Июнь
Два часа ночи, а сигнала все нет.
Сидя в тесном кабинете, американец устало ждал серию отрывистых сигналов, знаменующую выход Лондона на связь.
Кондиционеры снова вышли из строя, и в здании стояла страшная жара — свариться можно было заживо. Все разошлись, и вот он, последний оставшийся на рабочем месте, сидел да крутил ручки передатчиков, чтобы хоть как-то скоротать время до сеанса связи. Придется, видимо, ночевать в конторе. Он и до дому-то добраться не успеет, как надо будет ехать обратно.
Он глотнул остывшего кофе и в который раз перечитал полученную днем сводку, отводившую его отделу всего два месяца.
Наконец минут через пятнадцать тишину прорезало характерное ритмичное попискивание — Лондон вышел на связь.
— Вы слушаете? — глухо и торопливо проговорил голос с британским акцентом.
— Наконец-то! Вы опоздали на два часа!
— Прошу прощения. Мне казалось, за мной следят. Пришлось выжидать. Зато у меня есть новости. И хорошие. Грядет кое-что значительное.
— И что это за «кое-что»?
— Мой контакт утверждает, что у него есть информация, способная полностью изменить расстановку сил. А уж он-то знает, о чем говорит.
Американец вздохнул. Подобное он слышал уже раз десять. И всякий раз история заканчивалась пшиком. То в последнюю минуту проваливался контакт, то секретные документы оказывались завалявшейся на верхней полке макулатурой, мешаниной бессвязных данных нулевой значимости. «Высокопоставленный контакт», как правило, представлял собой чинушу среднего звена, столкнувшегося с кризисом среднего возраста и теперь прикидывавшего, не перебраться ли ему в соседний лагерь. Несмотря на разочарование, надо было приступать к протокольным вопросам.
— Сообщите подробности. От кого информация?
— Я очень хорошо знал его в прошлом. Он имеет доступ к интересующим нас сведениям, причем на самом высоком уровне. Он кое-что собрал для нас и теперь готов это передать.
— Он говорил, что хочет взамен?
— Ничего не хочет. Говорит, ему уже нечего терять и не о чем мечтать. Он жаждет искупления — это его собственные слова.
Американец на секунду задумался о своей семье. О душном домике, что они делят с двумя другими семьями, — тесновато, да, — и еще о простирающейся на многие километры измученной земле и увядающем урожае. Его дети сильно исхудали и стали бледнее по сравнению с прошлым годом. Да им повезло, что они вообще живы, в отличие от многих других… Абсурдно и неблагодарно ожидать сейчас улучшения ситуации, но из-за таких звонков гораздо труднее противиться искушению надеждой.
— И что вы думаете об этом? — спросил он наконец.
Голос на другом конце линии прозвучал уверенно:
— Думаю, он говорит правду.
Американец покосился на лежащую на столе сводку. Какие-то жалкие шестьдесят дней, и мир изменится навсегда. Его начало знобить, несмотря на жару.
— Будем надеяться, что вы правы, — сказал он собеседнику. — Времени у нас немного.