Украина — не Россия

Шуточки

Несколько лет назад киевское издательство «Наукова думка» издало дневники Владимира Ивановича Вернадского за период между октябрем 1917-го и январем 1920-го, судьбоносное и роковое время Украины. Почему-то я взял этот коричневый томик из стопки новых книг, и, как часто бывает, он сразу открылся на важном месте.

Запись от 24 (11) ноября 1919 года, которую я хочу процитировать, Вернадский сделал в Ростове-на-Дону под впечатлением от разговора со своим знакомым, неким Юреневым, «об украинском вопросе». Для меня эта запись кое-что приоткрыла.

После того как 31 августа 1919 года в Киев вошли части белой армии генерала Деникина, деникинское «Особое Совещание» прекращает финансирование молодой Украинской академии наук. Большевики, до того семь месяцев занимавшие Клев, пощадили Академию. Они даже реквизировали для УАН пансион графини Левашовой по улице Владимирской, хотя на первых порах и смотрели на академию как на гетманскую затею, поскольку учредил ее в ноябре 1918 года гетман Павел Скоропадский. Для Вернадского, столько сделавшего для создания УАН, ее первого президента, прекращение финансирования было трагедией. Он и академик Степан Прокофьевич Тимошенко (впоследствии — член многих академий мира, крупнейший специалист XX века в области механики, вынужденно отдавший свой талант Америке) делают все возможное для спасения своего детища. Вернадский приехал в Ростов, добился встречи с Деникиным и спас Академию. Упомянутый разговор произошел незадолго до этого. Запись Вернадского я привожу в сокращении.

«С Юреневым горячий разговор об украинском вопросе. Он чуть не плакал. Я, кажется, наговорил лишнего. Исчезла у него справедливость из-за огромного патриотического чувства. Он защищал деникинский приказ, не понимая его оскорбительную и бестактную внешность. Во всем этом — отсутствие признания украинской культуры, стремление дать возможно меньше, желание ее гибели и развала. Моя точка зрения дня людей этого типа — хороших и умных — чрезвычайно трудна для понимания. Их гордость господствующей расы мешает им понять ее основы. Равенство двух течений им почти органически неприемлемо. Мне говорили о неправильном толковании приказа. Люди, по существу, желая дать minimum, не знают, чего они хотят. Мечтают задержать то, корни чего и самые живые ростки вне пределов их досягаемости. Юренев повторяет басни — все украинское движение на деньги немцев и австрийцев! Совершенно так же, как ограниченный князь Касаткин-Ростовский когда-то доказывал в комиссии Государственного Совета о смертной казни, что вся революция в России создана еврейско-масонской организацией!»

Неведомый Юренев говорит с Вернадским как с русским, великороссом, поэтому откровенен. Он, судя по всему, не может понять, с какой стати Владимир Иванович якшается с «самостийниками» и от непонимания чуть не плачет. Здесь, в одном абзаце, вся суть подобных людей. «Равенство двух течений» для них неприемлемо «почти органически». Самая ключевая их отличительная черта, когда дело касается Украины, это «отсутствие признания украинской культуры», более того — «желание ее гибели и развала». И все это «из-за огромного патриотического чувства».

Такие люди, «хорошие и умные», уже несколько лет опять появились «в ассортименте». Иной раз поневоле начинаешь мысленно оценивать собеседника или партнера по переговорам: а не таков ли и ты, дорогой товарищ? Если бы Украина со дня провозглашения своей независимости 24 (11) января 1918 года осталась отдельным от России государством, три поколения русских («поколение», говорят демографы, это 26 лет) полностью привыкли бы к нашей независимости, и мы ныне относились бы друг к другу с тем же взаимным благожелательством, с каким современные шведы относятся к норвежцам и наоборот. Я не случайно привожу в пример именно их. Во-первых, эти два народа родственны примерно также, как украинцы и русские, а во-вторых, Норвегия отделилась от Швеции в одностороннем порядке в 1905 году, что не так уж далеко от 1918-го. Шведы тогда едва не пошли на норвежцев войной «из-за огромного патриотического чувства», но мудрость перевесила, и раздельная жизнь двух стран воспринимается людьми сегодняшнего дня как нечто само собой разумеющееся.

С точки зрения дальней перспективы я смотрю на все это спокойно. Подобные ситуации не раз повторялись в истории, и все со временем неизменно приходило в норму. Португалия дважды отделялась от Испании, а кажется, будто они всегда были сами по себе.

Однако следует считаться с тем, что мы имеем сегодня. Пока не прошли десятилетия взаимного привыкания к мысли, что Украина и Россия — отдельные страны, воспаленная ревность, недоброжелательность, уязвленность остаются скрытыми факторами наших отношений. Они действуют во встречных направлениях, и не учитывать их нельзя. Если кто-то тайно желает твоей культуре «гибели и развала», он ведь, при появлении такой возможности, сделает что-нибудь для ее гибели и развала, не так ли?

Что касается антирусских чувств, на их размах в бывшем СССР мне впервые раскрыл глаза один наш писатель. Дело было году в 1987-м, он вернулся из Сибири, с какого-то выездного мероприятия Союза писателей СССР, после которого была устроена поездка — ну, допустим, по берегам Байкала. История, которую он рассказал, произвела на меня тогда большое впечатление. В писательском автобусе было полтора десятка человек, а может и больше. Двое или трое были русские, москвичи, остальные из разных организаций: молдавской, армянской, таджикской и так далее. Говорю условно — ни имен, ни национальностей из этого рассказа я не запомнил. Люди были не первой молодости, так что не все выходили для осмотра каждой достопримечательности из автобуса. Однажды половина экскурсантов вышла, в том числе русские писатели, а половина осталась, и один из двух оставшихся украинцев сказал земляку, дескать, можно ненадолго расслабиться без «старшего брата». Это услышал грузинский (допустим) писатель и спросил: «А разве вы не во всем с русскими заодно?» И тут, говорит украинец, меня как прорвало, я все им выложил за несколько минут — про Андрусовский мир, про Мазепу, Грушевского, Скрыпника, про террор против интеллигенции, про русификацию. Они слушали с раскрытыми ртами, пока не пришлось сменить тему, поскольку народ начал возвращаться в автобус. Вечером собрались в чьем-то номере, и оказалось, что у каждого есть свой счет к России и к русским. Но все равно, говорил рассказчик, украинский счет был самый суровый. Все были потрясены, потому что до этого видели в Украине продолжение России. Отвел, говорит, душу, хоть и боязно было, не настучит ли кто, но ничего, обошлось.

Такая постановка вопроса была тогда для меня внове. Инженерно-научная и конструкторская среда «высокой оборонки» — это особый мир. В этом мире на первом (да и на втором) месте совсем не национальная проблематика. Мы были поглощены противостоянием с Америкой и о противостоянии с Россией не думали. Это не значит, что я был так уж наивен и обо всех украинских бедах слышал впервые, но в агрегированном виде (заговорил об инженерах и сразу приплывают инженерные словечки) мне их до того никто не преподносил.

Помню, я тогда сделал для себя кое-какие выводы. То, что людей из разных республик вдруг так прорвало, не могло быть случайным. Значит (это был мой первый вывод), русская длань тяжела для всех, это не выдумка и не коллективный писательский психоз. Люди умственного труда, для которых интеллектуальная свобода — главное условие бытия, к тому времени воспринимали жизнь в СССР как все менее и менее приемлемую. Второй вывод напрашивался такой: в глазах других народов СССР мы, украинцы — те же русские, нас мало различают. А в-третьих, вынужденное притворство унижает. Вот ведь вернулись московские коллеги в автобус, и пришлось менять тему.

К счастью, уже наступали новые времена, постепенно любые темы начали обсуждаться открыто, а это, как мне казалось поначалу, служило ручательством, что обсуждение не выйдет за рамки приличий.

Тут я сильно ошибся. Ни в коем случае не забывая об огромном вкладе журналистов в развитие демократических процессов, не могу не сказать следующее. По всему пространству СССР (вскоре он стал «бывшим СССР») начались печатные и эфирные перестрелки на национальную тематику. Восторг от возможности говорить свободно и безнаказанно воодушевил тьму желающих говорить безудержно и безответственно. Мы не раз слышали фразу: «Не журналисты начинают войны». Те, кто помнит, как разгорались армяно-азербайджанский, молдавско-приднестровский да и другие конфликты, не подпишутся под таким заявлением. Журналисты, публицисты, писатели виновны в их разжигании не меньше, чем политики. Они рылись в кровавых страницах прошлого, они рисовали образ наций-выродков, они сделали все, чтобы раздались первые выстрелы. То же самое было в Югославии. Вспышке военных действий там предшествовала резкая полемика средств массовой информации Сербии, Хорватии, Словении и Боснии. Именно СМИ провели эмоциональную артподготовку, взвинтив людей до предела. Они сняли тот психологический барьер, который не позволял даже представить себе, что сербы, хорваты и боснийцы могут начать стрелять друг в друга.

Думаю, что это никогда не делалось с изначально злым умыслом. У пишущих людей живое воображение. Событие трехсотлетней давности они воспринимают как случившееся час назад. Без долгих раздумий они обрушивали на голову малоподготовленного читателя и зрителя самые страшные откровения. Оказывается, сосед, которого он считал вполне приличным человеком, уже семьсот (или триста, или тысячу) лет пьет его кровь, он коварен, подл и неисправим. Если же кто-то пытался (после того как дело доходило до большой крови) даже не призвать к ответу, а просто упрекнуть таких авторов, всегда слышался гордый ответ: «Мы несли своему народу историческую правду».

Украину с Россией Бог уберег от подобного развития событий, но ядовитых стрел было выпущено немало. Мне, естественно, чаще попадались на глаза стрелы с украинской стороны. Кто-то живописал Россию широкими мазками: «Огромная тюрьма, вечный безграничный ГУЛАГ…», кто-то уверял, что Гитлер и Рем скопировали своих штурмовиков с опричников Ивана Грозного, а уж анекдотов, а уж карикатур, изображавших медведя в лаптях или ощипанного двуглавого орла с балалайкой, было не перечесть. Долетали стрелы и с российской стороны, но в начале 90-х как-то реже, чем с нашей, — или мне это так казалось.

Было все же одно существенное отличие. Глупости, которые писали о России и русских наши газеты, оставались почти неизвестными в России, а вот не менее идиотские шуточки в российских СМИ про «сало в шоколаде» уязвляли в Украине очень многих. Это был первый наглядный урок «информационной асимметрии». Эта асимметрия представляет собой достаточно серьезную проблему.

На пороге нового века, когда антироссийская риторика, наконец, стала приедаться в Украине даже самым большим любителям этого жанра, вдруг выяснилось, что в России успела незаметно набрать силу весьма своеобразная украинистика. Появились почти научные труды, доказывающие, что Украина не несет человечеству никакой «особой культурной вести универсального значения» и даже что «Украина не имеет никакого геополитического смысла». (Гитлер, помнится, употребил то же словосочетание, когда писал, что Ленинград, после его захвата, следует сравнять с землей, поскольку его существование «не имеет никакого смысла».)

Или вот еще цитата — пусть никто не сомневается, абсолютно подлинная — и не столетней давности, а из 1998 года: «Национально мыслящие русские люди обязаны ради будущего русского народа ни под каким видом не признавать прав на существование за государством “Украина”, “украинским народом” и “украинским языком”. История не знает ни того, ни другого, ни третьего — их нет. Это — фетиши, созданные идеологией наших врагов». Не называю автора, чтобы не делать ему рекламу, но хочу обратить внимание читателя на то, что не признавать Украину он призывает ради будущего (понятно, что светлого будущего) русского народа. Светлым будущим русского народа для таких людей, как известно, является имперское прошлое России. Он, стало быть, отдает себе отчет в том, что без Украины не было бы такого прошлого у России и что без нее Россия не сможет восстановить себя в имперском качестве. Таким вот, не совсем, надо признать, обычным способом он воздает Украине должное, и при этом, конечно, не ошибается. Так и было, как он думает, но так больше, конечно, не будет.

Иногда мы слышим укоры из России по поводу того, что на украинском книжном рынке появился «очередной русофобский пасквиль». Видимо, имеются в виду такие книги, как «Фінал Третього Риму», «Ментальність Орди» и им подобные. Я враг всякой русофобии, украинофобии и всех прочих национальных фобий. Хочу еще раз напомнить, однако, что появление книг такого рода — это один из «налогов на свободу», которые платит Украина, платит Россия, платит любое государство, где есть свобода слова. Тот факт, что никто не подает в суд на авторов за разжигание национальной розни, заставляет думать, что написаны они осмотрительно и имеют скорее антиимпер-скую, чем антирусскую направленность, что это сочинения энтузиастов, которые искренне полагают, что защищают Украину от новых бед и рассчитываются, как умеют, за старые.

А вот в России, помимо одиночек, появились целые коллективы. Они выпускают сборники («Испытание Украиной», «Обман века», еще какие-то), и число авторов, принимающих в них участие, говорит о том, что на ниве тенденциозной украинистики уже трудится изрядный ученый отряд.

О том, какую роль отвели бы Украине, если бы могли, некоторые из этих ученых, видно из следующей цитаты: «России совершенно не нужен сильный украинский президент, сильная Украина. Нам вообще не нужна президентская власть на Украине, будет лучше, если это будет парламентская республика… Наш национальный интерес совершенно не состоит в том, чтобы Украина была мощной державой, с которой мы должны были бы считаться… России совершенно не нужен сильный, дальновидный, выдающийся государственный деятель во главе Украины… Для российской внешней политики Украина является испытанием. России, безусловно, не нужно, чтобы такое государство усиливалось».

Эти слова, обличающие исполина мысли, принадлежат как бы политику и одновременно директору института, занимающегося преимущественно украинистикой. Россиеведения, как мне говорили, в России нет, а украинистика есть. Я сам долго не был уверен, что будет лучше для Украины в дальнейшем: президентско-парламентская форма демократии или парламентско-президентская. Одно время я был против парламентского варианта, потом моя позиция смягчилась. Если демократический процесс идет в сторону усиления парламентского начала, с этим ответственному политику приходится считаться. Но в данном случае я хочу сказать о другом. Парламентская республика не обязательно всегда и везде есть слабая республика. Как знаем мы немало и президентских республик, которые слабее самых слабых парламентских. Но наш российский отрицатель принадлежит к особой школе политических мыслителей России. Раз им мечтается об империи, раз это их идеал, значит, во главе страны должен быть, разумеется, император, а пока нет империи и императора, пусть будет президент с царскими полномочиями. По их мнению, единоначалие для России — это очень хорошо, это лучше всего. А раз единоначалие хорошо для России, то оно, как им кажется, хорошо и для всех, в том числе для Украины. Украине они добра не желают, поэтому и пишут, что им в этой стране президентская власть не нужна.

Правда, исполины мысли имеются и у нас. Вот что пишет один из них (и тоже как бы политик): «Антиславянские российские силы по заказу Запада и США пытаются уничтожить Украину… Независимое от Украины развитие Российской Федерации непосредственно угрожает национальным интересам Киева… Наступление [военное] украинцев прорвет плотину общенародного недовольства посткоммунистической номенклатурой, и толпы повстанцев примкнут к украинским подразделениям, перейдут к активной подрывной деятельности в тылу федеральных войск, будут создавать подпольные ячейки радикального сопротивления на предприятиях, по месту проживания, в муниципалитетах. Лозунг создания единого трудового славянского государства, поднятый на щит украинскими реваншистами, вызовет всплеск энтузиазма и гражданской активности широких слоев российского общества».

Если бы можно было замкнуть наших околополитических маргиналов на российских! Вели бы бурную переписку, им было бы весело друг с другом.

Когда российские СМИ бьют тревогу по поводу якобы запрещения русского языка в Украине, можно не сомневаться: кто-то из наших «профессиональных украинцев» опять сморозил что-нибудь бестактное, а российские СМИ, не так уж часто находящие для Украины доброе словечко, опять выдали эту бестактность за позицию украинского государства.

В свое время на меня произвели большое впечатление слова американского президента Джорджа Буша-старшего из его выступления 1 августа 1991 года в Киеве перед Верховным Советом (еще УССР) о том, что Америка не будет «помогать тем, кто склонен приветствовать самоубийственный национализм, основой которого является этническая ненависть». Мне очень понравились также слова президента ФРГ Йоханнеса Рау о патриотизме и национализме. Мой немецкий коллега сказал в своей инаугурационной речи в 1999 году, что разница между патриотом и националистом состоит в том, что патриот любит свою страну, националисту же нужно вдобавок ненавидеть другие страны и народы.

Авторитет и высокий статус авторов этих высказываний побуждают меня к некоторым пояснениям. Нередко те, кого у нас зовут националистами, по всем либеральным меркам — как раз патриоты. Однако поскольку они и сами себя сплошь и рядом называют именно националистами, конца недоразумениям и ярлыкам не предвидится. Излишне говорить, что оба президента имели в виду воинствующих националистов, которые возвышают свою нацию одним способом: пытаясь принизить другие. Для таких националистов есть специальное название — шовинисты, но в антипатриотическом лагере любят делать вид, что националист и шовинист — одно и то же. В общем, не зря кто-то из мудрых сказал: определяйте значения слов, и вы избавите мир от половины его затруднений.

За 1990-е годы мы все видели и слышали стольких украинофобов, полонофобов, русофобов, юдофобов, что — недопустимая вещь! — почти привыкли к ним. Таким людям всегда трудно скрыть недоброжелательство к соседу, тайное ликование по поводу того, что у него «корова сдохла». Очень характерна и воспаленная готовность к соседским проискам, стремление истолковать любой шаг соседа самым неблагоприятным образом.

Есть старая пословица: «Не ищи друга-потатчика, ищи поперечника». Но все-таки друга. И «поперечника» доброжелательного, старающегося тебя понять. Увы, с пониманием тоже проблемы. Надо смотреть правде в глаза: Россия плохо знает Украину.

То, что рядовой русский с трудом уясняет себе исторические беды и боли народов Российской империи и СССР, объяснимо, — человеку вообще достаточно трудно примерить на себя чужую ситуацию. Но я сейчас не о рядовых людях. Принятие государственных решений, касающихся другой страны, требует определенного уровня знаний об этой стране. Иногда закрадывается вопрос: а не проникает ли типичное для многих в России незнание Украины, представление о ней на уровне анекдотов о сале, на государственный уровень, на уровень политических решений?

Украину, вероятно, можно упрекнуть в незнании некоторых вещей, но в незнании России нас не заподозришь.

Объем накопленного зложелательства является проблемой всего постсоветского пространства. Помню, несколько лет назад один литовский эксперт обрисовал настроения некоторых политиков своей страны так: «У многих из них есть вполне определенное представление о границах Европы. Они имеют в виду восточную границу Прибалтики и считают, что дезинтеграция России была бы наилучшим выходом, поскольку оправдывала бы изоляцию России от Европы». Два удовольствия в одном флаконе: дезинтеграция и изоляция. У меня подобные мечты вызывают жалость к мечтающим. Очень похожими грезами, только прилагая их к нам, тешат себя и некоторые наши российские «доброжелатели», сочиняющие статьи о неотвратимых потрясениях, ожидающих Украину.

Как со всем этим быть? У демократических государств нет рычагов против своих «отмороженных», пока те не переступили закон, но подчеркнутым дружелюбием к соседям руководители этих государств могут и должны подавать пример своим гражданам. Это, пусть и не мгновенно, но в разумно непродолжительное время (сужу по Польше) передается и общественному мнению, и средствам массовой информации.

Борис Николаевич Ельцин сделал несколько заявлений в этом духе («Проснулся утром, подумай, — что ты можешь сделать для Украины?»), и даже как-то признал, что Россия вела «не самую правильную политику» по отношению к Украине, но, как человек импульсивный, был на своем посту не всегда последователен. К тому же его влияние на общественное мнение России было в последние годы совсем небольшим.

Психологи уверяют, что жителям стран, лежащих между Россией и Западной Европой, присуща особая психологическая черта — так называемый «экзистенциальный страх» перед реальной или воображаемой угрозой гибели своей нации. Гибель может наступить в результате лишения ее государственной самостоятельности, ассимиляции, депортации или геноцида. Венгерский историк Иштван Бибо пишет, что данная психологическая черта влияла и влияет на судьбу и политику восточноевропейских государств. Их «экзистенциальный страх» исторически связан с Турцией, Крымским ханством. У украинцев, белорусов и литовцев такой же страх — страх за свое существование как наций связан с Польшей. Позже его порождали Австрия, Германия, Российская империя и СССР. Германию перестали воспринимать как угрозу после Второй мировой войны.

Это отношение, воспитанное веками бедствий, вслед за крушением Германии сосредоточилось на СССР, а после 1991 года, к удивлению новой России, оказалось перенесено на нее. Такое восприятие России вызывает у нее раздражение, обиду и нечто худшее — Россия не понимает ни нашего, ни чьего бы то ни было «экзистенциального страха», ведь перед русскими никогда не маячила угроза оказаться этнической жертвой, быть превращенными в нерусских. Если русские ощущали себя жертвами притеснения, то в границах своего государства и больше всего — со стороны самого же государства, и не по этническим причинам. Западноевропейцам данный феномен также психологически далек и потому малопонятен. Выходит, его вообще трудно объяснить за пределами своего круга.

Если бы россияне хорошо понимали страхи своих соседей, это помогло бы улучшить политический климат в нашей части мира. Наши опасения за само свое национальное существование объяснили бы россиянам очень многое, в том числе настойчивое стремление ряда посткоммунистических стран под крыло НАТО (и Украина уже официально туда стремится). Эта подозрительность не навсегда. Чем больше человечности, терпения, понимания и даже мягкости к тому, что, по ее мнению, является заблуждением, проявит Россия, тем скорее эта подозрительность пройдет, тем скорей утихнут и экзальтированные антирусские настроения. Такую политику сегодня проводит Путин.

Зуд борьбы

Если говорить об украинцах, мы, как народ великодушный, способны на удивительную смену восприятия буквально за одно-два поколения. На это обратил внимание историк Николай Костомаров. Изучая двадцатилетнее правление гетмана Ивана Мазепы, письма и документы того времени, отзывы путешественников и отчеты чиновников, он пришел к такому выводу: «Нельзя сказать, чтобы в те времена народ малороссийский питал какую-то привязанность к Русской державе и к соединению с “москалями”; напротив, мы на каждом шагу натыкаемся на факты взаимного недружелюбия и даже вражды между двумя русскими народностями…» Тем не менее, Гетманщина осталась в составе России. Почему? Костомаров объясняет: «Народ остался верен царю [после перехода Мазепы на сторону Карла XII] не из какой-либо привязанности, не из благоговейного чувства к монарху, а просто оттого, что из двух зол надобно было выбирать меньшее. Как бы ни тяжело ему было под гнетом московских властей, но он по опыту знал, что гнет польских панов стал бы для него тяжелее. Под русскою властью, по крайней мере, оставалось для него всегда духовное утешение — вера его отцов, которую никак уже не могли попирать “москали”, как бы ни относились они ко всем остальным народным правам». То есть Костомаров констатирует для периода на стыке XVII и XVIII веков, мягко говоря, неважное отношение простых людей Левобережной Украины к России на основании опыта первых десятилетий после Переяславской рады. Россия в то время для украинцев просто меньшее зло, и только.

Но вот «Руина», Полтава и другие потрясения остались позади, два народа прошли первоначальную притирку. Что же отмечает Костомаров? «Переберите все песни южнорусского народа [украинцев], все его предания, пословицы — нет тени недовольства слияния с Мо-сковиею, нет зародыша стремления к отложению; несколько поело-виц, изображающих невыгодный взгляд на москаля, относятся к значению этого слова в смысле солдата и могут только служить доказательством тягости военного постоя для народа, но никак не вражды к великорусскому народу».

Если кто не знает: Владимир Иванович Даль приводит пословицы «С москалем дружись, а за кол держись», «Кто идет? Чорт! Ладно, абы не москаль», «От москаля хоть полы отрежь, да уйди!». Согласно Костомарову, они относились к солдатам на постое в украинских местностях. С одной стороны, «москаль» (солдат) не случайно стал синонимом русского, а с другой, как говорится, стерпелось — слюбилось. Для смены восприятия хватило одного-двух поколений после Полтавской битвы.

Стереотип поведения любого народа, а тем более его ценности и устремления с веками меняются, зато черты характера — такие, как отходчивость или, наоборот, злопамятство, суровость или мягкость, как уверяют психологи, остаются более или менее неизменными на протяжении многих веков. Думаю, что в этом отношении сегодняшние украинцы остались почти теми же, какими они были во времена гетмана Апостола и гетмана Разумовского. Это значит, что свободной России гарантировано полное дружелюбие со стороны свободной Украины. Надеюсь, оно будет взаимным.

Но мы живем в век современных коммуникаций и должны с этим считаться. Сегодня массовое сознание куда более уязвимо, чем при гетманах и царях. Нравится нам это или нет, оно становится все более управляемым. Все мы видели примеры того, как целенаправленная и умело проведенная кампания переламывала настроение миллионов. Вдобавок совершенно незаметно, чтобы пропорционально росло чувство ответственности СМИ — что наших, что российских.

При свободе прессы прошла уже изрядная часть нашей жизни. Цензура в СССР была отменена, если мне не изменяет память, весной или летом 1988 года, но и в предшествовавшие примерно полтора года она была достаточно мягкой. В общем, как ни считай, а свободной прессе уже немало лет. Те, кто полтора десятилетия назад впервые приобщались к газетам и телевизионным новостям, сегодня не просто выросли, но уже сами стали отцами и матерями. Вся их сознательная жизнь прошла в атмосфере не скованного цензурой слова.

Насколько я понимаю, на первых порах журналистов нет-нет, да и одолевал страх. Тем более, все время ходили слухи, что «эту лавочку» буквально на днях прикроют. И не столько прикроют, сколько прихлопнут. Тем не менее, журналисты сразу включились в борьбу. Сперва в защиту памятников культуры. По-моему, первый объект, который отстояла общественность Киева, был Голосеевский лес. Кажется, это было в конце 1987 года. Потом появились смелые статьи на тему Чернобыля. А когда цензура окончательно приказала долго жить, пришел черед нашей замалчивавшейся истории и духовного наследия.

Первое время московские газеты и журналы были живее и интереснее, но быстро раскрутились и свои. Мы стали узнавать про национальное возрождение 20-х годов и про «расстрелянное возрождение» 30-х, про Голодомор, про войну большевиков против церкви, узнавать неизвестные факты о нашей трехлетней независимости в 1917–1920 годах. Сквозь «белые пятна» украинского прошлого стали проступать поразительные лица и события. Мне кажется, миллионы людей испытали тогда чувство «открытия родины».

Довольно долго я оценивал роль прессы безоговорочно высоко. Один из первых ударов по моим завышенным оценкам нанесла газета «Московские новости». Поздней осенью 1991 года (точную дату память не удержала) она объявила, что в московском Белом доме обсуждается возможность будущей ядерной войны против Украины. Сейчас, за давностью, уже не восстановить, откуда взялась эта утка, но сам факт, что такое можно хладнокровно напечатать, потряс меня до глубины души. Я вдруг осознал, что для некоторых журналистов не существует вообще никаких табу и тормозов, они неспособны сказать себе: такая тема просто не могла обсуждаться в московском Белом доме. А еще я вдруг понял, что если бы встретился с тем, кто поставил этот материал в номер, то не сумел бы ему ничего доказать: у нас не запасено доказательств того, что выше холодной логики, ясно помимо слов.

О журналистской безответственности можно говорить долго, но есть риск уйти слишком далеко от темы украинско-русского обоюдного восприятия. Правда, одно связано с другим: тому, что через 10 лет после нашего «государственного развода» это восприятие (и видимое, и скрытое) стало таким, а не иным, мы во многом обязаны печати и эфиру. Не буду утверждать, что российские журналисты нарочно лепили отрицательный образ нашей страны. Это было бы политическое обвинение, а у меня нет таких данных. Полное впечатление, однако, что главные российские СМИ на протяжении 90-х годов вспоминали Украину лишь по неприятным поводам. Неужели это все, что интересовало их аудиторию? В эту аудиторию входят, хочу напомнить, свыше 20 миллионов человек, имеющих в Украине родственников, не менее пяти миллионов украинцев, постоянно живущих в России (правда, вторая группа по большей части входит в первую), миллионы и миллионы людей, имеющих в Украине друзей и знакомых, и не меньше — просто интересующихся нашей страной. Все они видели на своих экранах (я сейчас о телевидении) Украину хоть и чаще, чем жители, скажем, Португалии или Японии, но типологически по тем же поводам, что и те — наводнение, взрыв на шахте, политический скандал, серийный убийца. То, что набор «информационных поводов», признаваемый достаточным в странах, едва знающих о нашем существовании, может признаваться таковым же в России, выше моего понимания.

Из российских газет постоянно и много пишет об Украине, пожалуй, одна «Независимая». Правда, рядом с материалами, исполненными здравого смысла, может располагаться огромная имитирующая знание предмета статья какого-нибудь имперского украиноненавистника. Такова редакционная политика — давать слово всем. Впрочем, еще батька Махно (кажется) довольно мудро говаривал: «Хай ненавидят, лишь бы любили».

Но даже «Независимая газета» редко проявляет интерес к темам за пределами нашей экономики и политики. Что уж говорить об остальных СМИ! В целом, как считают украинские аналитики, большинство российских газет рисует образ Украины как «государства, постоянно противодействующего России и ее интересам» и «не соблюдающего права русскоязычного населения». Такой образ опирается не на анализ, который встречается очень редко, — вывод дается в уже готовом виде. Есть еще несколько излюбленных тем: несанкционированный отбор газа, олигархи, львовские «бандеровцы». Сверх этого ничего интересного в Украине, как видно, нет. Да, еще в начале каждого лета по газетным страницам и экранам России в обязательном порядке прокатываются репортажи о поборах на российско-украинской границе, о притеснениях отдыхающих и об опасном загрязнении Черного моря вдоль крымских берегов. У нас уже не сомневаются, что материалы заказывают конкуренты крымских курортов.

Мне говорили, правда, что есть русские интернет-издания, освещающие украинскую тематику постоянно и не поверхностно, и что их делает молодежь. Возможно, такое явление порождено естественным русским интересом к Украине. Этот интерес не может удовлетворить консервативная «бумажная» периодика, люди советско-московского воспитания, в чьих руках она находится, пока еще не в силах себе представить, что Украина хоть чем-то привлекательна для читателей вне тех или иных российских интересов.

Подобные СМИ (если замечают нас) убеждены, что российское руководство занимается «скрытым донорством» Украины, а отношения двух стран сводятся к всевозможным российским уступкам. Эту убежденность освятил своим авторитетом нобелевский лауреат А. И. Солженицын, писавший не так давно: «Не было ни одного раунда русско-украинских переговоров, в которых украинская сторона не взяла бы верх, далеко уйдя от кравчуковских беловежских “прозрачных границ”, “неразрывности русско-украинского союза” — до постоянной упорной украинской оппозиции против России и на арене СНГ, и на мировой. Российская сторона неизменно, шаг за шагом, все далее отступала, только отступала. Постоянно (и поныне) уступала экономически, пытаясь подкупить непримиримость украинской стороны». Я поверил бы столь авторитетному голосу, если бы не знал совершенно точно, как участник, что это не соответствует действительности. Суть любых переговоров — взаимные уступки, ничего другого человечество в переговорном искусстве пока не изобрело. Глубоко уважая Александра Исаевича, я готов послать ему пуд вырезок из украинских оппозиционных газет, без устали обвиняющих меня (а до меня — Леонида Макаровича Кравчука) в «постоянных и ничем не оправданных уступках России».

Думаю, что обвинения двух оппозиций зеркальны друг другу (единственная асимметрия — с украинской стороны нет фигуры, равной Солженицыну) именно потому, что Украина и Россия приходят к соглашениям через разумные компромиссы.

Обвиняя своих руководителей в том, что они постоянно отступают перед напором другой страны, СМИ тем самым демонизируют эту страну, рисуя образ чего-то ненасытного, непримиримого, безжалостного — варварского, короче. Обратите внимание, что эта констатация одинаково приложима и к российским, и к украинским СМИ.

Некоторая часть нашей прессы, включая толстые журналы, не устает уверять, будто москали спят и видят возвращение Малороссии в Российскую империю. Думаю, что даже те в России, кто ритуально повторяет лозунг о «новом воссоединении», сами в него давно не верят. И нашим обличителям имперских реваншистов хорошо понятно, что те в него давно не верят. Но у нас не любят бросать хорошо раскрученную тему, это как бы не по-хозяйски, а украинцы — люди хозяйственные.

Однако дело не только в этом. Есть такая опасная вещь, как зуд борьбы ради борьбы; есть недовоевавшие. Читаю в «Зеркале недели»: «По иронии судьбы, украинский народ… получил независимость как-то противоестественно легко и просто» (это пишет Тарас Чорновил). Чрезвычайно интересная оговорка: «противоестественно». Естественно было бы, видимо, с кровью? Чтобы независимость воспринималась как прямое и немедленное следствие кровавой искупительной жертвы? Поклонников, красоты стиля из числа пассионарных национал-романтиков отсутствие крови вполне могло разочаровать. Особая Божья милость избавила Украину от подобного стилистического совершенства, иными словами, от лишних жертв и крови на алтарь независимости. Достаточно этой крови было пролито в прошлом, с нас хватит. Украина все счета оплатила загодя. Но как быть с недовоевавшими? Зуд борьбы толкает их, среди прочего, на изобретение врага и его культ.

Питает это изобретательство и российская сторона. Я имею в виду не только претензии (слава Богу, вроде бы постепенно угасающие) отдельных безответственных политиков на Крым и Севастополь. С российской, с русской стороны все эти годы недоставало и недостает какого-то важного символического жеста. Не знаю, каков должен быть этот жест, да и не стал бы давать такого рода подсказки.

Я слышал от наших политологов такое мнение: «С самого начала не было проблем с российским признанием Украины на государственном, дипломатическом и прочих официальных уровнях. С некоторым запозданием, но утряслось и с политиками, кроме совсем уж маргинальных. Вовсю ездят к нам артисты. А вот процесс нашего признания русской общественностью, общественной мыслью, интеллектуалами, писателями и даже журналистами — кроме работающих в Украине — происходит как-то безумно медленно. До сих пор остается ощущение, что не все определились: есть мы или нет. Объем контактов непозволительно низок. Не смертельно, конечно, но как-то грустно».

Не потому ли у части украинцев сохраняется подозрение, что русские таят какую-то заднюю мысль насчет Украины? Ведь мы очень литературные народы, для нас страшно важны мнения «властителей дум», мы придаем огромное значение написанному на бумаге. Тот факт, что не кто-нибудь, а сам Солженицын характеризует наши границы как «фальшиво измысленные, ленинские» и объявляет «государственным воровством» «присвоение [! — Л. К.} Севастополя», нас задевает куда больше, чем задел бы на нашем месте немца, итальянца, австрийца, швейцарца.

Наверное, можно представить себе украинский и русский народы в виде двух братьев, один из которых решил разгородить прежде общий участок, чтобы каждый зажил своим домом. И не только решил, но и сделал. Несмотря на споры по частностям, другой брат не противился этому, подписал бумаги о разделе. Но заметно, что в его душе остается холод. Пора бы ему с широкой улыбкой протянуть руку и сказать: «Я не хотел раздела, брат, но ты был вправе настоять, и я больше не спорю с тобой. Вот моя рука». Считаю, что пауза со стороны русской общественности затянулась.

Мне всегда казалось, что в простых людях России есть какое-то фундаментальное, связанное с Украиной чувство, отделяющее ее в их глазах от прочих народов. Встречное чувство, на мой взгляд, несомненно и у простых украинцев. У интеллигентов же с обеих сторон, как у людей «штучных», наличие или отсутствие особого отношения непредсказуемо. Потом все это подтвердила социология. Но она выявила и обычную в наших отношениях асимметрию. Россияне воспринимают Украину ровно, очень мало таких, кто испытывал бы к ней негативные чувства. А вот в Украине оказалось неожиданно много (около 20 % опрошенных) тех, кто воспринимает Россию со знаком минус, хотя и знают украинцы Россию заметно лучше, чем русские Украину.

Среди русских всегда были сильны достаточно упрощенные представления о нас, а современные российские СМИ, по-моему, только усугубляют положение. Если единственно возможный вид «культурной новости» из Украины — это «гонения на русский язык» (чего, разумеется, нет — желающие могут поинтересоваться хотя бы статистикой издательского дела), то у русской аудитории должно сложиться впечатление, что в Украине не осталось ни кино, ни театра, ни музыки, ни живописи, ни зодчества, ни литературы.

Журналистика, как известно, воздействует на все. Мне говорили, что антиукраинские настроения проникают сегодня и в российские телевизионные сериалы, и даже в новейшую художественную литературу, в кино. «Культовый» фильм «Брат-2» — образец антиукраинизма. Все это очень грустно.

Я поинтересовался тем, как освещали российские СМИ празднование 10-летия нашей независимости. Оказывается, российские телеканалы показали приезд в Киев Владимира Путина, парад на Крещатике да еще несколько кадров торжественного заседания и концерта. Что ж, спасибо и на этом. В прессе, за исключением «Независимой газеты», были поверхностные статьи, похожие одна на другую. В них часто повторялось слово «незалежность». Как видно, это слово, как и слово «самостийность», уже вошло в русский язык. Что ж, порадуемся его обогащению. Правда, те, кто употребляет эти украинские слова, почему-то полагают, что тем самым их тексты приобретают иронический характер. Но ирония — вещь тонкая. Из-за того, что она не терпит топорности, явственно видна лишь досада.

Но кое-что меня все же искренне поразило: оказывается, ни по одному из шести главных московских телеканалов не было 24 августа 2001 года ни фильма об Украине, ни специальной передачи. Вот и верь после этого, что в России телевидение под контролем государства! Ведь на уровне российского государства отношение к нашему юбилею было совсем другим. Достаточно прочесть текст приветственной речи Путина по случаю 10-летия украинской независимости, чтобы понять, какое значение придавалось участию российского президента в нашем празднике. О визите Путина в Киев всех оповестили достаточно загодя, кроме того, было объявлено, что 2002-й провозглашен в России годом Украины — а по телевидению, кроме информации в новостях, ничего. Почти не сомневаюсь, что так вышло само собой. Видимо, планируя передачи на август, не посчитали эту дату слишком важной. Если так, это крайне показательно, ибо приоткрывает вполне искреннее отсутствие интереса к Украине. Не у зрителей, конечно, а у тех московско-советских интеллигентов от сорока лет и старше на московских телеканалах и вообще в СМИ, которые решают, что для их аудитории интересно и важно, а что не очень. Такие люди (или следует говорить о прослойке?) — довольно любопытное явление. На них стоит немного задержаться, потому что именно они формируют видимую всем часть российского отношения к Украине.

Хоть я и мало пересекался в жизни с такими людьми, они мне теперь хорошо понятны. Воспитанные при советской власти, эти люди остались «образованиями», хотя здесь нет их вины, только беда. Они не стали теми классическими русскими интеллигентами, с которых — за их отзывчивость к чужой боли и универсализм — когда-то брал пример остальной мир. То, что они с юности мечтали о свободе и тянулись к запретному, замечательно. Плохо, что, презирая все, по их мнению, «совковое», они ничуть не сочувствовали самим «совкам». Скрываемую советской цензурой информацию они добирали через Сам- и Тамиздат, но их мало трогал тот факт, что украинские интеллигенты, «ищущие правду» тем же способом, рисковали гораздо больше — известно, что украинские советские власти обращались с распространителями и читателями запретной литературы намного строже, чем российские советские. Украинцы вообще всегда находились на периферии российского диссидентского сознания. Эти милые москвичи так и остались — не все, конечно, но в большинстве своем — слепы и глухи к Украине, к ее истории и культуре, к украинской правде и украинской боли, украинский мир остался им чужд и незнаком — больше, пожалуй, незнаком, чем чужд.

Справедливости ради скажу: почти все украинское, что могло попасть, без специальных поисков, в поле зрения этих московских интеллигентов, было безнадежно «совковым». Переводившиеся на русский книги наших «лауреатов» были чаще всего фальшивы и конъюнктурны. Наверное, именно эти перлы культуры создали у людей, о которых я говорю, искаженный и несправедливый образ Украины, а углубляться в предмет они не испытывали желания.

И сегодня, если они обращаются, по той или иной причине, к украинской тематике, полузнание предмета, которое едва ли не хуже полного незнания, наполняет их тексты невежественными бестактностями. Это особенно заметно, когда какой-нибудь почтенный об-разованец берется просвещать читателей по украинскому вопросу «в целом» — обычно на фоне рассказа о своей поездке, после долгого перерыва, в Крым, Одессу либо Трускавец. Он бывает также склонен к разным неловким шуточкам, а то и к постыдным анекдотам «про хохлов». О «встречных» глупостях и клише с украинской стороны, о мазохистском раздирании язв я уже упоминал.

Коли об этом зашла речь: мне кажется, интеллигенты бывшего СССР должны обязаться предать забвению анекдоты с «национальными» сюжетами. Помню, с каким смаком мысль о том, что чукча не человек, внедрял в общественное сознание в 80-е годы один эстрадный шут. Поначалу интеллигенция отторгала это непотребство, но потом попривыкла и довольно далеко зашла с тех пор.

Задумывались ли мои русские друзья о том, что даже если бы Украина не имела других причин желать независимости, ей было бы вполне достаточно одной русской гордыни?

Я думаю, что истинное отношение России к Украине точнее отражают все же слова российского президента Путина в связи с 10-летним юбилеем украинской независимости: «Это наш общий праздник». Такие слова дорогого стоят. Не скрою, мы ждали их долго, все десять лет. «Наши особые чувства и отношения — даже не на годы, они на века», — добавил он.

Хочется думать, что всего через несколько лет, а они пролетят быстро, люди с трудом будут верить, что Украина и Россия испытали в конце XX века краткий период то ли охлаждения, то ли взаимонепонимания. Его нижняя точка, слава Богу, пройдена — пусть этого пока и не скажешь, переключая программы в Москве. Сквозь высокомерное равнодушие (или равнодушное высокомерие?) московских СМИ прорастает естественный и здоровый русский интерес к Украине.

Отношение друг к другу, конечно, не сводится к тому, что наша пресса пишет о России, а российская — о нас. Отношение проявляется и в таком, например, факте, что из нашего соглашения о свободной торговле (а мы его подписали еще в 1994 году) российская сторона по-прежнему делает немалые изъятия для важных групп товаров. Но, как прагматик, я предпочитаю не горевать о том, что сейчас эти изъятия касаются 9—10 групп, а радоваться тому, что еще совсем недавно эта сфера охватывала 37 наименований. Что ни говори, а подобные вещи поддаются направленной и упорной корректировке.

Может быть, правы циники, говорящие: чтобы по-настоящему улучшить отношения, надо их сначала немного испортить? Без этого, дескать, хорошие отношения никто не ценит.