Украина — не Россия

Есть несколько людей, которых взрослые граждане Украины видят очень часто — чаще, чем друзей и знакомых. Чаще, чем даже родственников, если только не живут с этими родственниками под одной крышей. Но видят они этих людей не одинаково часто. К примеру, Ивана Яковлевича Франко они видят реже, чем Ивана Степановича Мазепу. А Ярослава Владимировича, по прозвищу Мудрый, они видят чаще, чем первых двух. Потому что Франко украшает купюру в двадцать гривен, Мазепа — в десять, а Ярослав Мудрый — в две. Чем меньше достоинство купюры, тем, надо полагать, выше ее тираж, так что самое примелькавшееся лицо должно быть у Владимира Великого, он же Владимир Красное Солнышко, изображенного на одной гривне.

Отбор персонажей для украшения денег — задача ужасно сложная, кандидатов всегда слишком много. Чаще всего сюда попадают деятели отечественной истории, герои, знаменитые политики и военачальники. Но в некоторых странах к фигурам национальной истории люди относятся настолько по-разному, что, от греха подальше, предпочитают изображать на деньгах ученых, писателей, художников, которые никого задеть не могут, или памятники, виды городов. В Советском Союзе возникала другая сложность. Он состоял из пятнадцати республик, и если бы на одной купюре решили изобразить, скажем, Льва Толстого, возник бы законный вопрос: почему на других не изобразить Руставели, Навои, Шевченко и так далее? Вслух бы такой вопрос никто не задал, не те были порядки, но осадок бы остался. А советская власть лишнего осадка старалась не допускать. То есть, ей и не жалко было бы их всех изобразить. Но обычный набор денежных знаков редко превышает шесть или семь единиц. Есть ведь старые люди, которым сложновато помнить слишком большой набор. А тут пришлось бы помнить пятнадцать! Вернее, даже шестнадцать, потому что как же без Ленина? Он был вненационален, поскольку символизировал все советское и все социалистическое. Не в силах решить эту головоломку, в СССР на деньгах оставили только Ленина и Кремль. Кремль тоже надо было сделать наднациональным, для этого его изображали так, чтобы было видно здание Верховного Совета СССР.

У современной многонациональной России та же проблема. Конечно, в ослабленной степени, но та же. По-настоящему политкорректно было бы изобразить на деньгах людей, символизирующих автономные республики России — Салавата Юлаева, Шамиля и так далее, да и русских не забыть. Но число республик так велико, что об этом не может быть и речи. Поэтому в России на деньгах изображают что-то архитектурно-скульптурное. Я как-то поинтересовался, и мне показали. Не хочу огорчать моих русских друзей, но денежки, прямо скажем, невыразительные. В нашей деревне у кого-то уцелела, помню, дореволюционная пятисотрублевка с Петром Первым. Вот уж деньга так деньга. Петр — в латах, взгляд — земля дрожит, а рядом Россия — на вид скорее украинка: глазастенькая, чуточку в теле и со скипетром.

Не стану уверять, что современные украинские деньги — шедевр художества или полиграфии (хотя смотрятся они, по-моему, неплохо), но сам выбор изображенных на наших гривнах лиц мне кажется очень удачным и значительным. А еще я обратил внимание, что все они имеют то или иное отношение к теме моей книги.

Эти лица видит всякий, кто приезжает в Украину, но некоторым из приезжих они, увы, совершенно незнакомы. Однако почти всякий человек любознателен. «Ага, — думает он, — это самые великие люди Украины. Интересно, что же они совершили?» Не буду рассказывать обо всех, расскажу про деятелей нашей давней истории.

Владимир Святой

Владимир был третьим сыном князя Святослава. Первые двое, Ярополк и Олег, были от «благородной» Предславы, а Владимира родила Малуша, ключница (домоправительница?) его бабки, княгини Ольги. Недовольная Ольга отправляет ребенка вместе с матерью с глаз долой в свою вотчину Бутудино под Псковом, где и проходит его детство.

Владимир не быт ровней старшим братьям, но на его счастье новгородцы попросили Святослава о князе и прямо указали на Владимира. Поступить так им посоветовал брат Малуши Добрыня, сам новгородец.

Владимир княжил в Новгороде уже 7 или 8 лет, когда его братья рассорились, и Ярополк убил Олега. Опасаясь за жизнь, Владимир бежит в Скандинавию. В Новгород он возвращается уже с варяжской дружиной. Подкрепив ее новгородским войском, Владимир с этого момента не останавливается, покуда не занимает отцовский престол в Киеве. С 980 года он великий князь Киевский. На пути к этому престолу им было пролито много крови, в том числе и кровь родного брата, но что поделаешь — он был еще язычник.

За крещение Руси Владимир приравнен к апостолам, его называют «святым равноапостольным». Он был не просто средневековый правитель малоизвестной тогда остальному миру страны, он был фигурой мировой истории. То, что без него ни Украина, ни Россия, ни Белоруссия не были бы тем, чем являются сегодня, доказывать не надо. Но мало кто сознает, что если история с «выбором веры» — не легенда, князь Владимир во многом определил и дальнейшую судьбу всей Европы.

А история эта, напомню, состоит в том, что веру Владимир выбрал не сразу. Для начала он выслушал пришедших в Киев иудеев, мусульман, греков и послов Папы римского. Все мы читали об этом диспуте, помним реплики Владимира. У иудеев, хваливших свою религию, он спросил: «А где же земля ваша?» (Через 960 лет Сталин, в ответ на предложение обменяться послами с Ватиканом, спросил: «А сколько дивизий у папы?»; питомец духовной семинарии, он помнил каверзный вопрос Владимира.)

После диспута киевский князь поступил вполне современным образом — отправил доверенных лиц «разузнать о верах». Вернувшиеся «от немец» жаловались, что «красоты не видели никакой», побывавшие у мусульман говорили: «Нет в них веселья, только печаль и смрад великий». И только из Царьграда посланцы вернулись в восторге: «Не знали, на небе или на земле мы».

Если бы Владимир выбрал ислам, что тогда? В годы его княжения ислам владычествовал на западе и отчасти юге Европы — в Испании, Португалии и Сицилии. Утвердился он и к востоку от Киевской Руси, в Волжской Булгарии. Владимир со своим дядей Добрыней «ходил» на булгар в 985 году, но заключил с ними договор (Добрыня сказал, что такой богатый народ, носящий сапоги, не будет платить дань, надо поискать лапотников). Русь уже тогда простиралась от Дуная до Балтики, и если бы она приняла ислам, Европа оказалась бы в мусульманских клещах. Не исключено, что эти клещи однажды сомкнулись бы, и сегодня мы с вами жили бы в мусульманской Европе.

Избери Владимир иудаизм, это привело бы, вероятно, к восстановлению Хазарского каганата. Что это было такое? В 70 году после Рождества Христова римский полководец, будущий император Тит (римляне звали его «утехой рода человеческого») разрушил Иерусалим и рассеял евреев по свету. Семь веков спустя на просторах Причерноморья, Крыма, Северного Кавказа и низовьев Волги возник Хазарский каганат — единственная в истории попытка воссоздать иудейское государство вне Израиля.[36] Хазария просуществовала почти два века и все время воевала с Русью. На «неразумных хазар» ходил «вещий Олег». В былинах против Ильи Муромца бьется Жидовин-богатырь. В 965 году Хазарию разгромил не кто иной, как родной отец Владимира, князь Святослав. В княжение Владимира каганат, видимо, уже не существовал, но «вербовать» его приходили именно хазарские иудеи, которые продолжали жить на прежнем месте еще долго.

Теоретически Владимир мог остановиться и на «хазарском проекте», и тогда иудаизм воцарился бы от устья Волги, Дагестана, Тмутаракани, Крыма и Дуная до Балтийского и Белого морей. И все мировое развитие пошло бы опять-таки иным путем.

В случае же принятия Владимиром латинского толка христианства в Восточной Европе со временем могла утвердиться мощная коалиция славян-католиков, а то и единое государство, и это тоже означало бы существенно иной сценарий хода исторических событий.

Наконец, если бы выбор Владимира не пал на Константинополь, на константинопольский христианский обряд, то после уничтожения Византийской империи турками восточное христианство, православие, осталось бы локальной балканской конфессией.

Русь, в отличие от большинства других наций, принявших христианство, получила Священное Писание и церковную службу не на чуждой латыни, а в достаточно понятном переводе славянских апостолов Кирилла и Мефодия. Это сделало наше православие гораздо более народной, домашней религией, чем католицизм.[37]

Иногда я пытаюсь мысленно перенестись во времена Владимира Святого. Древние киевские названия делают историю живой. Народ киевский крещен был то ли в речке Почайне (ныне пересохшей, на Оболони) у ее впадения в Днепр, то ли в самом Днепре, и греческие священники, которых привез Владимир, стоя на плотах, «давали целым стаям людей имя одного святого». В Киеве есть Аскольдова мо-гила, гора Щекавица, речка Лыбидь, Боричев взвоз, Половецкая, Печенежская, Татарская улицы, Золотые ворота. Наше тысячелетнее прошлое остается рядом с нами.

Слышал ли Владимир о путешествии Андрея Первозванного? Согласно преданию, апостол Андрей, любимый ученик Христа, проповедуя Евангелие «скифам», поднимался вверх по Днепру и вдруг сказал своим спутникам: «Видите ли горы эти? Здесь воссияет благодать Божия и будет великий город». Он водрузил на одной из гор крест, после чего направился не куда-нибудь, а к нынешнему Новгороду. Он много дивился там банным обычаям славян и водрузил еще один крест, над Волховом. К рассказу о проповеди Андрея историки относятся скептически, однако древние легенды не раз оказывались, к посрамлению маловеров, вполне точными. Так подтвердилось существование гомеровой Трои, подтвердились плавания в Америку до Колумба и много чего еще.

Знал Владимир это предание или нет, но в любом случае, именно Новгород (город Владимиру не чужой) были крещен вторым после Киева, всего месяц спустя. Новгородцы оказались более закоснелыми в своем язычестве, Добрыне и Путяте пришлось потрудиться, чтобы загнать их в Волхов.

Владимир сам едет в Ростово-Суздальскую землю. Там он с двумя епископами крестит жителей Суздальского ополья и закладывает город Владимир Залесский. Следующим летом в Ростове Великом он вместе с митрополитом Михаилом крестит местных жителей в Ростовском озере. Затем Владимир окрестил в Оке жителей Мурома. При Владимире были крещены и остальные части Руси — где с его участием (Кривичская земля — нынешняя Смоленщина и отчасти Белоруссия), где без. Москвы тогда не было, а то бы он окрестил и москвичей. Для современных русских Владимир — такой же Креститель, как и для нас, украинцев.

Став христианином, Владимир полностью переменился — либо же переменились рассказы о нем. В рассказах монахов Владимир до крещения и Владимир после крещения — это два совершенно разных человека. Ему стала невыносима любого рода жестокость. Если бы Евросоюз существовал уже тогда, Русь оказалась бы образцом для желавших вступить в него: из «Повести временных лет» мы знаем, что по совету херсонесских епископов Владимир ненадолго вводил смертную казнь для разбойников, шаливших на дорогах, но вскоре его сердце не выдержало, и он отменил ее. Казнь была заменена вирой (штрафом).

Он открыл много школ. Правда, матери, провожая детей в школу, говорят летописцы, поначалу плакали о них, как об умерших. Владимир созывал людей со всего Киева, кормил их и поил, да еще велел развозить угощение для тех, кто не смог явиться на княжий двор, он стал «нищелюбив», он «приводил купечество в наилучшее состояние».

Около 1000 года Владимиром «посланы были в Рим, Персию, Палестину и Египет нарочные для описания земель тех, наук, нравов и тамошних правлений — таково-то далеко уже простиралось благона-мерение великого Владимира для благоденствия своих подданных», — писал позднейший историк, собиравший крупицы сведений из преданий и житий святых Владимирова времени. Смутные отголоски, которые до нас доносятся, часто без начал и концов, тем не менее рисуют образ правителя, опередившего свое время. Любому современному государственному деятелю было бы о чем с ним поговорить.

Владимир возвышается в нашей истории как человек, определивший всю дальнейшую судьбу Украины в гораздо большей степени, чем кто-либо еще. Как бы ни трудна оказалась эта судьба, она слишком дорога мне, чтобы желать иной. Уверен, что с таким же чувством вспоминают своего, нашего общего, Крестителя и россияне.

Ярослав Мудрый

Ярослав Владимирович, по прозвищу Мудрый — сын Владимира Великого. Думаю, что это редчайший случай в мировой практике, чтобы на купюрах разного достоинства, но одного комплекта были изображены отец и сын. Ярослав попал сюда не потому, что выбор был мал, а потому что в любой полудюжине наших национальных героев без него никак не обойтись.

Пролог его жизни — настоящий шекспировский сюжет (ими вообще изобилует наша история вплоть до ордынского завоевания). Простор для творчества тем более велик, что многое неясно. То, что он сын Владимира, известно, но кто была мать? Сын ли он знаменитой красавицы, полоцкой княжны Рогнеды? Одни авторы говорят, что сын, у других сомнения.

Рогнеда была сговорена за брата Владимира, великого князя киевского Ярополка. Но время Ярополка истекало — на него шел от Новгорода Владимир (еще язычник) с новгородским войском и варяжскими наемниками. Полоцк был у него на пути, и он посватался к Рогнеде. Гордая Рогнеда отвергла его. Оскорблен был не только Владимир, счел себя оскорбленным и бывший с ним его дядя Добры-ня. Они взяли Полоцк приступом, убили отца Рогнеды и двух ее братьев. Дело было для тех времен и нравов самое обычное. После этого Владимир женился на Рогнеде, назвав ее Гориславой.

Судьба Рогнеды-Гориславы печальна. У нее было от Владимира, по наиболее известной версии, три сына и две дочери. Но она все равно мечтала убить мужа, и однажды занесла над ним, спящим, нож. Владимир проснулся и перехватил ее руку. Он велел ей одеться в брачный наряд и ждать смерти. Рогнеда так и сделала, но вышел их десятилетний сын Изяслав, будущий князь полоцкий, с обнаженным мечом — защищать мать. Владимир простил Рогнеду.

Вскоре после этого Владимир крестился в Херсонесе, его языческие браки стали недействительны, и он объявил Рогнеде разрешение выйти замуж за одного из вельмож. Та сказала, что предпочитает монастырь. Потрясенный маленький Ярослав, услышав эти слова, говорит летопись, встал и пошел, а до того не мог ходить. Рогнеда действительно удалилась в монастырь под именем Анастасии.

Владимир поделил Русь между многочисленными сыновьями от пяти жен, определив, где кому «сидеть». Сам он оставался в Киеве, а Новгород, как вторую столицу, отдал старшему сыну, Вышеславу. Ярославу достался Ростов Великий. В 60 «поприщах» от Ростова, при впадении Которосли в Волгу, «бысть селище, рекомое Медвежий угол», где жили «человецы поганыя веры — языцы, злы сущи» и «не хотяху креститися». Ярослав пришел туда с епископом и священниками, но язычники «напусти от клети люта зверя и псов». Ярослав (хромой, между прочим!) рассек неведомого зверя секирой, а псы «неприкоснувшася никомуждо». В этом месте Ярослав заложил город, будущий Ярославль.

Вскоре в Новгороде умер Вышеслав, и Владимир «сажает» Ярослава в Новгород. Здесь молодой князь показал себя сепаратистом. Видя, что новгородцы хотят того же, он решил стать независимым государем обширной Новгородской земли и в 1014 году отказался отправить 2000 гривен в киевский «союзный бюджет» (между прочим, тогдашняя гривна — это около 200 граммов серебра). Узнав об этом, его старый отец, дороживший единством Руси, приказал: «Теребите путь и мостите мосты». Он решил лично покарать сына, но во время подготовки похода умер.

Старшим в роде остался Святополк, дядя Ярослава; он и занял киевский престол. Но киевляне его не любили, а любили князя Бориса, находившегося в это время в походе против печенегов. Видя это, Святополк (прозванный позже Окаянным) решил устранить вообще всех князей-соперников. С разницей в две недели его люди убили сперва Бориса, а затем Глеба.

События в Киеве пробудили в Ярославе государственника. С войском в сорок тысяч новгородцев он двинулся на Святополка. Началась многолетняя борьба за Киев. Врагами Ярослава в этой борьбе были сперва Святополк Окаянный со своим тестем, польским королем, а затем собственный младший брат, Мстислав тмута-раканский. Ярослав не раз отступал в Новгород, но всякий раз возобновлял натиск. Говорят, будущее отбрасывает свою тень. Предвещая разделы Украины в XVII веке, Мстислав и Ярослав разделили свои владения в 1026 году по Днепру. Ярославу досталось Правобережье с Киевом, а Мстиславу — Левобережье с Черниговом. Лишь в 1036 году Ярослав стал «самовластцем земель русских». Неподвластной ему осталась, по иронии судьбы, лишь Полоцкая земля — родина его матери.

Мы сегодня не вспоминали бы Ярослава с любовью и благодарностью, если бы, подобно десяткам и десяткам других древнерусских князей, он провел жизнь в одних лишь войнах. Он вошел в нашу историю не этим. Княжение Ярослава — это время высшего расцвета еще единой Руси, после которого она стала медленно, но верно клониться к закату и распаду.

Если его отец насаждал христианство силой и с помощью греческого духовенства, то Ярослав наладил подготовку священников на месте. В 1051 году он поставил митрополита не из греков, а (неслыханное дело!) уроженца Руси священника Илариона. Образованнейший Иларион, автор «Слова о законе и благодати» — наш первый философ и первый литературный классик. Ученые думают, что по смерти Ярослава он принял схиму с именем Никон в Печерском монастыре. Летописец Никон, автор «Повести временных лет», возможно, и есть Иларион.

Ярослава называли «нарядником Русской земли». Он оградил Киев каменной стеной с Золотыми воротами в ней и построил великолепный храм святой Софии, а всего при нем в Киеве насчитывали 400 церквей. Ярослав (или его сын) построил и новгородскую Софию. Помимо Ярославля, он основал город Юрьев — нынешний Тарту в Эстонии и ряд «городков» по реке Роси. Он сделал летописание обязательным, завел церковную музыку. В период наивысшего расцвета княжеской Руси Киев считался третьим по величине европейским городом, после Царьграда-Константинополя и Кордовы.

Ярослав приказал духовенству учить детей, для чего открывал школы по всей Руси, включая неслыханное по тем временам училище («учиться книгам») на 300 мальчиков в Новгороде. Он велел переводить книги с греческого и сам много их покупал. Летописцы пишут, что Ярослав все время «сам» читает книги. Свое собрание книг он отдал в библиотеку Софийского собора для общего пользования.

Ярослав был первым законодателем на Руси. При нем был составлен свод законов «Русская правда», подытоживший судебную практику его времени. В случае запирательства ответчика дело решал суд из 12 выбранных человек (чем не суд присяжных?). «Русская правда» вообще не предусматривала смертную казнь.

Даже его войны были продуктивны. В 1036 году он нанес решающее поражение печенегам, вечно угрожавшим Киеву, после чего те ушли к Карпатам и там затерялись. В 1043–1946 годах он вел последнюю войну с Константинополем, после которой был заключен вечный мир, а сын Ярослава женился на греческой царевне. Русь и Византийская империя с тех пор не враждовали.

Историки называют Ярослава «тестем и свекром Европы». Чаще упоминается его дочь Анна, ставшая королевой Франции, но он породнился и почти со всеми другими европейскими дворами. Будущий норвежский король Гаральд, прежде чем завоевать сердце Ярославовой дочери Елизаветы, должен был драться со львами на царьградской арене, преследовать разбойников в Сирии и африканских пиратов, ходить к Гробу Господню в Иерусалим. Он воспел свои бранные подвиги в стихах, жалуясь, что наша красавица холодна к нему.

Ярослав был, по сути, последним бесспорно общерусским великим князем. Он оставил детям завещание, где заклинал их беречь Русскую землю от междоусобиц. Но тщетно. Сохранять единство уже не было возможности, слишком далеки и непохожи были ее части. Внук Ярослава, Владимир Мономах, имел под своим управлением только три четверти территории Руси, а дальше распад стал необратим. Князей становится все больше, накапливаются счеты и дрязги, войны племянников с дядьями становятся главным содержанием послеяро-славовых времен.

В год смерти Ярослава (1054) произошло окончательное разделение христиан на католиков и православных. Трещина, разделившая христианский мир, на века разобщила наших предков с их западными соседями — поляками, словаками и венграми.[38]

В России недавно появилась 1000-рублевая купюра, и на ней изображен тоже Ярослав Мудрый! Правда, верный своему стилю, российский Центробанк помещает на купюре не портрет, а памятник в городском пейзаже — в данном случае, памятник Ярославу в российском городе Ярославле. Припоминаю, что памятник открывали в конце октября 1993 года, недели через две-три после кровавого столкновения двух ветвей российской власти, на открытие приезжал сам Ельцин. И по-моему, наш «Рух» был недоволен, усматривал анти-украинскую интригу. Я допускаю, что в замысле памятника мог содержаться какой-то подтекст, но, как говорится, выветрился по дороге. Зато стоит памятник Ярославу, вполне благородный. Я бы не взялся доказывать россиянам, что Ярослав — не их князь.

Богдан Хмельницкий

На купюре в пять гривен изображен Богдан Хмельницкий. Сегодня о нем немало споров, а вот в мои школьные годы он был, наоборот, самой бесспорной исторической фигурой, какую только себе можно представить: Богдан, мол, спас Украину от порабощения реакционной польской шляхтой и объединил ее (а точнее, воссоединил) с братской Россией.

В январе 1954 года я учился в 9 классе. В это время весь СССР с неслыханным размахом отмечал 300-летие этого самого воссоединения. Даже до нашей глуши докатывались волны всесоюзного ликования. По радио, во всяком случае, говорили об этом без устали. Я любил слушать радио и помню трансляции больших заседаний в Киеве и в Москве, и торжественных концертов потом. Почему-то запомнил, что между концертами были последние известия и в них повторяли, что наш министр иностранных дел Молотов требует в Берлине у капиталистических министров иностранных дел уменьшить международную напряженность, а те не хотят.

В нашей школе тоже были какие-то скромные мероприятия, нам говорили о прогрессивном характере воссоединения. Почему прогрессивном, понятно. Трудовым людям Украины и России после этого стало легче бороться против панов и других угнетателей, потому что вместе всегда легче.

Судя по тому, как нам излагали историю, Украина появилась на свет с единственной целью: как можно быстрее воссоединиться с Россией. Причем появилась непосредственно перед воссоединением. До того ее как бы и не было. Была Киевская Русь, потом случилось Баты-ево нашествие, потом долго тянулось ордынское иго, а украинцев все не было и не было. Были «предки украинцев». Потом ордынские татары куда-то делись, но на наши земли стали посягать польско-литовские феодалы, крымские ханы и турки. А украинцы (тут-то они и появились) стали сопротивляться агрессорам. Однако в одиночку это оказалось тяжело. Украинцы помаялись, помаялись, да и решили воссоединиться с братской Россией. Подсказал же им такое разумное решение, а потом провел его в жизнь Богдан Хмельницкий.

Сегодня, когда наша независимость справедливо воспринимается нами как высшая ценность, у некоторых людей возникают недоумения по поводу Хмельницкого. Какой же он национальный герой, спрашивают скептики, если подарил нашу независимость Москве? Дело усугубляется тем, что на волне всеобщего интереса к истории издано (и внимательно прочитано!) множество исторических трудов, как новых, так и классических, с разными оценками деятельности гетмана. Приводят мнение крупнейшего украинского историка XX века Михаила Грушевского, который сомневался в целенаправленности усилий Богдана, цитируют суровые отзывы Пантелеймона Кулиша, вспоминают, что не слишком жаловал Хмельницкого Тарас Шевченко.

А вот народ украинский, «не подозревая о всех тонкостях и сложностях научной оценки Хмельницкого, всегда питал какую-то инстинктивную и поистине безграничную любовь к “батьке Богдану”» (это я процитировал украинско-канадского историка Ореста Субтельного). Даже в далеких и, казалось бы, навек оторванных уголках нашей земли люди слагали о нем песни:

Ой, Богдане, Богданочку, Звільнив ти Вкраїну, То не забудь же, Богдане, Нашу Буковину.

Не будем преувеличивать народную наивность. Народ любил Богдана как освободителя, прекрасно зная при этом, что он вверил судьбу Украины русским царям.

Впрочем, как фольклорные оценки, так и неблагоприятные отзывы, о которых я упомянул, прозвучали уже очень давно. Знай Тарас Шевченко, что выбранный гетманом путь, несмотря на его протяженность и тяготы, все-таки ведет к независимой Украине, он, возможно, нашел бы для Богдана какое-то теплое слово.

Для характеристики Богдана Хмельницкого сегодня недостаточно цитировать авторитетные высказывания прошлого. Принципиально изменившаяся реальность Украины бросила на нашу историю новый свет, под другим углом осветив многие лица и события. Я хочу рассказать о Богдане, каким он видится с высоты достигнутой Украиной независимости — рассказать в первую очередь тем, кто имеет о нашем великом гетмане не очень ясные представления. Сперва я просто хотел включить сюда текст своей речи, произнесенной 20 декабря 1995 года на торжественном собрании в честь 400-летия со дня рождения Хмельницкого, но потом решил написать о нем заново. Эта главка будет более пространной, чем главки о Владимире Святом и Ярославе Мудром, потому что гетман Богдан — очень непростая фигура.

Когда я готовил упомянутую юбилейную речь, мне попалась цитата из воззвания Хмельницкого к казакам в связи с войной против Польши в 1648 году. В этом воззвании он призывал казаков следовать примеру своих славных и воинственных предков, под водительством Одонацера 14 лет владевших Римом. Помогавший мне историк объяснил, что, по убеждению Хмельницкого, племя рутов в Европе V века на самом деле было племенем русов. Военачальник же Одоакр (Одоацер, Одонацер), свергнувший в 476 году последнего римского императора и захвативший власть в Риме, был, по словам древнего историка Иордана, «genere Rogus», родом из рутов.

Я был совершенно поражен. Не тем, что Римом мог владеть рус, мне это безразлично. Я был поражен эрудицией Богдана Хмельниц-кого. Значит, он был знаком с написанными на латыни трудами Иордана, имел какую-то свою концепцию древней истории и выводил из нее предназначение казачества. Это ведь не то же самое, что иногда бросить латинское изречение, это умели и школяры из гоголевского «Вия».

Мало того, ведь и у казаков Хмельницкого тоже должны были быть какие-то представления о Риме. Вдохновлять людей на великое дело можно лишь с помощью понятных им примеров. Я вдруг увидел наших предков XVII века в новом свете.

Читая об украинских государственных деятелях того времени, все время встречаешься со свидетельствами их образованности. Гетман Сагайдачный — автор сочинения «Об Унии», гетман Павел Тетеря мог вести разговор на латыни, а Мазепа и вовсе «был беглец во всяких речах». Когда Хмельницкого хоронили, стоявший у его гроба генеральный писарь запорожского войска Самойло Зорька говорил, рыдая: «Милый вождю! Древний русский Одонацер!» У многих гетманов Украины и у части казацкой старшины было, как бы мы сегодня сказали, приравненное к университетскому образование, некоторые из них имели опыт жизни или пребывания в европейских странах. Целый ряд киевских богословов учились за границей — кто в Голландии и Франции (Петр Могила), кто в Оксфорде и Италии (Адам Зерников).[39]

Богдан (Зиновий) Михайлович Хмельницкий, родился, видимо, в 1595 году в Правобережной Украине, входившей в то время в Речь Посполитую, в семье мелкого шляхтича, Чигиринского подстаросты. Учиться он отправился далеко от дома, в Ярослав Галицкий (близ Перемышля, ныне в Польше), в иезуитскую «коллегию», куда принимали и православных. Он не мог отправиться в Киев, так как киевская братская школа открылась только в 1615 году.

Отец Богдана верно служил польскому королю, и в 1621 году, уже сотником, пал в сражении с турками под Цецорой, когда погиб цвет польского войска во главе с гетманом Жолкевским (это был тот самый Станислав Жолкевский, что победоносно вступал в Москву 4 июля 1610 года). В битве при Цецоре участвовал и Богдан. Он попал в плен, оказался в Константинополе, научился турецкому языку и восточным обычаям, что ему потом пригодилось. Через два года он был выкуплен (обычная практика того времени), вернулся на родину и записался в реестровые казаки. Есть сведения, что он организовал несколько морских походов запорожцев на турецкие города. В 1629 году казаки под началом Хмельницкого совершили налет на окрестности Константинополя и вернулись с богатой добычей.

В 1632–1634 годах Богдан участвует в русско-польской войне за Смоленск — естественно, на польской стороне, и получает от короля Владислава IV золотую саблю за храбрость. Завершив боевую карьеру, Хмельницкий начинает карьеру административную. В 1638 году он — генеральный писарь Запорожского войска, это высокая должность. Он не раз входил в состав депутаций к польскому королю и в польский сенат и сейм. Депутации приносили жалобы на притеснения, которым подвергаются казаки от польских магнатов и властей, и требовали свои «права и вольности рыцарские».

С королем найти общий язык было можно, но рассчитывать на понимание сейма и сената не приходилось. Казачья верхушка надеялась на уравнение ее в правах с польским панством. Эта надежда заставляла ее служить королю и проливать кровь в войнах Польши. Но варшавские аристократы приходили в ужас от мысли, что степные выходцы, «печенеги», будут заседать вместе с ними. В своем ослеплении депутаты приближали великие беды Польши.

Несмотря на участие в этих антипольских депутациях, Хмельницкий не утратил доверия польского правительства и выполнял его политические поручения. В 1645 году он ездил во Францию, союзницу Польши, где вел переговоры об участии запорожских казаков в войне против испанских Габсбургов. Вскоре 2400 «охочих» казаков отправились во Францию и в составе войск принца Конде осаждали Дюнкерк. Иногда пишут, что Хмельницкий сам участвовал в этой осаде.

Однажды, когда Богдан был в Варшаве, на его имение Суботово «сделал наезд» («наезд» — очень старое слово) польский шляхтич Чаплинский со своими прихвостнями. Он увез женщину, на которой вдовый Хмельницкий собирался жениться, и обвенчался с ней по католическому обряду. Десятилетний сын Хмельницкого за то, что огрызнулся, был так жестоко высечен, что на другой день умер. Иски в суд ничего не дали, это был польский суд. Тогда Хмельницкий обратился прямо к королю. Владислав IV имел неосторожность задать в ответ риторический вопрос: «Пристало ли обращаться с жалобами тому, кто носит саблю?».

Иногда говорят, что Хмельницкий не возглавил бы народную войну за независимость Украины, если бы не желание отомстить. Ду-маю, это не так. Историк Голобуцкий (и не он один) установил, что Богдан начал подготовку восстания по меньшей мере годом раньше. Но, быть может, личная трагедия придала ему отчаянную решимость. Ему шел уже шестой десяток — много, по понятиям того времени.

Хмельницкий собрал в Чигирине тайную сходку из тридцати верных казаков и открыл им планы восстания. Сотник Роман Пешта, участвовавший в сходке, написал донос. Богдан был арестован поляками, но сумел бежать в Сечь, где его избрали гетманом. Богдан во всеуслышание объявил, что готовит войну против Польши. В Сечь стали стекаться люди. Казаки, переодетые нищими или богомольцами, ходили по городам и селам, убеждали пробираться к Хмельницкому. Поляки объявили, что всякий, убежавший в Сечь, отвечает жизнью жены и детей, но это не помогло.

Соглашение Хмельницкого с крымским ханом обеспечило тылы повстанцев, и в конце апреля 1648 года они выступили из Сечи. Поляков в очередной раз подвело их легкомысленное высокомерие. Коронный гетман Потоцкий счел, что «стыдно посылать большое войско против какой-то презренной шайки подлых хлопов». 5 мая «малое войско» поляков потерпело поражение у Желтых Вод. 16 мая та же судьба постигла главное польское войско у города Корсуня. И как раз в это время умирает польский король Владислав IV. Поляки враз лишились короля, двух командующих и целой армии.

В конце мая повстанцы были в Киеве. А уже в начале июня 1648 года Хмельницкий шлет в Москву царю Алексею Михайловичу первую грамоту с просьбой принять Украину под власть «единого русского государя», чтобы сбылось «из давних лет глаголемое пророчество». «Желали бы мы себе самодержца такого в своей земле, как ваша царская велеможность православный христианский царь». Почему именно в этот момент, на пике успеха? Тут есть какая-то загадка. Но наверняка гетман тысячу раз обдумал свой шаг. Хотя Польша могла показаться сломленной, Хмельницкий слишком хорошо знал эту страну и ее менталитет, чтобы поверить в возможность раз и навсегда избавиться от ее притязаний на Украину. Он знал бульдожье упорство магнатов, которым одна лишь их гордыня не позволит оставить Украину в покое.

Восстание охватило весь правый берег Днепра. Оно стало разгулом стихии, не щадящей никого. Вековая ненависть выплеснулась наружу, кровь лилась рекой.[40] Когда я слышу, что Хмельницкий совершил ошибку, двинув свое войско туда, в то время как его следовало двинуть сюда, что Хмельницкий должен был заключать не такой договор, а совсем другой, что он напрасно поступил так, а не поступил этак, я вспоминаю иронию Руставели, сказавшего: «Каждый мнит себя стратегом, видя бой со стороны». К тому же, критики Хмельницкого не просто наблюдают его великий бой со стороны, им еще и известны последующие события.

Но им не может быть известно все то, что видел, знал и повседневно был обязан учитывать гетман. Говорят, будто с мая по сентябрь 1648 года он терял время зря. На самом деле он мог ждать действий Москвы. Ведь в своем письме царю Хмельницкий убеждал его, не упуская удобный случай, наступать на Польшу через Смоленск, в то время как казаки двинут на нее с юго-востока. В то время не было телевидения, и гетман не мог узнать из сводки новостей, что в Москве начался «соляной бунт», вместо правительства Морозова пришло правительство князя Черкасского, спешно созывается Земский собор, пылают пожары и царю не до Польши.

Возможно и другое. Хмельницкий был вправе рассчитывать, что Польша пойдет на требуемые им уступки без нового кровопролития, из одного страха перед Швецией. Вот-вот должен был быть подписан Вестфальский мир, Швеция развязывала себе руки, и для противостояния этой стране Польше позарез была нужна казацкая дружба.

А может быть, Богдану важнее было остановить кровавый разгул в Правобережье?

Либо имелись совсем другие причины, разглядеть которые через три с половиной века нам уже не дано.

В любом случае, стоя все лето у Белой Церкви, Хмельницкий вовсе не терял времени. Он приводил в порядок толпы бунтовщиков, превращал их в армию.

Польша все лето собирала шляхетское ополчение и собрала 36 тысяч красавцев, щеголявших соболями, золотыми шпорами, богатством упряжи и нарядов. В лагерь у реки Пилявки каждый пан прибыл с толпой слуг и сундуками серебряной посуды. «Против мужицкой сволочи, — говорили паны, — не стоит тратить пуль; мы их плетками разгоним по полю!»

В сентябре Хмельницкий наконец выступил в поход. От первого же натиска шляхетское ополчение кинулось бежать, побросав дорогое оружие. Спасло панов лишь то, что казаки увлеклись дележом неслыханной добычи. «Почему Хмельницкий не двинулся сразу на Варшаву а пошел на Львов?» — этот вопрос, порой с возмущением, задают и современные историки, забывая о том, что Хмельницкий пошел не просто на Львов, он пошел на Галичину, где жил его народ. Наш историк Николай Костомаров (также считавший, что Хмельницкий совершил историческую ошибку) писал: «Хмельницкий мог идти прямо на Варшаву, навести страх на всю Речь Посполитую, заставить панов согласиться на самые крайние уступки; он мог бы совершить коренной переворот в Польше, разрушить в ней аристократический порядок, положить начало новому порядку, как государственному, так и общественному». Вот именно, мог. Но это означало бы взять на себя ответственность за страну, которой он присягал и много лет верно служил, но чужую. Хмельницкий же хотел освободить свою и отвечать за нее — перед нею и Богом.

Он присягнул новому польскому королю Яну Казимиру и вернулся в январе 1649 года в Киев триумфатором. Вся Украина понимала, что возврат к той жизни, какая была до восстания, невозможен. К Хмельницкому стали прибывать иностранные послы, к нему обращались как к государю суверенной страны.

И именно в это время, на новом взлете своего торжества, Богдан отправляет в Москву своего представителя полковника Силуяна Му-жиловского с повторением просьбы принять Украину под власть России и оказать военную помощь. Может быть, все дело было во втором, а не в первом? Может быть, получить военную помощь было важнее, чем оказаться под властью страны, которая тебя выручит?

Прибыли к Хмельницкому и «комиссары» польского короля. В присутствии казацкой рады они вручили Богдану грамоту на гетманство и гетманскую булаву, осыпанную сапфирами. Рада закричала: «Зачем вы, ляхи, привезли эти игрушки? Владейте себе своей Польшей, а Украина пусть нам остается!»

Хмельницкий дал Польше последний шанс сохранить Украину в составе Речи Посполитой, хотя и сам не верил в такой шанс. Его условия были: киевский митрополит получает первое после католического примаса место в польском сенате; все должности на православных землях отходят к православным; униатские церкви уничтожаются, костелы пока остаются; казацкий гетман подчиняется напрямую королю, других начальников над ним нет; имения и собственность поляков в Украине сохраняются.[41]

Польский сенат с гневом отверг условия Хмельницкого и объявил мобилизацию. Римский папа прислал полякам освященные на престоле Святого Петра в Риме знамя и меч для истребления «схизматиков».[42] Всенародный сбор на войну шел и в Украине. Богдан рассылал универсалы, призывая всех на защиту родины. Обманным маневром он запер польскую армию в Збаражской крепости. На помощь осажденным поспешил сам король Ян Казимир. Но тяжело воевать на враждебной земле. О каждом шаге короля тут же становилось известно казакам. 5 августа 1649 года у Зборова на королевское войско напали соединенные силы Хмельницкого и крымского хана Ислам-Гирея. Уж лучше бы Богдан действовал один. В решающий момент хан подвел его. Вступив в сепаратные переговоры с королем, он потребовал от казаков заключить мир с польской короной. В сложившейся ситуации у Хмельницкого не осталось выбора, и 8 августа 1649 года он подписывает с Польшей так называемый Зборовский мир.

Отношение к этому миру разное. Настолько разное, что может меняться в пределах одного издания. Первая из трех Больших Советских Энциклопедий в статье «Хмельницкий» (том 59, вышел в 1935 году) называет Зборовский мир «постыдным» и одной из «многочисленных попыток Х[мельницкого] сговориться с польскими феодалами». Сам же Хмельницкий — «предатель и ярый враг восставшего украинского крестьянства». Но если взять статью «Украинская ССР», написанную через 12 лет (она ближе к началу алфавита, но тома выходили не подряд, и 55-й том появился уже после войны, в 1947 году), видишь другой образ. За это время мир стал другим, в СССР был учрежден орден Богдана Хмельницкого, и оценки резко меняются. Теперь Хмельницкий — «крупнейший политический деятель своего времени», «прирожденный дипломат, выдающийся стратег, полководец и организатор», создатель «народной армии, которая подчинялась единому военному руководству, но находилась в тесной связи с восставшими народными массами». Зборовский же мир вполне отвечал «интересам казацкой старшины, [украинской] шляхты, высшего православного духовенства и богатого мещанства».

И это правда. Но не вся правда. Как наши классические историки, так и советские, не обратили внимания на тот факт, что Зборовская «Декларация милости королевской в ответ на пункты прошений Войска Запорожского» была, по сути, еще и первой конституцией Украины. Она значит для Украины не меньше, чем Великая хартия вольностей для Англии. Именно с этого времени весь тогдашний Старый Свет, и Россия в том числе, признали державу Хмельницкого в качестве отдельного государственного образования с собственной территорией на обоих берегах Днепра, с ясными, а не приблизительными границами, своей армией, судом, вероисповеданием, органами управления и, надо отметить особо, языком. Впервые после литовского завоевания Киева в XIV веке Украина (еще, правда, не под своим именем) обретает государственное качество.

Три воеводства — Киевское, Брацлавское и Черниговское — выделились в автономное казацкое государство, управляемое по казацким обычаям. Оно имело право на сношения с другими странами. Польскому войску стоять на его землях не позволялось. Все должности и чины отходили к православным, иезуиты лишались права пребывания в Киеве и других городах, где имелись «руськие» школы, киевский митрополит получал место в польском сенате. Казацкий реестр (то есть законное число лиц, входящих в казацкое сословие) доводился до 40 тысяч, вопрос об отмене Брестской унии 1596 года подлежал решению варшавского сейма. Все действия и поступки во время восстания предавались забвению.

Хмельницкий, вопреки давлению польской власти, избавил тысячи и тысячи людей, вставших под знамена казацкого войска, от возвращения в крепостное состояние.[43]

Чтобы сохранить обретенный суверенитет, Хмельницкий был готов хитрить и лавировать сколько угодно. Ему не стыдно было это делать ради отечества.

Год 1650-й был трудным. Понаехали московские купцы — скупать богатые военные трофеи. Жизнь ухудшалась, многие поля два года простояли незасеянными, дорожал и дорожал хлеб. В случае новой опасности надежда на «поспольство» была плоха — простой народ роптал: воевали все вместе, теперь казакам хорошо, а нам снова в неволю?

Тем временем киевского митрополита Сильвестра Косова не пустили в варшавский сенат. Об уничтожении Унии сенаторы вообще слышать не хотели. Среди казаков росла досада. В раздражении они говорили великорусским гонцам: «Мы пойдем на вас с крымцами. Будет у нас с вами, москали, большая война за то, что нам от вас на поляков помощи не было».

При всех сложностях два года существования суверенного казацкого государства, пусть формально и в составе Речи Посполитой, имели огромное значение. К Хмельницкому обращались как к главе государства. Турецкий султан Мехмет писал в 1650 году так: «Наииз-браннейшему из монархов религии Иисусовой гетману козацкому Богдану Хмельницкому, его же конец да будет счастлив». Отдавая дочь за Тимофея Хмельницкого, сына гетмана, молдавский господарь видел в этом династический брак. Московский дипломат Григорий Кунаков, ездивший в Польшу через Украину, составил по возвращении в Москву обстоятельную записку, где, в частности, сообщал: «А в Чигирине де учинил Богдан Хмельницкий мынзу (монетный двор) и денги делают, а на тех… денгах на одной стороне меч, а на другой стороне его Богданово имя». Свидетельства того же рода есть в польских и французских архивах. К сожалению, пока ни одной монеты Хмельницкого не найдено. (Надеюсь, их когда-нибудь отроют в каком-нибудь кладе — ведь речь идет о первых украинских деньгах!)

Русские послы зачастили в Варшаву неспроста. Они ездили «задирать Польшу», как тогда говорили. Царь Алексей Михайлович решил, что нужна какая-то зацепка, а лучше несколько зацепок, чтобы в нужный момент под рукой был повод начать военные действия.

Летом 1651 года Хмельницкий вновь меряется силами с поляками. Предательство крымского хана Ислам-Гирея повторяется и на этот раз, но уже с более тяжелыми последствиями. В сражении у Берестечка казаки терпят тяжелое поражение. Был убит находившийся в их войске Иоасаф, митрополит Коринфский из Греции, а Богдан Хмельницкий какое-то время находился в фактическом плену у Ислам-Гирея.

Вдобавок пять недель спустя литовское войско взяло Киев. Положение Украины стало отчаянным, но Хмельницкий обнаружил поразительное присутствие духа. Он собрал казацкую раду в Масловом Броде. Поначалу казаки хотели его растерзать, но он так подействовал на них своей уверенностью и спокойствием, что переломил общий упадок, и люди снова стали сходиться к нему. Началась жестокая партизанская война.

Хмельницкому пришлось идти на новые переговоры с поляками. 17 сентября 1651 года был заключен крайне тяжкий для Украины Белоцерковский договор. Вместо трех воеводств у Хмельницкого осталось одно, Киевское, ему запрещались сношения с другими держава-ми, прежде всего с Крымским ханством, казацкий реестр сокращался вдвое. После подписания договора поляки собирались отравить Хмельницкого, но он разгадал замысел, отказался от предложенного вина и вернулся в свой стан.

Такой мир не мог длиться долго. Было понятно, что возвращение к прошлому невозможно. Не желающие под панское ярмо украинцы, особенно «разжалованные» из казаков, начали тысячами переселяться в приграничные российские земли, за «Путивльский рубеж» (на правый берег Сейма, к Рыльску, Севску, Льгову) и особенно «на степную украйну московскую».[44] Массовое бегство населения в российские пределы стало важным фактором, сыгравшим свою роль в судьбоносном решении Хмельницкого о присоединении к России.

Крестьянская война за землю и волю шла уже почти четыре года. Крестьянских войн в истории Европы было немало, украинская была необычна тем, что повстанцы в значительной мере добились своего. А именно: в массовом порядке «показачились» и изгнали большинство польских панов из своих имений. Но паны не хотели сдаваться. В 1652 году война приобрела очаговый, но от этого не менее яростный характер. Наиболее сильные и богатые магнаты приводили в свои поветы собственные частные армии и вымещали злобу на хлопах. Крестьяне и казаки охотились на панов и их наемных жолнеров. Горели имения, горели села и местечки, Волынь и Подолия пустели. Ни о каком примирении речи уже быть не могло.

Шедший в Молдавию Тимофей Хмельницкий (сын гетмана) 22 мая был вовлечен в непредвиденное сражение с поляками у Батога (на Винничине), в котором последние потерпели одно из своих самых крупных и унизительных поражений за все время Освободительной войны. Из-за легкомыслия польского гетмана Калиновского Польша опять осталась практически без войска. Богдан послал королю письмо с такими извинениями за своих казаков: «Простите их, ваше величество, если они, как люди веселые, далеко простерли свою дерзость». Казаки тем временем опять заняли всю территорию, которая им принадлежала до Белоцерковского мира.

Казалось бы, снова победа? Но Украина полностью обескровлена, а оскорбленные поляки собирают новую армию. И Хмельницкий еще раз обращается к московскому царю: «Если, ваше царское величество, не сжалишься над православными христианами и не примешь нас под свою высокую руку, то иноверцы [турецкий султан и крым-ский хан] подобьют нас и мы будем чинить их волю. А с польским королем у нас не будет мира ни за что». В Москве поняли скрытую угрозу и решили, что пора действовать.

По поручению царя русский посол в Польше князь Борис Репнин-Оболенский посулил полякам забыть все московские претензии к Варшаве, если она помирится с Хмельницким на основе Зборовского договора. Поляки гордо ответили, что не станут с ним мириться ни по Зборовскому, ни даже по Белоцерковскому договору, а приведут казаков к тому положению, в каком они находились до начала междоусобия. На это Репнин-Оболенский сказал, что в таком случае царь не будет более посылать в Польшу послов, а велит написать о неправдах польских во все окрестные государства и будет стоять за православную веру и за свою честь, как Бог поможет. Это было предупреждение о войне.

Когда осенью 1653 года поляки, казаки и крымцы сошлись в очередной раз — теперь на берегу Днестра, у местечка Жванец, крымский хан, верный своей привычке, опять изменил Хмельницкому. Поляки, не надеясь на победу, сумели склонить хана к сепаратному миру на предельно унизительных для польской стороны условиях: хан порывает с Хмельницким — и в награду может на обратном пути грабить все, что ему вздумается и уводить с собой сколько угодно пленников. В землях гордой польской короны! Сверх того хан получал единовременно сто тысяч червонных и девяносто тысяч ежегодно. До конца года татары невозбранно грабили шляхетские дома («по самый Люблин») и увели в плен множество шляхты обоего пола — это было им гораздо выгоднее, чем грабить бедных украинских хлопов.[45]

1 октября 1653 года царь Алексей Михайлович созывает в Грановитой палате «Земский собор всех чинов». Участники собора должны были дать ответ на вопрос: принимать ли гетмана Хмельницкого со всем войском казацким под царскую руку? Высказывались по куриям: «Освященный собор» (патриарх и духовенство) дал благословение, Боярская дума с думными боярами и думными дьяками ответила положительно, служилые люди обещали биться, не щадя головы, гости (купцы) и торговые люди вызвались жертвовать деньги на предстоящую войну. Дело было решено. Алексей Михайлович не скрывал радости. Он считал, что это начало долгожданного торжества православия и православного царства.[46]

Восьмого января 1654 года в Переяславе собралась казацкая рада, и Хмельницкий в присутствии московских послов произнес перед ней речь: «Нам нельзя более жить без государя. Мы собрали сегодня явную всему народу раду, чтобы вы избрали из четырех государей себе государя. Первый — царь турецкий, который много раз призывал нас под свою власть; второй — хан крымский; третий — король польский; четвертый — православный Великой Руси царь восточный. Турецкий хан бусурман, и сами знаете, какое утеснение терпят братия наши христиане от неверных. Крымский хан тоже бусурман. Мы по нужде свели с ним было дружбу и через то приняли нестерпимые беды, пленение и нещадное пролитие христианской крови. Об утеснениях от польских панов и вспоминать не надобно. А православный христианский царь восточный одного с нами греческого благочестия; мы с православием Великой Руси единое тело церкви, имущее главою Иисуса Христа. Этот великий царь христианский, сжалившись над нестерпимым озлоблением православной церкви в Малой Руси, не презрел наших шестилетних молений, склонил к нам милостивое свое царское сердце и прислал к нам ближних людей с царскою милостью. Возлюбим его с усердием. Кроме царской высокой руки, мы не найдем благоотишнейшего пристанища; а буде кто с нами теперь не в совете, тот куда хочет: вольная дорога».

Рада закричала: «Волим под царя московского!»

Верен ли был выбор Богдана Хмельницкого

Мы никогда не узнаем, сколько мучительных раздумий и сомнений пережил Богдан за три месяца между вестью о решении Земского собора и созывом рады в Переяславе. Нам уже никогда не станут известны все его мотивы, только часть их. О чем мы можем догадываться, так это о том, какова была главная цель Хмельницкого, его мечта-максимум. Просвещенные современники Богдана говорили, что он хочет возродить «древнерусское княжество». Полякам, пытавшимся позже начать новые переговоры с ним, он говорил о своем желании видеть свободными все древнерусские земли. Все — ни больше, ни меньше. «Пусть Королевство Польское откажется от всего, что принадлежало княжествам земли Русской… Пусть поляки формально объявят русских [сегодня мы бы сказали: украинцев и белорусов] свободными, подобно тому, как испанский король признал свободными голландцев».[47]

Но приближал ли Хмельницкий свою великую цель, соединяя Украину с Россией? Ответа на этот вопрос нет, ибо его цель до конца не разгадана. Богдан оставил нам загадку.

Еще за 175 лет до него великий князь московский Иван III, женившись на племяннице последнего византийского императора и присоединив Новгород, объявил себя «государем всея Руси». Был ли у Богдана конкурентный проект? Хотел ли он «собрать Русь» — те ее части, которые не успела собрать Москва? Тем же самым несколько веков подряд занимались великие князья литовские, но начиная с конца XV века собранное ими стало постепенно переходить к Москве. В том числе старые черниговские и новгород-северские города и удельные княжества — Путивль, Рыльск, Трубчевск.

Проекты возрождения Киевской Руси и ее перехода «под Москву» возникали и раньше.[48] Хмельницкому все это было, естественно, хорошо известно. Не мог он недооценивать и массовые настроения. За Москву «голосовали ногами» переселенцы на Слобожанщину.

Для казацкой старшины, так долго и безуспешно мечтавшей о шляхетстве в Речи Посполитой, главная выгода от соединения Россией заключалась в уравнивании с российским дворянством.

Даже те, кто называет решение Хмельницкого ошибочным, не вправе назвать его неожиданным или нелогичным.

У идеи соединения с Россией было в Украине и множество противников. Особенно мало хорошего ждали от этого соединения митрополит Сильвестр Коссов и киевское духовенство. Но у митрополита не было и Богдановой мечты. Просто он считал московских людей малопросвещенными и поверхностными христианами, опасался неизбежности перехода под омофор Московского патриарха. Далекий константинопольский патриарх устраивал его куда больше.

Гетман принимал решение, переломное в истории Украины. Он не был наивным человеком и понимал, что изменить его в случае разочарования будет трудно. Легко стать вассалом турецкого султана — стать, а потом перестать: султан далеко, за Черным морем, — в том же Константинополе, что и патриарх. Адо Москвы всего 800 верст.

После выбора Владимира Великого выбор Богдана был вторым по значению для судеб Украины. Приходила ли ему самому на ум аналогия между Владимиром и собой?

Мы не сомневаемся в правильности выбора Владимира Великого, но признаем ли мы правильность выбора Богдана Хмельницкого?

Я не собираюсь уклоняться от всех этих вопросов, оставлять их риторическими, повисшими в воздухе. Но мой ответ не может быть и односложным.

Мы оцениваем деятельность гетмана в ее цельности. Мы не чтили бы его память так, как чтим сегодня, если бы говорили себе: да, он сделал много правильного и выдающегося, но самое ответственное для Украины решение его жизни оказалось ошибочным.

Чтобы принять «самое ответственное для Украины» решение, необходимо было наличие Украины. Не географического названия, закрепившегося за юго-восточной окраиной Речи Посполитой, а самостоятельной державы, признаваемой (гласно или негласно) за таковую соседями. Именно создание такой державы есть главное достижение, главный подвиг Хмельницкого. Как ни странно, многие историки прошлого проглядели это достижение гетмана.

До 52-летнего возраста это был деятель весьма скромного размаха, для истории — практически частное лицо. Вождем Украины Хмельницкий стал не в итоге успешной карьеры, а вне всякой связи с ней. Да его карьера, собственно, была уже закончена. Человек, решивший поднять свою родину на борьбу за освобождение, был к тому времени даже не генеральным писарем Войска Запорожского, а просто сотником Чигиринским.

Последние десять лет жизни Хмельницкого — от его побега в Сечь осенью 1647 года до смерти в 1657-м — яркая комета на небосводе нашей истории. Именно тогда пришло время освобождения Украины, и ей понадобился вождь. В тогдашней Украине было много храбрых, дельных и образованных людей, да еще и помоложе, но всенародное восстание повел Хмельницкий, что не может быть случайностью.

Для Украины было счастьем, что она смогла выдвинуть в середине XVII века деятеля такого масштаба, которому удалось разрубить гордиев узел, казалось бы, неразрешимых противоречий и через века после упадка Киевского княжества восстановить его.[49] С именем Богдана Хмельницкого связан выход Украины на арену мировой истории, начало становления украинской политической нации. Богдан символизирует единство и непрерывность бытия Украины от времен княжеской Руси до героической Казацкой эпохи национального возрождения восемнадцатого века и завоевания независимости в веке двадцатом.

Среди политических деятелей нашей истории он одним из первых вдохновился государственным наследием Киева и стал продолжателем этого наследия. Гений Хмельницкого — в ощущении момента, в понимании того, чему уже пришло время, а чему пока нет, в ясном осознании надежд и упований всех слоев украинского народа.

Продолжая Богданово дело, мы осуществляем третью попытку возрождения своего государства. Именно поэтому 400-летие со дня рождения гетмана отмечалось у нас в 1995 году как памятная дата государственного уровня.

Часто спрашивают: а почему Украина не была провозглашена независимой уже в XVII веке, что остановило гетмана? Этот вопрос занимал и одного из классиков украинской исторической науки, признанного главу киевской исторической школы Владимира Бонифать-евича Антоновича. Более ста лет назад в статье «Характеристика деятельности Богдана Хмельницкого» он постарался ответить на него. В отличие от авторов, видевших непреодолимые внешние преграды на пути к независимости, Антонович увидел важное внутреннее препятствие: отсутствие в украинцах XVII века стремления к государственному обособлению.[50]

Если Антонович прав, и такое внутреннее препятствие существовало, Хмельницкий не мог его не видеть и не брать в расчет. Слова «Нам нельзя более жить без государя», которые Хмельницкий обратил к Переяславской раде, подтверждают, что он брал его в расчет.

И действительно, такие сами собой разумеющиеся сегодня понятия, как «национальное государство» и «национальный суверенитет» были еще не слишком привычны его веку. По-настоящему время этих понятий в Европе пришло уже после Великой Французской революции и наполеоновских войн. А в XVII веке представление о том, что суверенному княжеству, королевству, гетманству и т. д. вполне естественно находиться «под высокой рукой» одного из великих монархов, казалось совершенно бесспорным, добровольное подданство было обычной формой свободы. При этом данное княжество, королевство, гетманство сохраняло свою правосубъектность с точки зрения международного права того времени. Не только в географических пределах досягаемости гетманства Хмельницкого, но и в мире вообще не было другого сильного православного государя, не было такой православной страны, на которую можно было опереться. Теперь мы понимаем, что каким-то сверхчеловеческим чутьем Богдан выбрал единственно правильный путь.

Но на этот путь он направил не тот народ, который поднимал на восстание. После шести лет борьбы это был уже другой народ. Орест Субтельный утверждает: «Самое важное достижение Хмельницкого состояло в том, что в обществе, не имеющем ни твердой уверенности в себе, ни даже ясного сознания своей самобытности, гетман разбудил дремавшую гордость, силу и волю к борьбе за свои интересы».

Как понять, почему в тот или иной сложный период истории именно этот, а не иной человек встает на острие общественно-политической жизни? На примере Богдана Хмельницкого хорошо видно, что это предопределяется, помимо качеств руководителя, еще и чувством уверенности в своем предназначении, таинственной способностью ощущать ход истории.

Гетман сумел применить в тогдашних условиях многое из предшествующего опыта освободительного движения. Прагматизм, готовность к разумным компромиссам и переговорам вполне органично сочетались в нем с твердостью при обращении к военной силе.

Богдан Хмельницкий сумел уловить, куда движется Украина конца 40-х годов XVII века, уловить стремительный рост национальных и социально-экономических противоречий, настоящий взлет массового недовольства католическим порабощением. Нестерпимый гнет барщины, религиозные утеснения, произвол «своей» местной власти и грабеж арендаторов подвели ситуацию к взрыву.

Это было удивительное время. Историки подсчитали, что украинская освободительная война была одной из семи происходивших тогда в Европе революций. Среди них была и английская революция. Характерно, что в 1649 году руководство Англии (где только что был обезглавлен король и провозглашена республика) обратилось с воззванием к украинскому гетману, как к союзнику в борьбе с общим врагом, папским Римом. А в 1656 году Кромвель отправил на континент своего приближенного, генерала Джефсона, для установления связи с Богданом Хмельницким с целью создания «великой антиримской, антигабсбургской и антиконтрреформационной коалиции».

Украинский народ деятельно участвовал в пробуждении Европы, которая вступала в новый период своего развития — период постепенного утверждения буржуазных отношений и создания национальных государств. Однако этому периоду предстояло быть очень долгим, считанные страны попали в первый эшелон. По разным причи-нам у Украины не оказалось возможности реализовать многие из исторических шансов того времени.

Как известно, после побед у Желтых Вод и Корсуня, с которых началась национально-освободительная война нашего народа, восстание стремительно охватило оба берега Днепра. Сам размах борьбы быстро изменил ее конечную цель. Речь шла уже не об уравнивании казаков с польским дворянством, а об освобождении Украины от иноземного ига и об изменении сложившихся социально-экономических отношений. Одновременно с устранением органов власти Речи Посполитой началась замена ее административно-территориальных единиц на казацкую полковую систему, появились собственные государственные учреждения. Вот почему очевидна и правомерна характеристика освободительной войны как национальной революции.

Помимо создания вольной державы в этнических границах, эта революция была нацелена на закрепление казацкой собственности на землю. Сегодня мы бы усмотрели в ней сходство с собственностью фермерского типа. В исторической ретроспективе видно, что это были не просто две важнейшие, но и две взаимосвязанные задачи. Наши классические историки, увлеченные сюжетной стороной событий (и впрямь предельно яркой), не уделили им достаточно внимания.

Становление Украины происходило в крайне сложных условиях. При создании властных структур и отладке их деятельности, особенно на освобожденных окраинных территориях, Богдану приходилось преодолевать неимоверные преграды. Воспроизводя в масштабах Украины административное устройство Запорожской Сечи, Богдан Хмельницкий не пожалел усилий, чтобы обеспечить безотказность всех звеньев исполнительной власти снизу доверху, не забывая об укреплении гетманской власти, чего требовали внутренняя и внешняя обстановка того времени. «Статьи об устройстве Войска Запорожского», опираясь на которые гетман добивался от полковых и сотенных органов неукоснительного выполнения своих распоряжений и указов, стали чем-то вроде административной конституции Украины.

Хмельницкий созывал Раду и сам активно участвовал в обсуждении и принятии решений, сам вникал в организацию судопроизводства, финансов, возглавлял войско, руководил внешней политикой, боролся с проявлениями сепаратизма.

Богдану понадобились вся его мудрость и выдержка, чтобы овладеть ситуацией после заключения Зборовского и особенно Белоцерковского договоров с Польшей.

Казалось, под ударами внутренних неурядиц и внешних врагов Украина погибнет. Однако гетман сумел одолеть эти трудности. Признав, в явной и неявной форме, справедливость основных требований крестьянства, он смягчил внутреннюю напряженность, а после победы под Батогом сумел вернуть утраченные было территории.

Восстановление державы, преемницы Древней Руси, было, без сомнения, самым большим политическим достижением украинского народа на протяжении XIV–XVII веков.

Вопреки известной непоследовательности и классовым пристрастиям, во внутренней политике Богдановой державы присутствует стремление смягчить социально-экономические противоречия. Одной из мудрых и дальновидных мер гетмана стало развитие института «охочих» казаков. При всех возможных оговорках, его внутренняя политика в общем отвечала интересам практически всего населения.[51]

Конечно, социальные процессы не были ни прямолинейными, ни благостными. Поначалу было похоже, что казаки превращаются в новое сословие, пусть и в достаточно размытое, но «оказачивание» так и осталось поверхностным. Формирование казачьего сословия, подобного великорусскому на Дону, в самой Украине так и осталось незавершенным (винить в этом Богдана Хмельницкого мы, конечно, не вправе). За полтора века старшина окончательно влилась во всероссийское дворянство, а бывшие казаки стали государственными крестьянами.

После провала попыток переманить на сторону национально-патриотических сил украинское панство Богдан Хмельницкий меняет свое отношение к крупному и среднему феодальному землевладению. Не поощряет он и аппетиты казацкой старшины. Все они наделялись поместьями («ранговыми маетностями») лишь на время пребывания в своем чине. За период 1648–1655 годов в документах не выявлено ни одного универсала, закрепляющего ранговые поместья в собственность казацкой старшины, и выявлен всего один документ, подтверждающий право на владение поместьем.[52]

Хорошо понимая, как много значит в глазах народа поддержка православия, гетман укреплял авторитет своей власти в глазах крестьян и казаков тем, что защищал земельную собственность церкви, сурово карая тех, кто посягнул на церковное и монастырское имущество или землю.[53]

Политика Богдана Хмельницкого, его личная харизма помогли консолидации Украины. Он стремился во что бы то ни стало не допустить гражданской войны, несколько раз гасил ее очаги, умелой тактикой устранял угрозу разъединения национально-патриотических сил.

В отличие от многих политиков Европы того времени, гетман не проявлял нетерпимости к другим народам, никто бы не назвал его и религиозным фанатиком. Выступая против католицизма и униатства, решительно отстаивая интересы православия, он, вместе с тем, признавал право иных конфессий на существование. Он говорил: «есть один Бог и одна христианская вера». Тот факт, что в казацкий реестр 1649 года попало немалое количество выходцев из соседних земель и стран, ярче всего подтверждает широкую толерантность гетмана.

Велика заслуга Богдана Хмельницкого и в становлении новой судебной власти. Сословно-шляхетская польская судебная система заменяется при нем сотенными и полковыми судами, генеральным судом, сельскими судами. Гетман практикует отправку судебных комиссий для рассмотрения дел особого значения. В городах магдебургского права широкий круг обязанностей возлагался на городские суды, они приобретают черты судов общей юрисдикции.[54]

Отдавая должное попыткам Филиппа Орлика и его единомышленников обобщить огромный опыт казацкой демократии в ставших сейчас широко известными документах, необходимо подчеркнуть, что основоположником украинского конституционализма (восходящего к обычному праву и к «Русской Правде») был все-таки Хмельницкий. Значение подписанных гетманом договоров, правовых актов и судебных установлений для отечественного державного строительства трудно переоценить. Некоторые из них сохраняли свое юридическое значение в автономной «малороссийской» Гетманщине даже во времена Екатерины Второй.

Богдан Хмельницкий много сделал для создания новой украинской армии. Для этого он умело использовал как богатейший казацкий опыт, так и достижения других армий, в частности, закаленной в огне Тридцатилетней войны немецкой армии. Гетман был талантливым и самобытным полководцем. Он успешно управлял войском до 200 и даже до 300 тысяч человек, взятых от сохи. Его маневр при Кор-суне и Зборове изучают в военных академиях.[55]

Совершенно очевидно, что учреждение в СССР в октябре 1943 года, вслед за орденами Суворова, Кутузова и Александра Невского, ордена Богдана Хмельницкого трех степеней не было просто политическим жестом.[56]

При этом гетман все же не был сторонником военных решений. Может быть, здесь кроется еще один ответ на вопросы типа: «А почему из-под Пилявиц он не двинул войско на Варшаву?» Анализируя действия Богдана методом «обратного отсчета», понимаешь, что он постоянно надеялся на решение той или иной проблемы через дипломатический торг. Другими словами, он стремился не допустить лишнего кровопролития, хотя это ему не всегда удавалось. «Истина безусловно состоит в том, что увенчанием, целью и концом любой войны должно быть не что иное как соглашение и мир», — сказано в его инструкции послам к трансильванскому князю в 1656 году. А если так, почему бы людям не пропускать среднюю часть триптиха: мир — война — мир?

Особая сторона деятельности Богдана Хмельницкого — внешнеполитическое обеспечение существования новорожденного государства. Его мудрость, терпение, гибкость и последовательность в политике, дипломатический талант в сочетании со смелостью и готовностью идти как на взвешенный риск, так и на компромиссы не раз выручали Украину.

Богдану Хмельницкому удавалось находить оптимальные решения в сложной игре политических и военных сил Европы, заключая союз с одними и добиваясь нейтрализации других. Благодаря этому он добился признания своей державы правительствами Османской империи, Крымского ханства, Англии, Венеции, России, Речи Посполитой, Трансильвании, Австрии, Молдавии, Валахии, Швеции.

Однако трезвый анализ снова и снова приводил его к неутешительному выводу — ни одна из окружающих стран не была заинтересована в существовании независимой Украины. Утверждение Украины с одной стороны и резкое ослабление Речи Посполитой — с другой могли бы еще раз нарушить соотношение сил в Восточной, Северо-Восточной и Центральной Европе, с таким трудом сложившееся после Тридцатилетней войны.

Хмельницкий встал перед выбором: остаться один на один с Речью Посполитой и, возможно, полностью утратить так дорого доставшиеся завоевания или, ради их сохранения, принять протекторат одной из великих держав этой части мира. Таковыми были в то время Блистательная Порта и Россия. Другого выхода из существовавшей тогда геополитической ситуации не просматривалось. Была еще Швеция, но она к 1653 году еще не выказала достаточного интереса к украинским делам. После мучительных раздумий гетман посчитал предпочтительной протекцию московского царя.

Этот шаг был тем более вынужденным, что крымский хан к тому времени пришел к взаимопониманию с польским королем (в Каменецком договоре 1653 года) о том, что никакого статуса государственной автономии казацкая Украина в составе Речи Посполитой иметь не будет. Кроме того — и об этом важнейшем резоне часто забывают — Хмельницкий не мог не принимать во внимание, что под его гетманской булавой лишь три воеводства. Я уверен, хотя не могу это доказать: Богдана заботила и мысль о том, кто и как будет собирать Украину дальше, при каком раскладе это окажется возможно, в союзе с кем на это хватит сил.

Не с турками: после Хотинского поражения (кстати, в значительной степени от гетмана Сагайдачного) у них, казалось (позже перестало казаться), пропала охота к геополитическим проектам, им бы удержать то, что имеют. Не с Польшей: она уже не в силах справиться с имеющимися православными областями, ей ни к чему Буковина, Закарпатская Русь, Нижнее Поднестровье.

Видать, не зря Богдан был для своих «Богом данный вождь», а противники поражались тому, что его ум — «за гранью постижимого». Я спрашиваю себя: неужели он мог предвидеть, что в составе России Украина соединится с Волынью и Подолией? Что она выйдет к Черному и Азовскому морям, обеспечив себе этим будущую экономическую базу? Видать, не зря сказал о Хмельницком Костомаров: «Дело его было не на десятки лет, а на целые века». Все это и в самом деле за гранью постижимого.

Вслед за другим нашим историком, В. Б. Антоновичем, я хочу воздать должную честь «великому деятелю нашего края, сосредоточившему в своей личности общественные стремления миллионной массы и сделавшему в их пользу все то, что при условиях его времени и культуры мог сделать человек даровитый, искренне преданный народному благу, с крайним напряжением духовных и умственных сил». И согласиться с Вячеславом Липинским, утверждавшим, что великий гетман сознательно и последовательно пытался создать фундамент будущей независимой украинской государственности и что без усилий Богдана восстановление такого фундамента в новейшие времена оказалось бы невозможным.

Благодаря Хмельницкому одним из главных секретов истории мира в XVII веке стало появление на европейским континенте, на землях, стиснутых Московским царством, польско-литовской Речью Посполитой, владениями Оттоманской империи и Швеции, новой страны, сумевшей затем сохранить свою жизнеспособность на протяжении столетий. Этот секрет — сам по себе величайший памятник Хмельницкому — не был разгадан его современниками и ближайшими потомками. Люди XVIII и XIX веков смотрели на карту и не видели на ней никакой Украины, а она уже была. Запущенные Хмельницким процессы вели к цели вопреки всему. Самое поразительное, что руками мучителей Украины Бог вернул ей, казалось бы, навек утраченные части.

Переяславская рада — воистину поворотный момент в истории нашего народа. 20 декабря 1995 года в своей речи, посвященной 400-летию со дня рождения Богдана Хмельницкого, я сказал следующее: «Юридической сутью договора с московским царем стал легитимный государственный разрыв с польско-литовской Речью Посполитой и вступление Украины в межгосударственные отношения в качестве субъекта международного права того времени. Не случайно Филипп Орлик, которого никак не заподозришь в отсутствии патриотизма, назвал это событие и принятые решения “наисильнейшим и наипобеднейшим документом и доказательством суверенности Украины”, “торжественным, вечным союзным договором”, который был призван “навеки водворить спокойствие, свободу и согласие на Украине”».

Деятелей прошлого нельзя судить вне контекста времени и по более поздним, не имеющим обратной силы, законам. Их деяния необходимо оценивать с точки зрения морали и правил их времени, с учетом всех, а не только пристрастно отобранных обстоятельств. Имея мужество видеть неприкрашенную правду своего прошлого, нужно (повторю еще раз) черпать в нем не унижение, а силу. Иначе не смей рассчитывать на будущее.

Я глубоко убежден, что политическая и военная деятельность Богдана, глубинная логика его политического курса отражали лишь одну философию — любовь к родине и искреннее желание сберечь Украину, ее народ, государство, землю и святыни.

Вот ради чего он маневрировал между соседями, искал компромиссы и альянсы, нередко отказывался от многообещающих замыслов. Но генеральную линию своей жизни, смысл которой заключался в освобождении родного края от иноземного ига и создании самостоятельной соборной Украины, Богдан Хмельницкий проводил до последнего своего вздоха.

Не вина, а неизъяснимая человеческая трагедия гетмана выразилась в том, что после его смерти государственный руль оказывался в руках то слабых, то корыстных. Этот период нашей истории стал называться «Руина». Борьба между амбициозными представителями казацкой старшины за гетманскую булаву и втягивание в эту борьбу иноземных войск, сепаратизм и неспособность политической верхушки прийти к согласию по главным общегосударственным вопросам привели к опустошению Украины. Преследуя личные выгоды, авантюристы рвали Украину в разные стороны, навлекая на ее народ тяжелейшие испытания.[57]

Нашей ментальности, увы, присуща «атаманщина», которая так выявилась в час «Руины» и с не меньшей силой — в период гражданской войны 1917–1920 годов. К сожалению, нации, как и люди, редко учатся на уроках прошлого, уроках истории. Атаманщина угрожает нам и сегодня, во время нашей третьей попытки утвердить свою державу. Этот двукратный исторический урок следовало бы вызубрить многим нашим современникам, которые живут в одномерном мире, деля всех по своему произволу на «своих» и «чужих». За любыми политическими соглашениями и компромиссами они склонны видеть не шаги к стабилизации, а предательство. Они стремятся приватизировать любовь к отчизне, готовы установить свою монополию на такую любовь. Их не зря прозвали «профессиональными украинцами». Дай Бог, чтобы они не довели нас до большой беды.

Порождение энергии и воли Богдана Хмельницкого, Украинская держава обнаружила огромный потенциал. В сознании и исторической памяти нашего народа раз и навсегда утвердилась государственная идея, которая стала лозунгом освободительных устремлений XVII–XX веков. В первой четверти XX века эта идея была претворена в жизнь, что и записано на скрижалях четвертого универсала Центральной Рады 22 (9) января 1918 года: «Народ Украины! Твоей силой, волей, словом создалась на украинской земле свободная Украинская Народная Республика. Сбылась давняя мечта твоих предков, борцов за свободу…»

Не случайно украинские политики этого периода, деятели национально-освободительного движения постоянно обращались к событиям Освободительной войны Богдана Хмельницкого, искали в них прямые аналогии и даже отдельные готовые политические решения. Как во времена Богдана Хмельницкого, становление украинской государственности и в этот период было неотделимо от социальной составляющей, от перераспределения собственности, в первую очередь земли. Миллионы украинских крестьян связывали лозунги украинской независимости с прямым и быстрым решением земельного вопроса в свою пользу.

Среди изначальных ошибок Центральной Рады мы видим затягивание ликвидации помещичьего и перехода к фермерскому землевладению. Мы видим отсутствие внутреннего единства трех процессов: державотворчества, вооруженной защиты достигнутого и социально-экономических преобразований. Большим просчетом Центральной Рады обернулось решение о милиционном (ополченском) характере армии. В этом Рада не последовала за Богданом, сумевшим создать, по сути, профессиональную армию.

Как известно, в основу государственного строительства Центральная Рада положила казацкую демократическую традицию: выборность органов власти, их подотчетность избирателям, коллегиальность решений. Это привлекало на сторону Центральной Рады массы украинского населения, но не дало, по большому счету, реальных плодов из-за неподготовленности этих масс к развитым формам политической жизни. Органы исполнительной власти, созданные по формально-демократическим принципам, не смогли совладать со сложностями политической и социально-экономической ситуации. Роковую роль сыграла и недееспособность демократии, не вписанной в сильную исполнительную власть. Вторая попытка создания украинского государства потерпела неудачу во многом из-за этих причин.

Но, возможно, главной трагедией этого периода стало отсутствие во главе украинского национально-освободительного движения харизматического лидера, подобного Богдану Хмельницкому. Имея такого лидера, украинская революция не обернулась бы атаманщиной, когда каждый думал лишь о своем селе, волости или уезде, не в силах подняться до осознания общенациональных проблем. Отсюда — феномены республик: Одесской, Донецко-Криворожской, Сорочинской и даже Баштанской и Высунской (обе — в одном и том же Николаевском уезде Херсонской губернии). Важнейшее предупреждение, которое мы получили из прошлого, состоит в том, что в переломные эпохи у нас способна взять верх украинская анархичная ментальность, наше фантастическое умение создавать политический и общественный раздор.

Любому народу необходима очная ставка между нынешним днем и своей историей. Это очень помогает выстроить перспективу, увидеть истинный масштаб сегодняшних достижений и неудач.

Хмельницкий вывел рожденную в огне и хаосе Украину на тропу, которую выбрал для нее среди других троп, уводивших в болота, и дал ей золотую нить Ариадны — национальную державную идею. Сумев не потерять эту нить, Украина через треть тысячелетия пришла к заветной независимости.

Иван Мазепа

Прежде чем перейти к Ивану Степановичу Мазепе, изображенному на купюре в десять гривен, хочу сказать несколько слов об одной любопытной арифметической закономерности, присутствующей в нашей истории, или подобии закономерности, или случайности, имеющей вид закономерности… Она имеет отношение и к Мазепе.

От Крещения Руси до независимости Украины прошла тысяча лет. Кто-то скажет, что чуть больше, а именно 1003 года, поскольку Крещение произошло в 988 году, а наша независимость провозглашена в 1991-м. Однако древняя история темна: некоторые историки считают, что Русь была крещена не в 988-м, а в 990 году, а некоторые — что еще позже. Это тысячелетие делится на три равных отрезка, каждый из которых в некотором смысле отрицает предыдущий. Окончание одного отрезка и начало другого отмечено важнейшим для Украины историческим событием.

Переяславскую раду отделяют от Акта о независимости 337 лет — эту цифру можно принять как равную трети тысячелетия. Примерно «на полпути» между Крещением Руси и Переяславской Радой, около 1321 года Киевщину захватывает литовский князь Гедимин (и о дате, и о князе идут споры, но давайте поверим выдающемуся историку Литвы академику Матвею Кузьмичу Любавскому).

Что же мы видим? Начиная со своего крещения в 988 году Киевская Русь (которую мы теперь, следуя Грушевскому, называем Украиной-Русью) развивается в русле восточнохристианской, греко-византийской по своему происхождению, культуры. Она остается верна этой культуре даже после ордынского нашествия, хотя и в значительной мере утрачивает свои культурные завоевания.

От того, что треть тысячелетия спустя в Киеве утверждается языческий князь, поначалу вроде бы ничего не меняется. На самом же деле сразу намечается смена тенденций. Сперва почти незаметно. Оль-герд и Владимир, наследники Гедимина, — православные князья. Но уже с середины того же века начинает проникать на киевские земли другое, польско-латинское католическое влияние. Около 1386 года Литву перекрещивают из православия в католичество. Эта треть тысячелетия отмечена окатоличиванием и ополячиванием части украинского населения, особенно верхушки, Брестской унией, проникновением в Украину польской культуры и образа жизни, введением магде-бургского права в ряде городов, появлением образовательных учреждений по типу средневековых европейских университетов и, наконец, тем западно-восточным культурным синтезом, который ученые окрестили «украинским барокко».

За Украину, за ее ум и душу, за ее тело борются Запад и Восток, Византия. Запад — это хорошо, Запад — это очень хорошо, но он несет с собою ополячивание…

Началась третья треть тысячелетия. После Великого восстания Украина оказывается в составе Российского государства, причем первые 130 лет в качестве автономной Гетманщины, затем другие 130 уже совсем безгосударственных лет — в виде полудюжины российских губерний, около трех лет — как независимое государство, а последние 70 лет — как союзная республика в составе СССР.

Эта последняя треть тысячелетия, при всей своей противоречивости, в целом означала возвращение Украины в православный культурный круг (которого она, правда, по-настоящему не покидала и даже воевала за то, чтобы его не покидать). Символом этого возвращения стало двукратное упразднение Брестской унии (в 1839 и в 1946 годах). Из огня да в полымя — так оценивают эту треть тысячелетия люди, которые склонны не замечать неудобных для них обстоятельств и под-робностей. Избежали ополячивания, но подверглись русификации — вот что значит, по их мнению, из огня да в полымя. А среди подробностей и обстоятельств, которых они не замечают, есть и то, что истекла и последняя треть… И в какой новый цивилизационный цикл мы вошли? Если пройденный нами путь говорит о неизбежности чередования «византийского» и «римского» преобладаний, сейчас настал черед преобладания «римского», а лучше сказать западного, и становимся мы в этот черед все-таки далеко не до конца обрусевшими.

При чем же тут Мазепа? При том, что, если подмеченная закономерность верна, дела его в 1709 году вряд ли могли пойти удачно.

Если Хмельницкий — символ преемства украинской государственности от Киевской Руси до наших дней, то Мазепа олицетворяет для нас Альтернативу (именно так, с большой буквы). В глазах многих он уравновешивает Хмельницкого, исправляет крен.

Почти все, что писали о Мазепе раньше, было окрашено изначально отрицательным к нему отношением. Поэтому все плохое, что только можно о нем сказать или придумать, давно уже сказано и придумано. Его обычные человеческие недостатки и слабости раздувались до демонических размеров. То, что Кочубей «богат и славен», «его стада неисчислимы» — это хорошо, богатства же Мазепы — это плохо. Но кто жертвовал из своих богатств на благотворительные цели, кто из этих двух «олигархов» взял на частичное содержание Киево-Могилянскую академию? Не Кочубей.

Иван Степанович Мазепа-Колединский родился в селе Мазе-пинцы близ Белой Церкви. Происходил он из достаточно знатного шляхетского православного рода. Точная дата рождения Мазепы неизвестна. Шведы, имевшие с ним дело в 1708 году, утверждали затем, что ему было 64 года. С другой стороны, в каких-то бумагах XVII века утверждается, что он родился в 1629 году. Тогда ко времени Полтавской битвы ему было бы 80 лет, что маловероятно. Видимо, он родился в конце 1630-х годов. С 1649-го по 1652 год, то есть в детстве (или, правильнее сказать, в отрочестве), он был пажом при дворе польского короля Яна Казимира, после чего послан королем на три года в Европу — учиться. (Как видим, православие не всегда было помехой при католическом дворе.) Все эти годы, напомню, Украина была охвачена огнем Освободительной войны.

Известно, что Мазепа побывал в немецких и итальянских княжествах и королевствах, а также в Голландии и Франции. Среди прочих наук он изучал здесь основы строительства крепостей и артиллерийское дело. Вернувшись в Польшу, он с конца 1650-х годов начинает, в качестве королевского посланца, ездить к гетманам Правобережной Украины (продолжавшей быть в составе Речи Посполитой). Уже тогда своей расторопностью и «цекавостью» (пытливостью) он обратил на себя внимание Петра Дорошенко.

После некоей любовно-скандальной истории Мазепа в 1663 году навсегда покидает придворную службу, а заодно и Польшу Став гетманом, Дорошенко берет к себе Мазепу ротмистром «надворной хоругви». Так начинается его карьера в Правобережье. Она длилась много лет. За это время он, в частности, ездил послом от Дорошенко на Левый берег (то есть в российские пределы) и там «глянулся» будущему гетману Ивану Самойловичу. В Мазепе было что-то такое, что привлекало людей.

Не все дипломатические миссии, поручавшиеся Мазепе, были удобоисполнимы. Как пишет историк запорожцев Дмитрий Явор-ницкий, в июне 1674 года Дорошенко, «желая возможно скорее получить помощь от турецкого султана и крымского хана, а также наперед задобрить их, послал им в дар 15 человек, забитых в колодки невольников, Козаков Левобережной Украйны». Дорошенко воевал в это время против левобережного гетмана Самойловича и белгородского воеводы князя Ромодановского. Выбора у Мазепы, боюсь, не было, нравы были просты и круты, мнения подчиненных никто не спрашивал. «Взяв колодников, кроме того 9 человек татар (вероятно, в качестве охранителей), письма гетмана к хану и визирю, Мазепа направился сообразно указанному маршруту». По дороге караван попал в засаду к запорожцам. Мазепа был бы растерзан ими, если бы не вмешательство кошевого, знаменитого Ивана Серко. Закованного в кандалы Мазепу отправляют на Левый берег. Похоже, не все в этой истории просто: гетман Самойлович сразу же отправляет Мазепу в Москву, а в сопроводительном письме к царю (ни более, ни менее!) просит его больше доверять Мазепе, чем Серко. Нельзя исключить, что Мазепа мог подстроить свое пленение, чтобы уклониться от выполнения позорной миссии, но сохранить алиби перед Дорошенко. Почему хитросплетения XVII века непременно должны были быть проще современных?

В Москве Мазепа действует, как пишет Костомаров, «во вред Дорошенко, сумев подделаться в доверие московским боярам». Видимо, Ивану Степановичу становится окончательно ясно, что борьба Дорошенко за воссоединение расколотой Украины под турецким протекторатом обречена. Мазепа переходит на службу в «малороссийскую» Гетманщину в звании «войскового товарища».

За последующие годы службы в Гетманщине под началом гетмана Самойловича у Мазепы, судя по всему, сложились твердые убеждения о том, что хорошо и что плохо для Украины, — убеждения, которые затем определили его место в истории.

Как пишет историк Антонович, в душе бывшего пажа и придворного жил идеал — завести шляхетское устройство Украины по польскому образцу, то есть, создать дворянское государство со всем набором аристократических прав и свобод. Города также расширили бы свои вольности, появились бы университеты, поощрялись бы искусства. И только крестьянам в этом государстве, по тому же польскому образцу, не предусматривалось другой роли, кроме как быть крепостными.

Что касается последнего пункта программы, его успешно выполнял гетман Самойлович. Он начал планомерное закрепощение крестьянства.[58]

Но в остальном Самойлович был «гетман-попович». Искусства он поощрять не собирался, хотя и был образован. Не только с народом, но и со знатными людьми он держал себя как самодержавный деспот. Его прихлебатели творили от его имени любые бесчинства. Во всей Гетманщине при Самойловиче не было суда без взяток. Никаких надежд на то, что Украина при подобном гетмане может приблизиться к тому устройству, о каком мечтал Мазепа, не было.

Мазепа, с 1682 года генеральный есаул, понимал, что об устранении Самойловича, кроме его родичей (он славился кумовством), никто не заплачет. И это наконец произошло. В Москве давно мечтали ликвидировать крымское «осиное гнездо», еще больше в этом нуждалась Украина. В 1686 году Россия присоединилась к антитурецкой «Священной лиге», куда уже входили Австрия, Польша и Венеция, в связи с чем на следующий год был затеян «крымский поход». Возглавил его Василий Голицын, человек просвещенный, большой западник, но неважный полководец. Русского войска было свыше 60 тысяч, к нему присоединилось до 50 тысяч казаков во главе с гетманом Самойловичем, но все кончилось ничем. Не дойдя двухсот верст до Перекопа, армия остановилась у Конских Вод на Днепре, поскольку татары подожгли степь и испортили колодцы. Дальнейшее продвижение стало невозможным из-за отсутствия фуража и воды. Потоптавшись, войско повернуло обратно, даже не вступив в контакт с неприятелем. На этом великий крымский поход и окончился.

Сразу пошел слух об измене Самойловича, якобы поджегшего степь «из дружбы с татарами». Генеральные старшины и несколько полковников подали Голицыну донос с рядом обвинений против гетмана. Голицын обрадовался, что есть на кого свалить неудачу похода. Одни авторы говорят, что руководил доносчиками Мазепа, другие это отрицают.

Самойлович был отстранен от гетманства и сослан в Тобольск. 25 июля 1687 года казацкая рада избрала новым гетманом Мазепу. Ему было тогда под 50; два года спустя, при первом знакомстве с Петром I, Мазепа уже называет себя «стариком».

Их знакомство произошло вскоре после неудачной попытки государственного переворота, предпринятого царицей Софьей. В это время Мазепа как раз был в Москве и очень понравился молодому царю.

Мазепа пробыл на гетманстве 21 год — дольше, чем кто бы то ни было из всех известных истории гетманов (если не считать полулегендарных Свитольдовича и Дашкевича). Его гетманство стало временем культурного расцвета и хозяйственного подъема Украины — «одного этого было достаточно, чтобы имя Мазепы прославилось в веках» (Орест Субтельный). Он щедро жертвовал на строительство церквей. Его вкус отразился в их витиеватом стиле, который иногда зовут казацким, или мазепинским, барокко. Он открыл много школ и типографий, на его личные средства были возведены новые корпуса Киево-Могилянской академии. Не забывал он и себя. К концу своего гетманства он быт одним из богатейших людей Европы. Мазепе принадлежало 100 тысяч крестьян в Украине и 20 тысяч — в соседних уездах России.[59]

В советское время считалось, что естественное состояние патриота «в царское время» — сугубая нищета. Богатство не мешало Мазепе быть горячим патриотом Украины. Патриотизм обусловил, помимо явной, скрытую линию поведения гетмана. Она поддается расшифровке. Первоначальные Переяславские статьи Богдана Хмельницкого, числом 23, не раз менялись — цари и гетманы договаривались о новых статьях, редактировали или отменяли старые. При вступлении Мазепы в должность были приняты, по казацкой челобитной, обновленные «Коломацкие статьи» (Коломацкие, поскольку были приняты на берегу реки Коломак), числом более 40. Они никак не приближали Украину к польско-аристократическому идеалу Мазепы. Но с воцарением Петра у него явно появились надежды.

Можно предположить, что за образец Мазепа держал в уме Гадяч-ский договор 1658 года между гетманом Правобережной Украины Иваном Выговским и польским королем, по которому «Русское княжество» в составе Киевского, Брацлавского и Черниговского воеводств становилось третьим, наряду с Польшей и Литвой, равноправным членом Речи Посполитой. «Русское княжество» чеканило бы свою монету, отправляло бы и принимало послов, в нем открылись бы два университета! А Речь Посполитая превратилась бы в федерацию. Гадячский договор остался на бумаге, но бумага сохранилась и сильно искушала.

Гетман, вероятно, рассуждал так. Поскольку молодой царь показывает себя горячим западником, то поневоле будет во всем брать пример с Польши и Франции, создавать аристократическое государство, вводить просвещенное правление, расширять дворянские вольности вообще и в Гетманщине в частности, так что «Коломацкие статьи» можно будет менять в нужном направлении. Мазепа понимал, что быстро такие дела не делаются, у Петра есть первоочередные военные и политические задачи, он был готов ждать.

Но постепенно стало ясно, что царь и не думает создавать аристократическую монархию, а строит централизованную бюрократическую империю, где нет места «старомодным» местным обычаям. Не расширять старинные права Гетманщины, а не потерять хотя бы важнейшие из них — вот о чем следовало думать. И Мазепа находит единственно возможный выход: быть преданным помощником царя, помогать ему делом и советами, особенно в том, что касается Польши, лишь бы не дать повода для гнева на себя и на Украину.[60]

Петр I относится к Мазепе наилучшим образом и в течение 20 лет переправлял в гетманскую ставку все поступавшие на него доносы. Но Мазепу не покидает подозрение, что царь задумал лишить Украину ее прав и вольностей. Он видит слишком много косвенных доказательств, говорящих о таком намерении. К тому же в июле 1706 года в Киеве об этом в пьяном виде проговорился Мазепе Меншиков. И тогда Мазепа вступает в тайную переписку с польским королем Станиславом Лещинским и шведским королем Карлом XII — врагами России. Дальнейшее хорошо известно: в октябре 1708 года Мазепа с 4–5 тысячами верных казаков перешел на сторону шведов.

Те, кто называет Мазепу предателем, должны немного поразмыслить. Разве он сделал это из корысти? Он, один из самых богатых людей Европы? Или, может быть, из легкомыслия? Такой многоопытный политик? Значит, он перешел на сторону Карла XII из карьерных соображений? На семидесятом (примерно) году жизни и уже сделав максимально возможную для себя карьеру? Но, может быть, он просто решил примкнуть к явно побеждающей стороне? Мазепа, хочу напомнить, перешел с верными людьми через Десну в расположение шведской армии почти через месяц после серьезного поражения шведов у Лесной, когда Карл XII оказался без необходимых боеприпасов и провианта, без надежды на людские подкрепления.[61]

Сколько бы мы ни ломали голову, мы не найдем другого объяснения, кроме того, какое дал сам гетман — в том числе и как пушкинский персонаж:

Боль и страх за судьбу Украины — вот что двигало им. Целью же была ее независимость. Северная война уже переступила порог Украины. Мазепа был не вправе исключить, что Россия в случае поражения может откупиться частью Украины. Такой пример уже был. В 1667 году Россия заключила с Польшей Андрусовский мир, по которому вся Правобережная Украина, исключая Киев, отошла полякам.[62] Мог ли Мазепа быть уверен, что история не повторится?

Главной из договорных статей между казацкой радой и царями всегда была защита Украины от Польши. Эту защиту цари брали на себя, она составляла саму основу договорных отношений, но когда возникла угроза вторжения в Украину войск польского короля, Петр I написал Мазепе: «Не то, что десяти тысяч, не могу дать и десяти солдат. Защищайся как знаешь».

Уже одно это формально освобождало другую сторону от ее обязательств.

Мазепа был, похоже, убежден, что его переход с несколькими тысячами казаков на сторону Карла XII отведет от Украины кровопролитие, ибо царь не захочет увеличивать в такой миг число своих врагов.[63]

Вопреки ожиданиям Мазепы, народ его не поддержал. Доводы, казавшиеся ему такими очевидными, не вызвали отклика у простых людей, к которым он взывал в своих универсалах и прокламациях. Обиды народа не совпадали с обидами старшины. Обращаясь к народу, надо помнить о том, что важнее всего для народа, и не начинать с идеалов, стоящих у него на пятом или седьмом месте. В Мазепе простой народ всегда видел «ляха», перешедшего на московскую сторону ради личных выгод. Для крестьян он был закрепоститель, второй Самойлович, только хуже. Как ни при ком другом, при Мазепе в Украине развилось крепостное право. Мы не можем осуждать людей, помнивших о его богатствах и не вспоминавших о щедрости и пожертвованиях. Зато поддержали Мазепу запорожцы, которых он всю жизнь не любил, считая «гультяями».

Восемь месяцев спустя шведская армия была разбита под Полтавой. На стороне шведов сражались верные Мазепе запорожские казаки, которыми командовал Кость Гордиенко. На стороне русских — казаки нового гетмана Ивана Скоропадского и среди них, во главе Охочекомонного полка, белоцерковский полковник Семен Палий, легендарный вождь двух народных противошляхетских восстаний в Правобережье, личный враг Мазепы. В некоторых народных сказаниях Полтавская битва — это битва Палия с Мазепой.

История Мазепы — это прежде всего трагедия, одна из тысяч украинских трагедий. Бой где-нибудь в Прикарпатье осенью 1944-го между красноармейцами, освобождающими Украину, и повстанцами УПА — это продолжение битвы Палия с Мазепой. К подобным трагедиям неприложимы оценочные категории. Трагедия — это когда правы обе стороны.

Русский поэт Кондратий Рылеев вложил в уста Мазепы именно эту мысль:[64]

Можно допустить, что Мазепа стремился встать, и встал во главе Украины, имея в виду одну-единственную цель: с иностранной помощью нанести поражение России, в которой он видел, справедливо или нет, зло и пагубу Украины. «Мятеж не может кончиться удачей — в противном случае его зовут иначе». Но самое интересное, что старый гетман, возможно, все же добился своего. Если царь действительно замышлял лишить Украину ее автономного статуса (это, правда, не доказано), то после событий 1708–1709 годов он счел за благо не рисковать.

В наши дни упорное отношение к Мазепе как к предателю уже нелепый анахронизм. Оно может свидетельствовать о некоторой душевной незрелости, о привычке к одномерному миру «свой — чужой». Отсюда всего шаг до присвоения себе монополии на любовь к родине. Это можно сказать о тех, кто «плохо относится» к Хмельницкому. Таких меньше, но есть и они.

К счастью, ни одна вражда не вечна. Если бы Хмельницкий знал, какими стойкими борцами за независимость Украины со временем станут греко-католики — те самые униаты, против которых он столько боролся, он, возможно, смотрел бы на них не столь непримиримо.

Хорошо, что наш Национальный банк, с которым я часто бывал не согласен по другим поводам, поместил портреты двух этих людей на гривны. У нас люди все еще ведут борьбу против памятников и портретов. Но деньги никто рвать в знак протеста не будет. Видя Мазепу и Хмельницкого в своих кошельках вместе, наши люди привыкают терпимее относиться к своей истории, к ее творцам. Да, пожалуй, и друг к другу.