно с ума сошел, буквально дрессируя нас, как собачек, на нужные ему реакции.
И теперь я, по внутренним ощущениям, больше похожа на зомби, чем на человека.
Хорошо, что на голосе это не отражается.
Колесник, все же, гениальный руководитель, умеет правильно замотивировать и настроить на работу.
Я смотрю на топчущиеся в обнимку парочки внизу, прямо перед небольшой сценой, где мы выступаем, и неожиданно ловлю взглядом мужчину и женщину в возрасте.
Он, серьезный, светловолосый, высокий, без характерного брюшка, видно, что занимается спортом, держит себя в хорошей форме. И она, примерно его ровесница, с идеально уложенными волосами, дорого и стильно одетая. Без обилия привычных в этом обществе драгоценностей. Они танцуют, он смотрит на нее, с нежностью и вниманием, а она улыбается. Так светло, с гордостью и любовью.
Я не могу отвести взгляда от этой пары, неожиданно ловя в них свое вдохновение, любуясь ими. Сейчас мне неважно, кто они такие: коллеги, муж с женой, может, просто любовники. Главное, что эмоции между ними живые. И чудесные.
Голос начинает звучать чуть проникновеннее, и чуткий Артем, ухватив эту интимность, снижает тональность соло, подыгрывая мне.
Рафик, сейчас мой второй голос, смолкает, позволяя вести, Артем выходит вперед с гитарой, и мы, глядя друг на друга, начинаем исполнять что-то запредельно чувственное, мягкое. Он — творя своими волшебными пальцами чудо на гитаре, и я — обволакивая его мелодию голосом.
Это так круто, так захватывает, погружает в невероятный, экстатический даже, транс, что мы не замечаем никого и ничего вокруг.
Артем из спокойного, рассудительного парня в этот момент превращается в очаровательного, романтичного хулигана, его улыбка, его взгляд — все цепляет.
Когда затихает последний звук, на нас обрушивается шквал аплодисментов.
Мы еще пару секунд смотрим друг на друга, словно приходя в себя, а затем я тянусь к Артему, обнимаю его, благодаря за тот кайф, что испытала.
И он тоже обнимает, целует в щеку:
— Это было охрененно, Рапунцель, — смеется он, — веришь, даже жаль, что тебя уже Камень поймал…
— Не тебе одному, — ворчит Сашка, отрывая меня от Артема и настойчиво подталкивая к выходу со сцены, — иди, Вась, посиди чуть-чуть, отдохни.
Я послушно сажусь за столик, пью теплый напиток, чтоб не застужать горло, прикрываю глаза.
Устала.
Хоть последняя песня была невероятно поднимающей настроение, но это как американских горках кататься: подъем, такой, что уши закладывает, а потом — сразу вниз!
— Ты молодец, — раздается рядом со мной тихий женский голос.
Я открываю глаза, смотрю на невысокую худенькую девушку. Красивую такой странной, необычной красотой: что-то восточное, азиатское. И эта необычность еще и подчеркнута короткой стрижкой и по-анимешному накрашенными глазами. Одета девушка тоже в аниме-стиле, короткая клетчатая юбочка, высокие гольфы, белая рубашка.
Моргаю, не понимая, откуда она, такая, тут взялась.
Не похожа вообще на местный контингент.
— Вокал — офигеть, — продолжает девушка, садясь рядом со мной на стул, — тебе в Москву надо.
— Спасибо, — отвечаю я, никак не комментируя ее слова. Какая, ко всем богам, Москва? Для меня и универ-то — это почти революция…
— Я — Ира, — первой представляется она.
— Вася.
— Вася? Василиса? Тебе идет. Такая… Луговая дева, блин. Тебе надо обязательно это использовать. Сейчас хорошо народное идет, не прямо чтоб с балалайками, а такое… Фолк, с мотивами и лирикой. Ты вытянешь. Хочешь, с Пашкой поговорю, он тебя посмотрит?
Она закидывает в рот розовую жвачку и выдувает здоровенный розовый пузырь.
Лопает.
Собирает остатки жвачки с губ остреньким розовым язычком.
И так у нее это невинно-эротично получается, что я даже краснею невольно.
И толком не понимаю, что она предлагает. Кто такой Пашка? Зачем ему меня смотреть?
— Ирина? — к нам прыгает Сашка, улыбаясь во весь рот, — рад знакомству! Твой фанат!
— Ого! Симпатичные у меня фанаты! — смеется девчонка, а я только перевожу взгляд с одного на другую.
— Вась, ты давай, езжай, — командует Сашка, — на сегодня все. Дальше уже Ирина.
До меня начинает доходить, что это — та самая приглашенная звезда, Ирина Арно, кажется.
Я по-новому смотрю собеседницу, удивляясь ее молодости и легкости. Не так себя должна звезда вести.
— Погоди, — говорит неожиданно Ирина, — а давай коллабу замутим? Хочешь? Я сейчас начну, а тебя вытащу на сцену и мы дуэтом споем!
— Но я твоих песен не знаю совсем… — мямлю я, удивляясь неожиданному предложению.
— А не надо! Давай разогреем чем-то привычным для этих господ… — Она задумывается на секунду, а потом выдает, — “ Почему сентябрь” знаешь?
Киваю.
Кто же не знает? Лучший философский медлячок всех времен и народов!
— Отлично! У тебя хорошо пойдет низ, давай я начну, а ты со второго подхватишь! — Ирина необыкновенно вдохновляется, глаза ее, искусно подведенные и кажущиеся огромными на худеньком личике, горят вдохновением. И в этот момент я понимаю, почему она — звезда. Там магнетизм зашкаливает просто.
Сашка не может противиться такому напору, музыканты Ирины — тем более, мои слабые возражения и трусливые попытки спрыгнуть с этого прущего вперед паровоза, просто не учитываются.
Меня снова крутит хороводом событий, и в какой-то момент осознаю, что стою уже внизу, прямо перед сценой, а Сашка представляет приглашенную звезду.
Ирина выскакивает на сцену, невероятно легкая в своем анимешном прикиде, здоровается.
А в следующее мгновение я отвлекаюсь от происходящего, потому что талию мою обвивают тяжелые горячие руки, а сама я оказываюсь во власти Лешки!
Он притискивает меня к себе спиной, рычит на ухо сдержанно и жестко:
— Ты сегодня мне седых волос прибавила, блять… Я убить тебя готов. Где мобила?
— Дома… Забыла… — хриплю я, ощущая внезапную сухость в горле.
— Охуеть… Она дома забыла, а мы с Лисярой чуть дуба не врезали… Пока твою Маринку растрясли на информацию… Маленькая, нальзя так…
Он бубнит мне это все, мягко касаясь губами мгновенно загоревшегося уха и так же мягко покачиваясь со мной под вступительную мелодию песни. И это так волнительно и одновременно чарующе, что я, не удержавшись, потираюсь о плечо Камня макушкой, полностью расслабляясь в его объятиях.
— А Игнат где?
— Здесь, где ему быть? — сдержанно рычит Камень, и пальцы на моеми животе на мгновение становятся жесткими чуть больше, чем нужно, — прилипала долбанный, хрен стряхнешь с хвоста.
— В зале? — мне невыносимо хочется оглядеться, но Камень смеется, отрицательно качая головой.
— Нет, тут его папаша, в верхнем зале своих демонов выгуливает, а у Лисенка еще после последнего их разговора морда не зажила. На улице ждет, в машине. Поехали, маленькая?
— Подожди…
В этот момент Ирина начинает петь.
Мне сегодня совсем не до смеха
Обрывается нить тишины
И троллейбус без спроса уехал
С электической спрыгнув струны
Что же осени надо от лета
Почему нет покоя в душе?
Почему?
Почему?
Почему ты ушел от ответа?
Неужели все в прошлом уже?
Ее голос, неожиданно нежный, проникновенный, бьет по сердцу прицельно и сильно. У меня почему-то начинают дрожать руки, а руки сами тянутся к микрофону, который до этого, выключенный, был прицеплен к уху.
Тапаю на включение, мягко выбираюсь из рук немного удивленного таким поворотом событий Камня, делаю шаг к сцене.
Гляжу на улыбающуюся мне Ирину и вступаю, стараясь чуть-чуть смягчить свой голос, не делать его слишком сильным. Не надо этого сейчас.
Ты подумай, подруга, о прошлом
Настоящее — это потом
И в осенние дни о хорошем
И в дождливые дни — о былом.
Эта осень — не горе, не буря
Эта осень — ответ на вопрос.
Почему?
Почему?
Почему в нашем городе южном
Неожиданно грянул мороз?
Я поднимаюсь на сцену, к Ирине, мельком вижу показывающего большой палец Сашку, улыбающегося Рафика, ловлю одобрение во взгляде Артема, стоящего за нашими с Ириной спинами и мягкими поглаживающими движениями трогающего струны гитары.
Зрители, перестав танцевать, смотрят на нас, и их взгляды… О-о-о-о… Это то, ради чего стоит все это переживать! Все это делать!
Меня словно на крыльях поднимает над сценой, краем глаза вижу серьезное, спокойное лицо Камня, не отрывающего от меня внимательного взгляда, а еще, на входе, замечаю высокого светловолосого Лиса с привычно взлохмаченной шевелюрой.
Он тоже смотрит на меня. И взгляд его горит.
И я вся горю.
Понимание, что на меня смотрят не только посторонние люди, а еще и два человека, которым я недавно совсем позволила сделать с собой такое, о чем раньше и не думала, которым я доверилась, выводит эмоции на какой-то, совершенно новый, запредельный уровень.
Я поворачиваюсь к Ирине, она улыбается и мы, на удивление синхронно поем:
Море жизни всегда бесконечно
Море неба всегда высоко
И на все наши боли сердечно
“Все пройдет” отвечает легко
Это правда, поверь без сомнений
Это стоит простить и забыть.
Почему?
Почему?
Почему мы до дрожи в коленях
Так боимся кого-то любить?
И, на выдохе, на эмоциях, допеваем, уже глядя в зал.
Может быть
Может быть
Может быть нам судьбы не бояться?
Не бояться мечтать и любить?
И не знаю, куда смотрит Ирина, а я… Я смотрю на двоих парней, стоящих друг от друга далеко сейчас, таких разных, но таких одинаковых в своих эмоциях, ярко транслируемых на их лицах.