В тени короля

Глава 28

Густую тишину нарушали лишь трель сверчков да тонкое позвякивание серебряных подвесок на рукавах Илвы. Дым костра, смешанный с дурманящим запахом тлеющих трав, лёгкой завесой расплывался по пологому ущелью. Тени от факелов сливались в причудливом танце, беззвучно скользя по поверхности громадного прямоугольного валуна. Лаакх Латди — камень Жизни, камень одной руны, установленный предками на месте, где когда-то ещё единое племя Урутт провело первую ночь в землях, ставших для них новым домом.

Величественно ступая по сочной летней траве, старая шаманка подошла к алтарю, неторопливо смешала в жертвенной чаше кобылье молоко с кровью жеребца и поманила к себе Альмода. Мерно загудел бубен в руках молодой девицы с тугими медными косами, зашелестели расписные погремушки, жалобно запричитала свирель. Илва сорвала с пояса ритуальный кинжал, в мерцании факелов сверкнул клинок, скользнул по ладони вождя, и кровь тягучей струйкой полилась в чашу. Окунув в содержимое кропило, старуха приблизилась к руническому камню и нараспев воззвала к Маа, орошая руну жертвенной смесью.

— Великая Матерь, мы, дети твои, взываем к тебе, как к Знающей-все-Пути и Раскрывающей-нам-Истину. Стоя здесь, на месте Первой Ночи, где уруттанский народ перестал быть единым племенем, и где каждый обрёл свой Путь, твоего совета испрашивает молодой Альмод, вождь Серебряного Когтя. Вновь становясь на тропу наших предков, мы замыкаем круг и молим о твоём снисхождении к нам, неразумным детям твоим, — Илва снова окропила руну. — Да будет услышан вопрошающий, да будет получен ответ, и как кровь, смешанная с молоком, пусть сольётся наше скудное понимание с твоей безграничной мудростью.

Закончив с призывом, шаманка сделала глоток из чаши, передала Альмоду и, убедившись, что тот испил из неё, обернулась к валуну. Пока сосуд переходил из рук в руки явившихся на зов вождей, старуха, неразборчиво нашёптывая слова призыва, водила пальцами по вырезанным на камне лучам, образующим в пересечении ромб с короткой спиралью в сердцевине. Она повторяла своё нехитрое действо до тех пор, пока напитавшаяся кровью руна не вспыхнула холодным сиянием. Оно было столь слабым, что стоило всмотреться, и свет Маа мгновенно исчезал, оставаясь на грани сознания смутным ощущением присутствия Великой.

Как только сияние вспыхнуло, Илва обернулась к вождям, рассевшимся вокруг жертвенника полумесяцем:

— Да начнётся Шекхвед Уруттхар! И пусть помыслы ваши будут чисты, а сердца открыты свету Великой Матери.

Смолк шаманский бубен, смолкли и погремушки со свирелью. В воцарившейся тишине, где-то вдалеке протяжно завыл варгаз — северный дух леса, покровитель Серебряного Когтя. Впервые за вечер Орм довольно улыбнулся: добрый знак, Мать на их стороне. Его злило, что Илву избрали посредником, объявив его самого заинтересованным лицом. Справедливо, но старая ведьма давным-давно изжила себя своим тщеславием, нарёкшись Любимой Дочерью Матери. Не собственными устами, быть может, но и не стала опровергать слухи. Да и плевать, что она там о себе возомнила, только как бы из-за её честолюбия не пострадали другие. Шекхвед — не обычное собрание вождей, дабы обсудить дальнейшие планы, обменяться новостями или заключить союз. Шекхвед — это призыв к исконному единству перед смертельной угрозой. Такое право есть у каждого правителя племени, но никто за два века им так и не воспользовался. Альмод тоже упирался, боясь народного осуждения, но Орм стоял на своём твёрдо, и в конце концов сын Гарда уступил.

Отказ в Шекхведе недопустим, и вот, на пятый день лета, все семь вождей, сопровождаемые шаманами и воинами, явились к Лаакх Латди. Преисполненные тревогой и страхом, они держались хмуро, насторожённо, не смея задавать лишних вопросов — таков негласный закон, дабы исключить сговор. Не звучали тёплые приветствия, не лился ручьями арак, лишь мелькали мрачные лица, произносились скудные фразы и бросались друг на друга хмурые взгляды в предчувствии грядущей беды — иначе для чего их всех позвали?

Днём и ночью Орм молил Мать о помощи. Он единственный понимал: Шекхвед Уруттхар, возможно, последний шанс спасти не только свой народ, но и всё Прибрежье. А может, и весь мир. Тьма близко, её присутствие особенно сильно ощущалось здесь, на границе с Алайндкхаллом, где запертый в древней темнице демон веками томился в ожидании своей танаиш — девчонки, которой суждено подарить ему свободу, а вместе с тем погубить всё живое.

— Братья и сёстры! — заговорил Альмод немного нерешительно, тщательно скрывая волнение. Орм мог только мысленно поддержать его — по правилам Шекхведа, без дозволения шамана, взявшего на себя роль гласа Матери, могли говорить только предводители племён. — В нас течёт единая кровь, в нас всех единая частичка духа Матушки-Природы, а теперь и нашим Путям суждено слиться воедино. Великая Маа говорила с Ормом, и её предостережения, без преувеличений, ужасающие. Все вы слышали о дремлющем демоне Калайхара, те самые детские страшилки, которые рассказывали нам старухи по вечерам. Но что, если я скажу: демон существует! И он больше не дремлет. Он проснулся и жаждет смерти человеческому роду, ищет, как выбраться из своей темницы. И он выберется! День этот как никогда близок.

— Это поведала Орму сама Матерь? — Бирнир, вождь Ночного Крыла, сощурил единственный глаз.

— Именно так. Вы все знаете Орма. Кто из вас не приходил к нему за советом? Кто из вас не слышал его предсказаний? — Альмод обвёл собеседников вызывающим взглядом. — Или кто-то из вас готов уличить его во лжи?

Вожди, переглядываясь, закивали:

— Никто.

— Да, Орму мы доверяем.

— И чем же является этот демон? — поинтересовалась Валра, единственная женщина-вождь. — Чего нам нужно опасаться?

Альмод украдкой глянул на Орма.

— Нам неизвестно, с чем именно мы имеем дело, но достаточно знать одно: если он высвободится, его не уничтожить ни топорами, ни мечами, ни стрелами. Всё, что он несёт — разрушение и смерть, и от него не скрыться. Не ищите спасения в новых землях, там вы его не найдёте. Рано или поздно демон настигнет вас даже на краю мира.

— Но если он настолько могуществен, как мы можем остановить его?

— Этого мы тоже не знаем. Зато мы можем предотвратить его освобождение, оставив чудовище гнить в Калайхаре до скончания времён.

Вожди смолкли, обдумывая слова Альмода, Илва же застыла каменным изваянием. Казалось, она дремлет, не видя и не слыша ничего вокруг себя.

— Ты сказал, день освобождения близок, — задумчиво произнёс Рольф, — но когда это произойдёт? И как?

— В видениях Орма Матерь указала на одну из проклятых танаиш, дитя Легиона. Нам уже известно, кто она и насколько опасна, но когда это случится — сложно предугадать. Не сегодня, нет, но времени может быть куда меньше, чем хотелось бы думать. Так или иначе, медлить нам нельзя!

— Не проще ли найти танаиш и убить её?

Альмод сокрушённо покачал головой:

— Орм уже пытался. Девчонка под защитой Судьбы, иначе объяснить, как она выжила, невозможно. Но когда она встанет на свой Путь, когда её намерение превратится в действие, защита спадёт, и мы сможем покончить с ней.

— То есть ты требуешь единства, чтобы убить какую-то девку?! — Хромой Вернер удивлённо вскинул кустистые брови. — Сын Гарда, ты нас разочаровываешь! Если ты не способен справиться с какой-то танаиш, не лучше ли уступить своё место вождю подостойнее?

— В том-то и дело, всё не так просто! — на скулах Альмода заиграли желваки. Сын Гарда едва сдерживал свой гнев. — После нападения прибрежцев в Серебряном Когте осталось меньше двух дюжин воинов, и из них всего трое танаиш. Но даже если бы у нас было больше людей, нам всё равно не справиться с северянами без вашей помощи, — и, видимо, заметив замешательство в глазах присутствующих, молодой вождь поспешил объясниться. — Да, вы не ослышались, за танаиш пойдут люди технологий, так предрекла Великая Мать.

Собравшиеся загалдели, завозмущались, кто-то громко выругался. Орм с трудом заставил себя промолчать. Молодой вождь держался хорошо, но опыта в убеждении у него маловато, а весть о северянах встревожила даже Бирнира, прославленного воина, не ведающего страха.

— Так вот оно что! — вспылил Большой Кьёлл. — Ты нам просто-напросто голову морочил с этим своим демоном. Северяне — вот где кость зарыта! Потому ты и молчал до последнего, пыль нам в глаза пускал, запугивал всякими страшилками о демонах, чтоб северяне нам бабами в юбках показались.

— Мы бессильны против людей технологий!

— Они нас перебьют в два счёта!

Альмод растерянно хмурился, явно не зная, что делать. Да закричи он сейчас, его вопль всё равно потонул бы в гвалте негодования, обрушившегося на него со всех сторон. Орм уже собрался преступить правила, дабы осадить поддавшихся страху вождей — негоже уруттанцам трусливо скулить, едва учуяв опасность, — но Илва вдруг воздела руки к небу, и гомон стих. Глаза шаманки вспыхнули тем же холодным светом, по толпе пронёсся благоговейный ропот — Матушка услышала призыв и готова указать своим детям истинный Путь.

— Сын Гарда говорит правду, — низким голосом произнесла она. Свет Маа медленно угасал, но взгляд старухи оставался отсутствующим. — Я вижу демона, слышу его дыхание, ощущаю его тьму. Он запускает свои щупальца в каждую щель, пытаясь вырваться на волю. Стены темницы всё ещё крепки, но скоро они падут.

— Это сделает танаиш? — осторожно уточнила Валра.

— Пламя севера, смешавшись с пламенем ярости, выпустит его на волю, — Илва вдруг посмотрела на Орма долгим пронзительным взглядом, затем, позвякивая бесчисленными подвесками и бусами, приблизилась к нему и тихо, чтобы никто не слышал, прошептала. — Ты что натворил? Отвечай!

Орм нахмурился, пытаясь понять, в чём его обвиняют:

— Что ты несёшь, женщина?!

— Ты вмешался!

Всё же углядела, ведьма! Что ж, не перед ней ему оправдываться.

— Я делал то, что должно!

— Неужели ты думал, что малой кровью выкупишь жизни сотен тысяч? — шаманка повысила голос, наверняка, чтобы услышали остальные. — Ты нарушил равновесие, Орм, и всё, что я вижу сейчас — как раз последствия твоего вмешательства.

Всё ясно! Старая дрянь решила убрать конкурента. Её задело, что не она первой учуяла беду и своей слепотой подставила под сомнение репутацию «избранной дочери». Теперь сучка очерняет его, чтобы очиститься в глазах ничего не понимающих, но до дрожи перепуганных свидетелей.

— Да как ты смеешь упрекать меня! — Орм впился гневным взором в обрюзгшее лицо, выхоленное на подаяниях одураченных простаков. — Что ж ты отсиживалась в тёплой юрте, когда мой народ рисковал своими жизнями в землях Алайндкхалла? Что ж позволила мне вмешаться, коли знала о последствиях? Да, я вмешался, и это было тяжёлым решением, но я действовал, чего не скажешь о тебе, уважаемая Илва.

Среди вождей прошёлся невнятный шёпот.

— Да, честь тебе и слава, ты почуял беду вовремя! — Илва снова перешла на шёпот. — Но твоя самонадеянность столь сильно застлала тебе взор, что ты не просто не разглядел истины, но попрал её своим тщеславием. Я не желаю обесчестить тебя, Орм, мы с тобой на одном берегу, сражаемся под одним знаменем, но ты грубо вмешался, пренебрёг мудростью Матери, не доверился ей. Как ты мог возомнить себя вершителем судеб? Неужели решил, что Матушка наделила тебя этим правом?

— То есть я должен был остаться в стороне? — Орм вызывающе ощерился. — И кто ещё из нас пренебрегает мудростью Маа!

— В своём страхе ты совсем позабыл: чем гуще мрак, тем ярче становится свет, но вмешавшись, ты нарушил равновесие, загасил эту искру, прервал путь искупления. Молись теперь, Орм, молись не переставая, и надейся, чтобы из оставшейся искры не родилось ещё одно чудовище.

— Не мели чепухи, Илва! Не было никакого равновесия, я бы учуял.

Её сморщенные губы растянулись в кривой ухмылке, обнажив беззубые дёсны:

— Ты угодил в ловушку своей гордыни, Орм. С чего ты взял, что в праве распоряжаться чужой судьбой, и тем паче, влиять на чей-либо Путь без последствий?

— Я был готов к ним!

— Нет, не был! Ты видел всего лишь песчинку на фоне скалы и думал, что она и есть скала, — старуха тяжело вздохнула. — Ладно, теперь уже поздно причитать. Я помогу вам, но ты должен отыскать искру и не позволить родиться чудовищу. Так ты искупишь свой грех перед Матушкой, и только так мы сможем хоть что-то исправить, — сказав это, Илва повернулась к вождям. — Природа-Мать с вами, дети Урутта, и на этом Пути она благословляет тебя, Альмод, сын Гарда, вождь Серебряного Когтя, но помни, юный воин, гордыня — страшный грех, и плата за неё порой слишком высока.

Максиан резко подскочил, пытаясь сообразить, что именно слышал сквозь сон: то ли грохот, то ли стук, а может и вовсе померещилось.

— Господин Максиан! — донёсся взволнованный голос Анники, и в дверь судорожно забарабанили. — Проснитесь, господин Максиан!

Да что же там стряслось, чтобы вот так беспардонно ломиться среди ночи?

— Довольно, Анника, ты и мёртвого поднимешь, — просипел он, нащупывая кружку с водой, предусмотрительно оставленную на полу у кровати. Как же сушит после этой кислющей гадости, незаслуженно называющейся здесь вином.

Стук прекратился, а вот в голове продолжали гудеть колокола. Лучше бы он вместо воды приберёг немного вина, на похмелье. Не зажигая лампы, Максиан впопыхах оделся и распахнул дверь. В полумраке призраком застыла лекарка, испуганно хлопая ресницами.

— Да что!.. — он запнулся, заметив слёзы на её щеках. — Что-то случилось, дорогая?

— Севир… — Анника прикрыла рот ладошкой и сокрушённо покачала головой. — Я принесла ему лекарство, а он… Горе-то какое, господин Максиан! Что нам теперь делать-то?

Сонливость как рукой сняло. Не помня себя, он бросился к спальне друга, на ходу врезавшись в стул, оставленный каким-то болваном посреди гостиной. Выругавшись, Максиан пинком отшвырнул досадное препятствие и ввалился в комнату. В мерцающем огоньке свечи на краю прикроватной тумбы лицо Севира казалось вылепленным из воска. Пустой взгляд упирался куда-то в верхний угол, на губах застыла лёгкая улыбка. Но только коснувшись холодной как лёд руки, Максиан полностью осознал, что Севир мёртв. Ублюдок тихо ушёл, даже не попрощавшись! Вот так, с улыбочкой и умиротворением, оставив кучу нерешённых дел: преемник, которого он так и не объявил, всё надеясь вернуть мальчишку, Исайлум, сбежавшие вместе со Сто Тридцать Шестым скорпионы, Ровена, которую он так отчаянно пытался спасти… И Легион, в конце концов! И кому теперь всё это разгребать?

— Нет-нет, ты не можешь так со мной поступить! — Максиан в отчаянии затряс друга за плечи. — Да как ты посмел бросить меня в этом дерьме! Грёбаный скорпион, чтоб тебе спотыкаться до самых Земель Освобождённых!

Его смерть не была неожиданностью, но разве к такому можно быть готовым? Севир был не просто другом, они вместе разделили лучшие годы жизни, служили достойному — нет, великому! — человеку, боролись плечом к плечу за справедливость. А теперь его не стало, и уйдя, он забрал с собой ту блёклую иллюзию, коей тешился Максиан, твердя себе, что не всё ещё кончено, что жизнь, пускай и пошла под откос, но вместе с верным другом и в пропасть катиться не так страшно.

— Даже не попрощался… — слова застряли в горле, глаза защипало, а щёки вдруг обожгло. Максиан и забыл, каково это — рыдать как ребёнок. В памяти смерчем носились застывшие образы: безмерно счастливый Урсус, держащий в руках новорождённую дочь, синие, полные жизни глаза Севира с открытым, немного наивным взглядом, бесконечные ночные беседы о будущем, давно рухнувшие надежды и безмерная жажда перемен, живущая в трёх сердцах, в трёх безумцах, выходцах из совершенно разных миров, но объединённых одной мечтой — добиться справедливости. Какая нелепость! Обыкновенная юношеская дурь. Справедливости не существует, как и истинной правды — у каждого она своя.

За спиной скрипнула половица. Анника, хлюпая носом, нервно мяла в руках платок:

— Он же на поправку шёл, вон какой бодрый был последние дни… Д-да вы сами всё видели!

Севиру действительно стало лучше, даже румянец обозначился. Вчера вон несколько часов нудил о Сто Тридцать Шестом, уговаривая Максиана отыскать мальчишку. Упрямец никак не унимался, всё надеялся, что тот образумится. Похоже, скорпионья наивность умирает только вместе со своим хозяином.

Максиан стыдливо утёр рукавом слёзы и прочистил горло:

— Ну-ну, будет тебе, моя дорогая. Он прожил славную жизнь и умер среди своих. Другие о таком и мечтать не смеют.

— Да, знаю, вы правы, — лекарка горестно вздохнула. — Пойду позову Клыка. Нужно всё подготовить.

От оглушительного раската задрожало стекло в окне. За взрывом тут же последовали выстрелы. Анника вскрикнула и зажала уши:

— Что это?! Кто стреляет?

Максиан бросился к окну, но тут же отпрянул — в сполохах пламени, сверкая сталью, мелькали солдатские доспехи. Королевская армия… Но как?..

Времени гадать, как прихвостни Юстиниана вышли на Исайлум, совсем не осталось, и, схватив перепуганную женщину за руку, Максиан потащил её за собой, в соседнюю комнату, окна которой выходили на частокол. Если пойти в обход, в тени домов, возможно, удастся спастись.

— Максиан, не молчите! Кто они?

— Наша смерть, — он распахнул оконные створки. — Вылезай, Анника, скорее!

— А вы?

— Я сразу за тобой.

Лекарка недолго помялась, затем, поняв, что только тратит драгоценное время, суетливо подобрала юбку и, опёршись на плечо Максиана, выбралась наружу. У соседнего дома раздался выстрел, за ним последовали крики — кто-то из жителей оборонялся.

Чёрт, оружие!

— Жди меня здесь и не высовывайся! — он ринулся обратно в комнату Севира. В прикроватной тумбе, кажется, должен был храниться револьвер.

Нескончаемый грохот сбивал с толку. Максиан всегда с трудом переносил этот звук — от него в голове становилось пусто, и он терялся, забывая обо всём на свете, но теперь эта особенность могла стоить ему жизни. Сосредоточившись на последней беседе с Севиром, прокручивая в голове ничего не значащие сейчас фразы, он ползком — от шальной пули стекло со звоном разлетелось на мелкие осколки, — подобрался к тумбе и, обливаясь холодным потом, рванул дверцу на себя. Стон невыразимого облегчения вырвался из его груди, когда револьвер обнаружился там, где и ожидалось. Дрожащими руками, поглядывая на дверь в страхе увидеть королевских палачей, Максиан проверил барабан. Полный! В глубине тумбы нашёлся ещё один, запасной, и россыпь около дюжины патронов. Торопливо распихав всё по карманам, он бросил прощальный взгляд на друга и пополз обратно.

— Сюда, это здесь! — входная дверь распахнулась, и в дом ввалились два алых льва.

Он судорожно взвёл курок и выстрелил. Пуля угодила ближайшему гвардейцу в голову, прямиком меж нащёчников. Меткостью Максиан никогда не отличался, но, видимо, в этот раз удача была на его стороне: тело гвардейца с лязгом рухнуло на пол, второй успел пальнуть, но промазал всего на пару сантиметров от головы, и от ответного выстрела со стоном завалился на бок, рядом с павшим товарищем.

Дрожащими пальцами Максиан снова взвёл курок, при этом едва не выронив револьвер. Нет, так дело не пойдёт! Паника — не лучшая помощница. Он набрал полные лёгкие воздуха и медленно выдохнул. Дрожь в руках не унялась, но мысли перестали испуганно метаться.

«Нужно уходить, Анника ждёт. Ну же, вставай… Вставай, Тейлур тебя подери!» Стараясь не смотреть на убитых, Максиан тяжело поднялся и на негнущихся ногах, пошатываясь, как после бутылки креплёного вина, выпитой в одиночку, побрёл к спасительному окну, но внезапный выстрел заставил его замереть на полпути к спальне.

— Одно резкое движение и ты труп! — рявкнули в спину. — Брось оружие на пол и подними руки.

Не видя другого выхода, Максиан выполнил приказ. Гадать, что с ним сделают, бессмысленно: если не убьют здесь — казнят на Площади Позора, но пока есть шанс спастись, на рожон лучше не лезть.

— А теперь медленно повернись.

Рядом с телами львов стоял коренастый человек в гражданском. Держа Максиана на прицеле, незнакомец небрежным жестом приказал подойти ближе, и когда он оказался в пятачке слабого света, торжествующе оскалился:

— Какая встреча, господин бывший принцепс! Чёрт, да это настоящий джек-пот!

— Мы знакомы? — Максиан старательно всматривался в лицо говорившего: нос картошкой, тонкие губы, цепкий взгляд из-под тяжёлых бровей. Нет, определённо, они никогда не встречались.

— О, приношу свои глубочайшие извинения, — неизвестный манерно поклонился, но сделал это резковато, явно опасаясь упустить ценную добычу. — Я Шед, теперешний начальник полиции.

— А что стало с прежним? Помнится, Брайан довольно умело плясал под дудку канселариуса, — на самом деле Максиану было плевать, кто верховодит Юстиниановыми псами. Единственное, что имело сейчас значение — время. Как знать, возможно, подвернётся случай улизнуть.

— Его вопиющая некомпетентность возмутила даже скорпионов. Нет, не уродцев с клеймом на башке, — поспешил уточнить новый шеф полиции. — Знаете, таких чёрных, с клешнями и хвостом… Но что это я! Не будете ли вы так любезны, господин бывший принцепс, подсказать, где можно найти вашего командира?

— Моего командира? — Максиан деланно вскинул бровь. — Вы, верно, что-то напутали, уважаемый. Клейма на своём лбу я не ношу и командиров над собой тоже не припоминаю.

— Не заговаривай мне зубы, припудренный гадёныш! Где Севир? Отвечай, или я размажу твои мозги по стенке.

— Ну наконец-то я вижу ваш истинный облик! Манерность вам не к лицу, друг мой, от вас же несёт Северной Ямой за сотню метров.

— Повторяю вопрос, где грёбаный Севир?!

— Поберегите свои нервы, они вам ещё пригодятся, — Максиан шутливо подмигнул, стараясь держаться как можно непринуждённее, хотя от страха все поджилки тряслись. — Севир вон в той спальне, справа от вас.

Не убирая револьвера, Шед заглянул в комнату:

— Чего это он какой-то неживой?

— А вы весьма проницательны!

— Ну всё, сукин сын, моё терпение лопнуло! — в один шаг полицейский преодолел и без того небольшое расстояние между ними и сунул ствол Максиану под нос. — Что с выродком, отвечай!

Кажется, с этим нервным типом лучше не шутить. Не зря же его Корнут усадил на место несчастного Брайана.

— Он мёртв, как вы заметили. Скончался от деструкции аккурат перед вашим визитом.

На улице истошно завопила женщина, зарыдал ребёнок. Прогремели выстрелы, и вопль резко оборвался вместе с детским плачем.

— О боги, да что же вы творите! — Максиан стиснул кулаки так сильно, что ногти чуть ли не до крови впились в кожу. — Это же невинное дитя!

— Какое ещё дитя? — Шед снова оскалился. — Никаких человеческих детей я здесь не вижу, зато вижу предателя и кучку зарвавшихся вырожденцев со своими проклятыми отпрысками. Жаль только, этот ваш герой успел вовремя сдохнуть. Всё же хотелось, чтоб от моей руки… Но это поправимо!

Он повёл стволом револьвера, приказывая пройти в комнату и, приблизившись к телу Севира, выпустил несколько пуль.

— Надеюсь, вам полегчало, — Максиан недоуменно рассматривал безумца. Кого только не берут в полицию! И этих подонков ещё называют блюстителями закона! Кровожадные твари без совести и чести.

Ответа он так и не получил. Вместо этого Шед посмотрел в сторону двери и недовольно скривил тонкие губы:

— Где вас носило, Роджер?

Пузатый полицейский зашёл в комнату и, скользнув по Максиану равнодушным взглядом, с любопытством уставился на Севира:

— Это и есть их командир?

— Он самый. Застрелен в собственной постели. Героическая смерть, как и полагается выродкам.

Максиан не сдержал смешок. А новый шеф далеко не безумец! Но это не делает ублюдка менее омерзительным. И как только его терпит неисправимый сноб Корнут? Неужто от отчаяния?

— Что-то он не очень смахивает на свежеумершего, — засомневался Роджер.

— А я погляжу, вы хорошо разбираетесь в мертвяках, — Шед многозначительно понизил голос. — Сказано же, застрелен в постели. Или ещё раз повторить?

— Нет, я вас прекрасно понял, сэр! — поспешил заверить тот.

— Тогда выкладывайте, что у вас там.

Вдалеке снова загремел взрыв, за ним последовали короткие хлопки выстрелов. Роджер с невозмутимым видом дождался, пока шум немного стихнет:

— Преступники почти ликвидированы, сэр. На данный момент проводится контрольная зачистка. Правда, есть одна сложность, на том краю засели сопротивленцы…

— У вас в распоряжении полсотни солдат, а вы не можете справиться с жалкой кучкой отребья?!

— Так огрызаются ведь! — полицейский развёл руками. — У них там огнестрел. Уже шестерых солдат уложили, двух гвардейцев и одного нашего.

Шед раздражённо фыркнул.

— Ладно, сам разберусь. Этот господин — наш почётный арестованный. Отведите его к лошадям и не спускайте с него глаз ни на секунду.

Роджер торопливо снял с пояса наручники и, вежливо попросив завести руки за спину, защёлкнул браслеты на запястьях. Максиан невесело ухмыльнулся: вот и потянул время. Впрочем, к чему питать иллюзии, шансов спастись у него было меньше, чем у Анники излечить от деструкции Севира. Может, хоть ей повезло выбраться из этого пекла. Но надежда, что кому-то посчастливилось этой треклятой ночью, рассеялась как утренний туман, стоило лишь ступить на крыльцо. Улицу сплошь устилали мёртвые тела. Мужские, женские, детские — не щадили никого, стреляли во всех без разбора. Со многими из них Максиан уже успел познакомиться. Вот сосед из дома напротив, добродушный весельчак, вечно сетовавший на сварливый характер супруги. Теперь они оба лежат в лужах крови с простреленными головами, а выше, на ступеньках, неестественно запрокинув ручонки за спину, их двухлетний сын. Осквернённый.

У горящего дома, привалившись к перилам крыльца, застыла женщина, крепко прижимая к груди маленькое обожжённое тельце. Из-за кровавого месива вместо лица несчастную так и не удалось опознать. Слева, справа, впереди — везде смерть, уродливая, безобразно-бессмысленная. Сбежать от ига в поисках свободы для себя, для своих детей, и только ради того, чтобы погибнуть, едва обретя желаемое — какая чудовищная ирония!

Не найдя в себе силы смотреть на весь этот кошмар, Максиан уткнулся взглядом в землю, но и та была пропитана кровью. После ухода скорпионов, защитников толком не осталось, Исайлум был взят всего за каких-то четверть часа, почти без боя.

Вдалеке всё ещё гремели выстрелы, наверняка Клык с горсткой собратьев огрызаются. Эти так просто не сдадутся. Неожиданно Максиана охватила гордость за смельчаков с изувеченными Легионом душами, но готовых отдать последнюю каплю крови за честь и свободу. Они ведь могли сбежать, пока солдаты расправлялись с мирными жителями, но вместо этого остались встретить врага лицом к лицу, не надеясь победить, нет, но в отчаянной ярости желая лишь одного — заставить ублюдков заплатить подороже.

За частоколом, нервно похрапывая и тряся гривами, ожидал табун лошадей, оставленный под присмотром нескольких солдат. У ворот, в дрожащем свете факелов, неподвижно лежали дозорные с перерезанными глотками и прорванными мечами куртками. Каким-то немыслимым образом их застали врасплох, не дав поднять тревогу.

Всё-таки у Исайлума не было ни единого шанса. Тем ужасом, сотворённым у Материнской Скорби, Перо подписало себе смертный приговор, и возмездие свободных оставалось лишь вопросом времени. Но кто бы мог подумать, что на них выйдут так быстро! А ведь он просил Севира не вмешиваться. И вот кому сделалось лучше от спасения какого-то там сановника? Тем несчастным, погребённым под стенами собственных домов? А может, этим невинным, всего лишь не сумевшим смириться с жестоким законом? Или Твин, потерявшей своего возлюбленного? Какой в этом всём смысл?

Максиана не страшила позорная казнь, ожидающая его в столице, он почти о ней не думал, но его до дрожи в коленках пугала мысль, что все эти кровавые реки пролились, по сути, из-за него, и, что ещё хуже, понапрасну, ведь он так и не совершил ничего достойного. Да, кто-то мог бы сказать, что от него ничего не зависело, что глупо вешать на себя ответственность за чужие поступки, ведь Севир проигнорировал его требование, Сто Тридцать Шестой не по его прихоти стёр с лица земли десятки домов, не в его честь сейчас полыхает Исайлум — единственное убежище осквернённых. Но если тщательно переосмыслить события, тянущиеся тончайшей нитью от того проклятого вечера, когда он рассказал Ровене правду о смерти Урсуса, разве не его слова положили начало всей этой трагедии? Будь он хоть на толику мудрее, придержи он свой язык, не погибли бы львы в схватке со скорпионами в стенах каструма, остались бы невредимыми ни в чём не повинные люди, и кровь невинных не пролилась бы на свободных землях Исайлума, предназначенного спасать жизни, но ставшего погребальным кострищем своему создателю и могилой десяткам невинных душ.

Опустошённый, не чувствуя ни боли, ни негодования, ни терзаний совести, Максиан смотрел на языки пламени, взвивающиеся к чёрному небу, вдыхал удушающий, пропитанный дымом и смертью воздух, прислушивался к выстрелам, всё реже разрывающим невыносимо-тоскливую тишину.

— Похоже, всё, — полицейский презрительно сплюнул. — Отстрелялись, выродки.

— Наконец-то! — отозвался один из солдат. — У меня от этих мест кровь в жилах стынет. Слышите, как воет?

— Где воет?

— Да вон, прислушайтесь.

— Хм, а ведь точно воет, — Роджер взвёл курок револьвера. — Волки, наверное. Лес же рядом.

— Нет, это всё из-за Руин, — встрял в разговор другой солдат. — До них же отсюда рукой подать. Поговаривают, в этих местах такие твари водятся, что гиены да псы по сравнению с ними милыми зверушками покажутся.

— А ты бы и рад уши развесить, — вояка, стоящий поодаль, хрипло расхохотался. — Тебе и не такое напле…

Говоривший внезапно смолк на полуслове.

— Я это не от бабки на рынке услышал, так что нечего тут!.. — его собеседник осёкся. — Корри? Эй, ты чего?

Одна из лошадей, испуганно заржав, поднялась на дыбы. Табун всполошился, толкаясь лоснящимися крупами, несколько животных сломя голову ринулись в зияющие чернотой Пустоши, видимо решив, что там безопаснее.

Раздался приглушённый вскрик, грянул выстрел.

— Что за!.. — Роджер вытянул руку с револьвером, целясь то в одну сторону, то в другую.

Максиан медленно попятился, пытаясь сообразить, что происходит. Быть может, запах крови приманил каких-то хищников. Но кого? Волки сюда не совались, а о других опасных тварях охотники не упоминали.

Что-то тонко просвистело в воздухе, и полицейский, издав булькающий звук, осел наземь. Торчащая из горла стрела пробила мерзавцу шею. Насколько Максиану было известно, стрелять из лука мутировавшие звери пока не научились. Кто-то из своих всё-таки выжил.

Он бухнулся на колени рядом с подрагивающим в агонии телом и принялся вслепую шарить по карманам полицейского в поисках ключей. Наконец нащупав связку, Максиан ухватил её непослушными пальцами и замер, раздумывая, как поступить дальше. Определённо, без посторонней помощи с наручниками ему не справиться.

— Подсобить? — из темноты вынырнула знакомая фигура.

Максиан никогда бы не подумал, что будет настолько рад видеть Клыка. Не потому, что он пришёл спасти его, но как слабую надежду, что не всё ещё потеряно, что выжили и другие, и есть шанс хоть что-то исправить.

— Я думал, ты погиб, — признался он, потирая освобождённые запястья.

— Не дождётесь! — буркнул скорпион, сверкнув горящими яростью глазами. Лицо его сплошь покрывала кровь, своя ли или чужая, но вид у него был жуткий.

— Ну чего встали! — рявкнул невесть откуда взявшийся Бродяга. — По коням, живо!

И пока они забирались на лошадей, ординарий хлестнул по крупу вороного жеребца:

— Пошёл! Давай!

Тот с возмущённым ржанием рванул прочь, за ним тут же последовали несколько сородичей, подгоняемые грозными криками и щелчками хлыста. Табун начинал стремительно редеть. Успев схватить за поводья норовившую сбежать лошадь, Бродяга запрыгнул в седло, и только тогда Клык пришпорил своего скакуна, направив в сторону двух холмов, на запад.

Когда Исайлум остался далеко позади, они перешли на шаг. Угрюмое молчание тянулось довольно долго. Максиан не решался заговорить, да и слов подходящих не находилось. Для этих двоих поселение было единственным домом, символом свободы, символом новой жизни. И всё это теперь превратилось в пепел.

Клык прервал молчание первым:

— Анника сказала, вы спасли её.

— Она жива?!

— Угу.

Ну хоть какая-то добрая весть!

— Много ещё выживших?

— Около дюжины, — Бродяга раздосадованно шмыгнул носом. — Вот мрази! Детей-то за что?

— Мы для них хуже зверья, — Клык горестно отмахнулся. — Чему тут удивляться!

— Надеюсь, твоя семья не пострадала? — Максиан посмотрел на ординария.

Тот покачал головой:

— С ними всё в порядке.

— Я искренне счастлив это слышать! А куда мы едем, кстати?

— К Малому холму, там все наши, — пояснил Клык.

— А кто тогда в Исайлуме отстреливался?

— Грайпер с Блантом и вроде ещё кто-то из сельчан, точно не скажу. Мы пытались помочь, но их крепко за задницы взяли — не прорваться, разве что полечь рядом с ними.

— Они погибли как герои!

— Не «как», господин принцепс! — зло процедил Бродяга. — Они все до единого истинные герои! Эти твари нам за всё заплатят! И за Джорджа с Идой, и за маленькую Бекку, и за Слепого Дена… За всех! За каждую пролитую каплю нашей крови!

— Мне жаль это говорить, но забудь о реванше, друг мой, — Максиан печально вздохнул. — Севира больше нет, как и Пера, впрочем. Нас осталась жалкая горстка, и единственное, о чём мы должны сейчас волноваться, как выжить в этих землях без крова и припасов.

— А кто сказал, что мы здесь останемся? — Клык недобро осклабился. — Нет, господин принцепс, проводим наших с честью, и больше в этих землях нам делать нечего. И зря вы так насчёт Пера! Да, Севир мёртв, Исайлум уничтожен, но вы забыли про Керса с его скорпионами.

— Я уже повторял тысячу раз, этот ваш Керс безнадёжен. Он угробит и вас, и…

— Знаете, господин Максиан, — перебил Бродяга. — Вот слушаю вас, и диву даюсь: вы будто мои мысли читаете. Слово в слово. Но давайте начистоту, какой у нас выбор? За ним пошли скорпионы, его признали вожаком. Да, засранец перегнул палку, но если судить по справедливости, не так уж он и плох, просто поддался ярости, а Севир с ним не справился, но, может, у вас получится? Как вы там, свободные, говорите: «Не можешь победить врага — возглавь его»?

Что-то в его словах было. Не в выборе — не совсем, смысл, скорее, сводился к ответственности. Оставить мальчишку вариться в собственной ярости, даже не попытавшись направить его силу в нужное русло — это поступок труса, инфантильного слюнтяя, каковым раньше он, Максиан, и являлся. Но раз уж прежняя стратегия оказалась чудовищно провальной, не пора ли сменить её, коли выпала такая возможность?