Вармастер. Боярская стража. Книга II

Глава 12

Куда именно вела нас дорога протяженностью в шестнадцать тысяч километров, известно пока так и не было. Профессор Селиверстова с князем Барятинским — явно знающие, куда и зачем мы направляемся, сохраняли полнейшую невозмутимость.

— Профессор, прошу простить мое неуемное любопытство, — обратилась к Селиверстовой Маргарет после того, как самолет набрал высоту. Ее слова вызвали некоторое оживление — все же начальство молчит о конечной цели нашего пути, а остальные не спрашивают, соблюдая неписанные правила поведения. Маргарет не боярыня, ей эти правила неважны, так что сейчас есть вариант, что…

— Вы можете прояснить, в каком качестве я с вами отправляюсь в столь дальнее путешествие?

Заметно было, как коллектив дружно вздохнул — все рассчитывали услышать совсем иной вопрос.

— Вскоре после прибытия в пункт назначения вам будет предложена должность пресс-секретаря команды, — ледяным тоном ответила Селиверстова, после чего сразу отвернулась в широкое окно иллюминатора. После этого все разговоры стихли даже не начавшись, больше вопросов никто не задавал, а летели мы по-прежнему в неизвестность. Нет, понятно, что в какую-то деревню под названием Рокингем, но где она — загадка, а смартфона с поисковиком в кармане у меня уже давным-давно нет. Ясно только, что направляемся на восток — навстречу восходящему солнцу, едва подсвечивающему сейчас алеющий край горизонта.

Даже если есть прекрасное умение спать в самолете, прямой перелет на шесть-восемь тысяч километров может быть утомительным. Нам же нужно преодолеть вдвое больше, тем более на технике начала двадцатого века. Самолеты здесь больше чем на тысячу километров не летают, так что циклы взлет-посадка перемежались один за другим. Еще и скорость наша сравнима со скорым поездом «Москва-Петербург» — лишь чуть быстрее, у нашего воздушного автобуса километров двести пятьдесят в час крейсерская.

Многие из команды заметно нервничали. Замечаю, как при взлетах и посадках сжимают подлокотники кресел до белых пальцев. Могу понять, все же не привычный мне пассажирский лайнер — который на эшелоне на высоте десяти километров встал и летит себе спокойно. У самолетов этого времени потолок ниже, звукоизоляция салона гораздо хуже и шум винтовых двигателей обеспечивают отличный эффект присутствия в небе, с ощущением скорости.

После третьей посадки перешли в другой самолет — похожий, но с иными номером и эмблемой воздушного флота на киле. Пейзажи вокруг только никак не менялись — заснеженные широкие просторы, расчищенные взлетно-посадочные полосы и самолетные арочные ангары военных баз. Лишь члены экипажей вносили ясность в наших перемещениях по карте — из Орска в Тюмень, потом Омск, Томск, Красноярск, Иркутск, Чита. Далее оказались в Благовещенске, где во время набора высоты как-то незаметно встретили Новый год раньше ожидаемого — мы ведь летели на восток, так что он нам навстречу катился.

Событие промелькнуло совсем незаметно. Общая усталость сказывалась — уже двадцать часов в дороге. Рано утром первого января приземлились на флотской военной базе на побережье у города Императорская гавань. Что интересно, я тут был — только в другом мире, и там гавань называлась Советской. Здесь нас ждал самолет в окраске морской авиации, на полозьях и с дополнительным подвесными баками. Униформа у пилотов тоже отличалась — кожаные бомберы, утепленные шерстью, белые шарфы, унты, плотные штаны. Нам выдали похожие комплекты и после того как утеплились, взлетели без задержек.

Сначала полетели на север, потом — после недолгого полета над водной гладью, развернулись и снова на юг. Странные маневры, вряд ли экипаж карты или полетное задание перепутал, очень похоже следы путаем. После странной петли над водой летели мы очень долго, пока наконец под крылом не показалась изрезанная линией гор заснеженная земля.

Когда снижались для посадки неожиданно я узнал место — Сахалин, южная его часть. Нет, понятно, что включив логику и пространственную ориентацию это понять можно, но я конкретное место узнал — слишком уж приметные очертания снизу под крылом промелькнули. Озеро Тунайча, остров Птичий, я его летом на сап-доске огибал — мне даже видео с дрона делали, почему так хорошо очертания островка и запомнились. Сейчас он, правда, весь в снегу, а садились мы на расчищенную прямо на льду взлетную полосу. Здесь пересели в совсем небольшой военно-транспортный самолет, в котором сидеть пришлось в тесноте на скамейках, расположенных вдоль фюзеляжа. Для нас десятерых еле-еле места хватало. И вот здесь недавнее утепление в летные полушубки-бомберы и унты оказалось очень прямо вот в тему — жарко даже на земле не было.

Оглушающе громко взревев моторами — слышимость как в вертолете, наш новый самолет резко и резво пошел на взлет. Полетели мы дальше на восток, в сторону Курильских островов. Неужто на них очередная пересадка, и дальше через океан в Северную Америку? Как раз туда еще тысяч десять километров, да и название пункта назначения — Рокингем, явно намекает. Да, ни один самолет здесь без посадки такое расстояние не перелетит, но на Курилах может с соблюдением тайны на дирижабль пересядем, они тут наравне с трансокеанскими лайнерами между материками снуют. Причем Тихий океан, по причине переезда центра мира в этот регион, здесь гораздо активнее освоен судоходством чем Атлантический. И кстати, тут Титаник с айсбергом не встретился, до сих пор людей перевозит — только по маршруту из филиппинской Манилы в японскую Осаку, где обосновалась британская торговая (читать колониальная) компания. Специально узнавал судьбу парохода, интересно было.

Летели мы долго, потрясывало прилично — предыдущий «летающий автобус» по сравнению с этим самолетом прямо эталон комфорта. На островах Курильской гряды садиться не стали — мелькнули под крылом очертания горных пиков, и вскоре земля осталась позади. Очень странное событие. Куда мы на этом самолете, у которого предельная дальность не больше тысячи, теперь летим? Судя по тому, как заволновались остальные, у многих возникли похожие мысли, но Селиверстова и Барятинский сохраняли спокойное молчание.

После четверти часа полета в неизвестность двигатели загудели громче — самолет начал набирать высоту, потом лег на крыло в пологом развороте. Шум двигателей неожиданно поутих — как это бывает перед посадкой, когда двигатели перестают бодро тянуть самолет вперед. Не только я, но и большинство остальных привстали, разворачиваясь и глядя в иллюминаторы. Да, по ощущениям на посадку идем, но вопрос — куда? Вокруг только море облаков, под которыми снизу водная гладь — направление полета мы не меняли и вряд ли по пути появилась всплывшая Атлантида.

Никакой загадочный остров не обнаружился, зато под крылом вдруг появились очертания огромного, похожего на плоскую рыбу белого дирижабля. Сразу же ушла даже минимальная болтанка — наш самолет оказался словно подхвачен невидимой рукой, мягко опускаясь на желтую посадочную полосу. Касания во время приземления я даже не почувствовал — вроде еще летим, а вот уже заезжаем в небольшой ангар, спрятанный в обтекаемом спинном «горбу» столь необычного дирижабля.

Я отвернулся от иллюминатора, серьезно озадаченный. Нет, понятно — стихийные силы, магия, но… так просто не бывает. Да, здесь, в этом мире, дирижабли активно летают между континентами — не в первую очередь из-за переезда центра мира в Тихоокеанский регион. Но есть же логика технического прогресса — а то, что я сейчас увидел в иллюминатор, это буквальная ожившая картинка «стратосферный аэростат будущего». Нет, это реально аномалия: тот же велосипед изобретен еще в девятнадцатом веке и выглядел поначалу достаточно несуразно. В начале века двадцатого велосипеды уже выглядели более-менее привычно для взгляда современного мне человека, но в том то и дело, что «более-менее». На улицах того же Лондона тридцатых годов просто невозможно появление титанового гравийника со смягченной геометрией, топовым обвесом от «Shimano» и на покрышках «Соntinеntаl», только если его никто через портал не закинет. Это ведь продукт деятельности целой индустрии, причем продукт процесса не только технического, но и культурного. При этих мыслях мне вдруг вспомнились и опередившие время армейские берцы — на вид вылитый «Коркоран», и те же арочные ангары, в моем мире появившиеся только во второй половине двадцатого века, да и множество других непривычных времени деталей, на которые я такого пристального внимания раньше не обращал.

Получается, я в этом мире не один неместный? Причем вряд ли здесь ход истории и технологического прогресса менял такой же обычный залетный гость. Одному человеку прогрессорство на столь высоком уровне просто не под силу, здесь же явно видны системная работа и подход. И я даже откуда он исходит: Организация Тринити, с такой знакомой эмблемой в виде привычного мне знака биологической опасности.

Надо бы познакомиться с этой организацией поближе.

Двигатели между тем замолкли и в салоне воцарилась почти полная тишина, нарушенная вышедшим из кабины летчиков щеголеватым капитаном. Он бодро доложил, что мы прибыли на дирижабль «Князь Владимир», на этом полномочия капитана все и он прощается с нами с надеждой на то, что полет был приятным.

Когда покидали самолет, я задержался на своем месте и оглядывал остальных. Большинство выглядят так, как будто встают из кресла стоматолога — с облегчением, что все наконец закончилось. И ни у кого не видно схожего с моим смятения от того, что мы вот так буднично просто взяли и приземлились на «спину» огромной летающей махине.

Прямо на выходе из самолета, у откинутого двери-трапа, нас встречало несколько офицеров в небесно-голубых мундирах русского воздухоплавательного флота, за ними стояло с десяток матросов с длинными металлическими ящиками. После дежурных приветствий встречающий нас старший помощник капитана сообщил, что военно-пассажирский дирижабль «Князь Владимир» классифицируется как «императорская воздушная яхта» и летает не только руководствуясь законами физики, но и вопреки им, чему помогает сила стихий в накопителей. Кроме того, нам было сообщено, что у дирижабля есть собственный энергетический контур, нарушение которого может привести к серьезным последствиям, вплоть до катастрофических. И под это дело — по результату столь длинной речи, у нас у всех сейчас будут отбирать всё личное оружие. Да, вообще всё, поместив его в те самые привлекшие мое внимание металлические ящики — таковы правила.

Похоже, информация о личном оружии каждого была передана заранее, потому что для меня предполагалось сразу три ящика. Один для пары маузеров с боекомплектом патронов и накопителей, второй для изогнутого меч, третий для карабина Каркано. Кастомная модель М91 — такая же, с которым я с Анненбергом воевал. Время в Орске я не терял, заказал по случаю на черном рынке, так же с шестью накопителями.

Неприятная для всех заминка случилась, когда я отказался отдавать все свое оружие на хранение. Старший помощник багровел от злости, Селиверстова морозилась в холодной ярости, остальные пребывали в шоке от моей наглости. Мне было плевать, не хотите оставлять личное оружие — возвращайте туда, откуда привезли, самолет еще не улетел. Мне пригрозили арестом и изъятием, на что я только пожал плечами и сообщил, что тогда никакой Олимпиады не будет, а с великим князем Андреем Александровичем по итогу разбирайтесь сами.

И не было никого на этом летающем корабле, кто бы смог меня переубедить. В том числе и прибывший с командного мостика капитан дирижабля, гарантировавший мне безопасность жизнью и честью, после чего я едва сдержал нервный смешок. Да, понимаю, ситуация некрасивая и неприятная, но никто из этих людей лицом к лицу с темной тварью не стоял безоружным — а в такой ситуации чья-то жизнь и честь валюта так себе, заряженный маузер ценится дороже. Не-не-не, без оружия я в этом мире я даже в уборную не захожу больше, не дождетесь.

Сошлись на том, что пара моих маузеров в ящик все же отправится — потому что правила работают даже для членов императорской фамилии. Но ящик этот останется в руках у одного из членов экипажа, который все время в пути пробудет рядом со мной, не отходя ни на шаг. Я поначалу без энтузиазма принял такой вариант компромисса, но, когда увидел этого «члена экипажа», согласился. Им оказался мичман Егоров — серьезный насупленный дядька под два метра ростом с пудовыми кулаками, сломанным носом, пышными бакенбардами и красным обветренным лицом настоящего морского волка.

Судя по виду, на воздушную яхту он попал с морского императорского флота, отходив по воде не один десяток лет. Мичман, получивший указание никуда от меня не отходить, воспринял свои новые обязанности совершенно спокойно и взяв оружейный ящик преткновения, встал за моим плечом. На поясе кобура конечно лучше была бы, но пусть хоть так.

Один из металлических ящиков, кстати, предназначался и для Марго — под ее сияющий живым огнем королевский амулет. Защитный амулет сняли и с Марии — вот только оставили ей сережки с двумя напитанными силой капельками аметистов. Все же несмотря на железные и «одинаковые» для всех правила, некоторые определенно равнее, особенно члены императорской фамилии на императорской же яхте.

После закончившейся скандалом встречи нас развели по предназначенным для экипажа каютам — каждому выделили отдельную, все в одном общем коридоре обособленного отсека. Каюты были двухместные, но при этом совсем небольшие, по-спартански обставленные. Две откидных койки — верхняя и нижняя, откидной же столик, умывальник, высокая тумбочка и закуток для душа, где бросалась в глаза крупная надпись: «ВНИМАНІЕ! Расходъ воды строго нормированъ».

Меня, Федора, Чередникова, Гусева и Барятинского заселили во внутренние, глухие каюты по правой стороне коридора. Мария, Марго, Мари-Анна, Делайла и профессор Селиверстова получили каюты с левой стороны, с широкими иллюминаторами — я это заметил, когда Марго в свою заходила.

После того как оставили вещи, нам провели короткую экскурсию по дирижаблю, после чего Селиверстова дала пару часов отдыха, назначив встречу в офицерской кают-компании на верхней палубе. Вернувшись к себе — вместе со звучно сопящим за спиной мичманом, посмотрел нормы потребления воды. Утренние и вечерние — а так как время уже близилось к вечеру, норма оказалась побольше и свои две с половиной минуты под лейкой со слабым напором я использовал с большим удовольствием. Все же больше суток из мундира не вылезал.

Усталость сняло как не было, сидеть на месте не хотелось, а до назначенного времени еще больше полутора часов. Поэтому не засиживаясь в каюте, я вышел в коридор и свернув по указателям, вышел на самую нижнюю — пассажирскую палубу. Судя по всему, снаружи она каплевидно-обтекаемой формы, причем стены и полы местами прозрачные для обеспечения панорамного вида.

Летели мы на большой высоте, снизу прямо под ногами раскрашенный белыми барашками волнующийся океан, от взгляда аж дух захватывало. Но и на самой прогулочной палубе виды удивляли. Скамейки, кофейни, указатель к большому атриуму, накрытые накрахмаленными скатертями столы ресторана, зеленая аллея по центру с белыми статуями и фонтанчиками. Роскошь и комфорт как есть.

Военно-пассажирская «воздушная яхта» двигалась без пассажиров, тихо и пусто везде. Похоже, как и недавняя петля над морем — наше присутствие здесь результат плана по запутыванию следов, ведущих пока не очень ясно куда. Моей прогулке не препятствовали, несущие вахту нижние чины экипажа дирижабля внимания на меня обращали, мичман Егоров молчаливо топал позади с опломбированным ящиком.

Дирижабль был размеров немалых, так что прогулка по нижней палубе заняла достаточно времени, я еще кофе успел попить в кафе-ресторане — в самом носу, с полностью прозрачным полом. Название «Седьмое небо» прямо характеризовало, видеть проплывающие прямо под тобой облака необычно и удивительно.

Загулялся и засиделся настолько, что к назначенному времени едва не опоздал — пришел секунда в секунду, оставив мичмана Егорова ждать в коридоре. Едва зашел, как нарвался на ледяной взгляд Селиверстовой. Остальная команда, включая Маргарет, уже собралась за столом. На нем лежала карта и по ее очертаниям я сразу же узнал греческий полуостров Пелопонесс.

— Штаб-квартира, олимпийская деревня и оргкомитет базируется в Аргосе, — без предисловий, на которые я похоже опоздал, Селиверстова показала точку на северо-востоке полуострова. — Церемония открытия будет здесь, — профессор постучала пальцем по тонкому Коринфскому перешейку, а сразу после положила поверх большой карты отдельный белый лист с его очертаниями.

— Основные соревнования состоятся в Немейской долине, это примерно тридцать километров от побережья, — палец профессора остановился у надписи «Nemea». — Но сюда еще нужно будет добраться и не все смогут это сделать. Да-да, именно так: прибытие команд будет официальным открытием Игр и первым же соревновательным испытанием. Оно будет проходить в виде парусной гонки, вот здесь, в коринфской бухте. Стартовая линия в её створе, протяженностью около семи километров. Она выделена двумя маяками — один из них, на мысу Герей, — постучал ноготь Селиверстовой по оконечности острого мыса, — находится на вершине скального утеса рядом с восстановленным храмом Геры. Именно отсюда высокие гости будут наблюдать за испытанием. Второй маяк сейчас возводится, он будет располагаться на побережье напротив, в устье реки Асопос, названной в честь речного бога Асопа.

Я невольно отметил, как при упоминании богини Геры и неизвестного мне ранее речного божка по остальным слушателям прошла небольшая словно бы волна. Как будто Селиверстова в открытую подняла какую-то крайне запретную тему. Непричастными остались только я, Маргарет и Федор. Очень странная реакция остальных меня озадачила, надо будет потом подумать об этом на досуге и расспросить кого-нибудь аккуратно.

— Цель гонки-открытия Игр преодолеть дистанцию, составляющую около пятнадцати километров. От створа бухты вам необходимо будет добраться до ворот Коринфского канала, — палец Селиверстовой провел от створа бухты до Коринфа, до начала идеально прямой тонкой линии канала, разрезающей перешеек. — Участвуют яхты класса десять метров, стандартный экипаж — до восьми человек. Возможно участие с наставником — за него начисляют два штрафных балла. Мы с вами рассчитываем на победу, так что скорее всего в гонке принимать участие будете без князя, тем более что к дающим преимущество стихиям воды и воздуха он отношения не имеет.

— Почему скорее всего? — поинтересовалась Мария на правах капитана.

— Потому что гонка будет проходить в крайне неблагоприятных условиях, искусственно создаваемых мастерами воды и воздуха. Официально заявленная высота волн — до десяти метров, а мастера воздуха обещают порывы штормового ветра до двадцати пяти метров в секунду. Это конечно не выживание, но вам предстоит крайне серьезное испытание выносливости и умения, отсутствие еще одного человека в экипаже может быть критичным. Кроме того, не исключена возможность, что в ходе искусственно созданного шторма будет пущена одна или несколько огромных волн, сравнимых с океанскими странниками, высотой гораздо выше десяти метров. И вот поэтому мы с вами сейчас направляемся… — с этими словами Селиверстова убрала белый лист с картой коринфского перешейка, под которым обнаружился еще одна карта-схема с явно материковым побережьем.

Названия здесь тоже англоязычные, среди которых я увидел «Perth». Перт — Австралия, получается? Ну вот и ответ, куда нас ведет путь на расстояние в шестнадцать тысяч километров.

— Западная Австралия, город Перт, — подтверждая мою догадку, произнесла Селиверстова. — В его южных предместьях расположен поселок Рокингем, все его немногочисленные жители сейчас полностью отселены. Местность интересна нам тем, что в Перте, на относительно небольшом участке австралийского побережья, типичный средиземноморский климат. Так как это южное полушарие, здесь в привычную для нас календарную зиму погодные условия схожи с теми, что будут в Немейской долине в июне, во время проведения игр. Кроме того, вот этот вытянутый вдоль побережья остров Гарден создает очертания, практически повторяющую формой и размером коринфскую бухту. Ну и самое для нас главное, что именно в этой бухте, используя энергию накопителей, совсем скоро начнут тренировки мастера воды и воздуха, ответственные за создание шторма для испытания открытия игр. Два дня в неделю во время их тренировок — бухта наша.

Мария нахмурилась и до белизны закусила губу, явно собираясь сформулировать вопрос — коих, судя по виду, у нее возникло немало. Но Селиверстова не дала возможности, жестом показывая, что еще не закончила.

— В июне на старт парусной гонки в коринфской бухте от России выйдут четыре команды. Последняя из них пришедшая к финишу, или первая выбывшая из гонки, в дальнейших соревнованиях участвовать не будет. Первое соревнование игр, по сути, и будет является в том числе внутрироссийским отбором.

— Много еще команд будет тренироваться в Рокингеме? — задала вопрос Мария.

— Кроме нас, еще три. Британская, французская и итальянская.

— Из тех, кто так же не участвует в основных отборах своих стран?

— Да.

— Почему британцы оказались столь щедрыми на предложения о тренировках? — спросил я машинально.

Селиверстова вдруг глянула на Марию — коротко, но сделав это довольно демонстративно, явно для меня. Потом профессор посмотрела мне в глаза с таким недоумением, что я сразу понял ошибку. Вопрос о командах со словами: «…кто так же не участвует в основных отборах», следовало услышать как: «…такие же команды с представителями правящих фамилий?»

Привык жить в демократическом государстве с избираемой властью, а здесь даже конкурирующие монархии — все сплошь родственники, не чужие друг другу люди. Понятно, что родственные связи на уровне внучек-кузенов-племянников не помешали британской королевской семье в это же самое время, только в другом мире, не препятствовать (как минимум не препятствовать) уничтожению русской императорской фамилии, но на Олимпийских играх все ж не мировое господство на кону. Так что ставки, пусть и высокие, совсем не исключают взаимопомощи. Выдержав паузу, чтобы мне совсем стыдно стало за свой необдуманный комментарий, Селиверстова дополнила.

— Создавать штормовые условия будут мастера воды из Великобритании. Мастера воздуха — из Франции. Яхты для всех участников сейчас строятся по одному стандарту в Италии.

— А что делаем мы? В смысле российские представители?

— Пегасы для игр будут предоставлены Орской Биофабрикой.

— А как остальными странами-участниками?

— Вариант Рокингема как тренировочного полигона рассматривался только для стран первой пятерки. Остальные будут тренироваться на своих полигонах, информация о вступительном испытании-открытии игр им доведена.

«Первая пятерка». Организация Тринити — будучи аналогом привычного мне ООН, включала в себя большинство государств планеты, но реальной силой и правом голоса в Совете Безопасности обладали только десять. Великобритания, Франция, Российская империя, Австрийская империя, Италия, Скандинавская уния, Османская империя, САСШ, Япония, Империя Цин. Первой пятеркой считались Англия, Франция, Россия, Италия и Австрия — как наиболее влиятельные в совете.

— Австрийцам Рокингем предлагали? — не мог не поинтересоваться я, невольно вспоминая искаженное тьмой лицо Анненберга.

— Да, конечно. Но у них не будет команд, которые попадают на игры напрямую без отбора, так что они вежливо отказались. Насколько я знаю, они просто попросили отправить в Европу несколько мастеров воды и воздуха для консультаций.

— Ясно.

С одной стороны, я нормальных живых представителей Австрийской империи пока не видел, но уже к ним с предубеждением. Так что, если в Рокингеме их не будет, хорошо. С другой стороны — мне не очень понравилось такое их дистанцирование — особенно в преддверии надвигающегося глобального конфликта. Но в своем положении я все равно не могу ничего сделать, так что мое «не нравится» к большому сожалению никакого значения пока не имеет.

— Ориентировочно наш путь до места назначения составит пятьдесят пять часов, — продолжила Селиверстова. — Всем вам за это время задача выспаться и восстановить свое ментальное здоровье. Посещение столовой, ресторана и прогулочной палубы не регламентировано, но к началу тренировок каждый из вас должен укладываться в свой гоночный вес, его значение каждый из вас получит вечером в карточке личного дела. Все свободны, кроме Владимира и Маргарет.

Остальная команда покинула кают-компанию быстро и без возражений. Даже великая княжна, хотя она удивилась той бесцеремонности, с которой ее удалили. Хотя вместе с ней на выход отправился Барятинский, сейчас загрузит наверняка информацией, чтобы не сильно переживала.

Селиверстова же, скрестив пальцы и положив руки на стол, внимательно смотрела на меня. Похоже, сейчас будет сказано что-то важное, очень уж у нее взгляд выразительный.