В кофейне диковинок

Глава 13

К пятнице я уже не сомневалась, что «Снулые улитки» – название ироничное.

Участники группы отдавались тренировкам всей душой: раскачивали бедрами, толкались локтями, высоко поднимали ноги. Во главе нашего отряда выступала Беттина: затянутая в черный спандекс, с развевающимися на ветру светлыми с проседью волосами, она летела вперед, словно летучая мышь из ада.

Еще я обнаружила, что Джолли Смит – сплетница, и это меня ужасно обрадовало. Она уже стала одним из моих любимых обитателей Дрифтвуда, а сегодня утром, отправляясь на вторую за неделю прогулку со «Снулыми улитками», ее я встретила первой.

Эта женщина с пышными волосами и отзывчивым сердцем охотно разрешила мне держаться за поводок ее птички, о чем я попросила в прошлую среду. Клик-Клак, симпатичная черная с белыми пятнышками курочка, воспользовалась моей наивностью, и мне пришлось на бешеной скорости (и со сбившимся дыханием) проделать полный круг, а Джолли хохотала как ненормальная.

– Смотри-ка! Кэнди Читвуд идет в пекарню. Вон та женщина в микроскопическом топике. – Джолли указала на свою знакомую подбородком.

Я глянула в ту сторону и чуть не растянулась на ровном месте. Неделя выдалась непростой, к тому же я так старалась не отставать от спортсменов, что уже валилась с ног. Добрая Джолли нарочно замедлила шаг, чтобы мне было проще за ней угнаться, и я тут же полюбила ее всем сердцем.

Когда мы обходили площадь уже в третий раз, мимо пронеслась внучка Джолли Ханна, распевая во все горло:

– Бибеди-бабеди-бум!

Без сомнения, устала я так потому, что еще не привыкла к новой работе, почти ничего не ела в последнее время и давно не занималась спортом.

Вот и все. Ничего больше!

До начала тренировки «Улитки» обсуждали забег на пять километров, который должен был состояться во время Фестиваля бабочек. Так я и определила себе цель: пройти (не пробежать – я же еще в своем уме!) пять километров. До забега оставалось полтора месяца, так что у меня было полно времени, чтобы более-менее привести себя в форму.

– Эта Кэнди – милейшая девушка! Но даже не представляет, сколько аварий спровоцировало ее глубокое декольте, – поделилась Джолли. – Совсем недавно у нас тут произошел казус с помидорной грядкой, в результате которого молодому человеку пришлось прокатиться на скорой.

За время нашего недолгого знакомства с Джолли я успела узнать, что Беттина прибавила себе лет, чтобы ее приняли в «Счастливые моллюски»; что Мисти Кейт организовала книжный клуб лишь для того, чтобы каждый месяц закатывать вечеринки, ведь выбранную книгу она никогда не читает; а Эрнестина Эйкен постоянно сама у себя ворует садового гнома – все из-за того, что влюблена в Доджа Каннингэма, свежеразведенного офицера полиции.

Слушая Джолли, я не могла сдержать улыбку. Подумать только! С моей удачливостью – и попасть в Дрифтвуд, невероятный идеальный городок с открытки! Где даже люди вроде меня, с «исключительными» слухом и обонянием, могли найти себе место. Пусть я и была белой вороной, Дрифтвуд представлял собой целую белую стаю.

Выходит, в данном случае удача мне все же улыбнулась?

Не получи я то письмо, даже не знала бы, что на свете существует такой городок.

Расслышав где-то невдалеке кряколай, я сразу поняла, что это Норман. И в то же мгновение подумала о Сэме. Вот бы Джолли рассказала какую-нибудь сплетню о соседе Деза! Например, почему он солгал мне насчет скрипки. Но спрашивать прямо я не стала: только задай Джолли такой вопрос, и скоро весь город будет считать, что ты втрескалась по уши. А я вовсе не втрескалась! Мне просто было любопытно. Ужасно любопытно.

– Когда переезжаешь к Дезу? – спросила Джолли.

От нее пахло флердоранжем, миндалем, домашним печеньем и терпением.

– Где-то на выходных. – Ужас, какой у меня оказался усталый голос! Сущий писк!

Клик-Клак рысила перед нами, то и дело натягивая поводок, чтобы осмотреть дерево или клумбу возле тротуара. Временами она останавливалась, мотая красным гребешком, рылась клювом в земле и в итоге вытаскивала извивающегося червяка.

Ханна запела Золушкину песню о желаниях и мечтах, временами топая, чтобы подчеркнуть самое важное слово. Сон – вспышка. Радуга – вспышка. Сбудется – вспышка. Просто будущий человек-оркестр!

– Все бы отдала, чтобы жить с видом на море! – сказала Джолли. – Это моя мечта.

Ханна, услышав ее, закричала:

– Ты что, не знаешь, что мечта – это желание сердца? – На последнем слове она топнула ногой, и кроссовка вспыхнула розовым.

– Все верно, милая. Так и есть. – Джолли прижалась ко мне теснее и понизила голос: – Если мне придется еще раз смотреть «Золушку», я просто умру. Уже начинаю подыскивать злую мачеху… – А затем продолжила, словно нас никто не перебивал: – Ты наверняка уже поняла, что Дез – весельчак. Его жена, Таппенс, была такой же. Настоящая зажигалка! Могла бы отрядом командовать.

Пульс бился в ушах, словно кто-то в бешеном темпе стучал по барабанной установке. Набравшись смелости, я спросила:

– Она умерла?

– Пропала в море, – кивнула Джолли. – Знаешь, бывают такие дни, когда с виду волнения вроде нет, а на самом деле купаться не стоит. Вот она и не смогла выбраться из-за отлива… Тело так и не нашли. Ужасная трагедия! – Когда Джолли обернулась ко мне, ее обычно пухлое и спокойное лицо посерьезнело, а черты как будто заострились. – В море нужно соблюдать осторожность, Ава. Раньше на пляже предупредительных флажков не ставили, но теперь-то ставят. Мы все были просто потрясены случившимся. Так что ты уж не забывай смотреть на флажки! Если флаг желтый, будь в воде осторожнее. Если красный, купаться пойдет только идиот. А если их два, то этот идиот может схлопотать огромный штраф, а то и вовсе угодить в тюрьму. Два красных флага – лезть в море запрещено.

– Буду посматривать. – У меня сердце заболело за Мэгги. – Обещаю! Давно это случилось?

– Добрых лет двадцать пять назад… или около того. С тех пор Мэгги ни разу не зашла в море. И сына пыталась не пускать, но ему все же удавалось иногда улизнуть на пляж с друзьями. Мэгги, когда узнала, чуть с ума не сошла! Ты еще незнакома с Ноа?

Я покачала головой.

– Милейший парень! Умная голова. В колледже изучает динозавров. Ты подумай: динозавров! Кстати, ты в курсе, что на пляже можно найти окаменелости? Точно-точно! Акульи зубы, морских ежей, растения какие-то… – Она махнула рукой. – Когда с Ноа познакомишься, он тебе подробнее расскажет. Еще и с правильными терминами!

Слова Джолли все звучали у меня в голове. И вдруг я споткнулась о выбоину на тротуаре. В последнюю секунду восстановила равновесие, но ноги внезапно отяжелели. Перед глазами поплыл туман. Я заморгала.

Должно быть, зря я с утра не поела… После пробежки перехвачу чего-нибудь в «Выеденном яйце». Однако от одного слова «яйцо» у меня скрутило желудок. Оладьи? Еще хуже. Хэш?[9] Ну уж нет! Ладно, соображу что-нибудь, а пока нужно перестать думать о еде, не то меня вырвет прямо на клумбу.

Внезапно я услышала звук, похожий на биение сердца, и огляделась. Монарх с белым пятнышком на крыле порхал совсем рядом, то ныряя вниз, то взлетая повыше и кружась в воздухе.

Если бабочка – это Алекс, ничего удивительного! Машину он водил тоже из рук вон плохо.

Но если это он, почему по-прежнему всюду за мной летает?

Джолли обернулась в сторону «Сороки» и цыкнула зубом:

– Весь город на ушах стоит от разговоров о том, что Дез хочет продать кофейню. Никто не понимает, как ему такое в голову пришло, ведь Мэгги-то все ждет, когда мама вернется. Бедняжка просто с ума сходит! А у нее повышенное давление, ей нельзя волноваться. Скажу по секрету: Дезу всю неделю звонят горожане и ругают его на чем свет стоит. Приемных матерей у Мэгги в этом городе больше, чем песчинок в пустыне.

– В каком это смысле «ждет, когда мама вернется»? – Слова застревали у меня в горле.

– Ох, бедная девочка никак не могла справиться с горем и решила для себя, что Таппенс просто пропала и однажды найдется.

О нет…

– Вот почему она в кофейне ничего не меняет, – продолжала Джолли. – Хочет, чтобы все оставалось как при матери.

Мое сердце было разбито. Просто раскололось на куски.

– Дез поначалу тоже не терял надежды. Молился, чтобы Таппенс спасли, чтобы оказалось, что она зацепилась за какую-нибудь деревяшку, выбралась на берег, но потеряла память от шока. Потом он, конечно, примирился с реальностью, но ради Мэгги продолжал притворяться. Они так и не устроили ни похорон, ни поминальной службы.

«Ужасная трагедия», – сказала Джолли. Но, как по мне, это не отображало всего ужаса ситуации.

– Получается, весь город ей подыгрывает? – спросила я, заранее зная ответ.

Теперь я понимала, почему Роуз тогда не желала отвечать на ее вопросы.

Джолли кивнула:

– Поначалу мы делали это, просто чтобы горе ее не раздавило. Потом все как-то не могли найти подходящего момента, чтобы ей сказать. Наконец нашлись люди, готовые внести ясность. Вроде запланировали объяснение, но в итоге все отменилось. Никто не мог заставить себя сделать это, ведь мы знали, как ей будет больно. А постепенно стало понятно, что Мэгги всех нас каким-то образом заразила своей верой. А почему бы и нет? Почему бы нам не надеяться на чудо? По крайней мере, благодаря Мэгги мы поняли кое-что новое о любви.

Я стерла слезинку из уголка глаза. Хотелось броситься в кофейню и обнять Мэгги.

– Миз Ава! – Ко мне подбежала Ханна. – А когда Джунбер[10] будет готова? Я по ней скучаю!

– Джунбер? – Я через силу улыбнулась.

– Эстрель сказала Ханне, что Джунбер по ее просьбе займешься ты, – объяснила Джолли.

– Я не хотела сделать ей больно! – Голубые глаза Ханны наполнились слезами.

Как ни плохо я соображала, все же поняла, что Ханна, должно быть, имела в виду плюшевого мишку из сумки. Я покосилась на «Стежок». В такое время в магазине должно было быть темно, но я заметила у окна Эстрель: она наблюдала за нами. Может, других эти ее неожиданные явления пугали, но мне от них отчего-то, наоборот, становилось спокойнее. Я улыбнулась ей и помахала. Она тоже неловко вскинула руку, словно в жизни не делала такого жеста, и резко отвернулась.

Джолли взяла лицо Ханны в ладони и притянула ее к себе.

– С Джунбер произошел несчастный случай. Ханна просто нашла мои кухонные ножницы, решила их опробовать и немного увлеклась. Со мной тоже такое пару раз случалось!

Я присела на корточки, чтобы мы с Ханной были на одном уровне. Клак-Клак подскочила поближе и начала клевать мой шнурок.

– Я подлечу Джунбер, обещаю! И очень скоро ее тебе верну.

– Мы боялись, что ее уже не починишь… – сказала Джолли. – Чтобы вернуть ее к жизни, потребуется чуточка магии.

Я не сводила глаз с Ханны.

– Может, снаружи она и будет выглядеть немного иначе, но внутри останется прежней. А только это и важно!

Ханна кивнула, все так же уткнувшись в круглый бабушкин живот.

– Скажешь ей, что я ее люблю? И что мне очень жаль?

– Конечно.

Теперь, когда я узнала, что медвежонок принадлежит Ханне, мне хотелось как можно скорее приняться за работу. Я уже придумывала, каким способом его можно починить.

Краем глаза я уловила какое-то движение на другой стороне улицы. На этот раз не Эстрель – окна «Стежка» погасли, а хозяйка исчезла. Нет, это Сэм и Норман направлялись к «Сороке». Я помахала Сэму; он махнул мне в ответ. Норман же бешено завилял хвостом.

Поднимаясь на ноги, я погладила Клак-Клак, но она продолжила клевать мой шнурок. Стоило мне выпрямиться, как перед глазами поплыло, и я пошатнулась.

– Ой-ой! – Джолли схватила меня за руку. – Ты побелела, как привидение.

Борясь с головокружением, я слабо улыбнулась:

– Наверное, мне сегодня не стоит продолжать. В следующий раз постараюсь не забыть позавтракать перед пробежкой.

Я так мало ела, что этого стоило ожидать. И все же… Интересно, где здесь ближайший медпункт? А отделение неврологии поблизости есть? А врачи, понимающие в эпилепсии?

В голове гудело, и Ханна назидательно проговорила:

– Миз Ава, завтрак – это самая важная еда за сутки.

– Совершенно верно! – Джолли по-прежнему сжимала мою руку и смотрела на меня взволнованно.

Норман закряколаял – рядом словно затрещал фейерверк. Клак-Клак заголосила и заметалась в панике. Пес бросился через дорогу – ко мне. Джолли забрала у меня поводок. Цыпленок верещал, как заклинившая сирена.

Кругом царил настоящий хаос. Я отошла на пару шагов и прислонилась к дереву.

– Наверное, мне просто надо немного перекусить, – произнесла я тихо, думая, что никто меня не слышит.

Но, оказалось, меня услышали.

– Я как раз знаю подходящее место, – передо мной возник Сэм, – обопритесь на мою руку, и я вас отведу.

Утро пятницы выдалось ясным и солнечным. На небе белели легкие облака. И лишь сильный ветер нашептывал что-то зловещее и предвещал неприятности.

Я вытащила мешок с мусором на задний двор кофейни и у контейнера огляделась, пытаясь найти причину обуревавшего меня беспокойства.

И тут же обнаружила ее: из переулка вырулил фургон «Берегового хомячка» и направился в мою сторону.

Мы с Донованом не виделись со среды – с момента, как он вышел из кафетерия, пообещав разработать стратегию, которая поможет меня завоевать.

Солнце бликовало на лобовом стекле, не давая мне разглядеть лицо водителя, но сердце знало, что это он. Грузовик газанул, и на душе потеплело.

И в то же время я заледенела от ужаса.

Потому что в последние два дня у меня из головы не шли слова Эстрель о том, что тот, кто отрицает свои истинные желания, будет несчастен до конца жизни.

Разве не это случится, если я продолжу встречаться с Донованом?

Разве я не заставлю его отказаться от его истинного желания?

Я вовсе не хотела, чтобы из-за меня он был несчастен до конца жизни! С нами такое уже случилось – в то лето, когда он приехал в Дрифтвуд на каникулы. Тогда Донован как раз услышал, что я собираюсь бросить учебу. Правда, в то время еще никто не знал, почему я так решила.

Он рассказал, как скучал по мне. Как сильно меня любит. Хотел, чтобы я уехала вместе с ним во Флориду, где он тогда жил. Твердил, что хочет жениться на мне, создать семью.

Я должна была сказать ему правду.

Должна была.

Новости его просто ошеломили. В глазах цвета океана осколками блестела боль.

И все же… Он сказал, что ребенок ничего не меняет. Что он все равно хочет на мне жениться. Что усыновит малыша и будет любить его как своего.

Но я не могла выйти за него не из-за Ноа…

От воспоминаний о былом на глаза навернулись слезы. Я проморгалась, и в ту же минуту передо мной остановился фургон. Донован выключил двигатель и открыл дверь.

– Как мы изящно встретились!

Я помахала ему мусорным пакетом.

– Гламурная жизнь управляющей кофейней…

– Думаю, ты больше чем управляющая, Мэгги.

Вообще-то именно этим я в кафе и занималась, но мне не хотелось с ним спорить, особенно при этом сулящем неприятности ветре. Я бросила мешок в контейнер и обернулась.

Донован оглядел мою грудь.

– Симпатичная футболка!

Я, вспыхнув, опустила глаза. На футболке было написано: «НИЧЕГО ОН НЕ ПРОДАЕТ».

– Порой в мастерской можно сотворить кое-что полезное. Зачем ты приехал?

Шевелюра Донована растрепалась на ветру, и в свете утреннего солнца я разглядела несколько седых волосков среди каштановых волн. Хотелось протянуть руку и пригладить их.

– Чтобы сделать тебе предложение. Я, ты и блошиный рынок – что скажешь?

Блошиный рынок? Заинтригованная, я склонила голову.

– Продолжай.

Он шагнул ближе.

– Слышал, на этой неделе возле Дафни открыли новый торговый центр для продажи антиквариата. Подумал: может, тебе захочется в воскресенье съездить туда со мной, посмотреть, что к чему? У тебя же выходной, верно?

Верно: по воскресеньям кофейня не работала. Однако у меня все равно было плотное расписание: днем – встреча клуба садоводов, вечером – организаторов Фестиваля бабочек. Однако ради блошиного рынка их, возможно, стоило прогулять, тем более что я никогда в жизни этого не делала. Я уже радостно предвкушала, сколько безделушек смогу найти там для моего Уголка Диковинок…

Донован, сунув руки в карманы, покачивался на каблуках. И, не сводя с меня глаз, продолжал соблазнять:

– Рынок занимает здание площадью восемьдесят тысяч квадратных футов. А прилавков в нем пятьсот.

От мысли о сокровищах, которые там таятся, мои колени превратились в желе.

Однако, взглянув в полные надежды глаза Донована, я мысленно дала себе подзатыльник, унимая не в меру распалившиеся чувства.

Нужно думать о себе! Может, там и пятьсот прилавков, но ехать до Дафни – добрых полтора часа. Наверняка мы проголодаемся и заскочим куда-нибудь перекусить… К тому же в машине нас будет только двое. Я и он. Вместе. Целый день!

Мне так хотелось поехать, что вспотели ладони. И не только потому, что блошиный рынок – это сущий рай, но и потому, что целый день с Донованом – рай тоже.

Но нет. Нет.

Я должна его отпустить.

Должна.

Вспыхнув от накатившего чувства вины, я ответила:

– Извини, Донован, – и через силу выдавила: – У меня в воскресенье несколько встреч.

– И их нельзя отменить?

Не доверяя голосу, я покачала головой.

– Уверена?

– Ага, – прохрипела я.

– Мэгги, тебе никогда не приходило в голову, что у тебя слишком много дел?

О да, еще как приходило! Особенно в последнее время. А так хотелось бы сбавить обороты, просто наслаждаться жизнью… Но сейчас, когда работа была нужна мне как предлог, я не могла себе этого позволить.

– Вовсе нет.

– Тогда ладно. – Выдохнув, он пнул ногой камешек. – Наверное, мне пора ехать.

– Мне тоже пора возвращаться в кофейню, – с трудом сглотнув, отозвалась я.

Донован направился к фургону, затем резко развернулся.

Сердце заколотилось в груди.

– И последнее.

– Да?

Почему у меня в душе затеплилась надежда? Она не имела на это права. Никакого права!

Его глаза потемнели.

– Сегодня меня в пекарне поймал Роско Додд.

Я не поняла, почему он так резко сменил тон и тему разговора.

– Он любит присесть на уши.

Донован, нахмурившись, поднял глаза и уставился на качавшиеся над нашими головами пальмовые листья.

Слева и справа так и мелькали предупреждающие флажки.

– С Роско что-то не так? Или с кем-то другим из Доддов?

Роско, милый старичок за восемьдесят, жил со своим сыном и его семьей неподалеку от моего отца. В городе его любили, несмотря на то что он слыл ужасным болтуном.

– Нет, с ним все в порядке. В полном, – заверил Донован и, снова взглянув на мою футболку, добавил: – Он, как и весь город, хотел поговорить о том, что твой отец продает «Сороку».

Если я больше ни разу об этом не услышу, счастью моему не будет предела. Я просто в экстазе забьюсь!

– Ну и как, сообщил что-то стоящее внимания? – спросила я, все еще не понимая, отчего Донован так посерьезнел.

Я бы не прочь была послушать, тем более что Кармелла откровенно меня избегала. Она несколько дней не заглядывала в кафе и не отвечала на мои звонки.

Донован скрестил руки на груди:

– Роско задал мне вопрос, на который у меня не нашлось ответа. Но, может, его знаешь ты. Он спросил, кто и в каких долях владеет кофейней.

– Кто владеет? А в чем дело?

Донован с несчастным видом переминался с ноги на ногу.

– Точно не знаю. Но Роско считает, что если Дез собирается продать кафе, то, возможно, он именно поэтому ходил к поверенному.

Я даже отшатнулась. До сих пор я никогда не изучала этот вопрос, но всегда считала, что кофейня принадлежит обоим моим родителям. Именно поэтому папа так легко взял все на себя, когда мама пропала.

Если он хочет продать «Сороку», выходит, ему придется вычеркнуть из документов мамино имя?

Но он же не станет ее продавать!

Я уверена.

Практически уверена…

От накатившей паники у меня зудела кожа.

Донован уцепился большим пальцем за плечо.

– Мне уже пора. Слушай, если передумаешь насчет блошиного рынка, мое предложение в силе. И, Мэгги, надеюсь, ты знаешь, что если тебе захочется поговорить об отце, «Сороке» или о чем-нибудь еще, я рядом.

– Я знаю, Донован, – борясь с головокружением, заверила я.

Ссутулив плечи, он сунул руки в карманы. Снова пнул камешек – тот покатился по дорожке. И стал забираться в фургон.

Хотелось окликнуть его, попросить не уезжать, остаться со мной. Рассказать мне о блошином рынке еще. И о том, каким он видит наше будущее.

Я сжала губы, чтобы не выпалить все то, что так и рвалось с языка. Все то, что, как мне казалось, он должен был знать. Например, как сильно я люблю его. Еще с пятнадцати лет.

Фургон заворчал, просыпаясь. Развернулся. Донован грустно улыбнулся из окна и поехал прочь.

Хотелось плакать. Рыдать до судорог. Призвав на помощь всю силу воли, я сдержала слезы.

Развернулась к «Сороке» и обнаружила, что у задней двери «Стежка» стоит Эстрель с пустой картонной коробкой в руках. Не знаю, давно ли она вышла, да это и не было важно! Со своим ви́дением она наверняка и так все знала о моей удручающей личной жизни.

– Магдалена, разве ты сейчас не отрицаешь свои истинные желания? – резко и твердо произнесла она. – Если продолжишь сдаваться под грузом прошлого и идти на поводу у страхов, никогда не получишь желанного будущего, никогда не станешь счастливой. Ты должна примириться с прошлым, чтобы двинуться дальше. Прекрати прятаться от боли! Выбраться можно, только пройдя сквозь нее.

Как бы резко она ни говорила, в глазах, смотревших на меня сквозь вуаль, читалось участие, и я тут же потеряла самообладание. Веки защипало от слез.

Эстрель в черном прозрачном шифоновом платье и туфлях на массивных каблуках протопала к мусорному баку, швырнула в него коробку и, взглянув на меня, произнесла:

– Так было сказано.