Ты - наша

76

Открываю глаза и какое-то время тупо пялюсь в низкий потолок. Светлый. Мягкий. Что это? Гудит чуть-чуть… Машина. Я в машине.

Перед глазами тут же проносятся события, предшествующие моему провалу в темноту: ловушка, отравление, мама и папа, пугающий диалог. Провал.

Становится настолько страшно, что сердце заходится!

Рывком сажусь, тут же голова взрывается резкой болью, валюсь обратно на сиденье машины.

Где я?

Куда везут?

Прижимаю ладони к вискам, пытаясь побороть острые спазмы. Руки свободны. Уже хорошо…

— Вась!

Машина резко виляет, так, что меня чуть ли не сносит с сиденья, и тормозит.

Щурюсь на водителя, узнавая его. Тошка!

Боже мой, Тошка!

— Вась, ты как?

Он вылетает из-за руля, открывает дверь с моей стороны, садится, тянет меня на себя, обнимает порывисто.

— Блин, Вась, напугала!

— Тоша… — голос меня плохо слушается, хрипит. Машинально хватаюсь за его плечи, смотрю в глаза, — Тош, это ты? Реально ты? Как ты меня нашел?

— Как-как… — чуть закатывает он глаза, — не уезжал никуда потому что. Сидел, ждал. Думал, встретить после того, как от матери пойдешь, подвезти… А там движ начался непонятный какой-то… Мать из дома смылась. Ты не выходишь. Я звонить. Не берешь. И не выходишь! Я напрягся, решил сходить, а тут мать твоя обратно, с отцом вместе. Потом выбегает сначала она, потом отец… Ну, я и рванул. Дверь открыта, забежал, а ты там… Я чего-то перепугался, подхватил тебя на руки и в машину. Только-только загрузил, смотрю, папаша твой чешет с этим придурком вашим, святошей. Ну, я по газам…

Я слушаю этот сбивчивый рассказ, и волосы становятся дыбом от осознания, чего я избежала, какой участи.

И сейчас вообще нет мыслей, что Тошка переборщил, и что я неправильно поняла маму и папу… Не переборщил.

И я правильно поняла.

Все очень даже правильно.

К сожалению.

Моя мама просто опоила меня чем-то, чтоб отдать брату Игорю. А мой папа… Судя по всему, он совсем не мой папа…

Весь мой мир, и без того не особо цельный, сейчас со звоном опадает вниз, как разбитое зеркало.

— Блин, Вась… — бормочет Тошка, обнимая меня и баюкая, словно маленькую, — ну ты чего? Тормози, хватит уже… Тебе давай воды? А? Я так понял, тебя чем-то напоили.

Он дает мне попить.

Потом меня тошнит, долго и мучительно, прямо в придорожную пыль.

Сил, чтоб разговаривать и вообще что-то уточнять, уже нет, и я снова проваливаюсь в забытье, но теперь уже блаженное. Потому что парадоксально чувствую себя в безопасности.

Тошка снова куда-то едет, и меня убаюкивает это мерное движение и шум двигателя.

Прихожу в себя в следующий раз уже от чужих голосов над головой.

— Ну, ничего страшного не вижу… — женщина. Спокойная, доброжелательная. Теплые руки. — Просто нервное истощение, переутомление. Интоксикации нет.

— А если опять тошнить будет? — взволнованно спрашивает Тошка.

— Не должно… — задумчиво отвечает женщина, — если рвота была однократно, и сейчас нет признаков отравления… Я бы ее, конечно, понаблюдала в стационаре.

— Ага, я отвезу потом, — говорит Тошка, — спасибо вам.

Слышатся шаги, шорох, он что-то еще приглушенно спрашивает у женщины, затем хлопает дверь.

Я слышу, как Тошка идет ко мне, и открываю глаза.

— Вась! — он опускается передо мной на колени, внимательно смотрит в глаза, — ты как? Напугала меня.

— Норм… — хриплю я, моргаю, не узнавая обстановку, в которой оказалась, — мы где?

— В отеле, — отвечает Тошка.

— В отеле?

— Ну да… — он садится рядом на кровать, взволнованно проводит ладонью по волосам, ероша их, — я тебя не повез к себе. И в общагу не повез. И в полицию.

— В полицию?

— Ну да… — он смотрит на меня и затем неожиданно ласково проводит пальцами по лицу, — типа, похищение же…

Я, несмотря на случившееся, вообще не могу себе представить, что прихожу в полицию и заявляю на своих родителей.

А ведь… Ведь реально то, что они сделали… И то, что, скорее всего, собирался со мной сделать брат Игорь…

Крепко зажмуриваюсь, отворачиваясь.

— Сколько времени сейчас?

— Двенадцать ночи. Я платного доктора вызвал… Напугался.

Двенадцать ночи?

Боже!

Камень с Лисом, наверно, весь город уже перевернули!

Меня прошибает холодным потом, стоит лишь представить, что именно они сейчас думают, как сильно переживают!

Я же без телефона, и куда отправилась, они не знают!

Ох…

— Тоша! Тош, мне телефон нужен, — поворачиваюсь я к нему резко, — позвонить… Лешке… Или Игнату. Они же, наверняка…

Тошка смотрит на меня, и на мгновение в его взгляде что-то такое жесткое отсвечивает. Как блик фар у машины, несущейся на тебя. По встречке.

Но в следующее мгновение все меняется, он прикрывает веки, тянет мне телефон.

— Держи. Камня нет у меня телефона. А Лиса — есть.

Набираю Лиса, готовясь объяснять, где я и что тут делаю.

Недоступен.

Удивленно нахмурясь, набираю снова и снова.

— Не понимаю… — наконец, поднимаю взгляд на Тошку, молча наблюдающего за моими попытками. Проверяю еще раз цифры. Да, это точно телефон Лиса, я наизусть не помню, конечно, но зрительно — все цифры правильные. — Недоступен…

— Ну еще бы… — усмехается обиженно Тошка.

— Что это значит, Тош?

Он отворачивается, но я рывком за рукав разворачиваю его к себе обратно.

— Тош? Что случилось? С ним… Что-то случилось?

Как-то страшно становится, жутко даже.

Куда страшнее и жутче, чем во время недавнего моего похищения и отравления. Там все в тумане было, нечетко, неясно. И сейчас больше похоже на кошмар, который закончился.

А вот то, что Лис не отвечает, в двенадцать ночи, зная, что я недоступна…

Это каким-то сюром отдает, безумием.

Словно кошмар перерождается, становясь все объемней и глубже.

— Вась, — терпеливо вздыхает Тошка, — ты устала. Давай, ты поспишь. А утром еще раз наберешь… Может, они к тому времени проспятся…

— Проспятся? — не верю я своим ушам, — то есть? Ты о чем вообще! Тоша!

— Блять! — он дергается, с досадой хватает телефон, — ну вот не хотел я! Вообще не хотел! Нафиг мне это? Чтоб ты опять сказала, что я неправильно все понимаю?

— Тоша…

Я все еще не понимаю, все еще основательно не в себе. Но чувствую, всем сердцем чувствую, что что-то неправильное происходит. Дичь какая-то.

Вообще, все, что в последнее время со мной творится, отдает безумием…

Но сейчас, кажется, будет самое трешовое.

— Я не хотел! Серьезно! Я вообще не хотел тебе ничего говорить! — досадливо рычит Тошка, судорожно копаясь в телефоне.

И запускает, в итоге, видео.

Сует мне в руки, а сам уходит к окну, вытаскивает вейп, судорожно затягивается.

Я запускаю видео.

Темное, все прыгает и пляшет. Долбит музыка, явно все в каком-то ночном клубе происходит. И на фоне долбежки — громкие, разгульные голоса.

И лица, белыми мерцающими пятнами из темноты.

— Кто? — слышу голос за кадром и замираю. Лешка. Его рык, низкий и хриплый.

— Ну та, с косой, как у матрешки.

И этот голос знаю. Ленивый, с надменными нотками. Лис.

Лиса я вижу. Он сидит, развалившись, на диване, курит кальян.

Смотрю, как медленно затягивается, затем, запрокинув голову, выпускает пар. Мощное горло лениво двигается.

Снова голос за кадром, но уже не Лешки, кто-то еще, незнакомый.

— Да не-е-е… — со смехом, — не даст…

— Даст, — Лис улыбается дьявольски, жестко так, и меня мороз продирает по коже. Потому что он именно так улыбался, когда впервые предлагал мне секс… — Мне все дают.

— Нахер… — снова рычание Лешки за кадром.

Долбит музыка.

Долбит кровь в моих ушах.

Я понимаю, о чем они, понимаю, что надо прекратить слушать, отключить видео. И не могу. Всматриваюсь до рези в глазах в белое пятно лица Лиса. Сейчас он мне кажется похожим на какого-то голливудского злодея… Того, с безумной улыбкой и таким же безумным взглядом…

— Сделаю. А ты нахер пойдешь. — Смеется Лис, снова затягивается.

— Посмотрим… — рычит Камень.

— Ну-ну… — во взгляде Лиса — пляшущие бесы. — Эй, иди сюда!

Он внезапно дергает за руку кого-то, в зоне съемки оказывается длинноногая девчонка. Она с кокетливым визгом валится ему на грудь, Лис лапает ее за задницу, также лениво, по-хозяйски…

Видео останавливается.

Я в полной прострации пялюсь на застывший кадр на экране: таутированную лапу Лиса на чьем-то голом бедре…

В голове ни одной мысли. Вообще.

Увиденно до такой степени чудовищно, до такой степени не в моей системе координат, что даже осознать не могу ничего.

Поднимаю взгляд, замечаю внимательное сочувствие на лице наблюдающего за мной Тошки.

— Давно? — шепчу я.

— Что?

— Знаешь давно?

— А… Да нет, — пожимает он плечами, — может, неделю назад увидел. Чисто случайно, в чат какой-то скинули… Даже не знаю, кто именно. Я не хотел тебе показывать, Вась.

Он идет ко мне, садится перед кроватью на корточки, заглядывает тревожно в глаза. — Серьезно, Вась. Это же не вчера было, понимаешь? Там дата есть, примерно начало осени… Не знаю, почему сейчас скинули… Ну… И время прошло, опять же. Сначала не хотел, а потом решил. что тебе надо знать… Понимаешь… Здесь несколько вариантов: они могли это серьезно. Могли ржать. Могли сначала хотеть, а потом передумать… И я при любом раскладе оказывался виноват перед тобой. И покажи я тебе это, и не покажи…

Киваю заторможенно, словно болванчик китайский. Из тех, что на передней панели машины устанавливают.

Да, это все может быть уже не актуально… Но почему так больно, господи? Почему?

— Я больше не хочу быть крайним, Вась, — вздыхает Тошка, — ты и так на меня волком смотрела. Прикинь, я бы к тебе с этим пришел? Послала бы…

Снова киваю.

Да, послала бы, определенно.

Я и сейчас борюсь с желанием запустить этот телефон… Куда подальше.

— Мне надо самой все… выяснить… — я пытаюсь встать, но Тошка мягко тормозит, придерживает на кровати.

— Не надо пока, — вздыхает он, — давай утром…

— Почему? — я смотрю на его ладонь на своей голой ноге, и Тошка медленно убирает пальцы. — Я пропала, они волнуются… Может…

Последнее слово я добавляю с горечью. Раньше, еще пять минут назад, у меня бы сомнений на эту тему вообще не возникло.

А теперь…

— Потому что… — снова вздыхает он, — они не волнуются.

— Откуда ты?.. Тошка! Говори! Не смей молчать больше!

Настойчивость моя выходит мне боком, потому что сил встать не остается, и я беспомощно валюсь обратно на кровать.

А Тошка снова роется в телефоне.

И снова протягивает мне запись.

Сажусь, опасливо беру, словно мокрую противную жабу.

Смотрю на Тошку.

Что там? Просто скажи… Не надо показывать…

— Это сегодня, пару часов назад… В чате тоже скинули, нашем, универском… — нехотя говорит Тошка.

Запускаю. Внутри все мерзлое уже. Потому что знаю, что ничего хорошего, ничего, что способно было бы оправдать…

Мой мир, уже основательно разрушенный предательством родителей, сейчас будет окончательно мертвым. Я это чувствую.

И все равно запускаю видео.

Ночь. Музыка. Машины. Много машин.

Вижу знакомую черную тачку Лиса.

И его за рулем. А рядом, на пассажирском, девчонка. Знакомая, я видела ее в универе.

— Лис! — свистит кто-то за кадром! — погнали!

Лис усмехается в камеру, тянет к себе девчонку, целует ее взасос.

Я смотрю. Картинка расплывается перед глазами.

— О, Каменюка! — снова кто-то кричит, — давай! Сделай его!

Вдалеке, не особенно четко просматриваемая во мраке, но очень узнаваемая, огромная фигура Лешки. Он стоит возле своей машины. И рядом — девочка в белом комбинезончике, похожем по стилю на гоночный, но настолько в обтяг, что кажется голой в темноте. Она обнимает Лешку.

Смотрю, как тонкие руки, словно лианы, обвивают темную шею…

Телефон падает из рук на ковролин.

Я не смотрю вниз, слышу только, как переговариваются парни, как кто-то снова свистит, кто-то скандирует: “Лис! Лис! Лис!”

А кто-то еще говорит:

— Да Камень же бой слил… Бабло взял и не лег… Торчит теперь…

Внезапно подкатывает тошнота, да такая сильная, что едва успеваю вскочить и, с трясущимися руками и кружащейся головой, рвануть к санузлу.

— Вася, блять! — кидается мне на помощь Тошка, помогает, придерживает волосы, пока меня мучительно выворачивает желчью в раковину.

Не могу больше стоять, валюсь прямо там, на кафель.

Тошка подхватывает, несет обратно в комнату.

— Черт, надо все же в больницу… — ругается он, — но я боюсь, Вась… Твои навели шухер на весь город…

— Что? Кто? Лешка? Лис? — не знаю, почему я спрашиваю. Особенно, после всего увиденного.

— Да нет… — Тошка укладывает меня, укрывает заботливо, — родаки, блять…

— Что?

Мне сейчас вообще не интересно, что там сделали родители. Словно это не я интересуюсь, а кто-то посторонний.

А я — там, в прошлом. Счастливая, летящая, глупая в моменте. Со стороны на себя смотрю.

И плачу.

— Да не хотел тебе… — говорит он, — короче, они после того, как я тебя увез, звонили моим, скандалили… Говорили, что у тебя — психическое расстройство, и тебя надо лечить. Типа, ты сбежала из-под надзора, недееспособна. И справки у них есть. Тебя ищут, Вась, — Тошка смотрт на меня печально, — тебя хотят в психушку запереть, я так понял… А потом…

Зажмуриваюсь сильно-сильно.

Безумно хочется натянуть на себя одеяло и просто… не быть. Вот сейчас не быть.

Слишком много на меня свалилось.

Слишком жутко все.

И переход этот жуткий.

Несколько часов назад я была счастливая. Настолько счастливая, что сама себе не верила. И правильно делала, оказывается.

— Вась… — Тошка берет мои ладони, целует, нежно-нежно, едва касаясь губами, кончики пальцев, смотрит блестящими от волнения глазами, — Вась… Я тебя от всех спрячу, веришь? Ото всех! Никто не найдет! У меня… У меня есть подвязки. Будет новый паспорт, новая жизнь. Вась, хочешь новую жизнь? Забудь про всех них! Забудь! Они мизинца твоего… Вот этого… — он снова целует мой мизинец, шепчет и шепчет, жарко и убедительно.

А я смотрю на него.

И не могу отделаться от мысли, что это все — тоже неправда.

Как и вся моя жизнь, оказывается.

Моя семья, которая не была моей семьей.

Отец, который не отец.

Мать, которая не…

Любимые, которые не…

Друг, который не…

Жизнь, которая…

У меня ничего нет.

Ничего.

— У тебя есть я, — наверно, я говорю эти слова вслух, потому что Тошка отвечает, наклоняется ко мне, заставляя упасть на кровать спиной, нависает сверху, — я. Я тебя спасу. Я тебе помогу, Вась.

— Зачем? — на меня накатывает потрясающее по своей силе равнодушие. И его горящие глаза не вызывают ничего, кроме того же равнодушия.

— Потому что люблю, — шепчет Тошка. И наклоняется ниже, наверно, поцеловать хочет.

Отворачиваюсь, равнодушно глядя в темное окно.

В нем отражается кровать.

И мы на ней, два человека в мерзлом космосе.

Тошка застывает, так и не дотронувшись до меня.

Затем медленно отступает, садится к изголовью кровати, смотрит.

Я не шевелюсь, но взгляд его чувствую невероятно отчетливо.

Он тягучий и голодный. Немного раньше я бы уже взвилась от негодования. А сейчас мне плевать.

Пусть смотрит.

Они все смотрят. Они думают, что имеют право… Я ничего не могу с этим сделать.

— Знаешь, у тебя есть выбор, — говорит Тошка задумчиво, — я могу отвезти тебя обратно. К родителям. Они тут же тебя упекут в психушку. Даже если в общагу привезу. Не знаю, что там за справка у них, но думаю, что не блефовали. Твои… парни проспятся, приедут к тебе… Спасут. Может быть. Гарантий нет.

Потолок здесь не белый, а кремовый. Натяжной. Глянцевый. И я в нем отражаюсь. Сломанная кукла в белых простынях.

— Или поехать со мной. У меня есть деньги, Вась, их много. И будет еще больше. Мы сможем жить в Москве, нас никто никогда не найдет. Я не буду ничего делать с тобой, не бойся.

— Я не боюсь.

— Ну да… — тихая усмешка, — я просто хочу помочь. Как друг. В память о том, что в нашей жизни было настоящего. Если ты решишь, ты вернешься. Через месяц, например. Или через пару дней. Как решишь. Я не стану отговаривать. Я просто хочу помочь, Вась. Тебе нельзя сейчас обратно. Ты в таком состоянии, что предки точно упрячут в дурку. А там наколют каким-нибудь дерьмом и все… Понимаешь?

Мои длинные волосы похожи на змей. Они струятся по покрывалу светлыми реками, и кажется, будто я в глаза медузе горгоне смотрю.

От ее взгляда каменеют.

И я — каменная.

— Вась… Все наладится. Если захочешь, вернешься, как все уляжется…

— Не захочу. Не вернусь.