В субботу рабби остался голодным

Глава XXVII

Окружной прокурор не сделал никакого официального заявления. Только в «Линн икзэминер» появилась короткая заметка, в которой сообщалось, что служба окружного прокурора изучает обстоятельства, при которых 18 сентября наступила смерть Айзека Хирша, Брэдфорд-лейн, 4, Барнардс-Кроссинг, и что, возможно, будет подано ходатайство об эксгумации тела.

Марвин Браун наткнулся на эту заметку, просматривая газеты во время своего утреннего перерыва на кофе, и немедленно позвонил Мортимеру Шварцу.

— Чтоб я так жил, если в этом как-то не замешан рабби, Морт. Это хитрость, это одна из маленьких хитростей рабби, можешь не сомневаться, — возбужденно заговорил он.

— Но как рабби мог добраться до окружного прокурора? И зачем ему это нужно?

— Они с шефом Лэниганом закадычные друзья, а Лэниган вхож к прокурору. А насчет того, зачем ему это нужно… Ясно, зачем: чтобы не дать нам развернуться.

— Ты имеешь в виду — с дорогой? А какое это имеет отношение к прокурорскому расследованию?

— А что, не странно разве, что мы начинаем строить дорогу, чтобы отделить ту самую могилу, которая их интересует? В газете пишут, что они собираются эксгумировать тело. Вот будет мило, если они выкопают его за нас, пока мы будем размечать дорогу! Ты не думаешь, что возникнут вопросы?

— Я все-таки не вижу тут ничего такого, чтобы выходить из себя, Марв. Совершенно очевидно, что их работа никак не связана с нашей. И я, честно говоря, не могу себе представить, чтобы рабби встревал в такие проблемы, а особенно в те, где он совершенно ничего не может изменить. Знаешь, что я думаю? Этот малый, Бим — ну, следователь страховой компании, — это он, наверное, гонит тут волну. Как-никак он представляет крупную страховую компанию, которая рискует целой кучей денег. Думаю, они имеют куда большее влияние на окружного прокурора, чем рабби.

— Что касается меня, Морт, то я и не пошевелюсь с этой дорогой, пока отсюда не уберется окружной прокурор.

— Мне лично это непонятно, но если ты так считаешь, ладно, подождем недельку.

— А как быть с заседанием правления в воскресенье? Опасно заводиться с отставкой рабби, пока не кончится эта заваруха с Хиршем.

— Вот это правильно, Марв. Ты точно уверен, что хочешь все притормозить?

— Да.

— Ладно, мы вот что сделаем: отменим заседание правления.

— А это не произвол?

— Я так не считаю. Как президент я ведь могу созывать чрезвычайные заседания?

— Конечно, но…

— Так почему я не могу отменить заседание? Вообще-то мне достаточно просто позвонить нашим и велеть им не приходить. Тогда у нас не будет кворума.

— Наверное, так лучше.

— Ну, посмотрим. А ты пока следи за ситуацией.

Браун заметил, что дверь открылась и на пороге стоит секретарша. Он с беспокойством подумал, много ли она слышала. Он вопросительно посмотрел на нее.

— Тут к вам двое, мистер Браун, — из полиции.

После смерти мужа Патрицию Хирш друзья и соседи ни на один вечер не оставляли одну. Ее приглашали к обеду, а если она чувствовала себя слишком усталой и вынуждена была отклонить приглашение, кто-нибудь заходил к ней, чтобы помочь скоротать долгий вечер. Поэтому она не удивилась, когда однажды вечером к ней наведался Питер Додж, хотя она и не видела его со дня похорон.

— Боюсь, я тебя совсем забросил, Пат. Но я был так занят подготовкой к этой поездке СБРР.

— Да я понимаю, — сказала она. — Тебе, наверное, и от своих прогулок пришлось отказаться?

Додж смутился.

— Нет, я проходил здесь несколько раз и думал зайти, но тут, кажется, всегда кто-то был…

— Это просто соседи, друзья, которые живут поблизости.

— Да, наверное, это было глупо с моей стороны. Я… я не хотел, чтобы подумали, будто я мог зайти… ну, по профессиональным причинам.

— По профессиональным причинам?

— Ну, понимаешь, твои друзья и соседи — в основном евреи, и я боялся, что они могут подумать, будто я пытаюсь тебя вернуть в лоно церкви после смерти мужа.

— Но я не меняла вероисповедания, — сказала Пат. — Нас с Айком поженил мировой судья.

— Я знаю, знаю. Глупо. Пожалуйста, прости меня.

— Тут нечего прощать, Питер.

— Нет, есть. Ты была совершенно одна, и мне надо было быть рядом — я ведь самый старый твой друг здесь, твой земляк…

Она улыбнулась.

— Ну, хорошо, Питер, я прощаю тебя.

Она похлопала его по руке, и он тут же накрыл ее руку своей.

— Расскажи мне — как ты? Я понимаю, это был ужасный удар, но теперь ты оправилась?

Пат осторожно высвободила руку.

— Да, Питер. Одиноко, конечно, но все были такие милые.

— А что ты собираешься делать? Возвращаться в Саут-Бенд?

— О нет, не думаю. Только не в Саут-Бенд. Я уехала оттуда еще до того, как встретила Айка, и у меня там никого нет… Да и нигде, в общем-то. Я еще об этом как следует не думала, но, наверное, пока останусь здесь и попробую найти какую-нибудь работу. Мне бы хотелось оставаться в этом доме как можно дольше, но, может быть, придется от него отказаться и снять небольшую квартирку в Линне или Салеме…

— Работа — это хорошая идея. Это поможет тебе отвлечься.

— Да, это тоже, но еще это будет означать, что я смогу нормально питаться. — Она улыбнулась. — А то я уже вроде как привыкла…

Додж был поражен.

— Об этом я не подумал. Разве Айк не…

— Не обеспечил меня? Есть небольшой текущий счет — меньше трех тысяч долларов, и депозитный счет — чуть больше тысячи. Мы заплатили четыре тысячи долларов за этот дом — первый взнос, — и я наверняка смогу продать его за те же деньги. А еще продам машину. После того, что случилось, я не хочу ее больше видеть.

— А разве Айк не был застрахован?

— Был. Но есть еще пункт о самоубийстве и этот человек, мистер Бим, который работает на страховую компанию, — следователь. Если страховая компания решит, что это было самоубийство, они только вернут наши взносы, и все.

— Но они должны доказать это, Пат. Они не могут просто так, самовольно решить.

— Правильно, не могут. Но они могут отказаться платить, и мне придется судиться с ними из-за этих денег. А это может растянуться на годы. Доктор Сайкс сказал, что они могут предложить мне полюбовное соглашение, но это будет гораздо меньше, чем выплата по страховому полису. И все же я, наверное, соглашусь, если это будет в разумных пределах.

— Но почему? Ты что — в самом деле думаешь, что он покончил с собой?

Она медленно кивнула.

— Я думаю, что это возможно.

И Пат рассказала Питеру о том, что произошло в Годдардовской лаборатории и как Хирш скатывался по наклонной плоскости. Когда она закончила, Додж минуту молчал. Потом он сказал:

— Мне трудно в это поверить. Я не очень долго и не очень хорошо знал твоего мужа, но его интеллект… В общем, он был одним из самых умных людей, каких я когда-либо встречал. — Он поднялся. — Послушай, Пат, я должен идти. Мне надо собираться. Я ведь сегодня вечером лечу на Юг по делам Движения и зашел, собственно, попрощаться. Меня не будет неделю-две. Самое большее — три. Никогда нельзя предвидеть, что там может произойти.

Она протянула руку, и он взял ее обеими своими.

— Обещай, что ничего не будешь делать — ничего не будешь решать по поводу страховки или чего-то еще, — пока я не вернусь. В моем приходе есть всякие важные люди, бизнесмены, и я посоветуюсь с ними. Если тебе нужна будет работа, я уверен, что кто-нибудь из них поможет. Я хочу, чтобы ты здесь осталась.

Пат улыбнулась ему.

— Хорошо, Питер. Я вряд ли буду что-то делать в ближайшие несколько недель.

Она проводила его до двери.

— Вот и хорошо. Не сомневайся, дорогая, — мы что-нибудь придумаем.

— Послушайте, рабби, в этом деле с кладбищем мы занимаем противоположные позиции. Может быть, я неправ, а может, и прав. Для меня весь вопрос в том, что будет лучше для храма. Мне не нравится эта идея: продать что-то человеку, а потом забрать это у него, пусть даже он надул меня при сделке. Если кто-то меня обставил — что ж, значит, в следующий раз буду умнее. Пусть осторожность проявляет покупатель — таков закон, правда? И хотя я продал миссис Хирш участок для ее мужа, а потом оказывается, что, может быть, я не должен был продавать, так как его смерть не была строго кошерной, я не стану рвать на себе волосы, хоть я и исходил из того, что сделка заключается честно. Но Морт Шварц говорит мне, что она не кошерная, что это может стоить храму кучи денег, достаточной для того, чтобы построить новую капеллу. Вот я и подал эту идею — исключительно в интересах храма. Хорошо, может быть, вы не согласны с нами, может быть, правы вы, но я по крайней мере действую открыто.

— Не будете ли вы так любезны объяснить мне, что вы имеете в виду, мистер Браун?

— Да бросьте, рабби. Всем в городе известно, что вы с шефом полиции приятели.

— Ну и что?

— А то, что я не думаю, что человек со стороны, который даже не принадлежит к нашей вере, должен вмешиваться в дела, которые касаются только храма.

— Вы хотите сказать, что Лэниган приходил к вам и пытался повлиять на вашу позицию в отношении Хирша?

— Сам он не приходил, но он прислал лейтенанта Дженнингса и еще какого-то офицера. Оба в штатском, пришли и спрашивают меня. Моя секретарша… да что там секретарша — она у меня и бухгалтер, и заведует канцелярией, и курьер… В общем, она говорит им, что я занят и не может ли она помочь? А они говорят — нет, им нужен я лично. Она говорит, что я занят, что меня нельзя беспокоить. Тогда они показывают свои бляхи и говорят, что все-таки придется меня побеспокоить. Вы представляете, как все это выглядит в офисе? Там сидело несколько моих агентов, они разговаривали с клиентами. Да и сама секретарша…

— Я думаю, полицейские могут прийти с вопросами к любому, мистер Браун. Вы что, хотите сказать, что это я их прислал?

— Они пришли поговорить о Хирше. Хотели узнать, какая у меня с ним была связь. Какая у меня с ним могла быть связь? Я его едва знал. Когда он приехал в наш город, я послал ему проспект. Я их посылаю всем новоприбывшим — это бизнес. Потом через какое-то время послал еще один — такое специальное письмо, где предлагается подарок за заполнение приложенной карточки. В то время мы, кажется, использовали для подарков что-то вроде бумажника с блокнотиком и авторучкой, который можно носить в нагрудном кармане, — по двадцать восемь пятьдесят за двенадцать дюжин. Так вот, когда он или его жена заполнили эту карточку и прислали ее нам, я позвонил ему и назначил встречу — так же, как любому другому. Может быть, и вы получили от нас такое письмо, когда переехали сюда. А потом я зашел к нему и заключил договор страхования. И это все. Я даже не заносил ему полис — был занят и послал кого-то из своих агентов. И с тех пор я его ни разу не видел. Я даже уверен, что не узнал бы его, если бы встретил. Вот такая у меня была связь с Хиршем.

Но то, как они себя вели, какие задавали вопросы… Словно я совершил какое-то преступление! Почему я был так заинтересован в изменении проекта дороги? Представлял ли я, что она отделит могилу Хирша от остальных? Что я имел против Хирша? Я не мог им сказать об этом деле с Горальскими. Это все пока секрет — тем более что, насколько мне известно, Бен Горальский даже и не согласен давать деньги на капеллу. Поэтому я сказал им о нашем законе насчет погребения самоубийц. И тогда они мне говорят: мол, от вас им известно, что это не противоречило правилам, и, может, у меня была какая-то другая причина? И начинают допрашивать меня, что я делал в тот вечер, когда умер Хирш.

— На этот вопрос, наверное, нетрудно было ответить. Это же был «Коль-нидрей».

— Все они были нетрудные. Только я вымотался. И не говорите мне, рабби, что они меня не тронут, если я не сделал ничего плохого. Кроме того, что они отнимают у меня время, они могут наделать мне кучу вреда просто тем, что приходят ко мне. Человек, у которого бизнес — тем более страховой бизнес, — должен быть вне подозрений. Что, если пойдут слухи, что полиция ходит ко мне в офис и учиняет мне допрос? Вы что думаете — это будет на пользу моему бизнесу?

Рабби не успел ответить, потому что раздался телефонный звонок. Это был Лэниган. Он ликовал.

— Рабби, помните, я говорил вам, что Горальский, мистер Бен Горальский, был тем человеком, который рекомендовал Хирша на работу в Годдардовскую лабораторию?

— Да.

— А вы знали, что Хирш и Горальский были сначала партнерами и что тот производственный процесс, который теперь используют Горальские и который, замечу, принес им капитал, был идеей Хирша? Они его финансировали, а потом выкупили его долю.

— Да, я знал это.

В трубке наступило молчание. Наконец Лэниган холодно сказал:

— Вы никогда мне об этом не говорили.

— Я не думал, что это важно.

— Думаю, нам есть о чем побеседовать, рабби. Может быть, сегодня вечером?

— Да пожалуйста. Тут у меня как раз мистер Марвин Браун. Он говорит, что двое ваших ребят к нему заходили.

— И могу сказать, что он не проявил большой готовности к сотрудничеству.

— Может быть, но сейчас меня интересует другое: он, похоже, думает, что они приходили по моему наущению. Могли ваши люди сказать что-то такое, что навело его на эту мысль?

— Вы это знаете не хуже меня, рабби.

— Разумеется. Но тогда почему вы вообще им заинтересовались?

— Вот как раз по этому вопросу, рабби, я получил кое-какую информацию буквально двадцать минут назад. Раз уж он сейчас у вас, можете задать ему вопрос от моего имени. Спросите: почему он ушел из храма до окончания службы?

— Вы уверены?

— Я уверен, рабби. — И Лэниган со смехом повесил трубку.

Рабби повернулся к Марвину Брауну.

— Это был шеф Лэниган.

Ухмылка на лице Брауна должна была означать: «Я же вам говорил!».

— Скажите, мистер Браун, в пятницу вечером, во время «Коль-нидрей», вы ушли из храма раньше?

Браун покраснел.

— Так вот почему вы не откликались, когда вас вызывали, чтобы воздать вам почесть? Почему, мистер Браун?

— Я… я не считаю, что должен отвечать. Я… мне все равно, то есть я не на допросе и не обязан ни перед кем отчитываться о своем местопребывании.