Уроки черного бусидо Димы Сабурова

Глава 8

Заснуть никак не получалось. Только закрывал глаза — начинали сниться кошмары. Самураи шинковали мечами торговца, тот дергался под их ударами, орал, как резанный. И я тут же просыпался, абсолютно мокрый от пота.

Поняв, что заснуть быстро не получится, я прислонился к столбу, что держал крышу сарая. Под храп носильщиков, начал вспоминать свою «прошлую» жизнь. Почему-то на ум пришел разговор с отцом. Мы тогда летели в самолете и я, в полном восторге от будущей страны пребывания, показывал ему на планшете всякие анимешные и косплейные картинки. Он посмотрел, посмотрел, а потом вздохнул и сказал:

— Понимаешь сынок, всё это конечно миленько выглядит. Как говорят в Японии, няшно. Но есть и обратная сторона. Когда твой прадед, мой дед в августе сорок пятого, на острие шестой гвардейской танковой армии рвал железнодорожную нитку Мукден — Харбин — Сахалян, замыкая окружение Квантунской армии, с ним произошёл такой случай. Взяли они штурмом железнодорожный узел Таонань. А там тюрьма-пересылка. А в ней трупы пленных красноармейцев. И у всех печень вырезана. Такой вот миленький самурайский обычай. У живого ещё врага вырезать печень. К таким вот людям мы и летим, не забывай об этом пожалуйста.

— А что дальше было? — жадно спросил я.

— Дед говорил — отец посмотрел на меня, помолчал, потом нехотя закончил — наши после этого перестали брать японцев в плен.

Нация-убийц. И самоубийц тоже. Надо валить! Бежать во все лопатки куда угодно. Тут меня зарежут и не поморщатся. Но как и куда бежать? Обратно в Нагасаки? Первый же патруль самураев и я вновь в кандалах. Кажется, до Кореи плавают японские пираты — вокоу. Или по-китайски вако. Но им нужны будут деньги. Векселя! В штанах иезуита зашиты векселя. Но как их обналичить? Вряд ли пираты возьмут «бумагу». Они и читать то поди не умеют. Тем более по-португальски. Плюс моя бросающаяся в глаза внешность. Может как-то скрыться под широкой, низкой шляпой? В таких ходят буддистские монахи. Ряса, плюс перчатки… Нет, все-равно не выйдет. Долго так скрываться не получится, тем более на тесном корабле.

Я скрипнул зубами, пощупал кинжал за пазухой кимоно. Это был обычный танто — клинок с короткой узкой рукоятью и односторонним режущим лезвием размером с мою ладонь. Может чуть побольше. Была у кинжала и гарда — черная, круглая цуба. Которая, собственно, и не позволяла полноценно использовать клинок, как метательное оружие. Слишком тяжелая и массивная, чтобы с ней кидать танто.

Я прислонился к доскам сарая, заглянул в щелочку. Охрана бдит, патруль из португальцев ходит по улице. В доме, где остановились иезуиты горит свет — похоже там еще не спят.

— Простите, святой отец ибо я согрешил!

Боцман стоял на коленях перед иезуитом, сложив руки на груди.

— Ты что пьян? От тебя несёт ромом. Ты посмел пьяным явиться на исповедь?

Дон Алессандро в раздражении откинул прочь гусиное перо, которое чинил маленьким ножиком.

— Ваше преподобие, да нет же. Вечером нам раздали ежедневную порцию кофе с ромом. Я сперва выпил ром…

— Понятно! Начнём сначала. В чём твоё прегрешение, сын мой?

— Да в том, что не смогу выполнить ваше поручение, ваше преподобие. эта черножопая обезьяна совершенно тупая и явно не способна выучить хотя бы несколько слов. Только зубы скалит.

— Ты ошибаешься, сын мой. Ясуф уже знал немного по- португальски. Но сейчас забыл, увы. Твоя задача — всего лишь пробудить его память. Но твой гнев — это грех. Завтра прочти сорок раз «Отче наш».

Священник встал, прошелся по дому, наклоняя голову под низкими балками. За седзи шумел ветер, громко стрекотали цикады.

— Я уверен, что в Ясуфа вселился бес! Вы знаете, что он смог улучшить короба японских носильщиков?

— И где здесь бесовское? — удивился Алессандро — Мне больно видеть, сын мой, как ты так явно сомневаешься в нашей святой матери церкви. Неужели ты думаешь, что ей не по силам тягаться с дьяволом?

— Нет ваше преподобие, я совсем не это хотел сказать…

— Правда? Но тогда получается, ты сомневаешься в моих силах. В том что я смогу вернуть эту заблудшую овцу в лоно нашей святой католической церкви. Но если мы — иезуит навис над стоящим на коленях боцманом — Не сможем справиться с одним негром, то как скажи на милость, ты справляешься со всем экипажем нашего корабля «Санта-Катарина»? Возможно тебя сильно тяготит твоя должность? Может лишить тебя твой доли от торговли шелком?

— Нет! Нет, ваше преподобие! Я клянусь вам, что не пожалею ни розог, ни себя, но верну память вашему рабу. можете не сомневаться.

— А я и не сомневаюсь, сын мой. не сомневаюсь.

Разбойники подловили нас на опушки леса, во время очередного привала. Мы отдыхали у небольшого ручейка, перед последним отрезком пути, который предстояло пройти до заката. Когда наш караван готовился уже идти дальше, навстречу нам широким шагом вышел здоровенный малый в косо натянутом грязном кимоно, босой, со огромной окованной железом дубинкой на плече и ожерельем из крупных четок на шее.

— Я Белый Угуису! Отдайте нам ящик — громко прокричал он — и можете идти своей дорогой дальше. Зачем умирать за чужие деньги?

Я понял, почему бандита назвали «Белым». Тот был явно полукровкой. Глаза не такие узкие, как у всех японцев. Кожа не такая желтая, ближе к светлому оттенку. Да и волосы совсем не черные. Не блондин, конечно, но уже и не брюнет.

Медленно спустив короб на землю, я взял в руки ярко белую, натертую до блеска, палку носильщика. Какое-никакое, а оружие. Бэнкэй вынул короткий меч из-за спины. Но как оказалось, кроме нас никто больше не насторожился. Самураи не видели в «Соловье» угрозы, даже засмеялись, переглянувшись. А португальцы просто не поняли, что он сказал.

— Ну ладно, — произнес Угуису, громко свистнув и скидывая палицу с плеча. Слегка раскачиваясь, вперевалку, он зашагал к нам. И сразу справа и слева, из зарослей с дикими воплями повалила огромная толпа оборванцев, вооружённых бамбуковыми кольями. Часть из них в передних рядах имели мечи и копья, видимо это были ронины. Они мигом растоптали асигару и оттеснили самураев от ящика с деньгами.

— Às armas! — громко вскрикнул дон Алессандро за моей спиной. К оружию призывает.

В этот самый момент, прямо передо мной оказался лохматый, заросший бородой здоровяк. Судя по по наличию на голове «конского хвоста», и меча в руках — ронин. Только он, почему то, совершенно по дурацки выставил локоть в замахе, задрав руки с клинком над головой. И вместо удара ошеломленно разглядывая меня. Я совершенно бездумно, на автомате выдал «котэ» по его правому запястью. Хлестнул палкой со всей дури. Рука здоровяка сломались с громким щелчком. Ронин, выронив меч, подхватил свою повисшую руку и с воем умчался прочь. Я тут же отбросил палку прочь, схватил клинок. И очень вовремя, на меня навалились толпой и буквально вдавили в строй португальских пикинеров, пытающихся выстроить правильный порядок. Крики, вопли… Я срубил наконечник копья и с трудом удержался от желания бежать, куда-то сломя голову. Нельзя, нельзя покидать строй! Рубанут и все, прощай новая жизнь.

Крутился как мог. Мечом размахивать не получалось — только тыкать вперед, парируя самые опасные удары. Разбойники пугались моей внешности, били невпопад. Особенно помогали громкие выкрики — «На, сука», «Получи!».

Одно из копий попала мне вскользь в лоб, полилась кровь. Только не на глаза! Ничего же не увижу, заколют, как свинью. Боковым зрением я видел, что нас охватывают с флангов. Плохо, очень плохо! Где же мушкетеры? Чего они возятся?!? Наш строй уже расплющен до одной шеренги.

И тут пришла помощь. Сначала свой первый залп сделали португальцы. Потом в спину разбойникам с яростным ревом обрушился Бэнкэй сотоварищи. Они голые по пояс, татуированные по самые уши и ярость их беспредельна. Хотя, как выяснилось позже, им хватило ума не бросаться в бой с голыми руками — похватали оружие убитых. Разъяренный Бэнкэй — это страшно. Мечом работает, как мельницей. А с ним еще шестеро таких же озверевших носильщиков. Расклад мгновенно меняется. Теперь разбойники пытаются как-то выстроить оборону, вокруг денежного ящика. Вокруг которого продолжают спиной к спине отбиваться самураи. Они живы и даже не похоже, что их смогли ранить!

Португальцы делают второй залп, нас окончательно заволакивает пороховым дымом. Сам грохот пальбы, оказывает нужное психологическое воздействие и разбойники, побросав копья, начинают разбегаться.

Пара минут и поле боя осталось за нами. Преследовать разбегающихся бандитов никто не стал.

— Отбились! — Бэнкэй шумно дыша, сел на мой ящик, достал деревянную фляжку, сделанную из толстого ствола бамбука, сделал пару глотков, потом протянул её мне — Рад, что ты жив. Ловко ты тому ронину, руку-то. Хе — хе.

Я сделал вид, что не понимаю, но тоже сделал пару глотков, потом ещё пару, а потом вода во фляжке кончилась. Я вернул фляжку горбуну, тот стряхнул последние капли на руку и смочил свою бритую лысину. После чего обеспокоенно огляделся.

— А где Ёсио?

Замок Хиное не отличался изысканностью. Четырехугольное каменное строение на бугре, который даже человек с фантазией не назвал бы холмом. Тэнсю (11) высокий, смахивающий на каменный сарай-переросток. Но с точки зрения функциональности — всё, как надо. Взять сходу штурмом такой замок не так-то просто — стены высокие, Пространство перед ними на полсотни дзё расчищена от растительности и простреливается. Но брать его штурмом мы и не собирались. Тем более что сверху нас признали, быстро открыли ворота. Внутри уже выстроилась целая комиссия по встрече. Около полусотни самураев в полной боевой — в доспехах, с луками и копьями, плюс какой-то важный чин верхом на лошади и в шлеме с рогами. Дайме? На плоском лице выделялся нос-шнобель и ниточка тонких усов под ним. Надменное выражение на физиономии как бы говорило, да, я тут местный князь. Повелитель жизни и смерти.

Внутрь, однако, попали не все — викарий со своей свитой и пятью пикинерами и я со своим осточертевшим походным коробом. Плюс наши оба самурая с денежным ящиком. В бою с разбойниками Угуису они потеряли всех асигару и носильщика, а потому тащили свой тяжелый груз сами. Бэнкэй подкатывал к ним, предлагал помощь, но не срослось. Видимо не сошлись в цене.

Я потрогал синяк на щеке. Сразу после боя, ко мне подошел Педро. Безо всякого предупреждения, ударил прикладом мушкета в лицо. Я упал на землю спиной назад, но в последний момент смог уйти перекатом к строю пикинеров. Чудом не вывалив кинжал из-за пазухи. А вот встать не смог — парочка португальцев придавала меня ногами, нацелив пики в живот и грудь. Меч у меня отобрали, вручили обратно короб с вещами иезуита. Пихнули в начало каравана — давай, шагай. Тут я все окончательно проклял и дал себе самому обещание рассчитаться с боцманом. Да и со всеми ублюдочными португальцами тоже. Сначала прирежу тварей, потом сбегу. Решено, так и будет!

К тому времени, как я закончил накручивать себя и скрипеть зубами от боли, самураи добили раненых разбойников. Которые уже и так умирали от потери крови. Что любопытно, среди них я не увидел Белого Угуису. В числе мертвых его тоже не было. Как и Ёсио.

Носильщики быстро срубили дров на два костра, куда положили трупы асигару. О разбойниках, разумеется, никто не позаботился — отрубили головы нескольким на опознание, после чего свалили на обочине. Стервятникам тоже есть надо.

В замке оказался собственный переводчик — седой старик-японец с крестиком на груди. Он вышел вперед, начал кланяться, поглядывая на меня. Впрочем пялились почти все присутствующие — самураи, слуги и даже местный дайме подъехал ближе, наклонился, потрогал кожу. Даже попытался потереть, явно думая, что кто-то хорошо освоил живопись черной краской по телу.

Полилась быстрая японская речь, старик еле успевал переводить. Дайме звали Арима, он начал расспрашивать иезуита о дороге. Тот же принялся жаловаться. То на монахов, то на разбойников. Принесли головы бандитов, позвали мацукэ замка. Им оказался совсем молоденький лопоухий паренек, да еще и близорукий — все щурился, пока разглядывал останки. И как такой молодой мацукэ выполняет свои полицейские функции? Чуть ли не школьник еще. Хотя какие уж тут школы…

Удивление молодостью парня выразил и дон Алессандро. На что ему были дадены разъяснения. Мол должность мацукэ — она наследственная. Отец Минато-сана был одним из самых известных сыщиков провинции Хидзен. Прославился многими расследованиями. И вот теперь, после его смерти, в должность вступил старший сын. Собственно, ему надо учиться мастерству? Надо. Вот он и вникает. Дальше возьмет отряд самураев, собаку и пойдет искать разбойников.

Дайме распустил вассалов, пригласил священника к себе в покои. А нас погнали в соседнюю деревню. Которая оказалась почти небольшим городком — еще пара улиц, церквушка и вот уже соседний замок превращается в крепость. Или кремль?

Наступило утро. Нас подняли ни свет ни заря, не дав позавтракать собрали на центральной площади. Солнце только поднималось из-за горизонта. Обещал быть еще один жаркий, душный день.

Вся деревня — от мала до велика — под присмотром пары высокомерных самураев проследовала в замок. Вместе со всеми шли и мы и португальские моряки. Я топал последним в сопровождении зевающего во всю глотку Бэнкэя.

По прибытии, толпа едва поместилась во дворе замка. Отдельно стояли самураи во главе с Аримой, поверх дорого кимоно, которого была надета белая накидка с огромными «плечами» вразлет. Грудь дайме украшал большой серебряный крест. Даже больше, чем у священника.

На почетном месте возвышался походный алтарь, вокруг которого хлопотала свита викария. Сам же дон Алессандро в парадной рясе зажигал перед алтарем три длинные восковые свечи. После того, как огоньки разгорелись, он подозвал жестом переводчика и обратился к молчаливой толпе со словами:

— Истинно вам говорю! Бог, царящий здесь — это Бог мудрости, силы и любви! А дом его, в который вы сегодня войдёте — дом Мира. Ибо только с Богом человек пребывает в мире, и мир посылается Богом каждому, кто приходит к Нему. Вы пришли сюда из тьмы предрассудков и суеверий, чтобы получить шанс на жизнь вечную…

В таком же духе дон Алессандро вещал еще где-то четверть часа. Может и дальше. Солнце уже встало, утренний ветерок совсем стих, я опять покрылся липким потом. Вчера времени на баню не хватило — только обмыться из ведра успел. Но и эта гигиена была сильно так себе.

… кто откажется от Святого крещение, тот в эту же тьму обратно и вернется! И после смерти попадет в ад, где познает гнев Божий…

Под конец проповеди иезуит рассказал коротко об Иисусе, о его смерти и воскрешении. По глазам окружающим было видно, что они понимают примерно ничего. Троица, второе пришествие Христа… Еще и переводчик нес такую отсебятину, что захоти японцы разобраться в католическом символе веры — не выйдет.

А потом случилось крещение. К дону Алессандро начали подводить людей, начиная с детей. Тот читал молитву на латыни, окроплял голову японцев водой, накладывал поверх руки. После чего вешал крестик. Новообращенные стояли с неподвижными, можно сказать мертвыми лицами, словно бы не замечая происходящего.

Дошел ход и до меня.

— Ясуфе! — священник выдал длинную тираду на португальском, которую старик-толмач даже не стал переводить. Я послушно стоял рядом с иезуитом, смотрел на него сверху вниз. В речи было много «Йезус Кристас» и прочих Деусов. Про Бога вещает, ясно. Наконец, меня тоже окропили водой, нацепили деревянный крестик. Я не сопротивлялся — толку то… Валиньяно взял меня за руку, показал как креститься. Католики делали это ладонью. Сначала она прикладывается к голове, потом к животу, потом к левому плечу, как к стороне сердца, и в конце к правому.

Примерно по такому же сценарию происходило крещение в замке Симабара, а потом и в провинции Хиго. Иезуит о чем-то тихо переговаривался с местным дайме или коор-бугё (12), те сгоняли людей из окрестных деревень. Никто никого не спрашивал — князь приказал, вассалы брали под козырек. Местная сельская жизнь отличалась провинциальной нищетой и босотой. В буквальном смысле. Все крестьяне были практически голы. Набедренная повязка и шляпа — вот и вся одежда. Ужасней всего выглядели дети. Ребра торчат наружу, одежды нет вообще никакой, грязные все. Это производило довольно тягостное впечатление. Впрочем, случались в нашем путешествии и хорошие моменты. Нашёлся Ёсио.

Он вышел к нам во время привала, на дороге между замком Хиноэ и Симабарой. Весь ободранный, расцарапанный и какой-то помятый. Со здоровой шишкой на голове. Очень сильно извинялся, что отстал и тем доставил всем беспокойство. Рассказывал, что во время нападения «Соловья — разбойника», испугался и кинулся в лес, кажется за ним погнался кто то из ронинов с явно нехорошими целями. Убегая Ёсио споткнулся, и рухнул на дно заросшего папоротником оврага. Где благополучно треснулся головой — в этом моменте Ёсио потёр шишку на голове — и потерял сознание. Очнулся уже в полной темноте. Вылез из оврага и плутал по лесу до самого рассвета. Только тогда он смог сориентироваться и выйти обратно на дорогу. Где был немедленно схвачен мацукэ даймё Арима. Спасло его знание португальского и то что дон Алессандро не раз упоминал о малолетнем переводчике сгинувшего в ходе стычки с разбойниками. Его развернули в сторону Симабары и дали хорошего направляющего пинка. и вот он здесь. Мальчишке обрадовались все. Даже дон Алессандро выразил удовольствие, что у него вновь появится толковый переводчик. А уж как радовался Бэнкэй, словами не передать. И вот он снова жизнерадостно топает в составе нашей походной колонны, жуя рисовые лепешки, которые насовали ему хасамибако.

Весь этот рассказ вызвал у меня определенные сомнения. Испугался и кинулся в лес? Так заплутался, что пропал на несколько дней? Все звучало, как хорошо заученная легенда.

Все пошло сильно иначе в Бунго. Город Фунаи был прилично больше тех поселений, которые мы миновали до этого. Тут обитало много жителей, был свой порт, несколько буддийских храмов, мимо которых мы прошли поздним вечером. И уже на стадии «согнать толпу» возникли проблемы. Самураям пришлось прочесывать улицы, выставлять заставы на перекрестках. В дело включились и португальцы. Оцепив площадь, куда сгоняли будущих христиан сталью пик. Они шли, с непокрытыми головами, впереди старейшины, облаченные в длинные белые одеяния с вышитыми спереди красными крестами; следом шли люди, тоже в сорочках, сколько их хватило на такую толпу. Дайме Отомо, высокий и статный мужчина, с жидкой клинообразной бородкой и большими глазами самолично сидел на хорах недавно возведенного храма. Рядом еще шли строительные работы, виднелись ямы и кучи камней, но основная отделка стен уже была завершена.

Церковь была полна народу, в числе зрителей был и я. После проповеди все пошли, посмотреть, как в море будут крестить новообращенных. Крестьяне, подталкиваемые в спину самураями, вошли в воду. Кто-то упирался, послышался женский и детский плач. Но вассалы Отомо жёстко навели порядок. И вот все стоят по колено в воде и викарий ордена Иисуса приступил к таинству обряда. Служил дон Алессандро очень торжественно, и его молитвы на латыни перекрывали шум ветра и моря.

Японцы стояли в воде, выстроившись в ряд, с обнаженными головами и мрачным видом, а его преподобие прямо светился от счастья. Видимо, представлял себе крещение в водах Иордана.

Закончив читать молитву, иезуит приказал на ломанном японском наклонить головы и облил стоявших рядом водой из ковша. Остальных окропили водой монахи из его свиты. Когда крещение свершилось, дон Алессандро благословил ближайших в очереди, возложив на их головы руки, после чего запечатлел на лбу каждого братский поцелуй. Новообращенные стояли с неподвижными лицами, словно бы не замечая Дона Алессандра и его действий, и тем более зрителей на берегу.

Когда они снова вышли на берег, один из придворных даймё сказал, что они свободны и могут отправляться по домам.

— Но прежде чем вы уйдёте, — сказал он, — вы должны еще раз запомнить, как должен вести себя христианин. Ибо те, кто принадлежит новому богу, должны соблюдать заповеди, о которых вам рассказал Каннуси-сан! Ясно? А также почитать дайме и его вассалов — так заповедал сам Иисус!

Затем нам была коротко рассказана притча про «кесарю кесарево, а богу богово». Я даже подивился, как придворный хорошо подкован в христианском вероучении.

Народ уже потянулся прочь в город, как один из новообращенных — щуплый, плешивый мужичок снял с себя крестик, бросил его в песок. После чего достал из-за пазухи кимоно маленькую оберег-фигурку, надел на шею.

Дайме Оттомо увидел это, крикнул:

— Взять его!

Самураи бросились в толпу, расталкивая людей. Плешивого схватили, выволокли вперед.

Тут же последовал новый приказ:

— Со всей семьей!

Плешивый закричал, извиваясь в руках самураев:

— Поглядите на меня. — кричал он, — Вас всех, этот мерзкий гайдзин смог обмануть своей хитростью! Новый бог! Зачем он нам, если у нас есть свои боги?!?

— Святотатство! — задохнулся от возмущения дон Алессандро.

— Казнить дурака — дайме взмахнул веером, плешивого подтащили к лошади князя, поставили на колени — И всю его семью

— Отомо-сама! Детей. Детей пощадите!!

У меня защемило сердце, появилась слабость в ногах. А самураи уже тащили растрепанную женщину, которая выла от ужаса и двух детей — мальчика лет десяти и совсем маленькую девочку.

— Прошу! Умоляю!!

Плешивый продолжал извиваться перед лошадью дайме, но тот самый придворный, что рассказывал про «кесарю кесарево» уже заносил меч. Вжих. Одна голова покатилась по песку. Вжих, вторая!

— Остановитесь! — по-русски закричал я, раздвигая толпу руками — Не трогайте детей!!

На меня тут же навалились португальские пикинеры.

Вжих! Еще одна голова мальчика на песке. Все это под крики девочки и полное молчание всех окружающих. Все встали на колени, замерли в поклоне… Я закрыл глаза, зажмурился, что было сил. Смотреть, как убивают последнего ребенка сил не было.

Головы казнённых насадили на колья, что во множестве стояли в порту у причала. На них тут же стервятниками слетелись чайки. Я стоял в полном оцепенении, вглядываясь в лица детей, что буквально две минуты назад были ещё живы. Внезапно моё предплечье обожгло ударом линька. Я вздрогнул, Педро — гнусно улыбаясь показывал мне на колья рукой. Второй «перерезал» себе горло:

— Olha, o macaco é para ti!

Ясно. Голова «макаки» тоже когда-то будет на одном из этих кольев.

Забрало у меня упало окончательно. Стоящие рядом пикинеры и ахнуть не успели, как я взял козлину за горло, повалил подножкой на землю и принялся душить.

— Macaco merda!! — раздались крики. Потом в голове у меня взорвалась граната и свет погас.

Очнулся я уже ночью со связанными руками в какой-то халупе. Судя по плеску волн, запаху и звукам — всё ещё в порту. Понятно. Связать связали, а тащить меня здорового куда-то далеко — дураков нет. Медленно-медленно я подвел под себя ноги. Пошевелил кистями рук. Во всяком случае, пальцами я владел, кисти чувствовал. Еще минуты три подводил ноги, садился, судорожно вслушиваясь. Никто не обращал на меня внимания, все было тихо.

Я встал, сделал пару шагов. Ноги затекли, но идти, в общем, получалось. Возле порога было светлее, и я увидел, что именно валяется на полу. Встал на колени, прилег набок, захватил связанными руками кинжал — танто. Видимо выкатился во время того, как меня затаскивали, а в темноте никто внимания не обратил. Я лег набок, стал перехватывать руками лезвие. Раза три задел клинком по рукам. Боли не было — так, какое-то царапанье. Но я понимал, что могу сильно пораниться и вскрыть себе вены. А «вскрываться» я совсем не хотел — надо кое с кем посчитаться.

Трудно сказать, сколько времени прошло, пока я смог разрезать путы. Три минуты? Пять? Кинжал был как бритва, и времени ушло немного. Гораздо больше времени ушло на то, чтобы руки начали работать. Стараясь не кричать от боли, я много раз сжимал и разжимал кулаки, напрягал бицепсы, сгибал руки в локтях, делал махи — все это в тесном пространстве. Не меньше получаса ушло на то, чтобы руки заработали, пусть с ломотой в мышцах, с горящей кожей, с распухшими кистями. На них и правда было несколько порезов, но не сильных — почти сразу кровь остановилась.

Просунув танто между дверью и притолокою, я подцепил простенький засов, сбросил его на песок. Подождал. Нет, все тихо. Осторожно открыл дверь, вгляделся в туман, который пришел с моря. Слабо горело два костра впереди, слышался плеск волн.

Я лег на землю, пополз вперед к левому костру. Тут было пусто, дрова уже почти догорали. Пощупал короба, что были сложены рядом с костровищем. О, мой! «Модернизированный». Мешочки с рисом, вяленая рыба в бумаге, еще какая-то снедь. Отлично! То, что нужно.

Начал аккуратно ползти в сторону второго костра. Там тихо переговариваясь и передавая друг другу фляжку сидели двое. Я замер прислушиваясь. Португальцы!

Теоретически я знал, что делать. Дядя Серёжа, папин сослуживец, как то сидя у нас в гостях и выпив коньяка больше обычного, подробно объяснил и показал как правильно. Кинжал превосходно лег мне в полусогнутую, расслабленно опущенную руку, удобно опираясь на кость. Неопытные люди, стискивают нож, охватывают рукоятку. Я же держал нож расслабленно, почти как врачи держат шприц.

Вдох, выдох, рывок. Первый удар в спину под лопатку левому португальцу. И тут же дернуть на себя, схватить второго за волосы, кинжалом ему в шею. На, на! И каков сюрприз! Правый оказался моим местным фанатом. Педро-педрила. Господи, спасибо! Получи еще! Левый молча повалился прямо лицом вперед. Боцман же попытался встать на ноги, зажимая руками раны на шее. Ему на грудь и плечи била темная, почти черная кровь и с нею уходила жизнь.

Педро все-таки смог встать, замер в странной, напряженной позе, мучительно и дико раскрыв рот. «Сейчас заорет», — в панике подумал я. Но боцман уже не мог кричать. Он сделал еще шаг назад, опять споткнулся и стал падать навзничь. Его ноги несколько раз дернулись в воздухе, откуда-то из темноты донесся мучительный выдох, почти хрипение.

— Alarm!

Я следил за Педро, но левый португалец вдруг тоже встал, шатаясь пошел в сторону моря.

— Alarm!!

Надо рвать когти!

Я кинулся к первому костру, схватил свой «модернизированный» короб и тут же рванул в темноту порта.

(11) Тэнсю (яп. 天守, 殿主, 殿守, 天主, «защитник Небес», «властитель», «господин-защитник», «владыка Неба») или (более поздний вариант) тэнсюкаку (яп. 天守閣, «башня Тэнсю») — главная башня в центральной части японского замка второй половины XVI—XIX веков. Соответствует европейскому понятию донжон.

(12) Коор-бугё — управляющий даймё.