Укрощение огня

13

Кто дерзнет оспорить красоту ночи? Нелепый вопрос. Кто может даже пожелать того! Ночь — это хрупкое торжество тьмы и прозрачный свет… Мерцающее кружево звезд на непроницаемом пологе. Кристальное, предельно ясное откровение… Безмолвный оракул, которому от века суждено давать на незаданные вопросы невысказанные ответы. Сияющий мраком круговорот, бездонный омут времени, зеркало в глубине которого безуспешно пытаешься разглядеть хоть что-нибудь, хотя бы отражение… Чего, кого?

Гладь без дна, хранилище однажды услышанного, но непрозвучавшего и наоборот. Океан, в котором от заката до рассвета купается опрокинутое, утонувшее в своей искрящейся радости, утомленное ею солнце. Кольцо, замыкающее в себе сокровенную суть и, как всякое кольцо — без начала и конца…

Но если кольцо, то в его случае — это кольцо от цепи! — закончил про себя Амани, бездумно ловя кончиками пальцев первые лучи разбуженной зари. — Золотой драгоценной цепи, смысл которой от этого не меняется.

Чтобы осмыслить один единственный вечер и справиться с собою, юноше явно не хватило бессонной ночи, и Амани сам не смог назвать то чувство, которое испытал от известия, что князь внезапно отбыл из крепости с отрядом, а когда вернется неизвестно.

Первым ощущением было все же облегчение: невозможно было бы сделать вид, что между господином и наложником на башне Ключевой случилась лишь непринужденная беседа о милых пустячках! Но как быть дальше, и получится ли держать себя как прежде — юноша не представлял. Возможно, потому что он никогда не слышал подобных слов… им восхищались, его желали, превозносили даже, но иначе! И Аленький цветочек, ядовитый и зубастый, — вдруг испугался того, как остро отозвалось сердце на одно единственное прикосновение в пронзительной оправе слов.

Испугался того, что приложив еще немного усилий в том же духе, князь, которому терпения, как видно, было не занимать, рано или поздно получит то, чего добивается, а все что сможет сделать сам Аман, так это постараться свести игру к ничьей, как и в их шахматных баталиях. Князь Амир не мальчик, и знает что говорить и кому, чтобы добиться своей цели, даже если это всего лишь любовь гаремного раба… Ядовитая серо песочная змейка вновь уверенно поднимала плоскую головку, обвивая собой растревоженное пламя сердца, и напоминая, что господам обычно все равно, что происходит с этим сердцем дальше, после того как все прихоти наконец удовлетворены.

Мысль отрезвила и помогла встретить новый день во все оружии. Амани легко отогнал от себя промелькнувшее облачко смущения оттого, что отъезд князя тоже мог быть вызван разговором, а вернее его неудачным для него окончанием: при всем самомнении, и даже учитывая то внимание, которым окружил его мужчина, мир все-таки не вертится вокруг строптивого наложника. У князя наверняка достаточно забот помимо фантазии заполучить в свою постель пылко влюбленного в него красавчика-танцора: вероятно, чтобы для остроты ощущений, умения того в добавок подстегивались бы страстью.

Что ж, а у Амани есть своя цель, и верная — как юноша убедился благодаря подаренной прогулке, став частью жизни Мансуры, он станет той частью сердца нового господина, которой тот никогда не пренебрежет, как бы не сложились события в будущем.

Но как?… Ведь даже танцы здесь нужны иные, если его цель не разжигать желание в хозяине, и достичь не просто признания, а уважения…

Задумавшийся юноша не обратил внимания на то, каким пристальным взглядом то и дело мерил его лекарь Фархад, к которому Амани пришел с просьбой дать какую-нибудь мазь для царапин, похоже, ставших его вечными спутниками. Пожилой мужчина хмурил седые брови, от порога рассматривая погруженного в свои раздумья Амана так, будто искал в нем сокрытые признаки тяжелого недуга, с которым ему предстоит бороться. И то, что зацепиться глазу было не за что, отнюдь не обнадеживало — значит, враг хитер, и затаился до поры, пока главный удар не будет нанесен.

О нет, неприязни к юноше он не испытывал, скорее беспокойство: насколько проще было бы останься эти двое в расписанных до мелочей ролях наложника, услады ночи, и господина, пусть великодушного и милостивого. Но Амир связал с ним свою жизнь, а вместе с нею и благополучие клана, уверенный в том, что наконец-то смог разгадать звездные знаки о нависшем над его родом роке… А между тем, мальчик далеко не прост, и далеко не мальчик!

Обычаев равнинников клан не признавал, и подобное решение удивило многих, но Амир заткнул им рты… Так и есть, влюбленные глаза от века слепы, преображая существующие достоинства и заслоняя ими недостатки. Однако с первого дня наблюдая за особым гостем князя, Фархад с беспристрастной точностью не мог не признать, что несмотря на свою яркую вызывающую красоту, юноша отнюдь не пустышка, годная лишь как прикроватное украшение.

Но он чужак. И по-прежнему оставался темной лошадкой, не показывая, чем живет и дышит никому. Даже Тарик не мог ничего толкового сказать, а старый Фархад так надеялся, что неиспорченное детское сердце увидит больше!

Увы, пока единственное, что он смог узнать, так это то, что юноша по имени Желание, великолепно умеет держать себя. Не мало, потому что о многом говорит.

Фархад был не только лекарем, хотя… наоборот: именно что он был лекарем твердыни, в руках которого так или иначе побывала жизнь каждого из ее воинов и защитников. И побывает тоже еще не раз. Такой пост род не доверит абы кому! Прекрасный составитель ядов, знаток и тел и душ, в прошлом наставник нынешнего князя, в недалеком будущем — его сына и преемника… а то, что живет скромно и на отшибе — так не в злате счастье!

— Покажи, — распорядился лекарь, подходя к юноше.

Аман слегка приподнял брови в удивлении, но беспрекословно протянул руки, поддергивая рукава.

— Баст очень игрива, — поморщившись от прикосновений, счел нужным снисходительно заметить он, хотя не преминул отметить про себя, что Надеб прав. Баст непросто большая кошка, а опасный хищник и приучить ее к порядку — суровая необходимость, если он не хочет рано или поздно оказаться перед выбором расстаться с урчащим мохнатым подарком, или быть серьезно покалеченным.

То, как сошлись на узкой переносице седые брови, не обнадежило.

— И почему ты не явился раньше? — жестко поинтересовался лекарь, с неудовольствием рассматривая неглубокие, но воспалившиеся следы когтей пантерыша на золотисто смуглых предплечьях юноши и идеально совершенных кистях. — Или тебя устроит пара другая шрамов?

— Не хотелось бы, — подтвердил Аман, и если бы кончики сухих чутких пальцев не касались точек у пульса, уловить его волнение было бы невозможно.

Фархад едва улыбнулся — мальчику важна его красота, это понятно. Но судя по запущенности ссадин, не до фанатизма, который встречается у иных существ обоего пола, мнящих себя цветущей розой в благоуханном саду Пророка.

— Посиди, я сейчас принесу все нужное, — мягко улыбнулся Седой Фархад, перечить которому решались немногие сведущие.

Он с удовольствием отметил филигранно-изящный поклон, и окончательно определил для себя, что мальчиком следует заняться плотнее. Человек настолько близкий к Амиру не должен даже по небрежности либо же от невнимания, позволять себе ошибки…

А уж с сердечными делами его лучший воспитанник справится сам!