Уезжают навсегда

Как мы играли, не ведая, что творим,

как мы сочиняли, не ведая, что творим,

а теперь стоим перед ликом Твоим

посреди разрушенных городов,

небосвод широк, небосвод багров,

и стоим такие маленькие перед бу-ду-щим,

и, как новорожденные, пищим,

потому что это все мы тут наиграли,

а за нами не пришли, не убрали,

по попе не надавали, некому стало,

на кровати больше нет одеяла,

и стоишь тут в дыму, в мазуте и в сале:

это ж мы тут все наиграли,

я и Ванька из дома через дорогу,

да играли, вроде, совсем немного,

а у черных домов проломлены крыши,

и они дымят, и шныряют мыши

по развалам и, кажется, едят кого-то,

Ванька лег, не выпустив пулемета,

с вражеской нашивкою — как же мог,

надо маме его написать письмо.

И стоит Иван-дурак посреди войны,

и Ивасик-Телесик стоит посреди войны,

незасеянные степи обожжены,

города разрушены и черны.

Только в синем небе, большом и светлом,

бесконечно далеком от земли и смерти,

все летят гуси-лебеди,

белоснежны у них крыла,

и, как раньше, песня у них светла,

и ложится небесный пух

вместо зимних вьюг,

укрывает землю искромсанную твою.