В тени короля

Глава 21

— А это ещё кто? — Шестьдесят Седьмой вытянул шею, разглядывая кого-то вдалеке.

Морок наконец-то заткнулся и, звеня цепью, забрался на большой булыжник:

— Наши, что ли? Эй, Сорок Восьмой, глянь-ка, кто там?

А чего глядеть, и так понятно — прихвостни Севира припёрлись. Отвернувшись, Харо с невозмутимым видом принялся рассматривать ярко-синюю птаху, заливающуюся на ветке радостным пересвистом. Наглядится ещё на злорадные рожи, чего торопиться.

— Да что ты морду воротишь! — Шестьдесят Седьмой легонько пнул его по ноге. — Просят же посмотреть, трудно что ли?

— А то сами не знаете, — буркнул он, но всё же повернулся, куда указывал Морок — не отстанут же. Группа всадников послушно плелась за Спайком, рядом, спешившись, шагали двое: Керс и… Вороньи потроха! Видать, башку солнцем напекло.

Прищурившись, Харо всмотрелся в идущую рядом с братом девчонку. Твин?! Нет, это невозможно! Но глаза не лгали, он привык им доверять, хотя разум настойчиво твердил, что привиделось. Как она вообще выжила?! Раненая, в кромешной тьме, окружённая голодной стаей… Бред какой-то! И всё-таки это была Твин: тот же ровный нос, те же брови и уши торчком, тот же овал лица и номер над бровью. Она всё-таки выбралась каким-то чудом, будто сама Госпожа пощадила.

— Так что там? — с нетерпением спросил Морок.

— Жопа там, — Харо не мог оторвать глаз от бывшей подруги. До этой минуты ещё теплилась надежда, что пронесёт, что не всплывёт правда. Среди прибывших он ожидал увидеть кого угодно: Севира, Керса, да хоть саму Госпожу, но никак не Твин. Она должна была умереть, гиены её подери!

«Грёбаный ты неудачник, даже убить нормально не смог! Кретин. Так подвести Ровену, причём дважды… Пёс позорный, а ещё надеялся на что-то! Права была принцесса — ты полное ничтожество, пустое место, всего лишь рядовой скорпион, но даже в этом она явно тебя переоценила».

— Ну то, что жопа, и слепому видно, — проворчал Шестьдесят Седьмой. — Кто идёт-то, можешь нормально сказать?

— Керс с Триста Шестым… И Твин.

Морок ошеломлённо присвистнул.

— А ты, часом, глюк не словил? — не поверил Нудный. — Она ж в туннеле сгинула.

Лучше бы это был глюк, потому что теперь шансов вернуться за Ровеной меньше, чем отрастить себе нос.

Подъехав к лагерю, прибывшие отпустили лошадей пастись, а сами, сухо поприветствовав собратьев, расселись у костра. К ним тут же подтянулись любопытные, принялись о чём-то расспрашивать, знакомиться с новенькими — желторотики с регнумского терсентума. Харо почти всех знал в лицо, некоторых даже в Пустоши водил охоте обучать.

Керс старательно не смотрел в его сторону; Твин, сверкнув недоброй улыбкой, игриво помахала рукой, и, встретившись с ней взглядом, Харо понял: лёгкой смерти ему не видать. Никакая это не Твин — Альтера, жестокая кровожадная тварь, ей будет мало просто убить его, она будет резать его на куски, при этом сетуя на своё милосердие.

— Что-то я Севира не вижу, — прошептал Нудный, разглядывая карательный отряд.

— А зачем он здесь нужен? Смотреть, как нас дружно вздёрнут? — Морок нервно хихикнул. — Для него мы обычные предатели, чего на нас время тратить.

Охранявший их ординарий бросил, чтобы сидели смирно, и присоединился к остальным. Вскоре о них совсем позабыли. Может, воспользоваться случаем и слинять? Нет, глупость какая-то. Далеко даже без оков не убежать, а от толпы скорпионов не отбиться, их же здесь больше десятка. Лучше сидеть и не рыпаться. Подыхать, так с честью, а не как обделавшийся в портки трус.

— Шустрого бы сюда, — мечтательно вздохнул Шестьдесят Седьмой. — Ни хрена ж не слышно!

— А я тебе и так скажу, — прогундел Нудный. — Выбирают ветки покрепче, чтоб без лишней возни, а то вдруг твоя тушка тяжёлой окажется. Это ж заново вздёргивать придётся, кому нужны лишние телодвижения.

— Эй, Морок, может ты что-то слышишь? — Шестьдесят Седьмой со скучающим видом подобрал камень и подбросил его на ладони.

— Не-а.

— И нафига тогда тебе такие здоровенные уши, если толку от них мало?

— И чё! Ты жало Сорок Восьмого видел? А пользы тоже чуть больше, чем никакой, — Морок ехидно осклабился.

— А что там с его жалом? — не понял Нудный.

— Мать вашу, вы жало моё обсуждать собрались? Могу показать напоследок, хоть о чём-то вам будет Госпоже рассказать.

Шестьдесят Седьмой громко заржал, привлекая к себе недоуменные взгляды собравшихся у костра.

— Да тихо ты! — шикнул Морок. — А то вздёрнут раньше времени, чтоб трепаться не мешали.

Трепаться и без того они долго не собирались: вскоре кольцо любопытных начало распадаться. Спайк окликнул Сплинтера и указал в их сторону. Тот, коротко кивнув, направился к ним, прихватив по дороге что-то из своего мешка.

— Чего рожи такие кислые? — он склонился над кандалами Нудного. — Не разбегайтесь пока, цыплята, сниму вам эти железки.

— Это ты так пошутил? — нахмурился тот.

— А вешать? — непонимающе мигнул Шестьдесят Седьмой.

Ординарий ухмыльнулся, продолжая ковыряться в замке:

— А что, сильно надо?

— Да нет, просто мы думали, казнить нас приехали. Так что случилось-то?

— Что-что… В Исайлум отправитесь, казнь пока отменяется.

Харо подозрительно посмотрел на брата, и тот, почувствовав на себе его взгляд, поднял голову. Лицо каменное, хмурое, глаза сверлят насквозь. Что-то здесь нечисто, не столько удивляло внезапное великодушие Севира, как вся эта толпа, которую тот прислал за ними. Если для Пера они не пленники, для чего такое сопровождение? И какого пса припёрся Керс вместе с Альтерой?

Что-то сказав Пятьдесят Девятой, брат направился в их сторону. Альтера последовала за ним, снова нацепив эту свою безумную улыбочку. Отлично, вот сейчас всё и выяснится. Хуже смерти может быть только ожидание неизвестности.

— Ну здравствуй, брат, — Керс свысока смерил его взглядом. Ни ненависти, ни злобы в нём не чувствовалось, и это нешуточно напрягало.

— Чего молчишь? Не ожидал? — Альтера склонилась над Харо, упёршись ладонями себе в колени. — Ну вот, как всегда, ничего по твоей роже не поймёшь!

Он ощерился, собираясь объяснить сучке, в чей зад ей лучше катиться, но передумал: «Проиграл, так глотай молча».

— Да мы тут все чутка прифигели, — встрял Морок. — Но я рад тебя видеть живой, подруга.

— А я-то как рада видеть себя живой! Только вот Сорок Восьмой — не очень, — она с деланной грустью вздохнула. — Разве так встречают..?

— Не здесь, Твин, — Керс вскинул руку, прося её умолкнуть. — Пойдём, брат, поговорить нужно.

Под насторожённое молчание — остальные, очевидно, никак не могли взять в толк, что происходит, — Харо медленно поднялся. О чём пойдёт разговор — и псу понятно, а вот куда оно всё заведёт — другой вопрос. У Альтеры, может, рука и не дрогнет, а вот у Керса… Что-то не видно в нём решимости убивать. Наверное, напускное, чтоб бдительность усыпить. Хотя какая разница, от чьей руки подыхать, сейчас куда важнее Ровена…

Окинув быстрым взглядом собратьев, Харо обратился к Мороку:

— Вытащите её оттуда.

Тот недоуменно переглянулся с Шестьдесят Седьмым:

— В смысле?

— Двигай уже! — Альтера резко дёрнула за цепь оков. — Или до ночи тебя ждать?

— А ну-ка постой, сестрёнка, — прошмыгнув между ординарием и Нудным, Морок преградил ей дорогу. — Куда это ты его тащишь?

Харо предупредительно качнул головой:

— Не лезь!

— Расслабься, дружище, семейные дела, — заговорщицки подмигнула Альтера. — Правда, братишка?

Ага, самые настоящие семейные разборки. Наверное. Ему-то откуда знать, как оно там на самом деле бывает.

Морок недоверчиво насупился, вертя башкой то на Альтеру, то на него.

— Я же сказал, отвали, — ещё не хватало за чужими спинами прятаться.

Керс угрюмо бросил, чтобы следовали за ним и, уткнувшись взглядом себе под ноги, отправился к мирно жующим траву лошадям. Альтера бодро вышагивала рядом, при этом цепь отпустила, явно не волнуясь, что сбежит. Да и сбегать с её хистом бесполезно — нагонит же сучка в секунду, даже понять не успеется, что уже труп.

В седле Харо оказался впервые и, похоже, не так уж это и сложно, если не вертеться по сторонам или нестись, сломя голову. Ехали они долго, в молчании, изредка нарушаемом ничего не значащими фразами и едкими колкостями Альтеры. В конце концов он окончательно перестал что-либо понимать. Зачем тащиться невесть куда, если они могли его и у лагеря грохнуть? И это треклятое молчание Керса, на черта устраивать всё это представление? Но спрашивать не тянуло, только дай слабину и всё, проиграл. Это как рожей в дерьмо угодить, только похлеще. Нет, всё-таки он поступил правильно, и накосячил только в одном — не добил, пожалел… Слабак!

Лагерь остался далеко позади, вокруг сплошные скалы да степи. На горизонте чёрной полоской виднелись крохотные дома, но на ближайшие километры ни души, только вороны парят высоко над головой, ищут, кого бы сожрать. Поравнявшись с одиноко торчащим из земли валуном, Керс остановил лошадь и спрыгнул на землю:

— Приехали.

Альтера покрутила головой и, недовольно скривившись, спешилась:

— Можно было и подальше.

— И так сойдёт.

Харо последовал их примеру, подмечая, что местечко неплохое, живописное. Как раз для казни.

— Не хочешь спросить, зачем мы здесь? — сорвав травинку, Керс прислонился плечом к камню и принялся отрывать от стебля по кусочку.

— Догадываюсь.

— Гляди-ка, не дурак! — Альтера, казалось, была искренне удивлена. — Видишь, желтоглазый, ублюдок всё понимает. А ты носом хлюпал!

— Я хочу услышать это от него.

— Как скажешь, — пожала она плечами. — Хотя сомневаюсь, что из него можно выбить хоть что-то дельное.

— Неважно. Действуй.

Действуй? Харо обернулся на брата, как вдруг затылок взорвался болью, ноги подкосились, и он провалился в черноту, сперва беззвучную, сплошную, но затем сквозь глухую пелену начали доноситься голоса. Один тонкий, резкий, принадлежащий Альтере — Твин разговаривала по-другому, мягче, не так визгливо, — второй спокойный, пониже, голос брата. Щёку обожгло. Снова недовольный чем-то голос, ещё пощёчина.

— Ну же, засранец, хватит прохлаждаться!

Харо приоткрыл глаза и тут же пожалел об этом — всё вокруг двоилось и вращалось. Боль будто поджидала, пока он очнётся: затылок тут же начал нещадно саднить, между лопаток назойливо впивался острый камень, но из-за скованных над головой рук ни отклониться, ни сдвинуться. Харо дёрнул цепь, но та, жалобно звякнув, заскрежетала о неровную поверхность валуна.

— Бесполезно, братишка, — хихикнула сидящая рядом Альтера и указала куда-то вверх. Он задрал голову, как мог. Звенья были намертво вплавлены в камень, явно стараниями Керса. — Ну, рассказывай, мы ждём.

— А что ты хочешь услышать, брат? — с этой сучкой говорить не хотелось.

— Зачем ты это сделал? — Керс держался чуть поодаль, будто к происходящему не имел никакого отношения.

— Да какая уже разница!

Помедлив, брат приблизился; Альтера неохотно уступила ему место, и он, усевшись на землю, вперился в Харо изучающим взглядом:

— Принцесса заставила тебя, верно? Просто скажи правду. Я же знаю, ты не мог, это всё она.

«Дурак ты, братишка. Тебе не понять, что значит защищать то, что для тебя бесценно. Не понять, каково это — всю жизнь в одиночестве, когда даже чьё-то прикосновение — нечто недосягаемое, о чём и мечтать боишься. Тебе незнакомы брезгливые взгляды, насмешки даже среди своих, и уж тем более тебе не понять, что такое настоящая связь, когда жизнь готов отдать ради той самой, Особенной. Если бы ты понимал всё это, наверное, никогда бы не полез к Твин».

— Это моё решение, — Харо хмыкнул, наблюдая, как Керс меняется в лице.

— Нет, я не верю! Зачем ты её прикрываешь, Харо? Неужели она тебе дороже семьи?

— Семья? — Альтера издевательски прыснула. — Да он даже не знает, что это такое!

— Пойди погуляй, — Керс сердито сверкнул на неё глазами. Та оскорблённо фыркнула и отошла в сторону.

Вот это да! Альтера слушается его. Интересно, как ему удалось укротить эту безумную стерву?

— Я понимаю, братишка, ты залип на девчонке, — Керс устало выдохнул и потёр ладонями лицо. — Не понимаю только, зачем тебе понадобилось убивать Твин? Ответь, прошу, для меня это важно… Очень важно!

«Прости, брат, но придётся тебе мучиться в неведении», — любое неосторожное слово может навредить Ровене.

— Так было нужно. Не ищи виновных, я знал, что делаю.

Керс вцепился в его многострадальную рубаху и с силой тряхнул:

— Почему?! Почему, смерг дери тебя в зад!

— Я же сказал, так нужно. Она должна была умереть.

— Как ты мог?! Очнись, придурок, очнись уже! — он продолжал его трясти, отчаянно, будто это могло что-то изменить. — Откуда столько дерьма в твоей башке? Я ж до последнего верил, что ты не по своей воле, что повёлся… Сукин ты сын, ты предал её, предал меня!

— Не тебя.

«Тебя бы никогда, брат».

— Меня! — Керс бухнул кулаком себе в грудь. — И меня, и свою семью, мразь ты поганая! Твин же к тебе относилась лучше, чем к остальным, а ты!..

— Ну всё, довольно! — Альтера возвращалась, поигрывая в руке тем самым ножом. Надо же, не поленилась сохранить. Наверняка как раз на этот случай. — Меня сейчас стошнит от вашего нытья.

— Дай мне ещё минуту, — бросил через плечо Керс.

Долго и пристально брат смотрел на него, и было в его взгляде столько боли и разочарования, что Харо, не выдержав, отвернулся. Уж лучше бы Керс проклинал его и дальше, да хоть бы по морде зарядил… Убил бы, в конце концов, только не этот вот молчаливый упрёк — невыносимо.

Почему-то вспомнился день, когда завязалась их дружба. Стайка старшаков подловила Харо у столовки. Затащив в душевые, подальше от чужих глаз, ублюдки начали гасить его всей толпой и добили бы, сильно уж он им насолил, если бы не вмешался Керс. Ему тогда досталось не меньше, но брат принял на себя их ярость, спас.

— Будешь торчать здесь до самой деструкции? — Альтера в нетерпении переминалась с ноги на ногу. — Или ты решил подождать, пока он сам от скуки не сдохнет?

Не ответив ей ни слова, Керс отошёл в сторону, и Пятьдесят Девятая, победно осклабившись, устроилась у Харо на коленях. Ядовито-зелёные глаза холодно сияли в предвкушении мести, в предвкушении его крови.

«Что ж, всё по-честному. Налажал, теперь и расхлёбывай».

— Узнаёшь вещицу? — подцепив плоскую рукоять двумя пальцами, она покачала чернёным клинком перед его глазами. — Наверное, не ожидал, что он вернётся к своему хозяину? А я ведь предупреждала, что найду тебя. Тебя и твою шлюшку.

Альтера поднесла остриё к его груди и, надавив на кожу, медленно повела клинком. Харо даже не вздрогнул, болью его давно не напугать.

— О, не сомневайся, с ней я повеселюсь на славу! — продолжала она торжествовать. — Я искромсаю её красивую мордашку так, что и мать родная не признает, вырву с корнем её месмеритов язык, а потом вырежу сердце и скормлю туннельным псам… Хотя нет, до этого я отрежу ей уши и нос, отрублю её тонкие пальчики и повешу ей на шею, как ожерелье. Отличная идея, правда?

Харо едва не взвыл от бессильной ярости, представив, как эта дрянь прикасается к Ровене. Кто защитит её от этой чокнутой суки? Морок? Шестьдесят Седьмой? Да им плевать! Как только горелым запахнет, слиняют, и глазом не моргнув. Нет, нельзя умирать, у него нет на это права. Покуда жива Альтера, он не может спокойно уйти в Земли.

Сотни невидимых игл впились в пальцы, в ладони, в запястья. Зарычав, Харо рванул цепь. Сверху слабо хрустнуло, и на голову посыпалась каменная крошка.

— Не напрягайся, братишка, бесполезно. Смирись уже, отсюда живым тебе не выбраться, — Альтера вцепилась свободной рукой ему в горло и приложила затылком о валун, затем, плотоядно улыбаясь, провела языком по окровавленному лезвию и шумно втянула носом воздух. — Сладкая… для подлого отродья. Ну? Ничего не хочешь сказать перед смертью?

— Мне жаль, — прохрипел он, с ненавистью глядя на ту, кого называл сестрой все эти годы. Брови Альтеры удивлённо взлетели вверх, Керс дёрнулся, видимо, в порыве остановить подругу, но, заметив его усмешку, застыл. — Жаль, что не перерезал тебе глотку, тварь, чтоб наверняка подохла. Жаль, что дал тебе шанс погибнуть в бою, как и подобает воину.

Изумление на лице Альтеры продержалось недолго, и через мгновение вернулась прежняя злорадная ухмылка, от которой так и тянуло свернуть стерве шею.

— Слышал, желтоглазый? Теперь ты мне веришь? Срал он и на тебя, и на Твин, и на семью.

Керс с досады пнул лежащий рядом камень и, схватившись за голову, издал протяжный стон. Харо насторожённо следил за подвывающим братом. Где же ненависть? Ярость? Хотя бы злость? Так куда проще…

— Смотри на меня, выродок! — Альтера стиснула пальцами его подбородок. — В глаза смотри! Вот так, у-умница.

Холодное лезвие вонзилось в бок, медленно погружаясь в плоть. Боль расплавленным железом растеклась под кожей, обжигая нутро. Харо стиснул зубы до скрежета, при этом не отрывая взгляда от жестоких, холодных глаз, злорадно пылающих ядовитым сиянием.

— Ну как, нравится?

«Пошла ты!..»

— А так? — Альтера провернула лезвие в ране.

— Хватит! Просто убей его! — прохрипел Керс.

— Не-ет, я хочу, чтобы он прочувствовал всё, прочувствовал каждое мгновение, чтобы понял, каково это — умирать от руки близкого.

— Ты же обещала!

Презрительно фыркнув, Альтера снова прокрутила лезвие. В глазах помутнело, мир поплыл яркими красками, оставив неподвижным только ненавистное лицо сестры.

— Ты подохнешь здесь, — шептала она, но голос почему-то принадлежал Керсу. — Подохнешь в одиночестве, никому не нужный, ни своей чёртовой принцессе, ни брату, ни семье. Нет, не было у тебя семьи и никогда не будет.

Земля завибрировала, Харо начало мутить, а уже в следующую секунду он ощутил, как проваливается в чёрную бездонную пропасть.

— А ну-ка постой! — хлёсткая пощёчина вырвала его из мглы. Альтера ликующе выдохнула и приобняла ладонями его лицо. — Знаешь, мне бы очень хотелось видеть, как угасает жизнь в твоих глазах. Большего наслаждения я и представить не могу, но ты, подлое отродье, не заслуживаешь быстрой смерти. Око за око, верно? Так и быть, я дам тебе шанс, как ты дал мне его там, в туннелях. Быть сожранным псами — достойная смерть для воина, сам же говорил, так что потерпи, дружище, до заката недолго осталось, — похлопав его по щеке, она поднялась на ноги. — Надеюсь, до Земель ты не доберёшься. Предателям там не место.

«А это не тебе решать, подруга. Как знать, может и ты скоро ко мне присоединишься».

— И чур не отключаться! — строго добавила Альтера напоследок. — А то пропустишь самое интересное.

— Прощай, брат, — произнёс Керс не оборачиваясь, уже направляясь к покорно ждущим лошадям.

— Постой… — чёрт, даже говорить больно! — Спросить хочу.

Брат наконец оглянулся. Ну хоть так…

— Спрашивай.

— Что значит «гений»?

— И это я ещё чокнутая! — буркнула Альтера.

— Ты это серьёзно? — Керс укоризненно покачал головой, мол, совсем крыша поехала.

«Ну вот, а ещё умным зовёшься! Жаль, хотелось всё-таки узнать, что ж это за слово такое».

Харо долго смотрел ему вслед, надеясь, что брат хотя бы раз оглянется, но он так и не оглянулся. Нож остался торчать в ране, с каждым вздохом впиваясь лезвием в плоть. Боль не стихала ни на мгновение, вытягивала последние силы, опустошала до дна.

«Соберись, мать твою! Ты должен, ты ей нужен!»

В пальцах снова закололо, слабо, еле ощутимо. Рывок обошёлся очередным взрывом мучительной боли.

Нет, нельзя сдаваться.

Ещё рывок. Кажется, нож вошёл глубже…

«Плевать, продолжай!»

Другой рывок, и опять, и опять — тщетно. Хрустит, крошится, но цепь намертво приросла к камню. Рыча от ярости и отчаяния, Харо отдышался и, сконцентрировавшись на хисте, на той силе — единственной надежде на спасение, чуть приподнялся, упёршись ногами в землю, обхватил цепь покрепче и дёрнул вниз, добавив к рывку вес тела. Боль загрохотала, вонзилась острыми осколками, вгрызлась зубами в плечи, спину, в живот. Завалившись на бок, едва не вогнав нож по самую рукоять, он боялся и шелохнуться. Да что там, даже вздох казался нестерпимой мукой. На цепи оков остались куски расплавленного камня, рядом с головой острой гранью тускло поблёскивал здоровый осколок валуна. Повезло, а то бы и без уха остался…

«Поднимайся, ну же! Хватит валяться, слабак».

Ноги подкашивались, пришлось опереться о валун. Откат выдался тяжёлый, тело бил липкий озноб, а силы возвращались слишком медленно. Харо взялся дрожащими пальцами за рукоять и, вдохнув полной грудью, резко выдернул нож. Кровь хлынула ручьём, залила живот, тягучими струями стекая на пыльные портки. Сорвав с себя превратившуюся в лохмотья рубаху, он зажал ей рану. Бестолково, но лучше, чем ничего. До деревни километров десять, не меньше, он должен попытаться дойти, там можно найти спасение.

Левая сторона тела онемела, ныла тягучей болью. Каждый шаг стоил неимоверных усилий, и Харо чувствовал, как жизнь выливается из него вместе с кровью: он ощущал это в глухом стуке сердца, в тошнотворной слабости, в непослушных пальцах. В голове расплылся густой туман, соображалось туго; он почти не понимал, где находится, и только в глубине, на задворках разума, трепетала едва уловимая мысль: «Иди вперёд, там спасение».

Солнце выросло в гигантский шар, побагровело, залило кровью и небо, и степь. Линия горизонта рванула вперёд, размылась в границах, превратившись в бесконечно-зелёное пятно, сливающееся с пунцовой марью. Звенящая тишина давила, угнетала — ни пения птиц, ни стрёкота насекомых, ни шелеста травы, только пустое безмолвие, в котором со временем начали проступать очертания. Вроде неразборчивые, но стоило приглядеться, и в них легко угадывались знакомые силуэты. Вот Бифф заносит плеть над кем-то из собратьев, а вот тощая фигура с длинной бородой — Седой. Справа промелькнули дерущиеся на выпасе собратья, впереди появилась хрупкая фигурка Дис и приветливо замахала ему рукой, зовя к себе.

— Катись к псам! — он оскалился на неё, надеясь, что она исчезнет, но вместо этого Дис вдруг очутилась прямо перед ним, и круглое личико исказилось в брезгливой усмешке.

— А ты ждал, что я буду с тобой навсегда? — прокаркала она скрипучим голосом, и нос её начал вытягиваться, превращаясь в огромный клюв. — Ты хоть в зеркале себя видел?

Разразившись пронзительно-хриплым карканьем, она расправила руки с вырастающими прямо из кожи чёрными перьями и подпрыгнула, захлопала огромными крыльями. Харо всё смотрел на парящую в алом зареве чёрную точку, к которой постепенно присоединялись другие, сбиваясь в стаю. Вороны. Почуяли кровь. Нужно уходить.

Он упорно брёл вперёд, стараясь не обращать внимания ни на граканье тварей над головой, ни на бесформенные пятна, мельтешащие со всех сторон. Сколько времени уже прошло? Куда он идёт? Где же это чёртово спасение?

Споткнувшись о неожиданно выскочивший из-под земли булыжник, Харо рухнул на колени, попытался снова подняться, но тело забилось в крупной дрожи, руки затряслись от напряжения, мир закружился, и к горлу подкатила тошнота.

Отдышаться бы немного…

Он завалился на спину, уставившись в бездонную синеву, смешанную с багряным закатом. Вороны куда-то исчезли, алое облако неподвижно застыло, равнодушно наблюдая за ничтожным существом, медленно умирающим в пыли среди безмятежных просторов.

Мысли вдруг очистились, сделались прозрачными, как капли дождя. Заливисто защебетали птахи, лица коснулся лёгкий ветерок. Мир вернулся попрощаться.

Вот он, Сорок Восьмой, осквернённый, уродец, всю жизнь проносивший клеймо. Раб Легиона, раб Прибрежья, презренная пылинка в смерче мироздания. Зато умирает он свободным! И плевать, что в кандалах, свобода — она ведь здесь, всегда рядом, она внутри, и её никому не отнять. Как же он раньше этого не понимал?

Перед глазами предстала Ровена с ласковой улыбкой на устах. Взгляд полный нежности, трепетного восторга. Она тянется к его губам, касается тонкими пальчиками его щеки, тихо шепчет: «Вернись за мной, ты должен!»

— Девочка моя… — язык не слушался, слова давались с трудом, голос сиплый, чужой. — Прости, я не смог…

Ровена грустно смотрит в ответ, укоризненно покачивает головой, и локоны её вспыхивают кровавым золотом в лучах умирающего солнца. Она так невинна, так прекрасна!

«Прощай, моя госпожа. Прощай, моя богиня. Мне жаль, что подвёл тебя…»

Забавно… Всё, чего он хотел — просто быть свободным, быть кому-то нужным, а теперь даже Госпожа не придёт за ним. Там, После, его ждёт такое же одиночество, как при жизни. И поделом, раз не смог уберечь то единственное, ради чего стоило жить, ради чего стоило бороться.

«Теперь ты довольна? Я ведь обещала, что отомщу».

Твин не ответила. Она уже давно не отвечала, прячась за непроницаемым барьером.

«Ну и молчи, тоже мне!» — Альтера разочарованно фыркнула. Без неё тоже неплохо: никто не ковыряется в мозгах, не жужжит на ухо. Правда, немного неуютно из-за одиночества. Хотя другие же как-то с ним живут!

Она искоса глянула на Керса. Тот бездумно уставился своими огненными глазищами куда-то перед собой. Наверняка грызёт себя, жалеет о содеянном.

— Эй, желтоглазый, что дальше-то?

— Дальше? — он отозвался не сразу, видать, доходило долго. — Не будет никакого дальше.

— В смысле, не будет?! — Альтера возмущённо потянула на себя вожжи. — А ну стой!.. Стой, говорю! Оглох, что ли!?

Керс недовольно скривился, но лошадь всё же остановил:

— Какого смерга тебе от меня надо? Я же сделал, о чём ты просила. Брата убил… Мало тебе?

— Предателя, а не брата! — она спрыгнула в высокую по колено траву. — Давай сделаем привал.

До лагеря ещё оставалась добрая половина пути. Вдалеке маячила рощица, на горизонте темнело пятнышко — очередная забытая Госпожой деревенька. Глухомань, вокруг ни души.

— Отцепись уже от меня!

— А то что? — Альтера приблизилась к нему и, задрав голову, с вызовом посмотрела снизу вверх. — Ну же, слезай, потолкуем.

Керс неохотно спешился и уселся на землю, нахохлившись, будто ворон общипанный. Какой же он всё-таки тюфяк!

Альтера устроилась напротив:

— И долго ты собрался скулить о несправедливости жизни?

— Не волнуйся, мой скулёж ты больше не услышишь.

— Ах вот оно что! Слинять, значит, решил?

— Я и тебе предлагал.

— Что предлагал? Трусливо сбежать, поджав хвост? — она натянуто рассмеялась. — Не глупи, Керс, ты же можешь всё изменить! Постараться для своего народа, добиться справедливости. Ты рождён для этого!

От последней фразы он слегка вздрогнул. Ага, в яблочко! Любопытно…

— Я устал, Альтера, — тихо признался он. — Устал терять близких, устал от постоянного чувства вины. Я хочу спокойствия, понимаешь?

— Нет, твоя беда в другом, — она тяжко вздохнула. — Ты просто живёшь чужими правилами, вбитыми не пойми кем тебе в голову. Постоянная вина, говоришь? А что ты такого сделал? Спалил свою семью? Твоим родителям следовало бы получше следить за тобой. С такими-то способностями! Будто они не знали. Или ты жалеешь, что тряхнул свободных ублюдков, жиревших сотню лет на нашей крови? А может, из-за Сорок Восьмого, предавшего нас после всего, что мы для него сделали? Так скажи мне, кто виноват — ты или те, кто пользовался тобой?

— Не делай из меня жертву, — он покачал головой. — В итоге ведь мертвы они, а не я.

— Они поплатились за свои ошибки. Это был их выбор. Прекрати уже ковыряться в себе, со стороны это выглядит ужасно жалко!

— Мне насрать, как это выглядит, — ощетинился Керс. — Всё равно у меня больше ничего не осталось.

— Как это ничего не осталось! А я? — Альтера наигранно надула губы. — Или тебе на меня тоже насрать?

— Прости, но ты не Твин…

— Ошибаешься, Твин всего лишь часть меня, причём не самая лучшая.

Керс недоверчиво хмыкнул.

— Не веришь? А напрасно! Знаешь, я ведь создала её, когда ищейка убил маму. Мне казалось, так будет легче пережить всё это дерьмо, а потом я привыкла, что Твин принимает на себя все удары. Мне было вполне комфортно существовать в тени, прячась за её спиной, а зря, как оказалось. Так не повторяй моей ошибки, желтоглазый! — Альтера подалась к нему ближе, нежно провела пальцами по его изуродованной пламенем щеке, и от её прикосновения он напряжённо замер. — Не прячься от боли. Её не нужно бояться, наоборот, её надо любить.

Она мягко толкнула его в грудь, повалив на спину, и забралась на него сверху:

— Мы боимся её, презираем, а ведь боль преображает нас, раскрывает, делает нас лучше, сильнее, стоит только принять её. Разве это плохо?

Склонившись над ним, Альтера приблизилась к его губам, чувствуя ладонями подрагивающие от напряжения мышцы.

— Скажи мне, почему мы боимся боли? — прошептала она, касаясь его губ своими. — Почему боимся перемен, которые боль несёт в себе? Почему сопротивляемся им?

— Не перемен — неизвестности, — отозвался Керс едва слышно.

Под её ладонью гулко колотилось сердце, дыхание желтоглазого сделалось глубоким, тяжёлым, зрачки чуть заметно расширились. Альтера плавно задвигала бёдрами, играя с ним, наслаждаясь отчаянно-нетерпеливой быстротой, с которой росло его желание. Всё-таки он хочет её не меньше, чем Твин!

— Так давай вместе преодолеем этот страх, — она впилась ему в губы, восторженно застонала от обжигающей истомы, разливающейся внизу живота.

Поначалу Керс отвечал неуверенно, преодолевая одни ему известные преграды, но вскоре поцелуй сделался жадным, пылким. Его руки заскользили по её спине, нырнули под рубаху; прикосновения были нежными, осторожными; готовый, он вжимался ей в промежность, мелко дрожа от возбуждения, ласкал пальцами её грудь. В какой-то момент, уже не сдерживаясь, он приподнялся, сорвал с неё рубаху, рывком перевернул на спину, оказавшись сверху.

А с ним ещё не всё потеряно!

Альтера суетливо избавилась от оставшейся одежды, раскрылась перед ним в предвкушении испытать нечто новое. Всегда было интересно, каково это — не с Семидесятым.

— Твин, так не… — Керс вдруг застыл в сомнении.

Она обхватила ногами его бёдра, притянула к себе:

— Замолчи! — и снова впилась в его губы, покусывая их, царапая ногтями спину.

Сдавленно застонав, он провёл рукой по её бедру, прильнул к ней, вошёл несдержанно, до упора, не так, как это делал Слай…

Чёрт! Хватит уже!

Отогнав дурацкие мысли, Альтера погрузилась в ощущения, наслаждаясь его движениями, поцелуями. Она то прижималась к нему всем телом, то вызывающе отталкивала, провоцируя, и Керс поддался её игре, высвободил свою ярость. Слегка стиснув пальцами ей шею, он рывками входил в неё, напирал, заставляя её громко стонать, кусать себе губы, вонзать ногти в его кожу. Это не было нежным и трепетным слиянием — неистовая, животная жажда, томящаяся долгие годы и внутри него, и внутри неё самой. Как же это восхитительно!

Незнакомая энергия наполняла её с каждым толчком, с каждым касанием губ; продолжала растекаться по венам и когда Керс, издав приглушённый стон, прижался к ней, и когда повалился рядом, шумно дыша. Испытывал ли он тоже самое, Альтера не знала, её это и не заботило. Она с головой нырнула в нечто новое, неизведанное, и сейчас кроме неё и этих ощущений больше никого не существовало.

— Что ты со мной делаешь? — Керс притянул её к себе.

Альтера опустила голову ему на плечо и провела пальцем по покрытой испариной груди:

— Опять ноешь?

— Нет, я не… — он запнулся. — Скажи, что ты хочешь от меня?

— Ты же знаешь, — краем глаза она вдруг заметила тень и резко поднялась. В нескольких шагах стоял Слай. Лицо спокойное, серьёзное, во взгляде горький упрёк.

«Не смотри на меня так! Ради нас же стараюсь», — не выдержав, Альтера отвернулась.

— Что случилось? — Керс нахмурился, глядя туда, где только что стоял Семидесятый.

— Ничего, привиделось, — Альтера упёрлась руками ему в грудь, заглянула в огненные глаза. — Послушай, Керс, довольно нам прятаться, как крысы в норах. Вместе мы сможем многое. За нами готовы идти, за нас готовы сражаться. Так чего мы ждём? Давай уничтожим этот сраный Легион, чтоб камня на камне! Пора им всем ответить за то, что вытворяли с нашим народом. Поверь, только так ты сможешь избавиться от своего прошлого, только так ты наконец освободишься.

Заднее колесо противно повизгивало, угрожающе хрустело на каждой кочке. Бернард внимательно прислушивался к скрипу, вроде отлететь не должно, добраться бы до дома, а там уже починит. Ада тихонько посапывала в телеге, подсунув под голову руку, при этом заботливо прижимая к груди сумку с лекарствами и инструментами. Умаялась бедняжка, тяжёлый пациент попался, два дня с ним провозилась, не смыкая глаз. Хотя, если в соседние деревни зовут, то явно не чтобы пальчик перевязать. Бернард всегда с радостью вызывался отвезти знахарку, не спрашивая с неё ни медяка — Ада сделала для него многое, ввек не рассчитаться.

Громко ухая, над головой серой тенью пронеслась сова, в траве на обочине что-то зашуршало, побежало прочь. От луны остался тонкий ободок, зато звёзд было так много, что живого места на небе не найти. Даже ночью луга не спали, попискивали, хрустели порослью, хлопали крыльями, порыкивали, а порой и подвывали. Неровная колея тонула в темноте, керосиновая лампа мерно покачивалась на крючке, освещая скудный участок у телеги. Старая кобыла не жаловалась на темноту, не возмущалась, послушно бредя по изученной вдоль и поперёк тропинке.

Воздух остыл, весенняя свежесть пробирала до костей. Бернард зябко поёжился и оглянулся на Аду. Как бы не продрогла, кто ж её лечить-то будет! Жаль, второпях не прихватил одеяла. До деревни оставалось около часа, и он уже подумывал вздремнуть, но его внимание привлёк пёсий вой, причём довольно близкий.

— Что это Тейлурово отродье здесь забыло? — он нашарил под облучком ружьё и принялся всматриваться в черноту.

Псы сюда совались редко — людей опасались, но что-то их привлекло, коли так осмелели. Вытянув шею, он внимательно разглядывал луг и не сразу заметил что-то здоровое в траве, у самого края дороги, то ли камень, то ли туша какой-то зверюги. Камней таких размеров здесь Бернард не припоминал, потому решил проверить: если падаль, тогда лучше сжечь, чтобы псов да воронов не приманивать, а то повадятся, потом хлопот не оберёшься.

— О-о! — коротко бросил он Рыжей и спрыгнул на дорогу, сжимая в одной руке ружьё, свободной же снял с крючка фонарь и, прихрамывая, поковылял к находке.

Мягкий свет выхватил из черноты бледную кожу. Приглядевшись, Бернард ахнул — человек! — и захромал быстрее к неподвижному телу. Плечи и грудь неизвестного покрывали рисунки, руки сковывала цепь, заместо лица — скалящийся череп. Поди, успели уже обглодать… Но, приглядевшись, он сообразил — и это рисунок. Наверное, уруттанец. На левом боку, под рёбрами, зияла рана, судя по форме, колотая. Опустив фонарь на землю, Бернард склонился над несчастным и на всякий случай приложил два пальца к шее. Кожа горячая, липкая от болезненной испарины, пульс мерный, ровный. Гляди-ка, всё-таки живой!

— Мистер, очнитесь, — Бернард повернул его голову и, вскрикнув от неожиданности, плюхнулся в траву: половины носа раненому явно недоставало, а на лбу чернел номер. Осквернённый, да ещё и скорпион! Вот только что он здесь забыл? Где его хозяин? И псов вдобавок за собой притащил… А может, ну его? Пускай жрут! Хотя нет, не по-человечески это, нельзя так.

Скорпион не шелохнулся — без сознания, а в одиночку дотащить такого здоровяка никак не получится, с его-то больной ногой. Поразмыслив, Бернард тихонько свистнул, и телега снова заскрипела.

— Ада! Ада, проснись!

— Приехали, что ли? — спросил сонный голос.

— Беги сюда, помощь твоя нужна!

Проворчав что-то неразборчивое, женщина выбралась из телеги.

— Карна милосердная! Это что ещё такое? — при виде находки глаза знахарки удивлённо расширились.

— Живой он. Помоги дотащить.

— Совсем с ума сошёл на старости лет! Может, он беглый… или преступник? Разве не видишь кандалы? Брось его, Бернард, не накликай на нас беду!

— Нельзя так, живое ведь существо! Неправильно его тут оставлять.

Ада сердито упёрла руки в бока:

— Раз ты такой сердобольный, пристрели, чтоб не мучился, но тащить его в деревню я тебе не позволю!

— Ну и не помогай, женщина ты бессердечная, — разочарованно отмахнулся Бернард и, встав у головы осквернённого, подхватил его под руки. — Тяжёлый, чертяка!

— Боги всемогущие, за что мне всё это! — раздражённо выдохнув, знахарка приподняла раненого за ноги, не прекращая браниться себе под нос.

Дотащить здоровяка оказалось не так-то просто, несколько раз Бернард едва не упал, да и хромота делу не помогала, но наконец, поднатужившись, они загрузили его в телегу.

— Осмотри его, пожалуйста, — он принёс лекарке фонарь и флягу с водой.

— Старый ты дурень! — продолжая ругаться, Ада склонилась над скорпионом, прощупала кожу вокруг раны, коснулась бледного лба и поцокала языком. — Сложно сказать, Бернард, рана воспалилась, он весь горит. Чудо, если до утра дотянет.

— Разве ничего нельзя сделать? — с надеждой спросил он. Ему отчего-то стало жаль уродца. Это ж надо родиться таким, всю жизнь в неволе провести и умереть, брошенным в степях на съедение тварям.

— Антибиотики нужны, но даже с ними обещать ничего не могу.

— Так за чем дело встало? Неси свои антибиотики!

Откинув с лица выбившуюся из-под платка прядь, лекарка гневно сверкнула глазами:

— Даже не проси! Не стану я тратить дорогущие медикаменты на какого-то выродка.

— Сколько они стоят? Я оплачу!

— Упрямый ты дурень, что б тебе в огороде вороны нагадили! — Ада возмущённо всплеснула руками. — Ладно, сделаю, что смогу. Ну чего встал как вкопанный? Поезжай давай, а то окочурится твой подопечный. Напрасно, что ли, тащили?