Вечный день

14

Американцы. Около восьми миллионов их проживало на южном побережье Британии — в зоне, обустроенной на последнее транжирство правительства Соединенных Штатов. Все, что осталось от Нового Света.

В период средней фазы Замедления единственное, о чем стоило беспокоиться, было положение Земли после полной остановки. Какое-то время исследователи и ученые всего мира посвящали все до остатка свое время расчетам, у какой половины планеты останется шанс на выживание.

И через шесть лет ответ был получен. В англо-американском выражении таковой гласил, что Старый Свет переживет Новый. В Соединенных Штатах лишь узкому полумесяцу Новой Англии будет перепадать скудный солнечный свет. Остальной Америке — ничего. Даже территории восточного побережья окажутся в вечном закате, и собирать там урожаи и содержать скот будет невозможно. О какой деятельности может идти речь, если человеческая тень растянется метров на тридцать?

Едва открытие предали огласке, началось великое переселение. Огромный человеческий поток устремился из земель, которым предстояло сгинуть во тьме, в края обещанного научными прогнозами вечного света. Кое-кто, однако, остался на месте, причем таких оказалось даже больше, нежели ожидалось. Дни и ночи в тот период длились по три недели, и многие так и не смогли решиться на переезд из своего полушария, где тогда как раз светило солнце, во тьму на другой половине мира, где свет являлся перспективой неопределенного будущего. Другие же просто не смогли оставить свои страны, своих немощных родственников.

Тем не менее в путь двинулось около миллиарда человек. И одной из основных переселяющихся наций — подошедшей к проблеме с наибольшей организованностью — была Америка. В своем финальном акте преобразования богатейшая страна Земли позаботилась о гарантированном спасении своего костяка.

Соединенные Штаты Америки взяли курс на «организованное отступление». Идея была простой: обособить небольшую часть населения, несколько процентов, и массово переселить его в отобранные места потенциально теплой зоны.

Замысел, впрочем, просто обязан был провалиться. Сохранить проект в секрете в любом случае не удалось бы, не помогли бы никакие меры. Брошенные на произвол судьбы обязательно взбунтовались бы и с легкостью смели ограды, за которыми содержались миллионы избранных. К счастью для властей, однако, вследствие гибели урожая по всей стране основная часть населения оказалась неспособной на эффективные бунты. И потому загруженные корабли беспрепятственно покинули американские порты и добрались до места назначения. После высадки пассажиров огромные величественные контейнеровозы затопили в Ла-Манше для создания помех проникновению отчаянных суденышек из других стран.

Миллионы переселенцев из Америки привезли с собой массу необходимого для выживания — целые заводы, а также кое-какие разработки по гидропонике для выращивания провизии без почвы, внезапно оказавшиеся столь актуальными. Американцы обосновались в трех-четырех южных графствах, что были им предоставлены с величайшей радостью.

Британия испытывала неуместную гордость, что США избрали ее в качестве своего последнего убежища. В действительности, поначалу она вовсе не являлась единственным пристанищем американцев. Группы поменьше отправили во Францию, Западную Африку и даже на Ближний Восток. Однако ни одной из них не суждено было выжить. Из ближневосточного лагеря вести перестали поступать через несколько лет после Остановки, с началом второго краха. Западноафриканская миссия прекратила свое существование трагично: последними звуками перед потерей связи были канонада да невнятные призывы о помощи. А в последующие шесть лет, в период растянувшейся гибели материка, британские колонисты спасали остатки французской миссии, поэтапно эвакуируя ее из небольшой гавани неподалеку от Дюнкерка.

Тем не менее даже зачарованная своей внезапно обретенной значимостью Британия потребовала изрядную плату за предоставляемые территории. Остатки американского ВМФ перешли в британское подчинение. Корабли со значительными повреждениями затапливали, день за днем расширяя окружавшую острова зловещую отмель из ржавого металла. На нынешний момент только военный флот Британии имел право считаться океанским. Новый Свет вернулся, униженный, к сосуществованию со Старым.

Главной ценностью американцев — и единственным, полагала Хоппер, что удерживало Давенпорта от вторжения в южные графства, — был гигантский арсенал ядерного оружия, с величайшей осторожностью доставленный в страну нового пребывания вместе со средствами запуска. Вот только переселенцы не располагали собственной Житницей, равно как и огромным складом припасов, которые позволили бы им продержаться в неблагополучные для Британии годы. А уж слухи о неурожаях на собственных территориях в течение двух лет подряд достигли даже платформы Элен. По-видимому, американцы оказались в отчаянном положении, раз помышляли о передаче оружия.

А что осталось от США? Освещаемая оконечность страны — окраины метрополии Новой Англии, гигантские башни Нью-Йорка, теперь погребенные под сугробами или промерзшие до арматуры. Солнце там едва-едва выглядывает из-за горизонта. Несколько лет после Остановки еще ходили толки о группировках выживших, скитающихся по восточному побережью, однако двадцать лет назад даже самые неправдоподобные истории о них перестали кого-либо занимать.

Дальше же, в регионах, обращенных больше к самой Вселенной, нежели к солнцу… Тысячи километров промерзших полей, гор и долин, с редкими городами и деревнями, полными замерзших трупов.

Автобус, на который Хоппер села у «Таймс», резко сбавил ход на подъезде к бетонным заграждениям в восточной оконечности Оксфорд-стрит, установленным пятнадцать лет назад после серии нападений с использованием заминированных автомобилей. После их сооружения атаки буквально за ночь переместились в другие места, однако заграждения убрать даже не подумали.

Она нажала на кнопку остановки. Можно выйти и здесь. Размышления о Холодной стороне — как ее называют в тех редких случаях, когда все-таки упоминают, — на этот раз расстроили Элен больше обычного. Для нынешних школьников это едва ли не вымышленное царство ледяной тьмы, что-то за пределами понимания. Земля в сознании юных британцев обретает форму полусферы, а в такой концепции мира нет места Холодной стороне. Только ее и предыдущие поколения знают, что когда-то и там Землю озарял солнечный свет. Только предпочитают об этом не вспоминать.

Последнее время Хоппер частенько ловила себя на том, что задумывается о миллионах — зачем юлить, миллиардах — несчастных в Азии, Австралии, обеих Америках, замерзших в своих домах и на дорогах, ныне освещаемых лишь мертвым светом звезд. Об их застывших телах — возможно, даже не начавших гнить, — выглядящих так, будто люди проснутся и снова задвигаются, если их вновь согреет тепло Солнца. Колоссальная армия мертвецов, мобилизованная и приговоренная слепым капризом замедления вращения планеты.

В воображении Элен ледяная смерть настигала несчастных прямо в разгар обычного дня: в очереди на кассу в супермаркете, на работе или после трудового дня — их руки сжимают рычаги подъемных кранов или игровых автоматов, на кухне возле полного льда чайника… Порой, впрочем, она размышляла о более правдоподобной альтернативе — о толпах беженцев, собравшихся на дорогах или в портах, где их и объяла тьма. О жмущихся друг к другу бедолагах в местах, где свет исчез в последнюю очередь, вроде школ или спортивных залов. Где водворение вечного мрака смогли оттянуть хотя бы на несколько часов.

Подобными мыслями она ни с кем не делилась. У нее не было ни малейшего желания обсуждать их, пускай даже некая зловещая и непостижимая сила и влекла ее разум к этим жутким образам чуть ли не каждый день. Внимание обитателей живой части планеты поглощали их собственные страдания, а не те, что выпали на долю других. Тем не менее порой Хоппер задумывалась, часто ли ее сослуживцы просыпаются от снов о расползающейся по их коже корке льда, о заперших их на холоде замерзших дверях или как они пробираются сквозь мрак к стальной стене, которая призвана положить конец их страданиям с помощью яда или иной разновидности смерти.

Такие акции действительно имели место, как ей доводилось слышать: остатки китайского правительства намеренно облучили наземные южные ограждения Холодной стороны, осуществив ограниченный радиоактивный выброс в целях защиты от собственного народа и огромного числа беженцев из Юго-Восточной Азии. Британия же полагалась на холодное море, утесы, затопленные суда да оружие.

Хоппер вышла из автобуса и огляделась — толпы прохожих заполняли тротуары. До скверов набережной Виктории, прикинула она, минут пятнадцать ходьбы. Там будет потише. Огибая квартал Кингсвей, она устремилась к южной окраине британской столицы. Со всех сторон ее окружали хмурые обожженные лица. Люди, погруженные в собственные невеселые мысли, спешили по своим делам.

Впереди, прямо посреди тротуара, проповедовал «болтун»[7] — высокий, с мощным торсом, с загорелым шелушащимся лицом, одетый лишь в изорванные штаны и босой. По его всклокоченной бороде струился пот, грудь покрывали солнечные ожоги.

Прохожие аккуратно обходили его, не обращая на истошные вопли никакого внимания. Так вода обтекает настырный валун, торчащий посреди стремнины.

Слов, кроме «крови» и «Христос», было не разобрать. Излишний эмоциональный накал лишал проповедь какого-либо смысла. Как правило, полиция полагала, что «болтуны» возни не стоят, и вмешивалась лишь в том случае, если те начинали бросаться на людей или крушить имущество.

По-видимому, многие из них все-таки неплохо себя контролировали. Их тирады, обрушивавшиеся на слушателей каскадами воплей, рыданий и молитв о «целительной плети», представляли собой прежде всего игру на публику. Господь перестал прислушиваться, а значит, человечество должно взывать к нему все громче и громче, привлекая внимание посредством перформансов с членовредительством. Идея эта казалось Хоппер отвратительной до тошноты.

Тридцать лет назад «болтунов» было изрядно. В царившем после Остановки хаосе они сбивались в группы и совместно выходили на улицы, распевая, рыдая и заклиная Господа обратить взор на их презренную плоть. А полиция в те времена, по сути, являлась лишь одной из множества бандитских группировок, наряду с армией. И как-то раз Хоппер увидела целую гроздь «болтунов», повешенных на фонарном столбе. На стене за ними чем-то темно-коричневым было выведено: «Болтуны, берегитесь!» Вокруг стояли, с любопытством таращась на трупы, кучки людей — эдакие посетители художественной выставки.

Теперь почти никто не держался изначальной веры — лишь эти немногие мужчины и еще более редкие женщины, лупцующие себя посреди улиц.

Но вот и скверы набережной Виктории. Йоркский Затвор все еще стоял, но толстый слой ила на колоннах напоминал о разрушительном наводнении, случившемся после Остановки. По другую сторону скверов высилась Игла Клеопатры, поддерживаемая широкими металлическими трубами. Словно вор на кресте, подумала Элен. Сфинксы по обе стороны будто в ужасе взирали на обелиск.

Она устроилась на скамейке и достала из сумки врученные Дэвидом бумаги.

На первом листке приводился список имен и адресов.

На втором оказался некролог Торна, отпечатанный на старой пишущей машинке и подписанный сверху инициалами «ГМ», — Гарри Маркем, решила Хоппер. Черновик был подготовлен семнадцать лет назад, за два года до изгнания Торна из правительства. Она начала читать: «Эдвард Торн, один из архитекторов мира после Замедления и ведущий проектировщик новой Британии, ушел из жизни такого-то числа такого-то года.

Карьера у него задалась практически с самого начала. Родился в 1983-м, единственный ребенок родителей-физиков, одаренный ученик с ранних лет. Окончил Оксфорд и Кембридж, а после получения докторской степени занимался в Массачусетском технологическом институте работой по биоинженерии, тогда стремительно развивавшейся. Он вывел сорта, успешно произрастающие в условиях постоянного солнечного света и не требующие для роста холодной почвы, тем самым словно предсказав Замедление еще за годы до его наступления».

Ко второй странице была приколота черно-белая фотография. Торн, высокий и длиннолицый, в светлом костюме, прислонившись к воротному столбу, подворачивал манжеты рубашки. Снимок запечатлел его непонимающий взгляд, устремленный на фотографа. Рядом с Торном стояла молодая женщина в платье с узором из ромбов.

Рассмотрев фотографию, Хоппер снова погрузилась в текст: «Научная карьера Торна оборвалась, когда в возрасте двадцати пяти лет он временно прекратил исследования и поступил в Сандхерстское военное училище. Годом позже его зачислили в полк Королевских уланов, и последовала череда его боевых командировок — в Афганистан, Ирак, Северную Африку. На протяжении этого времени Торн записывал свои наблюдения и даже публиковался под псевдонимом.

Именно тогда он познакомился с человеком, ставшим его ближайшим другом. Ричард Давенпорт ушел в армию сразу же после школы и был почти на десять лет младше Торна, однако такая разница в возрасте ничуть не помешала их закадычной дружбе. Торн, которого Давенпорт вытащил на себе после ранения в Кандагаре, был шафером на его первой свадьбе.

Освобожденный от службы по состоянию здоровья, Торн возобновил научную карьеру, работая в сфере сельского хозяйства. Спустя несколько лет началось Замедление. Когда оно коагулировало в Остановку и страна оказалась в опасной близости от полного краха, а пользующийся всенародным уважением генерал Ричард Давенпорт начал восхождение сначала в правительстве, а затем и к абсолютной власти, Эдвард Торн получил пост советника».

Далее следовало описание роста влиятельности Давенпорта, пускай даже к нынешнему времени едва ли кто мог оставаться в подобном вопросе невеждой. Хоппер пробежала глазами текст и убедилась, что все это ей известно. Она подняла взгляд от бумаги и принялась созерцать бьющиеся о бетонную набережную волны Темзы.

Номенклатура выдвинула Давенпорта из простых генералов на пост министра безопасности, когда Замедление близилось к концу. Именно Давенпорт закрыл ворота страны. Однако поначалу он противился призывам сменить высокопоставленных закосневших министров, исподволь подготавливая почву для осуществления собственных имперских амбиций. Подлинное его утверждение во власти началось через шесть лет после Остановки.

К тому времени американцы в южных графствах уже вынуждены были бороться за выживание. Второй крах спекавшихся на солнце государств в непосредственной близости от Горячей зоны шел полным ходом, угрожая захлестнуть и британские границы — во всяком случае, так утверждали власти. Чрезвычайное правительство демонстрировало полнейшую несостоятельность. Правовой беспредел достиг пика. Единственной реальной силой на суше являлись почти неотличимые от армии давенпортовские подразделения гражданской обороны, чьи ряды регулярно пополнялись благодаря его призывной агитации.

Наконец с величайшей неохотой Давенпорт согласился войти в кабинет в качестве верховного главнокомандующего, позаимствовав название поста в структуре прежней НАТО. Он инициировал Восстановление. Завладел правом распоряжения продуктовыми запасами и посредством пакета мер помощи стабилизировал положение в Американской зоне. Но самое важное: он поднял разводной мост острова.

На нем лежала ответственность за первые затопления устремившихся сразу после Остановки с Холодной стороны в Британию кораблей. Однако следующие его акции носили гораздо более масштабный характер. Давенпорт организовал Житницу, элементарно оккупировав старую Европу после ее краха. Поначалу границу перенесли вглубь Франции на какие-то двести метров, но затем ширина пояса захваченных земель достигла километра, а потом и всех пятнадцати. И теперь во власти Давенпорта находилось больше территорий континентальной Европы, нежели у любого англичанина со времен Столетней войны.

И меры оказались эффективными. Запасы продовольствия существенно выросли. Вода стала чище. Эпидемия холеры замедлилась, а потом и вовсе сошла на нет. Британия вновь стала индустриальной страной. В какой-то момент Давенпорт занял пост премьер-министра. Когда худшая стадия кризиса миновала, смысл в чрезвычайном правительстве отпал, однако народ совершенно не стремился к новым выборам, так что Давенпорт остался несменяемым главой государства.

В некрологе имелась еще одна фотография, тоже не портретная. Торн, судя по всему, только разменял шестой десяток. Костюм на этот раз у него был темнее, он обзавелся аккуратной бородкой, морщин вокруг глаз прибавилось, однако волосы так и оставались каштановыми. Давенпорт был облачен в военную форму. Друзья стояли на палубе какого-то корабля — по-видимому, только что спущенного с ливерпульских верфей.

Снимок был сделан в период, когда Торн являлся одним из важнейших людей в стране. И затем, девять лет прослужив правой рукой премьер-министра — официально его главным научным советником, на деле же заместителем, — он покинул правительство столь внезапно, что даже газеты предпочли об этом не упоминать.

Какой бы то ни было анализ произошедшего напрочь отсутствовал. Подшитая к папке заметка о событии избегала даже намеков. С вымеренной вкрадчивостью лишь сообщалось, что «Торн решил оставить правительство ради преподавательской деятельности в Оксфорде», и указывалась его новая должность.

Хоппер принялась изучать список адресов и имен бывших коллег Торна — к этому времени почти все они либо умерли, либо вышли на пенсию; лишь несколько человек продолжали работать. Напротив имен на полях были проставлены крестики и галочки, а также накарябаны отметки вроде «только для справки», «по словам друзей», «жена настроена враждебно».

Внимание Хоппер привлекло одно имя, жирно обведенное чернилами и отмеченное двойной галочкой: «Личный секретарь, Грэм Чендлер». Указывался его адрес: Камбервелл, в пределах центральной зоны.

Хоппер взглянула на часы. Пожалуй, к трем она туда доберется.