Укрощение огня

30

Знал бы юноша, как далеко от истины будут его небрежные слова! Зрелище, ставшее уже вполне привычным для него самого и всех, кто успел хоть немного узнать Амани за время его жизни в крепости, — для тех, кто пока только слышал невнятные слухи о подаренном их князю наложнике, оказалось, как видно, почти что за пределами воображения!

И это еще при том, что все непосвященные зрители появились лишь под конец основного действа! Амир и Аман уже закончили свое обычное утреннее занятие, и князь ушел, поторопившись решить какие-то оставшиеся со вчерашнего дня вопросы. Избавленный от подобных забот, юноша с помощью добродушных близнецов Исхана и Ихаба отрабатывал переходы между бросками, с их помощью упорно добиваясь такой же пластики и точности, которая никогда не подводила его в танце.

— Погоди! — внезапно вмешался долго присматривающийся к нему мастер Хишад, осадив лучившегося энтузиазмом Луджина, и придержав за плечо заинтересовавшегося Кадера. — Амир удар парню правильно поставил, не порть чужую работу… Попробуем чуть по-другому, мальчик?

Аман почтительно поклонился на предложение пожилого мужчины, до поры лишь наблюдавшего за поединками: юноша мог только гадать, что последует дальше, но все его инстинкты просто кричали о том, что кем бы не был седой сородич Старого Лиса Фархада, — испытание по его воле уже само по себе честь не для каждого…

В самый раз для него! — Аман улыбнулся предвкушающе, даже не заметив вытянувшееся лицо приятеля. Кивок, и… В отличие от князя Амира, у которого нет-нет да и прорывалось нечто дикое, живое, — движения пожилого мужчины были предельно скупыми и четкими. Казалось, он просто точно знает, где в следующий момент окажется клинок противника, и дальше уже по настроению — ускользал, или выставлял блок.

Нападать всерьез Амани попросту не решался: слишком велика была разница в опыте и в умениях. Есть песок и утирать сопли в начале такого прекрасного дня совершенно не хотелось!

Однако старого наставника, а точнее его методы юноша все же недооценил по вполне понятной причине. Наверное, он в самом деле где-то в глубине души уже уверился, что в Мансуре ему ничего фатального не грозит, и всего лишь рассудил, что стоило бы немного попытаться увеличить темп их пляски, чтобы рано или поздно вымотать гораздо более старшего соперника, — а там или ишак сдохнет, или эмир умрет…

Вот только кто из них тянул на кого пока было не ясно. Пожилой воин без труда удвоил скорость хитрых атак, а по едва заметному знаку в бой включился Ихаб, только уже без обычных шуток. Когда же почти сразу вступил и его брат, Амани не то чтобы ощутил испуг, но очень неприятное беспокойство, и в довершении к ним, рядом каруселью закружили еще двое из обычно сторонних наблюдателей… В голове не осталось больше ни одной мысли. Аман взметнулся змеей, изворачиваясь прямо в прыжке и вытягивая тело, чтобы тут же подобраться охотящимся мангустом. Приземлился мягко, перекатываясь через плечо, и полоснул отточенным лезвием по сухожилиям ближайшему врагу…

Без звука на плечах повис Кадер, останавливая удар за миг до того, как тот достиг цели. Секунда замешательства, и Амани поднялся с песка тяжело дыша.

— Понял? — улыбнулся Хишад, как будто не было никакого поединка, и одновременно с кивком юноши, уголком глаза отметил, как снова отступает в тень бледный Амир, на котором точно так же висят Джинан с Издихаром.

Спустя долю секунды князь с усилием отвел в сторону пылающие углями глаза… Хорошо, — согласился Хишад.

Хорошо, что бывший ученик все-таки понимает, что самому ему никогда не хватило бы духа довести парня до этой черты, а ведь тот не струны перебирать учится! Беря в руки клинок, нужно всегда быть готовым пустить его в ход. А Амиру мальчик слишком верил, слишком спокоен был и весел, будто играл, зато теперь учение пойдет как следует, уж он за тем приглядит…

Все верно рассчитал старый наставник, только не мог понять, о чем думали в этот момент сами его ученики — бывший и будущий! Как впрочем, не только они двое.

Юноше не нужно было оборачиваться, чтобы узнать, чьи шаги раздались за его спиной, кто мог найти его и для чего… Впрочем искать особой необходимости не было, он, собственно, и не прятался.

Видимо сказались многие годы привычки, но каким-то образом, у Амана вышло быстро взять себя в руки, — почти сразу, едва неожиданно оборвался бой. Он поднялся, спокойно убрал кинжал, который Амир специально подобрал ему для тренировок, с должным уважением поблагодарил заслуженного мастера клинка за преподанный урок, и с улыбкой извинился перед с тревогой наблюдавшими за ним друзьями, заметив, что хочет умыться и сменить промокшую от пота рубашку. Однако вместо того, чтобы направиться к себе, Амани свернул на знакомые ступени и медленно поднялся на Ключевую, — чтобы попросту перевести дух без свидетелей, пусть даже самых доброжелательных. Понять, что только что произошло…

И ему почти удалось это сделать, когда послышались торопливые шаги Амира, а сердце мужчины зашлось при виде бессильно опущенных плеч юноши и всей усталой позы — от привалившейся к зубцу головы до неловко заведенных рук, — так не похожей на привычный образ колючего и упрямого строптивца.

— Не молчи… — попросил Амир, подходя ближе и едва сдерживая желание прижать его к себе до стона, зарыться лицом в растрепанные и чуть влажные волосы, и замереть так, до конца дней своих слушая сердцем ритмичное биение напротив.

— Прошу, скажи мне, что тебя гнетет: ты обещал, помнишь? — он лишь слегка сжал плечо юноши.

Как в свое время Фархад, Хишад был прав и не прав одновременно! Ни князь, ни его «наложник», — никто из них двоих не удовольствовался бы ролью, отводившейся Амани прежде, а останавливаться на полдороги к признанию кланом и впрямь было нельзя. И кто сказал, что этот путь будет сплошь увит цветущими розами?! Ум знал, а сердце верило, что не бывает таких случайностей как их встреча, и за любовь, драгоценейшую милость Создателя для них обоих — не жаль отдать ничего… И потому острее и резче рвалась надвое душа: от гордости, от радости за все блестящие удачи его Нари.

От боли и страха за него, от желания увидеть вновь пробужденную вчера улыбку, укрыть и уберечь ее от всех тревог! Аллах, как… как суметь пройти по режущему острию, не оттолкнув, не уничтожив безразличием, не задушив заботой, как мягкой дохой или одеялом гасят огонек возможного пожара?!

Ответ один — быть просто рядом. Чаще всего любовь похожа на цепи, но все же бывает на свете и та, что подобна полету, и становится легко развернуть крылья, зная, что под ними у тебя есть надежная опора!

Амани не отбросил его руки, не отстранился, и опустив ресницы, заговорил с мягкой усмешкой:

— Нет, ничего не случилось. Мастер… Хишад(?) все понял правильно! Я относился к занятиям недостаточно серьезно. Воспринимал лишь как… развлечение, — сосредоточенно подобрал Аман близкое определение. — Лестное внимание, приятный досуг, способ утвердиться и изучить то, что поможет мне разнообразить танец…

«Но мне и хотелось не заставлять, а чтобы тебе это нравилось!» — Амир молча слушал.

— С таким учителем, мне тем более не о чем было беспокоиться… — как само собой разумеющееся уронил Аман, разливая ароматный бальзам на незаживающую рану своего единственного слушателя. — Почтенный Хишад ошибся только в том, что меня не требуется учить убивать!

— Прежде, чем взяться за нож, — пальцы юноши скользнули по тому месту, где навсегда остался шрам от его неудачной попытки, — я дважды пытался отравить нового любимца господина наместника… Однажды даже удачно. Да и до тех пор не раз вызывал ярость хозяина, навлекая его на тех, кто мог помешать мне, и прекрасно зная, чем оборачивается недовольство Гнева Небес!

— Так что нет необходимости учить меня решимости встречать чью-то смерть… — подвел итог своей внезапной исповеди Аман, отвернувшись к горизонту.

Черной, душной как грозовое облако, тяжкой, как мельничный жернов или причальный камень на шее утопленника, тянущей как гнилой зуб, — подсердечной ненавистью отозвалось в груди Амира признание юноши…

Но не к нему, нет! Наоборот, — от того стынущего изморозью провала бездны, что крылся за его словами.

Создатель и природа щедро одарили Амани не столько телесной красотой, сколько свойствами характера и боевыми качествами! Сильный, умный, смелый и храбрый наперекор всем и вся. Хитрый, где нужно злой, и, да, — вполне ожидаемо мстительный, и как оказалось способный на ярость и свирепость… Такой же человек, как и прочие создания Аллаха — со своей судьбой, своей дорогой, своими чаяниями и разочарованиями.

Нельзя любить, расставляя условия, словно огородник забор вокруг рассады! Тот, кто благосклонно соглашается любить лишь совершенное и превосходное, на самом деле — не любит ничего и никого… В тот час, злость, гнев, раздражение — клубок из всех ядовитых змей, от века свивающих гнездо на сердце человека, — так и не подняли голов. Их место в душе мужчины пустовало, давно вытесненное куда более значимым и важным чувством — еще не близостью, но ожиданием ее! Аман не сбросил руки со своего плеча, не укрывался за насмешкой, и впервые говорил открыто…

«Ка» льби, ужели теперь — я могу судить и упрекать тебя!»

Лишь дышать было немного трудно, и казалось, что появись сейчас здесь тот, кто так изуродовал юность любимого — убил бы сам. На месте и не раздумывая!

— От отчаяния люди способны на странные и страшные поступки, — вместо того смирив себя, негромко проговорил мужчина, ободряюще сжимая его плечи.

Амани усмехнулся уголками губ, но не успел ничего возразить. С ласковой силой Амир развернул юношу, ладонь мягко легла на щеку, направляя и принуждая посмотреть на него прямо:

— Нари, что было — то уже в прошлом! Все изменилось, и изменился ты. Я помню, когда увидел твои глаза при первой нашей встрече, в них стыл горький пепел. Вчера же и еще сегодня утром — они сияли ярче звезд, а счастливый человек не думает о смерти и убийствах. Ты сам — негасимая моя звезда, Нари…

Прежде, чем завороженный Аман успел воспротивиться и даже осознать, что происходит, мужчина поднял его, обнимая, и легонько коснулся губами непослушного темного локона у виска.

— Хишад, — не заметив растерянного взгляда ошеломленного его порывом юноши, Амир отступил, не дав Амани времени на протесты и возмущения, и заговорил совсем другим тоном, — непревзойденный мастер, который не возится с кем попало. Его внимание к тебе, высокая оценка боя — говорят о многом тем, кто его видел… И я, признаться, даже не задумывался о такой удаче, когда хотел, чтобы Мансура стала тебе домом, а род — семьей. Но, ошибаться свойственно любому! Он вынудил тебя сражаться как в последний раз, забыться и забыть обо всем, выкладываясь на пределе… Узнав тебя настолько, я верю, что ты это умеешь. И я стремился научить тому, чтобы даже в горячке внезапного свального боя, ты вдруг не потерял головы и хладнокровия тем более в том, что ново для тебя. Понимаешь?

— Да, — спокойно подтвердил Аман, вполне опомнившийся и от «урока», и от мимолетного объятия. Действительно, он понимает разницу, и потому почтенный Хишад, быть может, великий мастер боя и знаток приемов, у которого учиться будет большой честью, но именно вы, мой господин, — князь! И подлинный, а не по звучному титулованию.

— Мы же можем продолжать наши тренировки? — с тревогой поинтересовался юноша.

Амир посмотрел на него в изумлении, а затем многообещающе улыбнулся:

— Само собой! Хишад не будет муштровать тебя с рассвета до заката, он просто в обычной его манере, которую ты уже видел сегодня, станет иногда устраивать в своем духе проверки с секретом и направляя советами нас обоих, — мужчина резко нахмурился. — Но если ты не хочешь…

— Нет! — вырвалось у Амани прежде, чем Амир закончил свою мысль. — Я думаю, что это будет трудно, но полезно: ведь нельзя достичь умения, не приложив стараний!

Успевший снова сесть, юноша вскочил с проема между зубцами и лукаво рассмеялся, прежде чем уйти:

— Я хочу, чтобы ваш булатный дар держали достойные его руки!