Уроки черного бусидо Димы Сабурова

Глава 7

К вечеру первого дня мы уже перешли через низкий перевал, и достигли тракта, который вел во владения даймё Арима. Я узнал об этом из беседы горбуна Бэнкэя с Ёсио. А заодно и название замка князя — Хиноэ. Начальник хасамибако явно взял шефство над парнем, много рассказывал, показывал. Чуть ли не экскурсию проводил. Ну а я, грел уши, пристроившись позади процессии носильщиков. Горбун объяснял, что с его последнего путешествия, тракт здорово поменялся. Стало тенистее. Ряды уже больших криптомерий (5), высаженные еще при правлении предыдущего сёгуна, тянулись вдоль солнечных склонов гор, вдоль которых изгибалась дорога. Всякое движение повозок тут было запрещено, потому что бывало, дожди смывали со склонов целые участки, разбитые колесами. А это приводило к разрушению уже рисовых террас и к голоду.

Еще на тракте стало больше обезьян. Макаки и правда, досаждали — громко кричали, кидались гнилыми плодами. На одном из привалов так и вовсе вышло шоу. К нам вышла целая стая. Голов сорок или даже больше. Компашка приматов окружила отряд, начала верещать. Особенно краснозадых впечатлила фигура некого огромного негра.

Я решил вступить в «переговоры» и начал повторять те же жесты, что видел у вожака. Стая отошла в сторонку и теперь со мной коммуницировал самый крупный из обезьян.: Он показывает зубы — я стучу в грудь, он шипит и прыгает на месте — я изображают гориллье у-уканье и так далее. Закончилось тем, что он показал мне свои яйца и, в соответствии с дипломатическим протоколом стайных приматов, я должен был показать ему свои и обоссать его как проигравшего…

Но тут вмешалась самураи. Один из них вскочил на ноги, взялся за лук, который нес в колчане. Краснозадые мигом все поняли, помчались обратно в лес. Так что мы разошлись миром и я потерял уникальный шанс стать вожаком обезьяньей стаи…

После привала и небольшого перекуса рисом, носильщики опять взялись за палки с ящиками и потопали вперед. Теперь в некоторых местах дорога была даже замощена, что моментально сказалось на скорости. И даже солнышко, скрывшееся за облаками добавила позитива — стало не так жарко. Я кстати, заметил, что легко переношу пекло. Потею мало, активности не теряю. Наверное, сказывается негритянская генетика. Одно только омрачало мое путешествие — Педро.

Боцман все никак не мог угомониться. То попытается поставить мне подножку. То, пока иезуит заснет в паланкине, просто врежет линьком по спине. Все с руганью и гнусными жестами в мой адрес. Кстати, португальский мат я выучил быстрее всего.

Внезапно из-за поворота неторопливо вышла тройка бродячих монахов в надвинутых на глаза соломенных шляпах, со звякающими на посохах колокольчиками. Увидав процессию, наши носильщики, все как один опустив свою поклажу, дружно шагнули навстречу и сложив ладони перед собой троекратно поклонились. Монахи остановились, достали из плетеных коробов флейты. После чего заиграли заунывную мелодию. Точнее заиграли двое, а третий начал обходить хасамибако с ящичком с прорезью. Ага, подношения собирает. Из быстрых реплик, которыми перебросились Ёсио с горбуном я понял, что монахов зовут комосо (6), играют они мелодию под названием хонкёку(7).

Узревший всё это, викарий ордена иезуитов дон Алессандро Валиньяно выскочил из паланкина, как ужаленный.

— Вам брать поклажу — закричал он на плохом японском, обращаясь к носильщикам — И идти. А вы! — повернулся он к монахам — Идти прочь!

— Это же святые люди! — Ёсио попытался урезонить дона на таком же кривом португальском — Господин, нельзя прерывать хонкёку!

— Святость она во Христе! — повысил голос Алессандро наступая на монахов и размахивая руками. При этом самураи пожали плечами, отступили с дороги, как бы показывая, мол в религиозные дискуссии не вступаем и мы «умываем руки». Португальские моряки тоже не горели желанием ввязываться в конфликт, сели на траву, открыли фляжки, начали пить и умываться. Я бы тоже сейчас глотнул чего-нибудь освежающего, но кто мне предложит?

Монахи-комосо тем временем, переглянулись, после чего стоявший справа, взял флейту обеими руками и не говоря худого слова, треснул ею священника по голове. Не ожидавший такой подлянки дон Алессандро, рухнул на пятую точку, с выпученными глазами и перекошенным ртом. Все повскакали на ноги, я тоже. Завидев меня, возвышающимся на паланкином, комосо вскинули руки в защитном жесте, отступили.

Подскочивший Ёсио подхватил иезуита за подмышки, приподнимая, а заодно успокаивая. Громко заголосила свита викария, изрыгая проклятия на головы нечестивых язычников и выхватывая палаши. Вскинувшиеся самураи с подчинёнными асигару, полуобнажив оружие, застыли в некоторой растерянности, не решаясь какую сторону принять в данном конфликте двух конфессий. Ситуацию спас Бэнкэй. Хлопнув в ладоши и громко рявкнув — «Хо-оо!», он внезапно очутился напротив бродячих монахов. Вот только что он стоял около меня, а вот он уже рядом с комосо, набычившись молчит. Носильщики — хасамибако, поглядев в напряжённую спину начальства, вскочили и похватав поклажу двинулись в прежнем направлении. Горбун же развел руками, как бы разграничивая монахов и отряд.

— Шли бы вы, уважаемые своей дорогой. — прогудел Бэнкэй Микуби громким басом — а то как бы худого чего не вышло!

— Это оскорбление! — горячился тем временем Валиньяно, покачиваясь. Но его чуть ли не силой тащил прочь Ёсио.

Монахи переглянулись, сунули флейты — сякухати(8) за пояс и пошли своей дорогой.

— Эк вас угораздило-то. — озабоченно причитал Бэнкэй, помогая усадить дона Алессандро в паланкин — Вы это, ежели кого чужого встретите, к ним в одиночку не ходите. Либо меня зовите, либо кого из своих. А то люди у нас хоть и добрые, но простые. Зарезать могут.

Дон Алессандро, мало того, что не понимал, что ему говорят, так еще и мотал головой, отчаянно пытаясь развести сведённые к переносице глаза. И слышал ли он Бэнкэя, и слышал ли перевод Ёсио, было совершенно неясно.

Как только солнце начало клониться к горизонту, мы встали на постой в деревне перед речной переправой. Местный староста, получив серебряный бу и непрерывно кланяясь, привычно развёл наш караван по домам. Меня и всю братию носильщиков заселили в какой-то бамбуковый сарай на краю деревенской площади. Помимо нас там были трое торговцев вразнос с коробами товара. Они поглощали свой нехитрый ужин из уже опостылившего риса… Мне не понравилось, как они внезапно замолчали и все как один сложили палочки для еды, провожая нас напряженными взглядами. Но я это списал на свою экзотическую внешность.

. Мы расположились напротив, переодеваясь, готовясь идти по очереди в баню. Пока я возился с поклажей, первая смена уже возвратилась, и Бэнкэй жестом отправил мыться меня. В сэнто, разумеется, сопровождала толпа деревенских. Зеваки галдели и спорили, что два ведра слишком мало, чтобы отмыть меня начисто. Тут же нашелся умник заявивший, что отмыть меня не получится даже в аду Беппу(9). Я на него посмотрел не мигая и это подействовало — шутник подался назад, толпа тоже начала рассеиваться. Ну черный человек, чудно, но бывает. Тем более староста, проинструктированный горбуном, провел разъяснительную работу среди населения.

Отмывшись и славно помокнув в деревянном бассейне с горячей водой, я вернулся в свой сарай. Деревня явно жила с путешественников, что шли по дороге в Нагасаки и обратно. Под присмотром старосты местные девушки шустро расставляли столики с едой: печёная и сырая рыба, варёный рис, соевый творог — тофу, маринованные овощи. Бэнкэй махнул мне рукой усаживая за свой столик где уже сидел Ёсио, привычно подогнув ноги по турецки. Носильщики споро разливали сакэ и было видно, как они разбирают дорожные роли, как удобные, стоптанные сандалии, — не в первый раз в пути вместе. Сыпались беззлобные шутки, подначки, какие-то воспоминания. Хорошие подобрались люди. Как говорится — поужинали с теплом в желудке.

Ёсио хитро подмигнув, достал три порции данго — сладких рисовых шариков на палочке, надыбанные не понятно где. Парень честно поделил их между мной, собой и начальником хасамибако. Остальной народ угощал друг друга табаком, набивая трубки. Общение стало более живым, чему поспособствовала новая порция сакэ. Все как-то сблизились, вот-вот сдвинут столы и пойдет типичная русская пьянка. И лишь Бэнкэй, за весь ужин так и не проронивший ни слова и не притронувшись к сакэ, цедил мелкими глотками зелёный чай, хмуро глядя в центр стола.

— Я его знаю! — внезапно сказал он таким тихим голосом, что услышали его лишь я и Ёсио — Это был Гэкко Хаятэ. Человек даймё Мори Тэрумото.

Ёсио выпрямился, но тут же расслабившись, принял прежнюю позу.

— Где?

— Там в левом доме. Торговцы. Помнишь?

Парень задумался, дожевывая данго.

— Точно он. — Ёсио кивнул — Прошлой осенью дон Луиш ему четыре меры шёлка отгрузил.

— Шёлка, ха. — горбун опасливо покосился в сторону торговцев — в тех тюках, мальчик мой, был порох. Как мы замучались, пока их на корабль перетащили. И чтоб никто не догадался, что это и не шёлк вовсе.

— Но что он здесь делает — голос Ёсио понизился до полного шепота — да ещё в таком виде?

— Даже знать не хочу — зло сказал горбун — К демонам такие тайны! Но тут они нам совсем не нужны. Сделаем так. Сейчас идёшь к Каннуси-сану и говоришь, коробейники, мол, подозрительные, сидят в сарае, не торгуют, товар крестьянам не показывают. Возможно они и не торговцы вовсе. Наводчики разбойников. Пусть скажет самураям.

Ёсио кивнул и допил чай. Потом потянулся, зевнул, почесал живот, встал и медленно как бы нехотя побрёл в сторону выхода. Артист!

В доме старосты дон Алессандро принимал гостей. Два самурая, что сопровождали денежный ящик, зашли по приглашению викария. После взаимных церемонных приветствий, раскланиваний все расселись вокруг низкого столика. Присутствующий в качестве переводчика Ёсио разлил портвейн по пиалам. Самураи вежливо пригубили, скривились. Потом вопросительно посмотрели на иезуита.

— Я пригласил вас, господа — дон Алесандро так же пригубил из своего бокала — чтобы сообщить вам известие. Мы с вами идём по одному пути: вы сопровождая деньги вашего сюзерена, мы выполняя волю нашей святой матери католической церкви. И вам и нам хотелось бы избежать излишнего внимания на этом пути. Не правда ли?

Самураи переглянувшись, сдержанно кивнули. Тот, что постарше, с длинным хвостиком волос на голове, произнес, поглаживая колчан с луком:

— Я Томура Исэ, святой отец. Что вас обеспокоило?

— Нам стало известно о присутствии в деревне неких подозрительных лиц.

Викарий кивнул Ёсио и тот церемонно поклонившись, коротко доложил:

— В доме, где ночуют носильщики живут три бродячих коробейника. Не торгуют, товары местным не предлагают. Груза у них два ящика на троих. Ни с кем не разговаривают, вопросов не задают. Настоящие торговцы не такие. Они бы сразу спросили — кто, куда, чего везёте, по какой цене? А эти молчат. Непонятные люди.

Самураи, молча выслушали, но лица их остались так же бесстрастны.

— Что можно с ними сделать?

— Спросить подорожные. А потом арестовать, как подозрительных. И сдать местному мэцукэ (10) в замке Хиноэ. А там уже разберутся.

— Я бы и сам мог приказать своим солдатам — вздохнул дон Алессандро — Но я чужеземец, и могут возникнуть сложности.

Самураи опять переглянулись и тот, что помоложе, со шрамом на щеке, поклонившись произнёс:

— Пожалуйста не беспокойтесь Каннуси-доно. Мы примем на себя эту заботу.

— О благодарю — расцвёл викарий — пожалуйста примите в дар эти две бутылочки вина с моей родины. Пусть они скрасят время нашего совместного путешествия.

Томура-сан закатил глаза, но все-таки забрал сверток с бутылками.

Постепенно суета на дворе затихала, люди расходились по местам, устраиваясь на ночлег. Я же подошел и приподнял свой деревянный ящик и задумчиво на него посмотрел. Весил он килограмм пятьдесят. И тащить его на палке, через плечо был тот ещё геморрой. Видимо настала пора что-то улучшить в этом мире. Благо рядом сидит Ёсио и плетет что-то из конопляных веревок.

Я разгрузил и отложил в сторону имущество, повертел пустой короб так и сяк, задумался. Допустим, берётся бухта верёвки, толщиной в палец. Из неё связывается две кольцеобразные петли по размеру ящика, которые соединяются продольными стяжками сверху, в середине и снизу. Два кольца, два конца, посередине стяжка. Получается не ножницы, получается сбруя такая. Надеваешь её на короб и вуаля, тот лёгким движением руки превращается, превращается… Превращается в заплечный ящик а-ля рюкзак.

Под любопытными взглядами японцев, я мучился я с ним часа полтора, не меньше. Увязывал по размеру, обматывал петли — лямки парусиной, выпрошенной у португальцев жестами. Чтоб плечи не резало. Очень помог Ёсио… У парня оказался талант к вязанию узлов. А когда я надев на себя ящик прошёл туда-сюда, показывая при ходьбе свободные руки, восторгу его не было предела. Он немедленно нацепил ящик на себя и ликуя помчался на волю, в пампасы. Далеко, правда, не убежал. На шум выглянул Бэнкэй. Озадаченно хмыкнул, потрогав сбрую. Попытался примерить на себя, но помешал горб. Тогда он позвал одного из хасамибако, надел на него короб и заставил его сделать круг почёта вокруг площади.

— Ну как? — спросил он.

— Очень хорошо, Бэнкэй-сан — ответил носильщик — Руки совсем не устают. Удобно!

К этому моменту уже весь сарай высыпал во двор. Каждый пытался протестировать новшество и высказать своё авторитетное мнение. Не избежали этого и наши соседи. Трое бродячих торговцев, двое молодых и один в годах. Старший внимательно осмотрел ящик, потрогал узлы, покачал головой. И никто сначала не обратил особого внимания на самураев, что подошли к нам вплотную.

И тут все мгновенно закрутилось. Да так быстро, что я обалдел от скорости «смены кадров».

— Эй, вы! — правый самурай ткнул пальцем в коробейников — Предъявите ваши подорожные!

Пожилой торговец резко распрямился. Пнул мой замечательный ящик под ноги самураям, крикнул:

— Бежим!

Все трое брызнули врассыпную. Точнее попытались. Правый самурай неуловимым движением выхватив тати из ножен и одним взмахом срубил голову старшему из торговцев. Тело бедняги повалилось на ящик залив его кровью, а голова покатилась к моим ногам, словно футбольный мяч. Я попятился и споткнувшись сел на задницу, с ужасом глядя как отрубленная голова закатывается между ног. Весь мой ужин немедленно фонтаном покинул желудок. В то же время второй самурай обезглавил ещё одного торговца и люди с криком криком принялись разбегаться в разные стороны. Третий, оставшийся в живых коробейник, прижавшись спиной к стене сарая, с застывшим лицом смотрел на приближающихся к нему убийц. Его рука оказалась за отворотом кимоно.

— Ставлю сто бу, что разрублю его от плеча до жопы с одного удара.

Самураи бравировали друг перед другом.

— Господа! А как же мэцукэ? — в убийство попытался вмешаться Ёсио

— Принимаю ставку — ухмыльнулся молодой самурай, вытирая меч об одежду мертвого коробейника. Я откинул от себя окровавленную голову, встал. Сейчас будет развязка. Но какая?

Торговец вытащил из отворота кимоно кинжал, чем вызвал только улыбки.

— Бросай! И тогда мы оставим тебя в живых. Расскажешь местному мэцукэ, что вы тут делали.

— Эй, а как же ставка? — возмутился молодой самурай со шрамом.

Тем временем, коробейник кинув в парочку свой кинжал, рванул влево. Самурай со шрамом, легко отбил клинок в сторону, нанес рубящий удар сверху вниз… Торговец попытался закрыться руками, но тати легко перерубил их и застрял в плече. Коробейник закричал, упал на колени, фонтанирует кровью. Второй самурай вышел вперед, произнес

— Смотри как надо!

Полоснул мечом тоже сверху вниз. И второй меч застрял в теле уже мертвого коробейника.

— Все демоны ада! — закричал тот, который со шрамом, уперевшись в труп ногой и дергая тати.

Какое-то время самурая остервенело терзали труп бедняги, разрубив его просто в куски. Голова, ноги и руки отдельно от туловища. Меня снова вырвало уже желчью, желудок был пустой. Стоя на четвереньках и вытирая лицо рукой, я заметил кинжал третьего коробейника. Незаметно осмотревшись, сунул его за пазуху.

(5) Криптомерия японская — вечнозелёное дерево семейства Кипарисовые. Растение называют также японским кедром. Считается национальным деревом Японии.

(6) Монахи комосо — переводятся как монахи соломенной циновки, которую они носят на себе, чтобы укрываться ей от холода во время странствий. Так же монахи дзен буддийской секты Фуке называли себя комусо (монахи пустоты и небытия).

(7) Мелодия хонкёку — медитативная мелодия, призывающая людей к просветлению.

(8) Сякухати — Продольная бамбуковая флейта, пришедшая в Японию из Китая в период Нара. Использовалась для медитативной монашеской практики суйдзэн, Изготавливается из прикорневой части бамбука, вследствие чего на конце флейты есть красивое и достаточно тяжелое утолщение — комель. В силу этого может быть использовано как оружие для защиты.

(9) На японском острове Кюсю существует местечко Беппу, который буквально окутано облаками пара примерно от 3-х тысяч окружающих его геотермальных источников которые каждый день доставляют на поверхность свыше 130 тонн горячей воды. Порой в источниках температура воды чрезвычайно высока, из-за чего многие из них имеют в своем названии слово «ад».

(10) Для надзора за деятельностью всех слоев населения, и в первую очередь за тодзама-даймё, была создана мощная система сыска и тайной полиции. Особое место в ней занимали особые чиновники, называвшиеся мэцукэ — «цепляющие к глазам». Деятельность мэцукэ была направлена на выявление нарушений интересов сёгуна. Будучи независимыми от должностных лиц и совмещая функции полицейского и прокурорского надзора, мэцукэ осуществляли тайную и явную слежку за служилым самурайством центрального и местного аппарата и всеми даймё. Мэцукэ сильно разнились по своим функциям и положению. Так назывались и высокопоставленные чиновники, которые контролировали деятельность губернаторов городов или провинций, и рядовые, никому не известные шпионы, совершенно неотличимые от серой массы горожан или крестьян. В мирное время в низовом звене мэцукэ различались хасири-мэцукэ — «бегающие мэцукэ», сёнин-мэцукэ — «карликовые мэцукэ», сэнтэ-гуми-но досин — «стражники отряда упреждения», о-нивабан — «садовники», тайоку-кэйко — «охрана внутренних покоев» и некоторые другие. Собственно тайные агенты, скрывавшие принадлежность к аппарату мэцукэ, назывались оммицу, дословно — «темная тайна».