Убийство в ЦРУ

29

Кэйхилл, сойдя с самолета в Нью-Йорке, направилась к ближайшему автомату и набрала номер телефонной справочной по Вашингтону.

— Телефон гостиницы «Уотергэйт», — попросила она.

Дозвонившись до коммутатора гостиницы, задала телефонистке вопрос:

— Скажите, мистер Эрик Эдвардс еще не переехал в другой номер?

— Простите?

— Извините, пожалуйста. Я здесь, в Вашингтоне, с французской группой инвесторов мистера Эдвардса. В прошлый раз, когда я его разыскивала, оказалось, что он из номера в номер переехал. Сейчас он по-прежнему в 845-м?

— Видите ли, мне… нет, он все еще в 1010-м, судя по записям. Я соединяю вас.

— О, не беспокойтесь. Просто не хочется заявиться с французской группой в чужой номер. — Она рассмеялась. — Вы же знаете этих французов!

— Видите ли… спасибо, что позвонили.

Коллетт повесила трубку и перевела дух. Обычно гостиничные служащие не сообщают, в каких номерах живут их постояльцы, тут нужны особые приемчики. Заморочить им голову, запутать. Кэйхилл снова взялась за телефон, позвонила в «Уотергэйт» и спросила, есть ли свободные номера.

— Надолго вы намерены остановиться у нас? — спросили ее.

— Дня на три, возможно, больше.

— Да, у нас свободны два номера класса «дипломат» по четыреста десять долларов за ночь.

— Вот и прекрасно, — сказала Кэйхилл. — А на нижних этажах у вас есть? Не переношу верхотуры.

— Самый нижний, что можем предложить, восьмой этаж. У нас все номера «дипломат» расположены повыше.

— Восьмой? Да, полагаю, что это подойдет. — Коллетт сообщила свое имя, считала данные с карточки «Америкэн экспресс» и уведомила, что вылетает в Вашингтон сегодня вечерним рейсом.

Ей больше времени потребовалось, чтобы в Нью-Йорке добраться от аэропорта Кеннеди до аэропорта «Ла Гуардия», чем для перелета оттуда до Национального аэропорта в Вашингтоне. Едва сойдя с самолета, она сразу направилась к центру связи, взяла телефонный справочник Вашингтона и принялась изучать желтые страницы раздела, где были перечислены магазины спортивных товаров. Нашла один в штате Мэриленд, в нескольких кварталах от границы федерального округа, и отправилась туда на такси, успев как раз вовремя: хозяин уже закрывал магазин.

— Мне пули нужны, — проблеяла Коллетт (ни дать ни взять подросток, покупающий презервативы).

Хозяин расплылся в улыбке.

— Патроны, вы хотите сказать.

— Да-да, патроны, кажется. Меня брат просил.

— Какие?

— А-а, как это, ах да, точно, девять миллиметров, для маленького револьвера.

— Очень маленький! — не удержался от издевки хозяин, порылся в ящике позади прилавка и достал картонную коробочку. — Что-нибудь еще?

— Нет, благодарю вас. — Она ожидала расспросов, требований сообщить адрес, предъявить документы. Ничего подобного. Обычная покупка обыкновенного товара. Кэйхилл расплатилась, поблагодарила хозяина и, убрав пачку с патронами в сумку, вышла на улицу.

Прошлась пешком до «Уотергэйт», заполнила документы, постоянно обшаривая взглядом вестибюль.

Добравшись до своего номера, тут же распаковала вещи, приняла горячий душ и, завернувшись в гостиничный халат, вышла на лоджию, с которой открывался вид на реку Потомак и разросшийся ослепительно белый Центр имени Кеннеди. Вид был чудесный, однако энергия бурлила в Кэйхилл, не давая ей и нескольких секунд постоять на одном месте.

Она вернулась в гостиную, стены которой были увешаны репродукциями с картин старых мастеров, достала из сумочки клочок бумаги и набрала записанный на нем телефонный номер. Телефон в квартире брата Уитли прозвонил восемь раз, прежде чем Верн снял трубку. Едва услышав ее голос, он тут же выпалил:

— Куда, черт побери, ты пропала? Я чуть с ума не сошел, пытаясь тебя разыскать.

— Я была в Будапеште.

— Что ж не сказала, что улетаешь? Так вот раз — и улетела, даже не сказав мне ничего?

— Верн, я звонила, но никто не ответил. Я не развлекаться ездила. И лететь надо было немедленно.

По его голосу она поняла, что ее слова он пропустил мимо ушей.

— Я должен тебя увидеть прямо сейчас, — заявил он тоном, не допускающим возражений. — Где ты?

— Я в… зачем я тебе понадобилась?

Верн фыркнул.

— Может, вполне достаточно того, что я спал с тобой. Может, просто затем, что хочу тебя снова увидеть. Может, потому, что есть нечто чертовски важное, что хотелось бы обсудить с тобой. — Она хотела слово вставить, но он, перебивая, быстро добавил: — Нечто, что, может, нам обоим жизни спасет.

— Ну так скажи прямо сейчас, по телефону, — ответила она. — Раз уж это так важно…

— Послушай, Коллетт, есть вещи, о которых я тебе не говорил, потому что… ну, потому что время тогда не приспело. Теперь — приспело. Ты где? Я сейчас же приеду.

— Верн, мне необходимо одно дело сделать, прежде чем я смогу поговорить с тобой. Сделаю — самой понадобится с кем-нибудь поговорить. Пожалуйста, постарайся понять.

— Черт побери, Коллетт, перестань…

— Верн, я сказала, что у меня есть другие дела. Завтра позвоню тебе.

— Здесь ты меня уже не застанешь, — быстро сказал он.

— Не застану?

— Сматываюсь прямо сейчас. Я уже уходил, когда телефон зазвонил. Я в общем-то и подходить не хотел.

— Судя по всему, ты паникуешь.

— Ага, можно это и так назвать. Мне всегда немного не по себе становится, когда мне хотят глотку перерезать или машину подо мной к чертям взорвать.

— Ты про что толкуешь?

— Про что? Я скажу тебе, про что я толкую. Толкую я все про то же дивное заведеньице, где ты работаешь. Я толкую про кучу психопатов, которые в детстве мухам крылышки отрывали да по птичкам из дробовиков палили, а, получив высшее образование, на людей переключились.

— Верн, я в ЦРУ больше не работаю.

— Ага, точно, Коллетт. Ты этому на «Ферме» на курсах научилась? Ложь номер сто один? Черт побери, я должен сейчас же тебя увидеть.

— Верн, мне… ладно.

— Ты где?

— Давай встретимся где-нибудь.

— Может, поужинаем?

— Я не хочу есть.

— Ага, зато я хочу. И меня тянет к грекам. Как на драму или трагедию. Встретимся через час в «Таверне».

— Где это?

— На Пенсильвания-авеню, на Юго-Западе. Через час?

Кэйхилл едва не отказалась, однако решила все же сходить на свидание. В конце концов сама же ему звонила. Зачем? Ответить она не могла. А все эта слабость, которую не скроешь, это желание поговорить по душам с кем угодно, кого знаешь и кому, считаешь, можно довериться. Поговорить — о чем? О том, что вернулась в Вашингтон, чтобы убить человека? Нет, об этом разговора не будет. Судя по всему, Верн в отчаянии. Это ему необходимо выговориться. О’кей, она выслушает — только и всего.

Пока Коллетт одевалась, она мысленно припомнила, что говорил ей о Верне Джо Бреслин. Уитли прибыл в Вашингтон, чтобы так или иначе разоблачить ЦРУ, в особенности его экспериментальные программы по мозговому контролю.

Если это правда (а Коллетт, вспоминая только что состоявшийся телефонный разговор, не сомневалась, что это правда), то Верну так же не стоит доверять, как и всем остальным. Откровенности больше нет ни в чем. Жизнь, основанная на простых истинах, должна остаться уделом монахов, монахинь и естествоиспытателей, ей же слишком поздно становиться кем-то из них.

Поднявшись на лифте на десятый этаж, Кэйхилл с замиранием сердца прошла мимо номера 1010, ожидая, а вдруг столкнется с Эдвардсом. Этого не случилось, и, вернувшись к лифту, Коллетт спустилась в вестибюль. В «Уотергэйт» царила суматоха муравейника. Кэйхилл через парадный подъезд прошла туда, где выстроилась длинная очередь черных лимузинов, ливрейные водители поджидали, когда появятся их богатые и могущественные хозяева или клиенты. Из другого ряда выехало такси. Забравшись в него, Кэйхилл сказала:

— В «Таверну», это на Пенсильвания-авеню, на Юго…

Таксист, обернувшись, рассмеялся:

— Знаем, знаем. Я грек.

Едва Кэйхилл ступила в, как выразился таксист, «кароши грецкий» ресторан, как из бара внизу до нее долетели мелодия бузуки и раскаты хохота.

Она спустилась туда, разыскивая Уитли.

Не повезло. Он не уточнял, где будет ее ждать, но она почему-то решила, что в баре. Села на единственное свободное высокое сиденье у стойки, заказала белое вино и, обернувшись, посмотрела на музыканта, игравшего на бузуки, смазливого молодца с копной черных вьющихся волос, который улыбнулся ей и неожиданно выдал на своем инструменте цветистый пассаж. Коллетт вспомнился Будапешт. Обменявшись улыбками с музыкантом, она оглядела посетителей в баре. Люди шумно радовались жизни, и ей вдруг захотелось, чтоб и она была в состоянии предаваться веселью, неважно по какому поводу. Не получалось. Да и могло ли получиться?

Кэйхилл потягивала винцо, то и дело поглядывая на часы: Уитли опаздывал уже на двадцать минут. Возмутилась: она встречаться вообще не хотела, он же сам и настоял. Бросив взгляд на чек, поданный барменом, она положила на него достаточно денег, чтобы расплатиться и оставить на чай, встала и направилась к лестнице. По ней как раз спускался Уитли.

— Извини, что опоздал, — заговорил он, мотая головой. — Никак раньше не мог.

— Я уже уходить собралась, — ледяным тоном сообщила она.

Верн подхватил ее и повел вверх по лестнице в обеденный зал. Половина столиков там пустовала.

— Пошли, — сказал он. — Я с голоду умираю.

— Верн, у меня в самом деле нет времени для…

— Коллетт, не дави мне на психику, просто посиди часок, пока я набью пищей свой желудок и дам кой-какую пищу для твоих мыслей.

Мэтр проводил их к угловому столику, где они оказались на значительном отдалении от остальных посетителей. Коллетт села спиной к стене. Уитли устроился напротив.

Попросив принести бутылку белого вина, Уитли покрутил головой и ухмыльнулся:

— Ты способна с ума свести.

— Такого намерения у меня не было, Верн. Жизнь моя… — Коллетт улыбнулась, — в последнее время она была весьма безалаберной, это в лучшем случае.

— Моя тоже, прямо скажем, не как по маслу катилась, — сказал он. — Давай заказывать.

— Я же сказала, что есть не хочу.

— Так поклюй хоть чуток.

Верн изучил меню, подозвал официанта и заказал муссаку, фаршированные виноградные листья и салат из баклажанов на двоих. Когда официант отошел, Уитли перегнулся через столик и произнес, не сводя глаз с Кэйхилл:

— Я знаю, кто убил твою подругу Барри Мэйер, — и знаю, почему. Я знаю, кто убил твоего приятеля Дэйвида Хаблера — и знаю, почему его тоже убили. Я знаю о людях, на которых ты работаешь, но, самое главное, я знаю, что ты и я можем кончить тем же, что и твои погибшие друзья, если не предпримем чего-нибудь.

— Не все сразу, Верн, мне за тобой не угнаться, — попросила она, чувствуя, как возбуждение поднимается в ней. Воображение захватило большое «А что, если?». Что, если Бреслин и иже с ним не правы? Что, если Эрик Эдвардс на самом деле не двойной агент и не убивал Барри Мэйер? Впервые после отлета из Будапешта призналась она самой себе в том, как сильно надеялась, что все обстояло именно так…

— Ладно, — согласился Уитли, — ради тебя приторможу. И даже кое-что получше сделаю. — На полу возле его кресла стоял портфель. Верн извлек из него толстенный пакет и сунул его в руки Коллетт.

— Что это? — спросила она.

— А это, друг мой, болванка статьи о ЦРУ, которую я пишу. И еще там первые десять глав моей книги.

Она сразу же подумала о Дэйвиде Хаблере и том телефонном звонке, который привел Дэйва в Росслин на встречу с собственной смертью. Спрашивать не пришлось. Уитли сам сказал:

— Это я звонил Хаблеру и просил о встрече в том самом проулке.

Его признание отозвалось сильной болью у нее в груди. И в то же время — не удивило. Коллетт всегда сомневалась в том, что Уитли случайно оказался тогда в Росслине. Выражение ее лица заставило его быстро продолжить:

— Я уже много месяцев работаю с помощью одного источника в Нью-Йорке, Коллетт. Он бывший шпион — думаю, такое звание тебя не обидит, раз уж ты занимаешься тем же… — Убедившись, что ждать отклика напрасно, Верн продолжил: — Этот мой источник, психолог, было время, вел некоторые исследования для ЦРУ. Несколько лет назад вышел из игры, за что едва не поплатился жизнью. От этих типов так просто не уйдешь, верно?

— Не знаю, — сказала Кэйхилл. — Мне никогда не приходилось. — Это было правдой лишь наполовину: из Будапешта она улетала, дав себе слово — после того, как нынешнее ее задание будет выполнено, никогда больше не возвращаться не только в этот город, но и на любую работу в Центральном разведуправлении.

— Когда кто-то попытался убить моего источника, он, не долго думая, сообразил, что лучше всего обезопасить себя он сможет, лишь ознакомив широкую общественность со всем, что ему известно. После этого зачем утруждаться с его убийством? Уничтожить источник информации имеет смысл только, чтобы избежать разоблачений.

— Продолжай, — бросила Коллетт.

— Общий приятель свел нас, и мы принялись беседовать. Вот зачем я прибыл в Вашингтон.

— Наконец-то хоть немного простой честности, — съязвила Кэйхилл, сама не очень радуясь гордому самодовольству, с каким эти слова прозвучали.

— Ага, тебя это, должно быть, особенно освежает, если учесть, что со мной ты вела себя бесчестно всю дорогу.

Ее подмывало пуститься в спор, но она превозмогла себя. Пусть говорит дальше.

— Мой клиент познакомил меня с женщиной, которую использовали как объект для опытов по программам операции «Синяя птица» и «МК-УЛЬТРА». С ней они не церемонились совершенно, мозгом ее манипулировали до такой степени, что женщина перестала осознавать, кто она такая. Слышала когда-нибудь о человеке по фамилии Эстабрукс?

— Психолог, провел массу исследований по гипнозу, — произнесла она со скукой в голосе.

— Ага, точно, впрочем, чему я удивляюсь? Ты, наверное, знаешь про это больше, чем я даже представить могу.

Кэйхилл покачала головой:

— Я не так много знаю об этих самых программах ЦРУ — дела давно минувших дней.

Уитли расхохотался.

— Минувших дней? Да эти программы живехоньки, как никогда, Коллетт, и человек, которого ты знаешь очень хорошо, один из тех, кто проталкивает и выполняет их.

— Кто это такой?

— Друг твой, доктор Джейсон Толкер.

— Он мне не друг. Просто я…

— Просто спала с ним? Не знаю, может, у меня все понятия о дружбе перепутались. Со мною ты спала. Я тебе друг?

— Не знаю. Ты меня использовал. Единственное, из-за чего ты снова сошелся со мной, чтоб быть поближе к человеку, связанному с…

— ЦРУ?

— Это твои слова.

— Сказанное насчет моего сближения с тобой из-за твоей работы в ЦРУ только отчасти правда. Ты признаешь, что работаешь в ЦРУ, точно? Работа в посольстве просто крыша.

— Это неважно, и я сожалею, что оказалась в таком положении, когда должна отчитываться в том, чем я занимаюсь в своей жизни. У тебя на это нет никаких прав.

Он подался вперед, и в его голосе послышались жесткие нотки:

— А ЦРУ не имеет никакого права походя калечить ни в чем не повинных людей, не говоря о том, чтобы убивать их, как убили твою подругу Барри и Хаблера.

Коллетт отпрянула от Верна и оглядела зал ресторана. Звуки и голоса сидевших в баре людей, мешаясь с обрывками мелодий, исполнявшихся на бузуки, восходили по ступенькам. Вверх по лестнице, туда, где сидели они, туда, где по-прежнему было относительно пусто и тихо.

Уитли выпрямился в кресле. Улыбка его была нежной и искренней, да и голос ей соответствовал.

— Коллетт, я поведал тебе все — на сто процентов. После этого тебе решать, захочешь ли ты рассказать мне. Справедливо, а?

Она сказала:

— Справедливо.

— Я вот о женщине упомянул, ну, та, которую использовали для опытов, — она проститутка. У ЦРУ к шлюхам особая страсть. С их помощью мужчин завлекали в квартиры, гостиничные номера, которые насквозь просматривались и прослушивались. В стаканы с питьем мужикам подмешивали наркотики, а психушечники в белых халатах стояли позади прозрачных зеркал и наблюдали, как они действуют. Мерзкая игра! Только, полагаю, они ее оправдывали разговорами о том, что другая сторона-де тоже это делает, что затронуты, мол, интересы «национальной обороны». Правда то или нет — не знаю, зато точно знаю, что пострадало множество невинных людей.

Кэйхилл захотелось принять участие в разговоре, но она сдержала себя. Просто высоко подняла голову, выгнула брови и молвила:

— Продолжай.

Ее поза явно раздосадовала Верна. Однако он сразу взял себя в руки и продолжил:

— В Вашингтон я приехал выяснить, не действуют ли эти экспериментальные программы по сей день. За день до того, как убили Хаблера, мне позвонила та самая леди, проститутка, и сказала, что один человек из ЦРУ пожелал поговорить со мной. Нет, не совсем точное выражение. Этот человек желает продать мне информацию. Мне было велено прийти на встречу с ним в тот же самый переулок в Росслине. Я сообразил, что перво-наперво должен стакнуться с каким-нибудь книгоиздателем и выяснить, достану ли я денег, чтоб хватило расплатиться с поставщиком информации. Знал, что журнал платить не станет, у меня же у самого, черт возьми, с финансами туго.

Пытаясь сообразить, к кому в Нью-Йорке можно было бы обратиться, я неожиданно вспомнил о Дэйвиде Хаблере. Ты ведь все мне про него рассказала: как Барри Мэйер возлагала на него большие надежды, как фактически агентство ему оставила. Я посчитал, что Дэйвид — это лучший для меня выход. Ну, и позвонил ему. Хаблер идеей проникся сразу. В общем, сказал мне, что, если информация, о которой идет речь, окажется ценной, он, возможно, сумеет обеспечить мне шестизначный аванс. Беда в том, что станет предлагать поставщик информации. Я пригласил его с собой на встречу. Уже вешая трубку, понял, что совершил ошибку. Появление на месте встречи нас обоих могло спугнуть поставщика, но я решил, что как-нибудь улажу это. Хочешь знать, что произошло?

— Разумеется.

— Я прибежал слишком поздно, зато Хаблер был на месте вовремя. Ясно, никто и не собирался продавать информацию. Это была ловушка: приди я туда в срок и в одиночку, так получил бы ледяное острие в грудь.

Судя по его рассказу, так оно и случилось бы, можно не сомневаться. Если сказанное Верном правда, тогда значит…

— За тобой беда по пятам бродит, — предупредила она его.

— Это точно, — согласился он. — За мною всюду следят, куда б ни пошел. Вчера ночью еду через Рокк-Крик-парк, так один чудак решил меня спихнуть с дороги. Во всяком случае, попытался. Тыркнулся, не получилось — и дал стрекача. Думаю, телефон у брата на квартире прослушивается, а мой нью-йоркский редактор уведомил меня, что ему звонили из некоего агентства по трудоустройству для проверки сведений, приложенных к моему заявлению о приеме на работу в другой журнал. Я не подавал заявления о приеме на работу в другой журнал. И никакое агентство по трудоустройству не имеет законного права проверять сведения обо мне. Эти ребята ни перед чем не остановятся!

— Что ты намерен делать? — спросила она.

— Прежде всего не сидеть на месте. Во-вторых, собираюсь стать последователем философии моего нью-йоркского приятеля психолога: изложить все, что мне известно, на бумаге и устроить так, чтоб это как можно скорее попало в надежные руки. Смысла нет убивать тех, кто выжал из себя все, что знал.

Кэйхилл опустила взгляд на тяжелый пакет.

— Зачем ты даешь мне это?

— Затем, что не хочу, чтоб он оказался в других руках, если со мной что-то случится.

— Но, Верн, почему мне? Ко всему, что имеет ко мне отношение, ты, кажется, преисполнен недоверия. Я думала, что окажусь последним человеком, кому ты отдал бы это.

Он усмехнулся, перегнулся через столик и взял ее за руку.

— Помнишь, что я написал в дневнике, Коллетт?

— Конечно, — произнесла, как выдохнула, она. — Помню. Я та самая девушка на всем белом свете, которая никогда не продаст.

— Я до сих пор чувствую то же самое, Коллетт. И знаешь, что еще я чувствую?

Она посмотрела ему прямо в глаза.

— Что?

— Я влюблен в тебя.

— Не говори так, Верн. — Она покачала головой. — Ты не знаешь меня.

— Думаю, что знаю, оттого и принес это тебе. Хочу, чтобы ты обратила на это внимание, Коллетт, — сказал он, постучав кончиком пальца по пакету. — Хочу, чтобы ты прочла и указала на все прорехи.

Кэйхилл толкнула пакет так, что он полетел через весь стол обратно к Уитли.

— Нет, мне такая ответственность ни к чему. Ничем не могу тебе помочь.

Лицо Верна, уже расслабленное и успокоенное, теперь напряглось и ожесточилось. Под стать лицу был и голос:

— Я полагал, что, становясь адвокатом, ты какие-никакие клятвы давала, так, глупости всякие, вроде правосудия, справедливости и исправления неправоты. Я полагал, что тебе не все равно, когда страдают невинные люди. По крайней мере такой ты когда-то была. Что ж это было, Коллетт, грезы романтичной школьницы, которые при первом же столкновении с реальным миром оказались спущены в унитаз?

Слова его задели ее, наполнили душу болью и гневом. Поддайся она боли — зарыдала бы. Не поддалась: гнев подавил все.

— Я не нуждаюсь в твоих, Верн Уитли, проповедях об идеалах. Все, что я от тебя услышала, не больше чем журналистская возвышенная трепотня. Сидишь тут, лекции мне читаешь про правду с кривдой да про то, почему всяк должен в твои сани садиться и свое собственное правительство продавать. А может, есть правота в том, что существует такая организация, как ЦРУ. Может, есть и злоупотребления. Может, противник тем же занимается, только еще хуже. Может быть, интересы национальной обороны действительно затрагиваются, и это не просто лозунг. Может, в этом мире происходят вещи, о каких ни ты, ни я понятия не имеем, не в силах даже начать постигать всю значимость их для других людей — людей, лишенных привилегий, какие нам дарованы в свободном обществе.

Салат из баклажанов остался нетронутым. Теперь официант подал фаршированные листья и муссаку. Едва официант отошел, Коллетт сказала Верну:

— Я ухожу.

Уитли схватил ее за руку.

— Пожалуйста, не делай этого, Коллетт, — искренне молил он ее. — О’кей, каждый из нас толкнул свою речугу. Теперь давай поговорим как два взрослых человека и сообразим, что нам правильнее всего предпринять обоим.

— Я уже сообразила, — сказала она, вырывая руку.

— Послушай, Коллетт, извини, я был невоздержан на язык. Не хотел, но порой меня заносит. Есть в натуре что-то от зверя, наверное. Если шпионам свойственно растапливать льды предубеждений, то и журналистам тоже нужны друзья. — Он рассмеялся. — Я считал, что в целом свете у меня один друг. Ты.

Она плюхнулась обратно в кресло, уставилась на пакет и болезненно ощутила то самое чувство, которым так часто терзалась в последнее время: чувство, что она делается все более и более бесчестной. Ей ничего не стоило встать в позу, сидя тут, за столом, только ведь больше всего на свете ей хотелось забрать пакет со всем его содержимым. Страстно хотелось прочесть это. Может, там сыщутся подкрепленные фактами объяснения событий, которые повергли ее в такое смятение.

Кэйхилл подчеркнуто смягчила тон, говоря:

— Верн, может, ты и прав. Ты тоже извини меня. Просто мне… я не хочу — в одиночку — брать на себя ответственность за этот пакет.

— Отлично, — заметил он. — Давай разделим ответственность. Ночуй сегодня у меня.

— Где?

— Я снял номер в отельчике там, на Фогги-Боттом, за углом от «Уотергэйт». «Аллен Ли» называется. Знаешь такой?

— Да, друзья, когда-то навещавшие меня в колледже, там останавливались.

— Я решил, что отель вполне затрапезен и меня в нем не станут разыскивать, хотя это, наверное, и наивно. Записался я под вымышленным именем. Джо Блэк. Как псевдоним?

— Не слишком оригинален, — сказала она, а сама подумала, что не стоило бы ей регистрироваться в «Уотергэйт» под собственным именем. Впрочем, поздно об этом беспокоиться.

— Верн, думаю, мне лучше сейчас уйти, нам обоим есть что обдумать на досуге. — Он попробовал возражать, но она, схватив его за руку, сказала без затей: — Пожалуйста. Мне нужно время, чтобы усвоить то, о чем ты рассказал. Использую его, чтобы прочесть твою статью и книгу. О’кей? Завтра увидимся. Я обещаю.

Уныние было написано у Верна на лице, однако он не возражал.

Подтолкнул пакет обратно к ней. Кэйхилл взглянула на него, взяла в руки и прижала к груди.

— Завтра позвоню тебе в «Аллен Ли». Скажем, часа в четыре дня, идет?

— Так тому и быть, полагаю. Я тебе позвонить не могу. Даже не знаю, где ты остановилась.

— И так придется до завтра оставить.

Верн с напускной веселостью вежливо спросил:

— Уверена, что не хочешь попробовать? Еда вкусная.

— Мне то же самое таксист говорил. Сказал, что это «кароши грецкий» ресторан. — Кэйхилл улыбнулась. — Я не поклонница греческой кухни, все ж спасибо за приглашение. — Заметив, что лицо Верна снова помрачнело, она нагнулась, поцеловала его в щеку, шепнула на ухо: — Пожалуйста, Верн. Мне о многом нужно подумать, и лучше всего сделать это наедине с собой. — Выпрямилась, поняв, что больше сказать нечего, и быстро вышла из ресторана.

Из подъехавшего такси высадилась пара. Кэйхилл села в машину.

— Ну?

— Мне нужно к… — Она едва не попросила водителя отвезти ее к доктору Джейсону Толкеру на Фогги-Боттом.

Как глупо! Так же, как называть какой-нибудь заштатный ресторанишко, рассчитывая, что таксист знает, где это.

Она тщательно выговорила адрес Толкера.