В кофейне диковинок

Глава 14

– Ну как? – спросил Сэм через час, после того как я чуть не рухнула в обморок на площади.

Мы с ним сидели за круглым деревянным столом, а Норман, сладко посапывая, спал у моих ног. Сэм как раз убрал мою опустевшую тарелку.

– Честно? Тост смахивал на опилки, но ничего вкуснее этого джема я уже несколько месяцев не ела. Могла бы столовой ложкой его уминать! – Я взяла банку без этикетки, поднесла к свету и залюбовалась рубиновым блеском. – Его что, из радуг и единорогов варят?

– Почти. Это малина из сада моей мамы.

Я наблюдала, как Сэм, двигаясь плавно и размеренно, ходит по кухне: ставит тарелки в посудомойку, вытирает крошки на столе вокруг тостера, вешает полотенце на ручку духовки.

Дом Сэма не сильно отличался от дома Мэгги – правда, казался больше, просторнее, и потолки тут были сводчатые. Свет в комнаты проникал через выходящие на южную сторону окна, из которых открывался великолепный вид на лежащий через дорогу залив.

И пускай створки были закрыты, я все равно слышала шорох волн – бесконечное перекатывание вперед-назад. Под потолком гудел вентилятор с погнутой лопастью, а в коридоре за закрытой дверью работала стиральная машина.

– А где находится волшебный сад твоей мамы? Где-то неподалеку?

Несмотря на минимальный декор, оформленное в голубых и бежевых тонах помещение казалось милым и уютным. На белом дубовом полу, выделяя область гостиной, лежал пушистый ковер. На двух составленных буквой «Г» диванах (с одного удобно было смотреть телевизор, с другого – любоваться видом за окном) лежали четыре подушки. Телевизор стоял на изящном дубовом буфете, а пульт от него лежал на круглом журнальном столике. Я не увидела ни одной фотографии, не считая снимка Нормана, пришпиленного к холодильнику магнитом. Вместо картин стену украшали три больших плаката в рамках с изображением чертежей музыкальных инструментов: гитара, скрипка и банджо. Висели они рядком напротив деревянного стола. И единственные из всей обстановки намекали, что я права, подозревая Сэма в тайных занятиях музыкой.

– В Северной Алабаме, рядом с Хантсвиллем.

– Ты там вырос?

Он явно напрягся и, занявшись проверкой мисочек Нормана для корма и воды, двигался уже вовсе не так плавно и непринужденно. Наконец Сэм вернулся за стол, сел и скрестил руки на груди.

– Да. Мы с родителями и сестрой там жили. Собственно, они там до сих пор.

– Только без тебя.

– Только без меня, – повторил он, глядя в окно.

Там качали метелками на ветру колоски, росшие вдоль тротуара на другой стороне улицы, словно танцевали под мелодию, слышную им одним.

– А почему ты переехал сюда? – наудачу спросила я.

Сэм стряхнул со стола невидимые крошки.

– В погоне за счастливыми воспоминаниями. Когда я был маленьким, тут жили мои бабушка с дедушкой. Хотел купить дом на первой линии, но такие не часто выставляют на продажу. В детстве я постоянно бегал по этому пляжу, играл в воде, засыпал под колыбельную волн.

– Думаю, колыбельной лучше во всем мире не найти!

Я покосилась на дом Деза. Интересно, скоро ли он узнает, что случилось со мной утром, и передумает брать меня на работу? Мэгги уже звонила (ей, наверное, одной из первых доложили), кудахтала надо мной и отказывалась вешать трубку, пока мы с Сэмом не заверили ее, что со мной все в порядке. Я так и видела, как затянутая в спандекс Беттина влетает в кафе и взволнованно выкладывает потрясающую новость.

Сэм смотрел на мой стакан, почти до краев наполненный водой: стоило мне хоть чуть-чуть отпить, как он тут же подливал.

– Может, хочешь еще что-нибудь поесть?

Он предложил уже все на свете! Но меня привлек лишь тост с джемом и маслом. Я заставила себя съесть два. Уже хорошее начало! Покачав головой, я ответила:

– Ты столько для меня сделал – слов нет!

Он, отмахнувшись, пробормотал что-то про соседскую взаимопомощь.

– Ты хотя бы немного порозовела.

Норман зафырчал. Я наклонилась и погладила его по голове.

– Наверное, щеки пылают? Потому что мне очень неловко. Страшно подумать, что теперь обо мне болтают!

Я так старалась, чтобы никто не узнал о моих проблемах со здоровьем, а в итоге забыла поесть и все испортила. Теперь все постоянно будут бояться, что я ни с того ни с сего упаду в обморок.

Но это был не припадок. Совершенно точно. Я не теряла сознания. Прекрасно осознавала, кто я, где и с кем – а перед припадками я всегда об этом забывала.

– Теперь весь город будет о тебе болтать, – заметил Сэм. – Впрочем, он уже и так судачит.

– Ты не очень-то успокаиваешь…

– Добро пожаловать в маленький городок! – Смех у него был низкий и приятный.

Я сделала глоток воды.

– Это просто нечестно! Обо мне людям известно все, а я ни о ком ничего не знаю.

Не считая того, что рассказала мне Джолли.

– В конце концов все узнаешь. Всегда так происходит!

Интересно, а его историю знали многие? Мне почему-то казалось, что нет, несмотря ни на что.

Я съехала на краешек стула.

– Мне пора. Прости, пожалуйста, что тебе пришлось потратить на меня все утро!

– Не за что извиняться. Рад был помочь!

Норман, лениво виляя хвостом, поднялся на ноги. Я опустилась на корточки, погладила его и дала облизать свою ладонь.

Сэм тоже встал и теперь наблюдал за нами.

– Вот бесстыдник!

– Обожаю его. Правда. – Я поцеловала Нормана в пушистое темечко. – Ты самый лучший мальчик на свете, верно?

Пес всем телом завибрировал от удовольствия.

Я в последний раз погладила его, а потом встала, радуясь, что ноги не подкашиваются. Чувствовала я себя явно лучше, но не сказать, что великолепно. Очевидно, два тоста, даже с замечательным джемом, вылечить меня не могли.

Через плечо Сэма я снова оглядела трио инструментов и остановилась взглядом на скрипке – такую еще иногда называли народной.

– Вчера вечером, когда я спросила, не знаешь ли ты, кто играл на скрипке, мне показалось, что ты солгал. Но зачем? Тем более раз у тебя так хорошо получается!

Мы же вроде как стали друзьями? А значит, нужно было разобраться с этой ложью. Чтобы я могла доверять Сэму.

– Прости… Мне очень стыдно, но твой вопрос застал меня врасплох. – В его темных с золотыми искорками глазах плескалось сожаление. – Я не… Я пока не готов об этом рассказывать.

От его взгляда мое сердце разлетелось на куски. И чтобы не наделать глупостей – например, не броситься его обнимать, – я направилась к двери.

– Все нормально. Может, когда-нибудь сам захочешь рассказать. Только не ври больше, хорошо?

– Обещаю, – торжественно поклялся он, опередил меня и распахнул передо мной дверь. – Ава, пока ты не ушла, объясни, пожалуйста, как ты могла услышать скрипку. Я играю только в студии со звуконепроницаемыми стенами. Снаружи ничего не слышно. Я дважды проверял.

Теперь меня застали врасплох! Растерявшись, я в попытке выиграть время вышла на крыльцо. Совершенно не хотелось рассказывать Сэму о припадках и о том, как после одного особенно сильного у меня обострились слух и обоняние. Мне вообще не хотелось, чтобы кто-то знал про мою эпилепсию. Я мечтала быть нормальной. Но и врать было бы нехорошо. Я открыла рот, снова закрыла. На глаза навернулись слезы.

– Все нормально. Может, когда-нибудь сама захочешь рассказать, – повторил Сэм мои слова.

Я медленно кивнула и развернулась.

– Подожди секунду! – Он бросился в кухню, достал что-то из комода и рванул обратно. – Это тебе.

Сэм вручил мне неначатую баночку малинового джема. Я крепко прижала ее к груди.

– Спасибо! За все спасибо, Сэм.

– Пожалуйста, Ава.

Шагая по занесенной песком улице, я точно знала, что, пока не зайду в дом, Сэм будет смотреть мне в спину, проверяя, все ли в порядке. Я медленно поднялась по ступенькам, вспоминая, что утром он сразу же бросился мне на помощь. Накормил меня, чтобы я восстановила силы. Поделился волшебным джемом своей мамы. И позволил провести время с Норманом. И даже чуть-чуть с собой.

Когда я вставила в скважину ключ, который дал мне Дез, налетел такой ветер, что я едва не грохнулась. Дверь отворилась, в лицо ударил прохладный кондиционированный воздух. Но прежде чем войти, я обернулась и помахала Сэму.

Он помахал в ответ, а затем скрылся в доме.

Я ступила в комнату, прижимая к груди банку джема и прекрасно осознавая, что это наименьший подарок из всех, что Сэм преподнес мне этим утром.

– Она, кажется, спит. – Я тихонько спустилась по лестнице.

Придя к отцу, я сразу же поднялась наверх узнать, как чувствует себя Ава, и обнаружила, что она лежит на кровати, свернувшись клубочком поверх покрывала. Хотелось сунуть ей под голову подушку, укрыть одеялом и проверить, нет ли температуры, но я взяла себя в руки.

Поначалу я вообще не хотела подниматься наверх: помнила, как Эстрель сказала, что я иду на поводу у своих страхов. Но иногда страхи рождаются не на пустом месте. Например, когда боишься за другого – боишься его потерять. Поразительно, как быстро я привязалась к Аве, стала о ней беспокоиться!

Отец поправил коробку, венчавшую башню перед входной дверью, и пошел в гостиную.

– Феечка совсем вымоталась. Как приехала, ни разу не присела!

У меня болела голова. Я была на пределе с той самой минуты, когда Донован грустно мне улыбнулся. А еще из-за того, что он сказал про Роско. И из-за расспросов о том, в чьей собственности находится кофейня.

Я пробралась сквозь лабиринт коробок в коридоре, которых за последние дни, кажется, стало еще больше. Откуда ни возьмись вылезла Молли, бросилась к лестнице, и я едва об нее не споткнулась.

Кошка уселась на нижнюю ступеньку и обвила хвостом лапы. Мне отчего-то казалось, что она надо мной посмеивается.

– Не смешно! – буркнула я.

Она дернула усами, не соглашаясь.

Оставив ее злорадствовать, я прошла вслед за отцом в гостиную.

– Ава сказала, с тех пор как умер Александр, у нее нет аппетита. Но мне уже кажется, что дело не только в этом.

Странно было говорить об этом парне так, словно я знала его лично. Хотя в каком-то смысле, наверное, так и было. Ава так живо описала его характер, что теперь мы все его знали. Вольный искатель приключений! Как мой папа в юности.

– Конечно, горе выматывает. Я десять фунтов сбросил, когда твоя мама… пропала. – Папа вздохнул. – Много лет морепродукты не ел – запах слишком напоминал о том дне. Не знаю, помнишь ли ты, как в ту пору воняло водорослями…

Конечно, я помнила! В тот год к пляжу несколько месяцев подряд прибивало очень пахучие водоросли. Мне до сих пор снилось, как мама путается в них.

Вспоминать тот случай и то, что маму до сих пор не нашли, ужасно не хотелось, но я сообразила, что это лучший предлог завести наконец разговор о том, кому принадлежит кофейня. Тем более что надпись на моей новой футболке отец вроде как не заметил.

Он присел на корточки перед другой коробкой.

– Ава рано или поздно найдет что-то, что поможет ей справиться. Как находим мы все.

Я села на подлокотник дивана, набрала в грудь побольше воздуха и решительно начала:

– Так вот что с тобой происходит в последние дни? Ты ищешь свой способ справиться?

Папа поднял на меня глаза и наконец заметил футболку. Он осуждающе вскинул мохнатые брови.

– В какой-то мере.

– Слушай, мне не пришлось бы писать это на майке, если бы ты положил конец сплетням.

«Слушай»! Я начала говорить как Донован. Ничего себе, как быстро он проник в мое подсознание! А впрочем, наверное, он был там всегда. Просто сидел тихо.

Торопясь во всем разобраться, пока не растеряла порох, я продолжила:

– В городе все только и говорят о том, что ты ходил к поверенному по наследству и это как-то связано с долевой собственностью кофейни. Что скажешь?

– С долевой собственностью? – Он покачал головой. – Могу тебя заверить, Мэгги-сорока, что к Оррелу я ходил не из-за этого. Богом клянусь!

Взгляд у него был честный, но я видела, что в глубине глаз все равно таится какой-то обман. Папа юлил, не желая говорить, что затеял на самом деле.

И задумчиво хмурился.

– Впрочем, наверное, если бы я решил продать кофейню, мне пришлось бы обсудить это с ним.

У меня волосы встали дыбом.

– Пора прекратить это безумие! Я устала. Мне до смерти надоело отвечать на один и тот же вопрос! Мы оба знаем, что кофейню ты не продашь, потому что она не твоя. А мамина.

Папа посмотрел на меня с таким разочарованием, что стало понятно: я завалила какой-то тест. Этот взгляд одновременно разбил мне сердце и ужасно разозлил.

Он поднял коробку.

– Была мамина. Когда-то. Но прошло много лет. Я уже говорил: возможно, пришло время отпустить прошлое.

Сердце заколотилось в груди.

– О чем это ты? Разумеется, кофейня по-прежнему ее.

– Хм-м… – Он поволок коробку к выходу.

С пылающим лицом я устремилась за ним, из последних сил сдерживая ярость. Во дворе хлопнула дверь машины, и, выглянув, я увидела автомобиль Кармеллы.

Она шла к крыльцу с папкой «Недвижимость Дрифтвуда» в руках. Видимо, внутри лежали какие-то очень важные документы, ведь Кармелла заезжала к папе только в самом крайнем случае: она страдала от ужасной аллергии на кошек.

Злобная зверюга Молли как будто знала об этом и не упускала шанса потереться о ноги Кармеллы. Вот и сейчас она спустилась с лестницы и замерла у двери, готовая щедро одарить гостью кошачьей перхотью.

Понизив голос, чтобы не разбудить Аву, я спросила:

– Почему Кармелла идет сюда с папкой своего агентства? Что с тобой происходит? Ведь что-то происходит? Не отрицай!

Папа взволнованно посмотрел на меня:

– Мэгги, ты побледнела. Хочешь присесть?

– Не меняй тему! – Меня трясло.

– Магдалена, сделай глубокий вдох, – спокойно произнес он. – Я принесу тебе воды.

– Не надо мне воды! Мне нужна правда! И перестань надо мной кудахтать!

Он поднял глаза к потолку, покачал головой.

– Я буду кудахтать над тобой, пока не умру, а может, и после. – Он хохотнул. – Из меня ведь получится очень стильный призрак, правда?

Папа изобразил, будто играет на невидимой гитаре, и запел песню «Битлов» «Я тебя не замечаю»[11].

Меня снова захлестнуло багровой яростью. Как он смеет шутить? В такой момент? Я схватила рюкзак и закинула его на спину.

– Я ухожу.

– Мэгги, перестань. Не убегай! – попросил он.

Но я знала, что, если останусь, наговорю лишнего. Мы с отцом никогда не ссорились. Не помню даже, чтобы хоть раз говорили на повышенных тонах. Вообще-то мы с ним были люди покладистые.

Я даже не могла вспомнить, когда в последний раз закатывала сцену. Нет, постойте… Могла! Это случилось, когда четырнадцатилетний Ноа сбежал из дома посреди ночи, чтобы отправиться со своими друзьями к маяку на Песчаном острове. В итоге поднялся шторм, лодка перевернулась, а их спасла береговая охрана. Если бы Эстрель не позвонила и не предупредила меня, бог знает, что могло бы случиться…

Мне потом понадобилось успокоительное принимать, чтобы прийти в себя!

Распахнув дверь, я столкнулась с Кармеллой, которая как раз собиралась постучать.

Отдернув руку от удивления, она прижала ее к груди.

– Мэгги? А я и не знала, что ты здесь! Что случилось, милая? – Она перевела взгляд на отца. – О боже! Может, нам всем вместе сесть и поговорить о… о… – Она чихнула. – Об этом.

Молли выскользнула из дома и теперь выписывала изящные восьмерки вокруг ее ног.

– Мне не интересно, о чем вы будете говорить, если только кто-то из вас не собирается наконец сказать мне правду о том, что происходит.

Я показала глазами на папку в руках Кармеллы, затем перевела взгляд на отца.

Оба смотрели на меня встревоженно, но заговорить не спешили.

Я раздраженно выдохнула и понеслась вниз по лестнице. Но только ступила на усыпанную гравием дорожку, как сверху меня окликнул отец:

– Мэгги, происходит только одно: я пытаюсь помочь тебе найти способ справиться.

Я обернулась к нему.

– Ты все спрашиваешь, почему я решил продать кофейню. Но, по-моему, более важный вопрос – почему ты ни разу не предложила ее купить. Может, подсознательно ты и сама понимаешь, что пришло время двигаться дальше?

Я развернулась и пошла прочь, гадая, почему отец запел именно «Я тебя не замечаю». Ведь эта песня вовсе не про призрака! А про то, что, когда отношения разрушаются, ты постепенно перестаешь узнавать любимого и он становится для тебя невидимым.

Теперь, задним числом, я понимала, почему он выбрал ее.

Потому что если он думает, что я откажусь от кофейни – от маминой мечты, значит, я этого человека больше вообще не знаю.