Вармастер. Боярская стража. Книга II

Глава 15

Под утро сквозь приятную негу полудремы почувствовал, как Варвара меня поцеловала и ушла, аккуратно прикрыв за собой дверь. Из-за продолжения самых разных следственных и иных действий мы еще находились в режиме добровольного заточения, так что я совершенно нагло продолжил спать. Ближе к обеду проснулся, выбрался перекусил, остаток дня провел на диване с книгой.

Вечером, незадолго до ужина, в дверь раздался негромкий стук. За порогом обнаружилась Маргарет, закутанная в серый плащ с низким капюшоном. Неожиданно — после нападения демонов я ее видел несколько раз, но или мельком, или находясь в компании, наедине мы с ней уже давным-давно не оставались.

Открыл дверь пошире, жестом пригласил заходить. Марго прошла по комнате, выверенным жестом повела плечами, сбрасывая плащ. Села на краешек дивана, сложив руки на коленях. Однако –на Марго оказалось алое атласное платье с высокими боковыми разрезами, открытыми плечами и глубоким декольте. Тот самый агрессивно-сексуальный наряд, в котором она однажды пришла меня соблазнять с бутылкой аффродизиака, сразу после того как мы приехали в Скобелев.

В ложбинке груди, как и тогда, огромный бриллиант, вот только сейчас он пульсирует в такт ударов сердца, заряженный огненной стихийной силой. И еще в отличие от прошлого раза Марго сейчас трезва, собрана и задумчива. Расставив ноги чуть в стороны, при этом сдвинув колени и оперевшись на них локтями, Маргарет некоторое время молча смотрела в пол, кусая губы.

— Влади, скажи… — подняла она наконец взгляд. — Я ведь просто хочу обычного женского счастья. Неужели это так много?

— Как минимум немало. Некоторым всей жизни не хватает, — не стал я деликатничать с ответом. Взрослая девочка уже, жизнь с разных сторон видела, не вижу смысла скруглять углы. Маргарет, правда, на мои слова внимания даже не обратила, говоря больше сама с собой.

— Я всего лишь хочу мужчину, чтобы он всегда был рядом, чтобы любил меня и воспитывал наших детей.

— Что мешает?

На вопрос Маргарет не ответила, сидела молча.

— Марго, у тебя есть камень, который русское правительство выкупит у тебя за сумму, которой тебе хватит отправиться в любую часть света, где ты обеспечишь и себя, и мужа, и своих будущих детей на пару поколений вперед.

— А сила? — подняла на меня поблескивающие слезами глаза Маргарет.

— Невозможно залезть на елку, не ободрав руки. В твоей ситуации нужно выбирать что-то одно — или сила и власть, или достаток и стремление к, как ты говоришь, обычному женскому счастьем.

— Нет! Нет! Нет, — шмыгнула носом Маргарет, справляясь с эмоциональной вспышкой. — Влади, ты не прав! Есть же вариант, который может мне подарить и силу, и семейное счастье! Есть же? Скажи…

Хм, а я думал, что наши отношения — совсем не про любовь. Ну, видимо, не туда смотрел, очень редко поднимая взгляд от верхних девяносто пяти.

— Марго, я тебе уже говорил, что мой брак — решение политическое. И если я сбегу с тобой куда-нибудь на Соломоновы острова, чтобы провести там всю оставшуюся жизнь в горе и в радости, жизнь эта будет очень недолгой. Ты же сама понимаешь, ты же умная девушка.

— Да. Умная, — кивнула Маргарет, вытирая со щеки так и катящиеся слезы. — А если я тебе скажу, что есть вариант, при котором мы с тобой сможем уехать далеко-далеко, забрав себе столько силы, что никто нас никогда не достанет?

Бретелька с плеча упала, атласная ткань держалась на груди каким-то чудом.

— Тогда я тебе скажу что ты ошибаешься, или что тебя кто-то обманул.

Маргарет резко поднялась, подошла к окну. Постояла немного, не оборачиваясь, посмотрела на водную гладь. Обернулась.

— Я п-пойду?

Бретелька, кстати, на место так и не вернулась. Стоит мне лишь намекнуть взглядом, как платье мягко скользнет на пол. Видел я уже, как она это делает.

— Иди.

— Карашо.

Когда девушка двинулась к выходу я уже понял, что сейчас последует. Потому что и плащ на диване остался, и сорванная с шеи цепочка на пол упала.

Маргарет не смогла справиться с амбициями и решила не довольствоваться малым, а попробовать забраться на самую вершину — поставив на кон абсолютно все. Так что, когда у самой двери она обернулась, зажав в руке полыхнувший огнем бриллиант, я совсем не удивился.

— Прости, — прошептала Маргарет со слезами, а потом слезы испарились, а глаза стали двумя заполненными живым пламенем провалами.

Все ведь хорошо у нее было. Поднялась с самого низа, стала любовницей сначала будущего короля, потом настоящего; но подгоняемая амбициями, на мне споткнулась — ну, не на мне, а на «его бывшем королевском высочестве», еще до того, как я его в теле сменил. И если бы не смена власти в стране, Маргарет ожидали серьезные проблемы. Вряд ли у нее получилось бы безболезненно пропетлять, интрижка с наследником при живом короле-любовнике наверняка вышла бы ей боком. Ничему тогда ее ситуация не научила.

Вот и сейчас она в желании подняться как можно выше вновь наткнулась на меня.

Да, Марго прекрасно знала, что чистый огонь мне не может навредить, значит придумала что-то особенное. Вот только она не знала о том, что мои глаза работают как отражение, так что едва я только почувствовал жар, как сама Маргарет вспыхнула ярким пламенем. Девушка мгновенно превратилась в похожий на статую серый силуэт, через краткий миг посыпавшийся вниз легким прахом. Отдельным ярким пятном в воздухе остался висеть бриллиант — откатом его полностью уничтожило, и он превратился в постепенно затухающий огонек.

Странная ситуация — вспышка и все, я один в комнате остался, только пепел рядом опадает. Сердце продолжало биться, я продолжал стоять на ногах, но что-то было не так. Слишком сильным был удар, слишком много энергии в меня влетело. Похоже, что я еще не до конца понимаю, что происходит, как человек в болевом шоке не сразу понимает всю тяжесть полученных повреждений.

Постепенно начал ощущать, что сознание словно утратило контакт с телом и вдруг почувствовал неприятную тянущую тяжесть пустоты внутри. Я вдруг оказался словно в центре огромного и необъятного ничего, в нескончаемой сфере пустоты. Чувство прошло, когда пришел откат вместе с волной жара — мгновенно потеряв сознание, я осел на пол.

По ощущениям, глаза открыл почти сразу, от удара головой.

Полежал немного, рассматривая рисунок напольного покрытия. Красно-оранжевая пелена перед взором понемногу спадала, буйство энергии стихало. Надо было вставать, начинать паниковать, еще что-то делать, не знаю. Оценивать повреждения, например.

Я же продолжал лежать и отстранённо думал о том, что Маргарет так стремилась к деньгам и власти, что решила сменить сторону. Причем сам я упустил ее амбициозность из вида, она ведь сама же — в первые дни нашего знакомства рассказывала, как маскировала ум и амбиции в попытках забраться все выше и выше. До какого-то времени мы с ней находились на одном пути, но как только я вырвался далеко вперед, улетев на самый олимп, она решила пойти другой дорогой. И я даже знаю, откуда у нее контакты и возможности — с Анненбергом же она встречалась еще в Скобелеве. Наверняка не только мне, но и ей персонально сделали предложение, от которого невозможно отказаться.

Мда, спрятанное прямо перед глазами не заметил. Хотя, учитывая, что перед глазами у меня постоянно было ее декольте, неудивительно, что не заметил — холодно подумал я.

Другое дело, что я не заметил — это понятно. Но этого не могла не заметить госбезопасность, явно ведь за Марго следили и вели ее, особенно после того, как она начала из обычного человека превращаться во владеющую силой.

Не могли ее не вести, не могли за ней не следить. Или могли?

Слишком много вопросов, и все не очень приятные.

Полежал еще немного, думая ни о чем и одновременно обо всем, попробовал пошевелиться. Тело задеревенело, словно сутки без движения — но нет, всего лишь пару минут, посмотрел я на часы. С кряхтением поднялся, кое-как доковылял до душа. Внутри по-прежнему словно парящая тяжесть, странное состояние.

Ничего не понимаю.

Раздеваться было долго и муторно, поэтому включил воду и долго стоял прямо в одежде под холодными струями, пока не закончился дневной лимит. Стало немного полегче — хотя непонятно отчего полегче. Жара не было, но в груди вместе с ударами сердца пульсировало неутолимое пламя, а пульс в ушах гремел словно колокол в тихое морозное утро. Раздевшись, сбросив прямо на пол тяжелую мокрую одежду, добрел до кровати и рухнул на покрывало, глядя в потолок. Это ж насколько сильным был удар, что меня даже с отражением так сильно приложило?

Приподнялся на подушках, ради эксперимента создал стихийный маячок — с большого пальца пламя чуть ли не на полметра вверх скакнуло. Ума нет, считай калека — почему-то без эмоций подумал я вдогонку совершенному действию. Мог бы на палубу хотя бы выйти, на свежем воздухе проверить — чувствую же, что пламенем меня просто распирает. Повезло, что каюту не спалил.

Лежа на спине, глядя в потолок и анализируя случившееся — используя все полученные за время учебы знания, начинал понемногу понимать произошедшее. Маргарет никак не могла причинить мне вред стихией огня; не могла она использовать и оружие, потому что я бы заподозрил что-то и пресек. Поэтому, скорее всего, ей дали формулу заклинания, чтобы энергия оказалась направлена не на мое физическое тело, а на эфирное, на мой энергетический каркас. Он у меня небольшой, и столь бурный выплеск должен был его или переломать, или вовсе уничтожить.

Да, удар из-за особенности моих глаз, не включенных в энергетический каркас, отразился. Вот только размер накопителя камня Маргарет был огромен и силы выплеснулось невероятное количество, как во время жертвоприношения наставника Вартенбергом. И очень похоже, что мое эфирное тело мое под таким напором от силы удара увеличилось, и похоже именно поэтому у меня такое плавающее в тяжелой пустоте состояние. Вопрос теперь, насколько увеличилось.

Так, ладно, надо на ужин идти, наверное. Или без ужина сегодня? Да, без ужина. Нет у меня аппетита, внутри все еще призрачный огонь бушует — призрачный потому, что я его чувствую, но при этом не ощущаю. Как если сунуть руку в огонь, не ощущая жара.

На полу, на том месте где вспыхнула Маргарет, осталась кучка пепла. Убрать бы нужно — обвязавшись полотенцем, я походил по комнате, осмотрелся в поисках щетки. В ушах шумит, в глазах черные точки, еще и открывая шкаф три раза мимо ручки промахивался. Искомого нигде не нашел и обойдя оставшийся от Маргарет пепел выглянул в коридор. Очень удачно оказалось, что неподалеку торопливо идет горничная со своей тележкой.

— Здравствуйте. У вас есть сметка?

Горничная отвела взгляд, не глядя на меня в полотенце, потом кивнула и куда-то убежала.

— Зачем тебе сметка?

Мария, надо же — неслышно подошла. Хотя у меня сейчас такое состояние, стадо мамонтов мимо будет красться, не замечу.

— Убрать нужно кое-что.

Горничная уже прибежала — отводя взгляд, протягивая мне совок и небольшую щетку. Поблагодарив, зашел в комнату. Увидел, что Мария стоит на пороге, похоже ко мне в гости шла. Приглашающим жестом показал проходить, а сам опустился на одно колено на пол. Мария обошла меня и села в кресло, наблюдая как я аккуратно собрал весь пепел, оставшийся от Маргарет.

Закончив, жестом показал Марии, что мне нужна минута, вышел на балкон. Подумал немного, вернулся в комнату — ну не дело пепел с совка стряхивать. Достал из бара пузатый коньячный бокал, ссыпал пепел в него, после этого снова вышел на балкон. Перевернул, посмотрел, как Маргарет улетела навсегда, подхваченная и развеянная ветром.

Вернулся в комнату, присел напротив Марии. Великая княжна в обычной повседневной одежде и потушенными глазами похожа на прилежную школьницу. Особенно сейчас, когда сидит, аккуратно сложив руки на коленях.

— Ты по делу, или просто проведать?

— По делу. И просто проведать, — пожала она плечами, не поднимая взгляд. — Может ты оденешься?

Ах да, я же полураздетый сижу в одном полотенце. Но меня сейчас как-то распирает, так что в одежде сейчас просто не выдержу. У меня словно паническая атака без паники, и недостаток кислорода при его избытке. Вообще не понимаю, что происходит — вроде меня колбасит как извергающийся вулкан, при этом я совершенно спокоен как замерзшее озеро Байкал.

— Слушай, не могу. Я чуть-чуть играл с энергетическими потоками и…

Я замялся, даже не зная, как объяснить случившееся.

— И?

— И проиграл, — пожал я плечами. — Кстати, ты умеешь диагностировать эфирное тело?

— Факультативно и без предельно точных значений.

— Да предельно точные и не нужны. Можешь глянуть, у меня все в порядке?

Кивнув, Мария подошла и села на одно колено рядом со мной. Смущенно отводя взгляд взяла за запястье, словно пульс щупая. Прикрыв глаза — так, что затрепетали ресницы, некоторое время слушала. Кивнула один раз, потом второй, потом вдруг равновесие потеряла, едва не упав. Я подхватил ее, а Мария отдернула руку и вскочила на ноги. Покачнувшись, посмотрела на меня ошалевшим взглядом.

— Это невероятно!

— Невероятно что?

— Нет, я, наверное, ошиблась. Нет-нет-нет, это невозможно.

Где-то когда-то я это уже слышал, причем не один раз.

— Невозможно что?

— У тебя отклик идет такой мощи, что я даже не знаю, это… это просто невозможно, я видимо где-то ошиблась.

— Объясни, пожалуйста, что именно невозможно.

— У тебя эфирное тело не превышало физическое. Сейчас… ты ведь не мог за пару месяцев увеличить его в тридцать-сорок раз! Не мог же, правда?

— Как тебе сказать…

— Это путь длиной в десятилетия, так просто не бывает!

— Ну вот так получилось, видимо переборщил немного. Слушай, у меня в ушах шумит и крутит так, как будто я катаюсь на карусели перепив крепкого чая и объевшись жирной пищей — только без тяжести в животе. Это как-то можно…

— Когда твой вестибулярный аппарат привыкнет к новым параметрам, это пройдет.

— Спасибо, успокоила.

— Можно я еще раз проверю?

— Нужно.

Вновь закрытые глаза, синхронизация с ритмом и снова потеря равновесия. В этот раз Мария говорить ничего не стала, просто отошла и упала в кресло, запустив руки в волосы.

Посидели в молчании несколько минут.

— Так ты по какому делу?

Мария, забыв про удивление, снова мило покраснела и потупилась.

— Я говорила с Варварой…

Девушка осеклась, набирая воздуха и на что-то явно решаясь. Поторапливать я не стал, молча ждал.

— Я говорила с Варварой. Она сказала, что у меня сейчас последний шанс вернуться в нормальную обычную жизнь.

— Правильно сказала, — пожал я плечами.

— Сказала, что, если я сейчас продолжу двигаться по выбранному пути, обратной дороги не будет. Говорит, что мне нужно будет стать совсем другим человеком, отринув привычную мораль.

— Тоже верно говорит.

— А я не верю.

— Ты могла бы отпилить хорошему человеку ногу?

— Я работала медсестрой в госпитале и понимаю, о чем ты говоришь. Да, чтобы диагностировать очаг проблемы или вылечить, доктор специально делает человеку больно. Но какое это имеет отношение к…

— Прямое. Ты ведь не со мной и не с Варварой сейчас споришь, а с реальностью. Читай Макиавелли, он уже все давным-давно написал. Если взять суть, то рецепт процветания и государственного благополучия всего один: старое доброе ультранасилие. Все остальное от лукавого.

— Я уверена, что всегда можно найти другой путь.

— Ага, и не один. Только все они ведут прямиком в ад. Где-то попадется добрый правитель, который как Николай или Наполеон к протестующим на площади пушки не выкатит, и…

— И что?

— И все. Не разгонишь недовольных залпом картечи, утопив протест в крови, здравствуй революция. Причем Николай — этот беспощадный тиран, всего несколько человек повесил, чем заложил под государство бомбу замедленного действия, еще и развел легион иностранных агентов по типу Герцена, прости Господи. Или посмотри на Францию — едва стали сверхдержавой и столкнулись с болезнью роста, сломались на первом серьезном внутреннем кризисе. Стоило Людовику проявить слабину, как здравствуй резня, интервенты и понимание постфактум «как хорошо мы плохо жили». Гильотину, кстати, кто придумал? Правильно, гуманисты.

Раньше я с Марией прямого обсуждения таких тем избегал, а сейчас такое странное состояние, что говорил прямо и открыто, вообще без тормозов. Мне сейчас было душно от мира, и мир ко мне симпатий тоже не испытывал — все по классике, так что юные грезы девушки я не щадил, от души наваливал.

— Считается, что политика — грязное дело. Неправильно считается, не та таблица измерений используется, надо пересчитать. Варвара правильно сказала, что тебе, если ты останешься на этом пути, нужно будет отринуть привычную мораль, да и вообще все понятия нормальности пересмотреть.

— Например?

— Вот, например, смотри: жизнь — это движение. А если у соседей больше нечего взять без большой войны и все острова давным-давно открыты, то без вызовов есть опасность застоя забронзовевшей элиты, готовую разложиться на плесень и на липовый мед. Как этого избежать? Вопрос с подвохом.

Пока Мария думала я вдруг понял, что шрам на щеке больше не болит. Неожиданно. Поднялся, дошел до зеркала. На месте, светится живым пламенем. Но не болит.

— И как этого избежать?

— Да самыми разными путями, среди которых нет ни одного хорошего, доброго, вечного. Никогда на важную государственную должность, если ты себе не враг, не должен попадать самый достойный. Вчера-сегодня он самый лучший генерал с поддержкой в войсках или любимый народом министр, а завтра уже решает, что правитель из него будет лучше, чем ты. Привет переворот, революция, война, разруха. Вот почему при дефиците безоговорочно лояльных кадров — а он всегда есть, сажают даже на ключевые места не достойных, а бесталанных родственников или полезных идиотов. И по итогу их деятельности тебе раз за разом с полным пониманием придется награждать непричастных и наказывать невиновных, например. Зато, другая сторона медали — всегда есть кого сместить, чтобы дать морковку власти новому человеку, создать то самое движение, не дающее элите забронзоветь. И главное в этой системе не дать слабину: троюродная сестричка, мы же с ней в детстве в уточек играли, как я ее — и в тюрьму? Или министр — он же меня на лошади учил кататься, как я вот так его — и на виселицу с конфискацией? Раз простила, два пожурила вместо того чтобы голову отрубить, и вот уже десяток безнаказанных идиотов начинают бесконтрольно самовоспроизводится, потому что берегов не чувствуют. Немного терпения, немного помощи извне и опять здрасте-приехали — война, разруха, голод, тлен. Кому-то одного Кромвеля хватило, чтобы понять логику событий, а кому-то трех революций недостаточно, давай четвертую заноси и еще пятую в подарок по акции получите.

— Это ты про какую страну?

— Далекую, потом расскажу как-нибудь, — усмехнулся я. — Давай к нашим баранам на должностях вернемся. Понятно, что всех лояльных тебе лично как правителю на месте не посадишь, тебе для этого просто людей не хватит, даже если учитывать родственников и полезных идиотов. Постоянно вокруг тебя будут неудобные, или постепенно ставшие неудобными личности, которых надо как-то снять или притормозить, чтобы совсем в себя не поверили. Прямо этого делать нельзя, если ты не бог-император, поэтому специально обученные люди тебе помогают — от компромата до физического устранения. И после ты сама лично стоишь у гроба, пускаешь слезу и рассказываешь, какой человек был хороший, лошадок любил. Понятно, что покойник сам неожиданно умер, понятно, что от тебя прямого приказа или иногда даже намека не было. Но ты сама будешь прекрасно знать, что это лично твое кладбище, которое будет понемногу, или не понемногу, будет увеличиваться. Но что стоит десяток или сотня жизней перед благополучием миллионов? Ведь иначе — переворот, война, тлен, разруха, что там еще по списку. Но это ладно, с элитой понятно, дела житейские — разделяй и властвуй. Давай теперь к простому народу — какой бы хорошей не была жизнь, вечно найдутся недовольные и вечно найдутся темы, чтобы раскачать толпу. И чем больше прав и свобод ты даешь, тем жестче придется их потом ограничивать, если государство подойдет к опасной черте, за которой маячат бунты, развал и революция. Успешная нация — это сплав народа и элит, понимающих свой путь развития. Качественно создать такую государственную конструкцию невозможно, потому что тебе будут мешать абсолютно все вокруг. Не только извне, но и изнутри — или сознательно, в попытке урвать себе больше влияния и власти, или бесплатно, просто борясь за все хорошее против всего плохого. Поэтому там, где вылезают острые углы, тебе как правителю нужно будет их постукивать молотком, часто с кровавыми брызгами. А это еще одна опасность — когда в руке молоток, все проблемы видятся гвоздями, здесь можно перегнуть палку. А еще есть сменяемость власти — ты правишь долго, прямой наследник уже взрослый и обрастает своей группой поддержки. Которая, если дорвется до власти, будет смещать твоих рассаженных везде верных людей, это опять потрясения, могущие разрушить вообще все. Поэтому сажать на трон чаще выгодно не сына, а внука, а сына отодвинуть, во избежание разных опасных для страны эксцессов.

— Таких как апоплексический удар табакеркой? — сразу догадалась Мария.

Вообще-то про «сына-внука» я говорил образно, на опыте противоборства разных партийных группировок, но Мария сходу провела параллель между Екатериной Великой, Александром и убийством императора Павла.

— Именно. Но это все внутренняя политика, давай про внешнюю — чтобы твое государство процветало, у тебя не должно быть друзей, только союзники. Желательно не равные, а подчиненные. Соседи — если ты большая империя, должны за тебя воевать и в твоих интересах погибать, а ты, если обеспокоена благополучием своего государства, а не чужого, будешь на это спокойно смотреть. Желать здоровья погибшим, глубоко скорбеть по предыдущей династии, помогать занять трон новой — уже потом, когда разберешься с ослабленным о соседей врагом, который изначально рассчитывал на твое прямое вступление в войну. На языке государственного благополучия это называется прагматичная политика, в привычном понятии морали — одно лишь сплошное большое предательство. Руководствуясь интересами своей страны, одной рукой ты будешь кормить милых белочек с ладони, а второй подписывать указы, из-за которых запылают чужие города и гибнут десятки или сотни тысяч, а то и миллионы чужих людей ради того, чтобы хорошо жили твои. Только лишь став — в понимании опять же обычной морали, самым настоящим злодеем, ты сможешь построить государство, где девяносто девять процентов твоих подданных будут жить процветающе, а бесконечная война будет идти где-то там, на другом конце света — часто специально созданная, чтобы твоя армия не простаивала, не превращалась в небоеспособный бюрократический пузырь, а являлась реальной силой, обеспечивая дипломатический вес государства. И пока на планете остается хотя бы два претендента на мировое могущество, рецепт благополучия твоего государства никак не поменяется.

В дверь вдруг раздался негромкий аккуратный стук.

— Сиди, я сейчас, — поднялась Мария. — Влад, спрашивают, сметку можно забрать?

— А, да, конечно. Вон там стоит.

Отдав горничной сметку с совком, Мария вернулась на свое место.

— То есть ты говоришь, что жертвовать чужими — это естественно для политики?

— Да.

— А если жертвовать близкими?

— Правитель ответственен за миллионы своих подданных или граждан. И жертвовать близкими, на мой взгляд, должен до отсечки «Зачем мне такая страна, в которой не будет этого человека?» То есть, жертвовать всеми, кроме самых близких людей. Опять же, с нюансами — ты сама про табакерку вспомнила. И выбирать между властью и, условно, любовью и человечностью, придется постоянно.

— Насколько ты близок с Маргарет?

Вот оно что, а я как-то не догадался.

— Говори сразу, что случилось, не люблю загадки.

— Варвара подозревает, что именно Маргарет каким-то образом заразила тьмой боярынь из экипажа.

— Почему ты мне это говоришь?

— Наказание, если будет получено подтверждение — смертная казнь. Варвара вместе с князем Барятинский уже арестовали Маргарет и сейчас ее допрашивают. А я пришла сказать тебе об этом и узнать, как ты…

— Я в этом сомневаюсь.

— В чем?

— В том, что Маргарет сейчас допрашивают.

— Почему?

— Да потому что нет уже ни Маргарет, ни Варвары, ни Барятинского.

— Что?

Не отвечая я смотрел в пространство и чувствовал себя очень странно.

Внутри по-прежнему пустота — огонь словно выжег эмоции и чувства, так что я воспринял страшное известие совершенно спокойно. Это, надо сказать, пугало. Но без страха — скорее озадачивало пониманием, в какого биоробота я превратился.

Надежда оставалась лишь на то, что человеческие эмоции вернутся, как только вестибулярный аппарат придет в норму после синхронизации физического и эфирного тела.