Тюмень без секретов, или Как пройти на улицу Павлика Морозова

Как Ямская не стала Печенгской

На доме № 2 одной из главных улиц Тюмени есть табличка: «Улица Ямская названа в память первой в Сибири Ямской слободы, основанной в 1606 году ямщиками...».

В 1970 году здесь была другая надпись: «Улица 368-й Краснознаменной Печенгской стрелковой дивизии». Говорили, что решение о переименовании Ямской исполком Тюменского горсовета принял по просьбе ветеранов Великой Отечественной войны.

Но какое отношение эта дивизия имела к Тюмени? Самое прямое: она была сформирована в нашем городе в июле-сентябре 1941-го из мобилизованных тюменцев, «родившихся с 1905 по 1918 год включительно» (те, кто родился в 1919–1922 годы, уже служили по призыву в армии, на флоте и в войсках НКВД).

На Оштинском рубеже

В состав 368-й стрелковой дивизии входили 1224-й, 1226-й и 1228-й стреловые, 939-й артиллерийский полки и отдельные батальоны – саперный, связи, медико-санитарный. Штаб соединения находился на улице Володарского, в доме № 20.

Дивизию возглавил полковник Федор Осташенко, ставший впоследствии Героем Советского Союза (за форсирование реки Тиса в Словакии в 1945 году) и генерал–лейтенантом.

Войну он встретил на западной границе: с остатками 6-й стрелковой дивизии 28-го стрелкового корпуса 4-й армии отступал от Бреста до города с малозвучным названием Пропойск, что на реках Сож и Проня (сейчас переименован в Славгород).

В ноябре 1941-го сформированная им в Тюмени новая дивизия отправилась на фронт, но не на Западный, а на Карельский. Задача: остановить наступление финских войск, захвативших южную Карелию и город Петрозаводск, форсировавших реку Свирь и рвавшихся на соединение с немцами. Финнам оставалось пройти всего 125 километров, и замкнулось бы второе кольцо вокруг Ленинграда, и всякая связь с ним, кроме воздушной, была бы потеряна.

Поэтому тюменцы спешили: разгрузившись на станции Нямдома Северной железной дороги, они совершили 340-километровый пеший марш с полной выкладкой через снежные заносы, в мороз и вьюгу до города Вытегра на юго-восточном побережье Онежского озера.

Здесь, на Оштинском рубеже, по левому берегу реки Ошта, между озерами Онежским и Ладожским было остановлено финское наступление.

В 1952 году главнокомандующий финской армией маршал Карл Густав Маннергейм, служивший до 1917-го в русской императорской армии и имевший там чин генерал-лейтенанта, утверждал, что он сам якобы не хотел идти на соединение с немецкими войсками, наступавшими на тихвинском направлении. Цель вступления Финляндии в войну с Советским Союзом была, мол, достигнута – Карелия стала финской. Петрозаводск переименовали в Яанислислина – «Онежская крепость» (правда, вскоре по приказу того же Маннергейма вернули прежнее название).

Зачем же тогда финнам нужно было форсировать Свирь, захватывать на южном берегу старинный русский город Вознесенье и нести при этом большие потери?

За всю Великую Отечественную войну у финской армии была единственная возможность серьезно повлиять на ход боевых действий – это замкнуть второе кольцо вокруг Ленинграда и тем самым добиться падения города, гибели Ленинградского фронта и Балтийского флота. Но финны потерпели на Свири стратегическое поражение. Этого в Финляндии не поняли ни политики, ни военные. Там упивались захватом Карелии, учредили орден, названный «крестом Маннергейма» (за всю войну его первую степень получили всего два человека – сам маршал и начальник сто штаба генерал Хейнрихс, а крестом второй степени награждено 190 человек, в том числе четверо дважды, и среди них лучший ас финской авиации Ютислайнен, сбивший 94 советских самолета).

После прибытия на Карельский фронт сибирских дивизий (кроме 368-й туда из резерва Ставки перебросили 21-ю краснознаменную стрелковую дивизию, кадровую, хорошо вооруженную, насчитывающую в своем составе свыше 15 тысяч бойцов и командиров) часы истории начали отсчет времени до поражения Финляндии.

На Оштинском рубеже 368-я стрелковая дивизия держала оборону до июня 1944 года. События на этом участке фронта неизменно характеризовались в сводках Совинформбюро как «бои местного значения». Но и в обороне сибиряки несли большие потери. В основном от болезней и недоедания. Приходилось делиться своими скудными припасами с умиравшими от голода ленинградцами. «Чтобы хоть как-то унять голодные спазмы, – рассказывали тюменцы, воевавшие в 368-й стрелковой дивизии, – сунешь за щеку камешек и так терпишь. А что еще оставалось делать: камней сколько хочешь, а хлеба, бывало, днями ни крошки».

Что же помогало нашим землякам, ставшим солдатами, выжить в тех, казалось, невыносимых условиях? Если верить изданной в 1989 году книге о боевом пути 368-й стрелковой дивизии «От Тюмени до Киркенеса», то решающую роль в обороне играли политотдел соединения, партийная и комсомольская организации.

Авторов этой книги, бывших политработников, понять можно. Громкие читки газет, боевые листки, беседы агитаторов, безусловно, имели значение. Но не главное.

В затяжной войне в Заполярье выручали природная живучесть, редкая неприхотливость и фантастическое терпение сибиряков. Да еще водка.

Выпьем за Сталина

22 августа 1941 года, чтобы хоть как-то поднять настроение отступавшим войскам Сталин подписал постановление Государственного комитета обороны «О введении водки на снабжение в действующей Красной Армии».

«Установить, – отмечалось в этом документе, – начиная с 1 сентября 1941 года выдачу 40-градусной водки в количестве 100 граммов в день на человека красноармейцам и начальствующему составу первой линии действующей армии». Так укоренилось до наших дней понятие «наркомовские сто грамм».

Потом в Кремле решили, что надо наливать только тем, кто реально находится на фронте и участвует в боевых действиях.

«Прекратить массовую ежедневную выдачу водки личному составу войск действующей армии. Сохранить ежедневную выдачу водки в размере 100 граммов военнослужащим только тех частей передовой армии, которые ведут наступательные операции.

Всем остальным военнослужащим передовой линии выдачу водки по 100 граммов на человека производить в следующие революционные и общественные праздники: в дни годовщины Великой Октябрьской социалистической революции – 7 и 8 ноября, в День конституции – 5 декабря, в день Нового года – 1 января, в День Красной Армии – 23 февраля, в дни Международного праздника трудящихся – 1 и 2 мая, во Всесоюзный день физкультурника – 19 июля, во Всесоюзный день авиации – 16 августа, а также в день полкового праздника (формирования части)».

Водка была наградой: «...частям и подразделениям, имеющим успехи в боевых действиях, увеличить норму выдачу водки до 200 г в день». И наказанием: бойцов штрафных батальонов и рот лишали алкогольного допинга.

Про это от лица штрафников с горечью пел Владимир Высоцкий:

В архивах сохранились ежемесячные «лимиты» расхода водки для войсковых частей действующей армии. Например, в апреле 1943 года, когда по всей линии военного противостояния установилось относительное затишье, было выпито 4450000 литров водки. Характерно, что в списке фронтов 7-я отдельная армия, в состав которой входила 368-я стрелковая дивизия, водочная статистика выделена отдельной строкой – 80000 литров. Для сравнения: войскам Ленинградского фронта отпущено 380000, а Западного – 550000 литров. Однако и численность этих миллионных фронтовых группировок с 7-й армией, в которую тогда, кроме тюменской 368-й, входили сформированная на Урале 313-я стрелковая дивизия и несколько отдельных подразделений, явно не сопоставимы.

В войну было мало трезвенников – водки не хватало. С января 1942-го к выпуску этого стратегического сырья подключился тюменский водочный завод, размещенный в здании Пророко-Ильинской церкви.

Холода на берегах Ладоги и Онеги стояли страшные, и водка тюменского розлива помогала согреться и снять напряжение.

Ветераны 368-й стрелковой дивизии вспоминали: на их боевые позиции водку доставляли в стеклянных бутылках. В сорокаградусные морозы водка превращалась в кашеобразную ледяную массу. Горы пустой посуды сохранились в карельских лесах и болотах до настоящего времени.

Выпьем и закусим

Когда солдаты голодали и мерзли в окопах, некоторые маршалы и генералы вели более чем комфортную жизнь, о чем тоже не стоит забывать, вспоминая войну.

Среди «лимитов» расхода водки для фронтов и отдельных армий есть ведомости на выдачу продовольственных наборов одному из самых молодых сталинских наркомов – 34-летнему Дмитрию Устинову, будущему маршалу и министру обороны СССР.

«...Доставлено 6 июня 1942 года на дачу наркома: водки – 3 бутылки, отборного вина и шампанского – 8 бутылок, пива – ящик, а также икра, копченые колбасы, ветчина, белуга отварная, шоколадные конфеты... Отправлено 7 июля 1942 года на квартиру ему же: водки – 3 бутылки, вина и шампанского – 8 бутылок, пива – ящик, икра зернистая, колбасы, севрюга, сухая дыня, лимоны, шоколад в наборах...».

Сдавший немцам из-за своей бездарности Крым уполномоченный Ставки Верховного главнокомандования маршал Григорий Кулик отправил в ноябре 1941-го из Ростова свой самолет (американский транспортный «Дуглас») в Свердловск к новой жене с запасом продуктов, полученных через начальника Краснодарского военторга. Остальные продукты он послал в личном вагоне в Москву. В самолет грузили ящиками яблоки, колбасу, рыбу, муку, масло, сахар. В вагон влезло побольше: несколько мешков муки, риса, гречки, сахара, сорок с лишним ящиков мандаринов, тысяча лимонов, двести бутылок коньяку, десятки килограммов икры, конфет, чая, варенья...

Напрасным будет предположение, что так вел себя один лишь Кулик.

В мае 1943 года Андрей Еременко, тогда командующий Калининским фронтом, на котором воевали наши земляки – сформированная в июле 1942 года из спецпереселенцев Югры 75-я стрелковая бригада – записал в дневник впечатления от посещения командующего 43-й армией генерал-лейтенанта Константина Голубева: «Вместо заботы о войсках он занялся обеспечением своей персоны. Он держал для личного довольствия одну, а иногда и две коровы (молоко и масло), три-пять овец (для шашлыков), пару свиней (для колбас и окороков) и несколько кур. Это делалось у всех на виду, и фронт об этом знал... Командный пункт Голубева – новенький, рубленый, с русской резьбой теремок. Кроме того, построен домик для связных, ординарцев, кухни и охраны. Подземелье и ход в него отделаны лучше, чем московское метро. Построен маленький коптильный завод. Голубев очень любит копчености: колбасы, окорока, а в особенности рыбу – держит для этого человека из северян, откуда-то с Оби, хорошо знающего ремесло копчения. Член Военного совета армии не отставал от командующего...».

И это происходило на фронте, где немалую часть личного состава пришлось отправить в медсанбаты с диагнозом «истощение».

Но Голубев, в отличие от других порядочных генералов, не сомневался в полководческой гениальности Сталина, поэтому тот смотрел сквозь пальцы на барство командарма. В конце концов толстяка Голубева (его вес превышал 120 килограммов) забрали с фронта и назначили уполномоченным Совнаркома по делам репарации советских граждан.

Под красным знаменем

Главные наступательные операции 1944 года было принято называть «десятью сталинскими ударами». В этой исторической терминологии разгром группировки финских войск между Онежским и Ладожскими озерами значился под четвертым номером.

Финское командование стремилось во что бы то ни стало удержать занимаемые позиции.

Первая полоса прочной, хорошо оборудованной в инженерном отношении обороны, проходила по рубежу Ошта, Свирьстрой и далее по реке Свирь до Ладожского озера – дерево, земляные укрепления в виде стен и заборов высотой до двух метров, участки сплошных траншей из двух–трех линий, противотанковые препятствия, проволочные заграждения, минные поля.

Эти укрепления занимала «Олонецкая оперативная группа» – 76 тысяч солдат и 580 орудий.

Сталин и назначенный им в феврале 1944 года командующим Карельским фронтом генерал армии Кирилл Мерецков помнили, с каким трудом советские войска прогрызали «линию Маннергейма» во время «незнаменитой» зимней войны 1939–1940 годов.

Когда в ноябре 1939-го Сталин приказал войскам Ленинградского военного округа перейти границу с Финляндией, никто и представить не мог, что эта военная операция потребует огромного напряжения сил и первоначальной цели – дойти до Хельсинки за десять–пятнадцать дней – не достигнет, а растянется на три с половиной месяца.

Думали, что Финская кампания будет такой же легкой прогулкой, как вторжение в Польшу в сентябре того же года. А пришлось вести тяжелые кровопролитные бои.

Войну начали, сосредоточив на финском фронте двадцать одну дивизию (против трех пехотных дивизий и одной бронекавалерийской бригады – 60 танков), а потом довели число соединений до пятидесяти восьми. Однако завоевать маленькую Финляндию не удалось (в финскую армию вступило почти 14 процентов населения страны).

Глубина и надежность финской обороны оказались неожиданностью. Советские танки подрывались на минах и не могли прорвать укрепления противника. Артиллерия не пробивала бетонные стены финских дотов. Советские части по вине неумелых командиров (опытных военачальников расстреляли в 1937–1938 годы) попадали в окружение и несли большие потери.

22 декабря 1939 года финны остановили, а затем блокировали 163-ю стрелковую дивизию РККА под командованием комбрига Зеленцова. На подмогу ей была брошена только что прибывшая из Тернополя на железнодорожную станцию Кемь 44-я стрелковая дивизия. Красноармейцев отправили в лютые морозы в осеннем обмундировании – шинелях и брезентовых (!) сапогах. Еще на марше передовые колонны были атакованы подвижными группами финских лыжников, расчленены, деморализованы и 6 января обращены в паническое бегство. Командир финской группировки генерал Сииласвуо писал: «...Паника окруженных все росла, у противника больше не было совместных и организованных действий, каждый пытался действовать самостоятельно, чтобы спасти свою жизнь. Лес был полон бегущими людьми. В полдень 7-го января противник начал сдаваться. Голодные и замерзшие люди выходили из землянок... Мы захватили немыслимо большое количество военных материалов, о которых наши части не могли мечтать даже во сне. Досталось нам все вполне исправное, пушки были новые, еще блестели...». Трофеи составили 97 орудий, 37 танков, 130 станковых и 150 ручных пулеметов, 20 тракторов, 160 грузовых автомобилей, 600 лошадей... Большинство вышедших из окружения бойцов были даже без винтовок. А между тем 44-я стрелковая дивизия, сформированная в 1919 году на Украине и получившая имя одного из первых своих командиров – Николая Щорса, числилась среди лучших в РККА: в 1935 году «за успехи в боевой и политической подготовке» была награждена орденом Красного Знамени.

В разгроме этого соединения обвинили его командование: комдива Виноградова, начальника политотдела полкового комиссара Пахоменко и начштаба полковника Волкова, которых 12 января показательно расстреляли перед строем остатков дивизии.

Еще более трагична и мучительна судьба 18-й Ярославской краснознаменной стрелковой дивизии и приданной ей для усиления 34-й легкотанковой бригады – они наступали в направлении нынешней Сортавалы.

Уже 28 декабря в районе Леметти эти части оказались в окружении. Об отчаянном положении блокированных в 13 гарнизонах бойцов свидетельствуют адресованные в штаб 15-й армии радиотелеграммы. От гарнизона «Развилка Дорог» 5 февраля: «Положение тяжелое, лошадей съели, сброса продовольствия не было. Больных 600 человек. Голод. Цинга. Смерть». От гарнизона Уома 14 февраля: «Умираем с голода. Выручайте, не дайте умереть позорной смертью». От гарнизона Леметти Южное 26 февраля: «Помогите, штурмуйте противника, сбросьте продуктов и покурить. Почему морите голодом? Окажите помощь, иначе погибнем все».

И только в последний день февраля, когда на главном направлении были прорвана линия Маннергейма и бои шли за Выборг, а финское правительство зондировало в Москве почву на предмет перемирия, из Ставки советского командования отдали приказ командиру 18-й дивизии комбригу Кондрашеву и командиру 34-й бригады комбригу Кондратьеву начать выход из окружения.

Комиссия штаба 15-й армии позднее констатировала: «...Несмотря на приказание Военного совета армии обязательно взять с собой всех больных и раненых они были оставлены, причем выход гарнизона был преднамеренно скрыт от них...».

Среди оставленных в районе Леметти тяжелораненых, которых потом добили финны, находился и призванный на военную службу в 1939 году из Тутаевского района Ярославской области колхозник Владимир Терешков. Он погиб и не узнал, что его младшая полугодовалая дочь вырастет и первой из женщин поднимется в космос.

Из 15 тысяч окруженцев к своим вышли 1237 человек. Оставшегося в живых комбрига Кондрашева обвинили в гибели дивизии и расстреляли. Знамя дивизии досталось финнам. После окончания войны соединение, как утратившее боевое знамя, расформировали.

Комбриг Кондратьев, комиссар 34-й бригады Гапанюк и начальник штаба Смирнов при прорыве из окружения застрелились. Но танковый экипаж братьев Грязновых спас знамя бригады. Четверо братьев (трое из них посмертно) были представлены к званию Героя Советского Союза. Только Сталин отклонил это представление. Он был вне себя: весь мир видел, что огромный Советский Союз не может совладать с маленькой Финляндией.

Недостатки и просчеты в боевой подготовке, в их тыловом обеспечении учли в 1944 году: для штурма финских укреплений на реках Ошта и Свирь, кроме 368-й, были сосредоточены еще пять стрелковых дивизий, три бригады морской пехоты и два укрепрайона. Ставка перебросила сюда три стрелковых корпуса, артиллерийскую дивизию прорыва, две танковые бригады, три отдельных танковых и три тяжелых самоходно-артиллерийских полка.

Из собственных резервов Карельского фронта на Свирь был направлен 127-й легкий стрелковый корпус, который предназначался для наступления на труднодоступной местности и, в отличие от обычных соединений, не имел никакого транспорта: все вооружение, артиллерия, минометы и боеприпасы перевозились вьюками.

Для успешного форсирования реки, ширина которой достигала 300–400 метров, а глубина 5–7 метров, Сталин разрешил Мерецкову разрушить мощный гидроузел Свирь–3, расположенный выше места планируемой операции и находившийся в руках противника. Плотина удерживала 125 миллионов кубометров воды. Расчеты инженерной службы Карельского фронта показали, что если финны внезапно откроют затворы или взорвут плотину, то по реке прокатится четырехметровый вал воды, способный смыть любую переправу Поэтому решили не рисковать и пожертвовали таким ценным народно-хозяйственным объектом.

С 18 июня 55 бомбардировщиков Балтийского флота начали прицельное бомбометание. Тяжелая артиллерия и самоходные орудия били прямой наводкой по затворам плотины. В верховьях спускали по реке плавающие мины. Лишь к вечеру 20-го числа нужный эффект был достигнут: «плотина повреждена в трех местах, уровень реки поднялся на два метра».

Тогда же, прорвав на Оште оборону противника, 368-я стрелковая дивизия достигла Свири и с боем заняла Вознесенье – южный берег был очищен от финских захватчиков.

Еще через два дня Свирь форсировали на всем ее протяжении от Онежского до Ладожского озера. 28 июня авангард тюменской дивизии – 1226-й полк – вступил в Петрозаводск.

1 июля 368-я стрелковая дивизия была награждена орденом Красного Знамени и стала называться краснознаменной: за всю войну этим орденом отмечены 3270 соединений и частей действующей армии и флота.

Автор книги «Новые прогулки по Тюмени» Александр Иваненко напрасно «наградил» 368-ю стрелковую дивизию орденами Суворова и Кутузова и назвал ее гвардейской. Таких наград и званий она не имела. В действительности войска Мерецкова не достигли государственной границы СССР ни на одном участке. Финнам удалось остановить советское наступление: потери Карельского фронта за полтора месяца боев составили 63603 человека убитыми и ранеными (для сравнений: в войне с Финляндией в 1939–1940 гг. Красная армия потеряла 126 тысяч 875 человек убитыми; потери финнов были существенно ниже – 48 тысяч 243 убитых. – А.П.).

Однако выход к границе Финляндии создал предпосылки для ускорения ее вывода из войны – соглашение о перемирии было подписано 19 сентября 1944 года. Но 200-тысячная группировка немцев в Лапландии не собиралась оставлять своих позиций в Заполярье, особенно терять богатый никелем район Петсамо (Печенгу).

Этот исконно русский город и незамерзающий порт на Баренцевом море был освобожден 15 октября – 368-й стрелковой дивизии присвоили наименование «Печенгской».

Свой восторг по такому поводу выразил дивизионный поэт Анатолий Абрамов:

25 октября советские войска овладели норвежским городом Киркенес. И... остановились как вкопанные. Объяснений этой остановки наступления советская историческая наука не дает. А стоило бы, потому что все боеспособные германские войска, ушедшие из Заполярья, благополучно были переправлены на Восточный фронт.

Непонятна и предвзятость Ставки к 368-й стрелковой дивизии по сравнению с другими соединениями, участвовавшими в двух наступательных операциях: Свирско-Петрозаводской и Петсамо-Киркенесской. Так, находившаяся всю войну на Карельском фронте и попадавшая там несколько раз в окружение 313-я стрелковая дивизия стала краснознаменной осенью 1941-го, а потом получила еще три (!) ордена и почетное наименование «Петрозаводской».

Среди «печенгских» дивизий, указанных в энциклопедии «Великая Отечественная война», также нет дивизии, сформированной в Тюмени. Может, потому что никто из ее воинов не удостоен звания Героя Советского Союза (комдив Осташенко не в счет – с мая 1942-го он командовал другими соединениями).

По просьбе ветеранов

Говорят, что идея создания медали для участников обороны Заполярья возникла в 368-й стрелковой дивизии (эту инициативу приписывают уже упомянутому самодеятельному поэту Абрамову). Ее поддержали в штабе Карельского фронта, сделали несколько рисунков и коллективно отобрали лучший – подполковника Владимира Алова. Сталин утвердил этот проект, и 5 декабря 1944 года медаль «За оборону Советского Заполярья» была учреждена (ее получили более 350 тысяч человек).

Право быть увековеченной в городе своего рождения 368-я Печенгская краснознаменная стрелковая дивизия, безусловно, заслужила. Но почему для этой церемонии выбрали улицу Ямскую? Только потому, что во дворе школы № 10 на углу улиц Луначарского и Казанской уже был к тому времени установлен невысокий гранитный обелиск славы этой дивизии.

Принимавшие решение по просьбе ветеранов Великой Отечественной войны работники исполкома Тюменского горсовета не знали основного закона топонимики, который гласит, что «укоренившиеся в массовом общественном сознании понятия и символы городской инфраструктуры не поддаются изменениям и переименованиям». Пример непокорной топонимики официальной Тюмени показала улица Ямская – горожане не отказались от ее первоначального исторического названия. Тем более что школа № 10 на Ямской закрылась (этот номер передали в другой район Тюмени), а памятник 368-й стрелковой дивизии перенесли во двор школы № 14.

Но название сформированного в нашем городе соединения не должно забыться. Одна из новых или пока еще безымянных улиц областного центра еще будет названа в память о 368-й Печенгской краснознаменной дивизии.

Надеюсь, что древняя заполярная Печенга, где такая улица есть, станет сестрой Тюмени. А дальше, глядишь, и норвежский Киркенес побратается с Тюменью: ведь от Печенги до Киркенеса рукой подать[31].