Укрощение огня

28

В целом Аман был вполне доволен прошедшим днем, новым знакомством и тем как оно развивалось, но невозможно чтобы все всегда шло идеально гладко, и ложка дегтя все-таки случилась. Упомянув, что все нужное Сахар передаст с Тариком, молодой человек напомнил Амани о еще одном немаловажном вопросе, и юноша в нескольких осторожных выражениях попробовал прощупать почву, остановив приятеля уже на пороге:

— Я имел неосторожность дать ему несколько советов, и наивный ребенок теперь считает, что я его наставник, — недовольно скривился Амани, выдавая необычную причину своего беспокойства.

От того, как понимающе кивнул Сахар, юноша нахмурился еще пуще.

— Фархад уже знает?

— Знает, мальчик в тот же день просил отпустить его к тебе окончательно…

— И? — уточнил Амани, хотя тоже уже знал ответ.

— Фархад согласился, — не обманул его ожиданий Сахар.

Аман на мгновение крепко сжал губы, набирая в грудь воздуха… а затем разразился цветистой тирадой, полной изысканных метафор и выразительных эпитетов, закончившейся скорбным вопрошением Создателя, за какие непростимые грехи он так тяжко наказан, вынужденный вечно страдать из-за чужой глупости.

Богатство словарного запаса и виртуозное им владение, привело обоих его слушателей в состояние близкое к священному трепету, а еще больше удивила почти ярость, ясно читавшаяся на лице прекрасного юноши.

— Да что такого? Тарику будет лучше подле тебя…

Договорить ему не дали: метавшийся от распирающей его злости Амани, метнулся к парню, зашипев сквозь зубы:

— Лучше? Кому?! Я не настолько тщеславен, чтобы требовать себе прислугу исключительно княжеского рода. Чтобы подавать мне полотенце и сложить рубашку не нужно быть семи пядей во лбу! И я не могу понять, как можно, ставя род и его интересы во главе угла, спокойно определить мальчишку, который при должных усилиях может стать вторым Абдаллах Ибн Синной, или просто спасти жизнь важного для тебя человека, — выносить за кем-то ночные горшки! Заодно удобно спихнув со своих плеч заботу на другого…

— Успокойся! — Луджин попытался встать между разъяренной гюрзой, в которую превратился вдруг темноокий насмешник, и опешившим от нападок Сахаром. — Ты думаешь, что его жизнь прежде сильно отличалась от нынешней службы?…

Аман мгновенно остыл: младший сын младшей жены с кучей старших братьев и сестер — плодовитости жен княжего брата позавидовала бы любая крольчиха! Стоило задаться вопросом, вспомнит ли вообще Джавдат Ризван аль Амал имя этого своего отпрыска или о его существовании вовсе.

— Не суди превратно, — наконец нашелся Сахар, — никто не прогоняет его, когда муалим Фархад объясняет что-либо, а то, что непонятно, потом объясняю ему я. То время, что ты даешь ему, Тарик проводит у нас, помогая мне или читая. Но… не смейся и не злись — в последнее время у него получается гораздо лучше! Неужели ты не видишь того, что сделал? Мальчик изменился за несколько недель! Он стал первым задавать вопросы, он успешно учится держать клинок, он начал прямо смотреть в глаза, а не опускать перед каждым голову…

— Он всего лишь начал вести себя, как подобает, — сухо уточнил Амани.

— Да, — невесело согласился Сахар, — но он сделал это, глядя на тебя!

О Аллах, в шутках твоих — порой слишком мало от шутки! Урожденный раб и наложник, призванный преподавать уроки собственного достоинства мальчишке, чье происхождение куда как выше… Воистину, остается только воскликнуть — на все твоя воля!

Но почему однажды пройдя этот путь для себя, он должен повторять его для кого-то иного, кто оказался непростительно слаб?

— О, только потому, что мальчишка навоображал себе невесть что, давайте теперь сделаем из меня героя! — словно выплюнул Аман.

— И делать ничего не надо! Ты и так герой этого дня…

На пороге так и незакрытой двери стоял Амир.

Князь мирно улыбался, но оба молодых человека, торопливо попрощавшись, поспешили уйти. Амани же понял, что совсем забыл о времени и Амир, не дождавшись традиционной шахматной партии, зашел к нему сам. Подумать только! Аленький цветочек забыл о времени, назначенном господином… Даже если речь шла только об игре в шахматы.

Юноша осторожно подбирал слова извинений, но его прервали улыбкой и легким прикосновением к щеке, побуждая поднять сокрушенно склоненную голову.

— Нари, тебе не за что извиняться! Мне приятно, что ты не одинок и не скучаешь здесь, что у тебя появились друзья. И еще приятнее было бы знать, что наши вечера тоже интересны тебе и ты приходишь не потому, что таков приказ или считаешь себя обязанным…

Амир отошел от юноши, присаживаясь на низком диванчике, и Амани помимо сознания отметил в его движениях изрядную долю усталости. Тем не менее, голос мужчины звучал тепло и мягко:

— Я был уверен, что ты понимаешь это, и зашел совсем по другому поводу, но раз уж возник такой разговор… Хотя от твоего общества я не отказался бы даже под угрозой смерти, но тоже иногда бываю занят, — непринужденно продолжал Амир, в то время как Аман напряженно пытался понять к чему тот клонит. — И не хочу вынуждать тебя жертвовать своим отдыхом и друзьями в угоду чьим бы то ни было прихотям. Скажи, тебе хоть сколько-нибудь приятны те вечера, что ты проводишь со мной?

Амани не сразу нашелся с ответом на такой вопрос! Не уронить себя, не оскорбить господина, остаться на тонкой грани избранного пути…

— Приятны, — он не лукавил почти, — вы сильный игрок и интересный собеседник…

Хоть так, уже что-то!

— Тогда, — кофейные глаза посветлели обжигающей дымкой, — давай договоримся, что если что-то препятствует тебе или ты не в духе, устал, — то пошлешь предупредить об этом. Я в свою очередь, сделаю так же! Ты согласен?

Растерянному и смятенному от выказанного внимания, Аману не оставалось ничего иного, как согласиться, хотя подброшенные воображением картины больше напоминали семейные сцены: скажем, он посылает Тарика… Ага, что-то вроде «господин, госпожа просила передать, что сегодня не сможет посетить вас, у нее мигрени»! Или если князь занят — примерно так «дорогой друг, прошу меня простить, но сегодня я не смогу составить вам компанию, сами понимаете, дела государственной важности…» Юноша фыркнул, тряхнув головой, и с удивлением взглянул на чашу в своей руке, которую бездумно наполнял, чтобы отвлечься.

Мысленно пожав плечами, он протянул напиток не менее удивленному его порывом Амиру и сел напротив.

— Расскажи мне пожалуйста, что у тебя на самом деле произошло с Масадом, — мужчина с удовольствием пригубил прохладный чай с ароматом имбиря и мяты, и вернулся к главной причине своего визита.

Аман знал, что объяснение неизбежно, поэтому не испытал ни замешательства, ни тревоги, в несколько емких фраз поведав о происшествии и его причине, как бы показывая, что ничего из ряда вон выходящего не произошло. Однако, очевидно, что князь придерживался прямо противоположного мнения: лицо его потемнело, на скулах вспухли желваки, а в глазах отразилось уже знакомое бешенство. Аман благоразумно замолчал, правильно подозревая, что сломанная кость — самое невинное, что грозит зарвавшемуся наглецу, и не хотел случайно спровоцировать выход этой ярости.

Что ж, случается, что пожар тушат огнем, Амир действительно едва не сорвался, прекрасно уловив то, что Амани оставил в тени. Гнев его на то, что кто-то посмел задеть юношу грязными намеками, при этом не задумавшись, что тем самым оскорбляет и его, ведь особое отношение князя к гордому красавцу было прекрасно известно всем, усугублялся еще и тем, что кто-то смеет провоцировать конфликты в крепости и за ее пределами. Опять же не подумав, что в бою им вполне возможно придется прикрывать друг другу спину!

Но одного взгляда на само воплощение скромности и невинности с потупленными глазками было достаточно чтобы рассмеяться — настолько оно не соответствовало подлинному содержанию.

— Я вижу, что ты разумен и достоин доверия, не нуждаешься в присмотре и указаниях, великолепно умеешь разобраться в скользкой ситуации и найти из нее выход, — перечислил мужчина, когда заинтригованный неожиданным весельем, Амани вскинул взгляд на него. — Не стану больше ничего говорить и вспоминать об этом случае.

Амир поднялся, приблизившись к юноше вплотную, и продолжил, с нежностью коснувшись пальцами его виска и волос:

— Но я прошу тебя, обещай, что если кто-нибудь серьезно затронет тебя, встревожит или вызовет опасения, то ты обратишься ко мне. Это не надзор! — опередил мужчина все возможные протесты, мгновенно отразившиеся в черных глазах. — Просто я беспокоюсь о тебе, и мне было бы приятно помочь и поддержать тебя. Зачем выбиваться из сил в одиночку и рисковать, если есть на кого опереться… Обещаешь?

Ласкающие тихие прикосновения будто гипнотизировали, разве что мурлыкать не хотелось от них. А может дело заключалось в том, что он просто устал от одиночества… юноша непривычно мягко улыбнулся:

— Обещаю.

Словно камень свалился с души мужчины. И нельзя не признать, что такой — спокойный, открытый, не отторгающий исподволь крепнувшую понемногу близость меж ними, — Аман трогал его сердце все больше, сам не замечая того, и прорастая все глубже в нем.

— Вот и хорошо, — князь неохотно убрал руку и отступил, чтобы удержаться и не перейти за грань, разрушив то, чего уже удалось добиться. — Отдыхай, Нари, день был долгим… Доброй ночи!

Он ушел так же внезапно, как и появился, оставив юношу в изумлении смотреть на закрывшуюся дверь: а как же неизменный ужин на двоих и шахматы?