Украина — не Россия

Послесловие

Всегда немного жаль расставаться с работой, которой отдано много душевных сил — будь то ракета, диссертация, Конституция или книга. «Украина — не Россия» писалась урывками более четырех лет, и все же мне трудно забыть, как с самых первых дней я непроизвольно, но постоянно сворачивал от темы, обозначенной в заглавии, к теме «Украина», просто «Украина». Теперь книга об Украине и ее чарах, о самых разных ее уголках, будет моей мечтой. Суждено ли ей сбыться?

Вполне вписалась бы в книгу — более того, могла бы занять в ней центральное место — глава под названием «Мое открытие Украины», задуманная на ранней стадии работы. Это был бы рассказ о личном опыте человека, воспитанного преимущественно на русской культуре и всю сознательную жизнь открывавшего для себя отдельную от «советской родины» Украину, открывавшего ее неповторимые и особенные черты; рассказ о том, как он продолжает их открывать до сего дня, о радости и счастье постижения родной страны. Но и от этого замысла пришлось отказаться, ибо глава сразу же стала непомерно разрастаться, требовать все больше и больше места — одно «открытие» заставляло вспомнить о другом, и каждое было поучительным и важным.

Признаюсь, легче всего мне было писать о родном селе, о Черниговщине, о «Южмаше», о наших исторических парках и антиисторических водохранилищах. Как-то за одно воскресенье я наговорил на магнитную ленту столько всего о Чайкине и Новгороде-Северском, что при расшифровке это составило больше 40 страниц текста, считая на добрые старые машинописные. Большинство из этих мемуарных кусков (а еще больше связанных с Днепропетровском) я, в конце концов, не без сожаления удалил, поскольку они не имели отношения к главной теме. Но сохранил, и, быть может, им еще найдется применение. Найдется, конечно, лишь в том случае, если я сумею осуществить еще одно свое давнее желание: рассказать о замечательных людях, знакомство с которыми мне дарила судьба, начиная с детских лет.

Ну а что касается той книги, которая у меня в итоге получилась и которую вы держите в руках, пусть о ней судят по тому, что она содержит, а не по тому, что в нее не попало. Мне же пора переходить к выводам.

В мире, Европе, России и уж конечно в Украине становится все меньше людей, полагающих, что Украина — исторически неотъемлемая часть России, отколовшаяся по какому-то странному недоразумению или даже чудачеству. Со временем подобные взгляды станут и вовсе экзотическими, хотя, допускаю, не исчезнут совсем: ведь и сегодня существуют общества изобретателей вечного двигателя и приверженцев постулата о плоской Земле. Едва ли это произойдет в ближайшее время; скорее всего, потребуется смена поколений, потребуется немалая работа. В связи с этим нужно и полезно констатировать, напоминать и разъяснять, что Украина — не продолжение и не филиал России и вообще не Россия. Я призываю своих читателей делать это во всех уместных случаях, особенно за границей.

Ключевым в данной книге могло бы стать слово «асимметрия», поскольку Украина и Россия мало в чем являются зеркальным отражением друг друга. У двух стран разные исторические судьбы, разный национальный опыт, разное самоощущение, совершенно несхожие культурно-языковые ситуации, принципиально различные отношения с географическим и геополитическим пространством, неодинаковая ресурсная база, разный политический вес в мире, несоизмеримые возможности для взаимовлияния.

В России отсутствуют параллели к целому ряду специфически украинских проблем — таких как не преодоленный пост-окраинный синдром, незавершенность формирования национального сознания, борьба вокруг государственного языка, последствия Чернобыля, напряженность между греко-католиками и православными, раскол в православии, резкое несходство западных и восточных регионов, продолжающееся выяснение отношений с прошлым (включая далекое прошлое), проблема ветеранов УПА, энергозависимость, поддержание необходимой частоты в электрических сетях.

Украина, в свою очередь, не знает, что такое рвущие внутренний рынок расстояния, зона рискованного земледелия, обезлюдевшее село в историческом ядре страны, нуждающиеся в освоении, но непригодные для жизни пространства, «китайская диффузия», Чечня, фантомные боли империи, Калининградский эксклав, реликтовые (да и новые) обязательства в разных углах мира, необходимость содержать атомные подлодки, ядерное оружие и прочие дорогостоящие атрибуты сверхдержавы. Часть внешних проблем, с которыми сталкивается Россия, порождена недоброжелательством в ее адрес, сохраняющимся у значительной части населения посткоммунистических стран, особенно Восточной Европы. Пусть это и не слишком справедливо по отношению к современной России, надо признать очевидность: множество людей в Восточной Европе, да и в бывшем СССР тоже, не могут забыть, как их многие десятилетия держали за горло. Россия бы только выиграла, перестав игнорировать эти чувства. Украина не сталкивается или почти не сталкивается с подобным недоброжелательством, оно не входит в реестр наших проблем.

Одна из самых главных и самых досадных наших асимметрий: Украина и Россия по-разному воспринимают друг друга. В Украине традиционно слышат все, что имеет сказать Россия — так уж устроено наше информационное пространство. Украине же достаточно трудно докричаться до российского общественного мнения.

Иностранец, прочтя приведенные перечни, пожалуй, решит: исключительное несходство, тотальное несовпадение, ничего общего. Как бы не так! На фоне всех этих несовпадений — почти полное социальное, экономическое, демографическое, образовательное и культурное подобие, целый ряд совпадающих болячек: убыль населения, «новые бедные», анахроничная промышленная структура с преобладанием базовых отраслей, старение основных фондов, острый дефицит инвестиций и так далее — как говорится, «см. выше». И Украина, и Россия в равной степени стоят перед необходимостью решать сто проблем одновременно, ибо ни одна из этих проблем не терпит отлагательства, ни одну нельзя засунуть на дальнюю полку, чтобы она там подождала, пока решаются другие. И Украину, и Россию запугивают их проблемами, но и там, и там «глаза боятся, а руки делают». И сделали уже очень много.

Всего за десять лет обе наши страны стали в значительной степени другими, и продолжают находиться в процессе становления. Я бы назвал это державотворчеством. Стартовые позиции у нас были неравны: устоявшаяся государственность в Москве и наследие 70 лет «полугосударственности» в Киеве. Правда, это открывало перед нами и больше возможностей — по крайней мере, так казалось поначалу. Мол, создавая новое, нам не потребуется так уж много ломать. Но жизнь не всегда подтверждает правдоподобные теории.

XX век дал человечеству огромный опыт возродившихся и вновь созданных государств, и почти для каждого из них решающим с точки зрения державотворчества был первый год, иногда первые два-три года. Созданное в это время редко затем подвергалось кардинальным переделкам. Новая Украина, прямо скажем, не в должной мере воспользовалась этим решающим периодом. До конца 1991 года для нас не была закрыта возможность подтвердить конституцию Украинской народной республики от 29 апреля 1918 года. Пусть эта конституция была не слишком приспособлена к реалиям 1991 года, пусть ее сразу же пришлось бы исправлять и дополнять, однако такой акт обеспечил бы нам совершенно уникальную преемственность от выдающихся украинских государственников начала XX века, нас никто бы не обвинял, справедливо или нет, в том, что мы копируем Россию.

Но мы не пошли по пути преемственности, и чем дальше, тем эта возможность становилась призрачнее, пока не исчезла совсем. Да, мы создали новое, но не принципиально новое государство. Очень многое следовало бы оставить в советском времени, однако у нас не хватило решимости и политической воли сделать это. Говорю «мы» и «у нас», потому что сам был в это время депутатом Верховной Рады, одним из четырехсот пятидесяти. Впрочем, наше державотворчество не остановилось на месте, и лучший тому пример — Конституция Украины, принятая 28 июня 1996 года.

Нам еще многое предстоит сделать. Нашим законодателям необходимо помнить о том, что в силу несходства Украины и России державотворчество в наших странах, хочешь не хочешь, должно ощутимо различаться. Теоретически это вроде бы всем понятно, но на практике мы нередко сталкиваемся с проблемой контрпродуктивного для нас копирования России, то неосознанного, то сознательного. Копируя, мы будем обрекать себя на вторичность, чтобы не сказать на второсортность.

Любят спрашивать: «Идем ли мы в Европу вместе с Россией или нет?». Из-за размытости вопроса на него можно ответить и «да», и «нет». Вне конкретики этот ответ, как и вопрос, ничего не стоит. Политики обычно с чистой совестью отвечают положительно, потому что в этом случае можно ограничиться односложным «да». Ответив «нет», политик должен будет долго объяснять, что мы идем в одном направлении, но слово «вместе» может быть неверно истолковано и злонамеренно использовано некоторыми «силами», и так далее, и так далее.

Что значит «идем в Европу вместе»? Это не лозунг и не заклинание, это констатация факта в самом его общем виде. Того факта, что и Украина, и Россия ясно обозначили совпадающий европейский выбор. Для Украины он полностью органичен, это ее цивилизационный выбор, сделанный в глубокой древности и, как говорится, никогда никем не отмененный. Мотивы России не столь очевидны, поскольку ей куда менее присуще чувство принадлежности к Европе. Русские мыслители достаточно ревниво относятся к этому вопросу, многие из них склонны видеть в своей родине отдельную цивилизацию, любят говорить о «евразийстве», «третьем пути», самобытности. Они постоянно напоминают, что Россия — это такая величина, которая не может быть (и не нуждается в том, чтобы быть) частью чего бы то ни было.[134] Тем ценнее этот громко заявленный выбор, и то, что российское общество, пусть и не со стопроцентным единодушием, но принимает его. А значит, хотя бы на уровне декларации о намерениях, мы движемся в одном направлении. Так что, если мне будет задан такой вопрос, я скорее всего отвечу «да» и сделаю это с чистой совестью.

Но я могу и растолковать свой ответ. Что вообще стоит за словами «быть в Европе»? Мы ведь и без того в Европе, и даже ее географический центр, по вычислениям географов, находится на украинской территории. Что же касается России, она и вовсе занимает 42 % территории Европы. Понятие «быть в Европе» не есть нечто неуловимое, зависящее от настроений, симпатий или антипатий каких-то тайных судей. «Быть в Европе» — значит отвечать нескольким десяткам вполне формальных критериев. Эти критерии имеются у Европейского совета, у Европейского союза, у НАТО и других известных организаций. Невозможно считать себя страной европейской во всех смыслах, а не только в географическом, не отвечая этим требованиям. Среди них законодательное принятие и соблюдение общепринятых прав и свобод, неприменение смертной казни, альтернативная воинская служба, информационная открытость, согласование промышленных и военных стандартов, отсутствие торгового протекционизма, отсутствие такого понятия, как «прописка», выполнение определенных норм по охране окружающей среды и еще многое другое. Особенно трудно выполним блок экономических требований, каждое из них требует отдельной работы, сплошь и рядом многолетней. Естественно, что у одной страны раньше получится одно, у другой — другое, никаких согласованных графиков нет. В этом смысле можно сказать, например, что мы идем в Европу вместе с Болгарией и Румынией. Тем более, что конечная, пусть и неблизкая, цель Украины та же, что и у этих стран — вступление в Евросоюз, члены которого предоставляют друг другу свободу нестесненного передвижения «идей, людей и капиталов», тогда как Россия, насколько мне известно, не выражала такого желания. И все же, взвесив все, скажу: мы идем в Европу вместе с Россией в большей степени, нежели с Болгарией и Румынией — просто в силу нашей куда более сильной взаимозависимости. Благодаря нашему сходству-несходству мы в состоянии помочь друг другу двигаться в нужном направлении. Особенно важны совместные экономические проекты с участием Украины, России, евроструктур и отдельных стран — членов ЕС. Назвать это политикой? Или чистой экономикой? Вопрос слишком схоластический, чтобы тратить на него время.

Ну, а что же за горизонтом? Хотя мы сейчас и несколько отстаем, но на долгой дистанции, я уверен, Украина не будет позади России по главным показателям на душу населения и по качеству жизни, и это — в худшем для себя случае. Дело вовсе не в минусах российской географии (ее плюсы не слабее) и в других мифических или действительных изъянах нашей великой родственницы (покажите, кто без изъянов?), а совсем в другом. Еще в школьном курсе химии нам объясняли понятие «валентность». Это способность атома присоединять другие атомы, приобретая новые качества. Поскольку понятие валентности применяется и в других отраслях науки (например, в языкознании), его можно, вероятно, распространить и на человеческие сообщества. За долгую жизнь я пришел к убеждению, что украинцы более валентны, и это обязательно сыграет свою роль в том поступательном движении Украины, которое по-настоящему только начинается, в каждой ячейке жизни, в больших и малых начинаниях. Мы исключительно восприимчивы к новым идеям. Наша элита двуязычна, а это гарантия ее большего универсализма и гибкости. Парадокс, но эти качества есть наша награда или компенсация за века безгосударственности.

Один журналист как-то написал, что если бы управление кадров ЦК КПСС в 70-е годы перевело Кучму Л. Д. на один из уральских, сибирских или московских заводов, через двадцать лет он (то есть я) вполне мог бы оказаться на месте Ельцина, стать президентом России, тогда как Ельцин ни при каких обстоятельствах не мог бы стать президентом Украины. По отношению конкретно ко мне такое заключение ошибочно, но мысль журналиста совершенно понятна. Он явно имел в виду то качество украинцев, которое я назвал здесь высокой валентностью.

С юных лет увлекаясь историей, я совершенно не соотносил ее с той современностью, которая меня окружала. История была сама по себе, а Чайкино, Караси, Костобоброво, Днепропетровский университет имени 300-летия воссоединения Украины с Россией, целинные совхозы, конструкторское бюро «Южное», завод «Южмаш» и даже Байконур были сами по себе. Происходили какие-то события, сменялись генсеки и футбольные чемпионы, заполнялись водохранилища, но это не было историей. Меня окружал полностью законченный мир под названием СССР. В него входили достаточно условные Россия, Украина, Белоруссия, Казахстан. Замечательная советская родина!

Но с самого детства что-то порой просвечивало. Я старался понять, где именно через костобобровский овраг проходит граница, чтобы стать одной ногой в Украине, а другой в России, и мне было досадно, почему граница никак не обозначена. Помню, меня радовала мысль, что я нахожусь именно здесь — пусть и на самом краю украинской земли, но все же в Украине. Мысль о границе никогда не переставала будоражить меня вплоть до окончания школы, и долгое время я был твердо убежден, что для взрослых это тоже игра: они договариваются о границах, чтобы не так скучно было жить. Но попутно с этим я не раз представлял себе, как граница становится настоящей, Украина отделяется от СССР, становится самостоятельной, у нас появляются пограничники в серых мундирах и серых суконных кепи с прямым козырьком (в каком фильме я углядел такую форму?), а на российской стороне все остаются в советской форме. Пусть это была игра, но ведь была же какая-то причина, почему у такого сознательного комсомольца возникали подобные видения? Я никогда не задумывался об этой причине всерьез, но странный образ границы был отчего-то всегда рядом.

Пока отшагаешь девять верст по пути в школу или из школы, какие только картины (конечно, книжного происхождения) не промелькнут перед тобой! Я часто представлял себе чубатых казаков Ста-родубского полка. Им некуда было торопиться, их было трое или четверо. Спешившись, они вели коней под уздцы, покуривая люльки, за поясами и из седельных сумок торчали длинные кремневые пистолеты. Один конь был лишний, его покрывала ковровая попона. Подарок или военный трофей? И это тоже было где-то рядом.

Виделись мне и московские люди. Они были в красных кафтанах, бородатые, кажется с алебардами, теперь уже не помню, на лосня-шихся, сытых лошадях, вид имели важный и надменный. Они направлялись в Чернигов проводить там перепись.

На стыке 80-х и 90-х, когда, вероятно, каждый почувствовал, что Украину подхватил и несет поток истории — об этом многие тогда начали писать и говорить, — мне вдруг стало ясно, что на самом деле мировая история совершалась всегда, каждый день. Одной из главных, хотя и скрытых ее пружин в XX веке были отношения России и Украины. Ни та, ни другая сторона не оставалась неподвижной, и там, и там под толстым слоем льда происходили большие перемены. Даже в годы, кажущиеся теперь совсем вялыми, случалось много важного. Теперь понятно, что обе страны, еще того не подозревая, вовсю двигались к 1991 году. Надо было сделать исключительно много, чтобы к решающему мигу все было готово. Уверен, что я не составлял исключения, уверен, что даже в самые глухие времена миллионам людей без всяких видимых причин и вне всякой связи с тогдашней действительностью являлся образ независимой Украины. Кого-то он даже пугал, но все равно являлся.

Читая разного рода прогнозы, я не перестаю удивляться тому, как легко оракулы обращаются со словами «всегда» и «никогда». У них на глазах целый мир к востоку от Одера полностью переменился за какие-то 10–12 лет, жизнь сотен миллионов людей стала совершенно другой, но оракулов это ничему не научило, они по-прежнему лишены воображения и продолжают твердить: «страна Y отныне всегда пребудет отсталой», «страна Z никогда не достигнет европейских стандартов». Мне смешны эти камлания. Я с уверенностью смотрю в будущее Украины.

Наша дорога не так гладка, как хотелось бы. Подъем бывает крут, ноги часто увязают в песке. Но я хорошо помню, как в дни юности, стоило мне одолеть долгий песчаный косогор, сразу показывался крест дальней церкви, и идти становилось намного легче. Пока что мы не увидели столь же ясного ориентира. Или уже увидели? Может быть, наш главный ориентир — Европа?

Я твердо знаю, что поколение моей дочери, я уж не говорю о поколении внука, увидят «вступление» в Европу и Украины и России, но повторяю: по главным показателям на душу населения и по благосостоянию народа Украина не будет позади России. Мои предвидения до сих пор сбывались.