Вечный день

38

На фоне черных туч, сплошной стеной затянувших восточную часть неба, висело огромное фиолетово-серое пятно дыма. Гематома расползалась по небу прямо на глазах. Какое-то химическое производство, предположила Хоппер, или сжигают промышленные отходы. А может, догорающая деревня. Подобное нынче случалось.

Они въезжали с юго-востока, через Хедингтон. Бывший автомобильный завод в Каули перепрофилировали под нужды армии, насколько помнила Элен, и сейчас там производили боеприпасы. Оксфордширский регион гордился своей военной промышленностью.

Хоппер не наведывалась в Оксфорд с самого вручения дипломов, этого дня показного великолепия и тихого ужаса перед будущим. Весь ее выпуск выслушивал бесконечные речи о пользе полученного образования, это она хорошо запомнила. Кое-кто из ораторов вещал на латыни, что и до Замедления казалось пережитком глубокой старины, а теперь, при выжженном-то солнцем, брошенном людьми Риме, и вовсе абсурдным.

Вице-канцлер университета, начавший стареть грузный мужчина, в пору продуктового дефицита растерявший с десяток килограммов, отчего его кожа обвисла складками, выдвинул довольно шаткое оправдание использования мертвого языка. Его доводы, если Хоппер не подводила память, заключались в следующем: нынешние поколения могли бы поучиться у древних искусству благородной смерти, в то время как благодаря полученному в университете образованию его выпускники смогут сохранить жизнь поколениям грядущим. На противоречивость заявления никто указывать не стал, и стоявшая на протяжении речи тишина свидетельствовала скорее о снисходительности слушателей, нежели об их внимании. Даже со своего места почти в самом конце зала Элен различала глубокие темные морщины на оранжево-желтом лице оратора и улавливала его неуверенные интонации.

Дорожная развязка вывела их в Каули, городок, почти не отличающийся от Хедингтона. К радости Хоппер, здесь даже сохранилось несколько баров, в которые она некогда наведывалась. Воспоминания о знакомых местах накатывали одно за другим: мост через Айзис, бьющиеся о дно обмелевшей реки ялики на цепях, ботанический сад, покрытые вьюном высокие стены колледжа Магдалины, обветшалая и выцветшая главная улица. Вопреки своим опасениям, Элен особых перемен не отмечала.

Машин было совсем мало: в мертвый сезон между семестрами город практически пустел. Они свернули с главной дороги направо и двинулись в объезд по узким улочкам к ее бывшему колледжу.

Наконец Дэвид припарковался недалеко от входа в главное здание. Жизнь на улице будто остановилась. Было жутковато оказаться здесь, в самом что ни на есть материальном месте из кирпича и камня, а не в воображаемой реальности, в которую Хоппер так часто погружалась последние несколько дней. Она ощущала себя так, словно очнулась ото сна — и тут же перенеслась прямо в обретшее материальность сновидение.

— Ну, вперед! — объявила она, выбралась наружу и захлопнула дверцу. Вдвоем они направились к привратницкой. Какая-то часть Хоппер ожидала, что вот-вот с визгом тормозов подлетят машины или из-за тонкой дубовой двери выскочат Уорик с Блейком. Машинально она взяла Дэвида под руку. И еще она не знала, что делать дальше в случае неудачи у ректора.

Колледж почти не изменился. Те же огромные ворота, всё еще деревянные, с врезанной маленькой дверью на черных чугунных петлях, закрываемой на период комендантского часа. Прохладная брусчатка в арочном проходе между внутренней и внешней стенами колледжа. И основательно укрепленная привратницкая. Миниатюрная и точная копия всей страны. Дэвид остался дожидаться снаружи, а Хоппер, войдя, убедилась, что обстановка привратницкой осталась прежней: те же ячейки для корреспонденции, информационная доска и огороженная стеклом конторка.

Вот привратник оказался новым. Возрастом под сорок, с землистым цветом лица, невероятно тощий — или так показалось из-за того, что сидел он в широченном кресле? — с прикрывающими лысину прядями седеющих каштановых волос.

— Привет! А Фред на месте?

— Фред вышел на пенсию, мисс. Еще пять лет назад.

— Ах, какая жалость. Меня зовут Элен Хоппер. Я когда-то училась здесь.

Мужчина вежливо кивнул.

— Чем могу помочь, мисс?

— Я хотела бы повидаться с профессором Хиткот.

Повисла пауза, и на какое-то мгновение она перепугалась: «Господи, только не ее!» Вдруг и Хиткот уже арестовали? Сообразили, куда она, Хоппер, направляется. Или еще несколько дней назад, если Торн пытался связаться и с ней, как с Фишером. Однако затем привратник просто снял трубку телефона и равнодушно осведомился:

— Во сколько вам назначено?

Часы позади мужчины показывали десять минут третьего. Хоппер сглотнула и выпалила:

— На два пятнадцать. Вы не могли бы передать ей, что предмет беседы изменился? Речь пойдет об Эдварде Торне. Это очень важно.

Привратник нажал кнопку и добросовестно пересказал информацию секретарше. Через полминуты ожидания, в течение которой Хоппер заставляла себя со скучающим видом осматривать помещение, а не пожирать взглядом трубку возле уха мужчины, донесся писк, и он сообщил:

— Она примет вас в половину.

— У себя в резиденции?

— Совершенно верно.

— Спасибо большое.

— Можете пока прогуляться по колледжу. Дорогу, полагаю, вы знаете, раз вы выпускница.

Дэвид стоял в тени, оглядывая внутренний двор. Лужайка так и осталась неестественно зеленой.

— Ну что?

— Она примет меня. Нас.

— Хорошо.

Они двинулись по двору. Небо объяла тьма, по нынешним временам даже неправдоподобная. Тучи надежно скрыли солнце, черной лавиной неумолимо накатываясь на запад. У Хоппер мелькнула мысль, что лужайку, возможно, после дождя придется перекрашивать. Она увидела окна бывшего кабинета Торна, и ее тут же замутило от воспоминаний.

Во втором дворе перед их глазами предстала церквушка.

— Хочешь зайти?

— Да не очень-то.

— Брось. Когда еще здесь окажемся.

В этой самой церквушке они венчались. Выглядело строение нелепым до невозможности: сущее уродство девятнадцатого века в напыщенном стиле викторианской готики, щедро украшенное скрупулезной кирпичной кладкой, гобеленами, огромными витражными окнами, затейливой черепицей да резными дубовыми скамьями. В приделе пылилась парочка здоровенных работ каких-то второстепенных художников.

Место для венчания она выбрала скорее следуя устоявшемуся правилу, нежели руководствуясь какими-либо иными соображениями. И выбор оказался неудачным. Ее друзья из колледжа в основном уже разъехались, а старые друзья Дэвида проживали в Лондоне и Шотландии. Оксфорд не устраивал практически всех приглашенных. Однако к тому времени менять что-либо было уже поздно, а Дэвиду архаизм религиозной составляющей определенно приходился по душе. Их позабавило, что церемонию проводил университетский капеллан, молодой мужчина, чья напускная чинность все же не могла полностью скрыть его удовольствие от отправления, по видимости, одного из первых своих венчаний.

Гости, сбившиеся поближе к алтарю, едва заполнили три первых ряда. Капеллан проводил церемонию со всем пылом, в свете расставленных вдоль алтарного ограждения свечей его кадык так и ходил вверх-вниз.

И все же она была счастлива. Счастлива, хотя и осознавала, насколько по-разному они с Дэвидом смотрят на жизнь и совместное будущее. Ее не оставляла надежда, что однажды разногласия будут преодолены, что с годами что-то изменится. Истина же — что ее неприятие материнства по прошествии лет лишь укрепилось, а не ослабло, что пропасть между ними все ширилась и ширилась, пока не рухнули все соединяющие их мосты, — обернулась для нее неожиданным сюрпризом.

Дэвид толкнул дверь, оказавшуюся не запертой. Массивное полотно медленно набрало скорость и со стуком ударилось о стену. Хоппер взяла псалтырь, против ее ожиданий не покрытый слоем пыли. В церкви пахло лимоном, на каменных плитах виднелись следы мокрой швабры.

— Не хочешь снова пройтись? — ухмыльнулся Дэвид, от души потешаясь.

Он всегда с удовольствием поддразнивал ее. Вот и теперь со смехом отбежал вперед по проходу, и комок в горле Элен начал потихоньку растворяться. Она даже была благодарна бывшему мужу за глупую выходку и на время позабыла о боли в лодыжке и ребрах. Дэвид уселся в переднем ряду и уставился перед собой. Плечи у него по-прежнему тряслись, однако, подойдя поближе, Хоппер с ужасом осознала, что он больше не смеется, а… плачет. Сняв очки, Дэвид прикрыл глаза ладонью, по щекам его катились крупные слезы. Задыхаясь и не переставая рыдать, он все повторял одну и ту же фразу:

— Что же мне теперь делать? Что же мне теперь делать? — слова давались ему с трудом.

— У тебя все будет хорошо. Мы найдем…

— У меня всегда была работа, Эл. Я всегда поступал правильно. И вот теперь я не у дел, — он говорил шепотом, однако высокие потолки усиливали его голос. — Понимаешь, до меня только сейчас дошло… У меня просто шок.

От стараний подавить слезы он непроизвольно начал икать. Хоппер отчетливо вспомнила, как ее охватила паника, когда она в прошлый раз увидела его плачущим. Это произошло в лондонском ресторане, за пару дней до их разрыва.

Но сейчас повода для паники она не видела.

— У нас все будет хорошо, Дэвид. У нас с тобой. Все будет прекрасно. И у тебя все будет замечательно. Я здесь. И никуда не ухожу, — она говорила мягко, как с ребенком, и рука ее сама собой легла ему на плечи, а потом она и вовсе обняла его и уткнулась ему в плечо.

Так они и сидели какое-то время, совершенно не обращая внимания на порхающих над головой птиц, устроивших себе гнезда под кровельными балками.

Наконец всхлипывания Дэвида стихли, и он тоже обнял ее. Хоппер повернула голову, устремив взгляд на алтарь. И такая поза показалась ей совершенно нормальной, вполне уместной для любой пары. «Для любой пары», — повторила она про себя и задумалась, являются ли они теперь парой.

— Прости, — произнесла она.

— Да все в порядке. Случись такое со мной, я бы, честно говоря, и сам бы тебя втянул.

— Вот что получаешь за помощь ближнему, — Хоппер ощутила, как у него в ухмылке напряглись мышцы на скулах.

— Ты был счастлив? С ней, — брякнула вдруг она.

— Вряд ли это теперь имеет значение. Пожалуй, особо счастливыми назвать нас было нельзя, уж это-то точно. Но все же это было лучше, чем оставаться одному.

— Ты не один.

Дэвид стиснул ее в объятиях. Теперь они сидели так, что для поцелуя им достаточно было совсем немного повернуть головы.

Однако через несколько минут тишину нарушил колокольный звон, и Хоппер поняла, что настало время встречи с ректором.

Пока они были в церкви, заморосил мелкий дождик. Вдоль дорожки то и дело взвивались миниатюрные смерчи из опавшей листвы.

Резиденция миссис Хиткот располагалась в конце второго двора и представляла собой большой отдельно стоящий дом, непонятным образом включенный в ансамбль колледжа. Хоппер отыскала дверной звонок — неприметную панель с глазком камеры, расположенную рядом с пафосным викторианским шнурком колокольчика, истертым и бесполезным. Наконец дверь на цепочке приоткрылась на несколько сантиметров, и через щель их смерили подозрительным взглядом.

— Резиденция ректора.

— Нам назначено.

— Фамилия?

— Хоппер.

Дверь закрылась и открылась снова, на этот раз уже полностью. Перед ними стояла женщина лет сорока в строгой юбке, темно-зеленой блузке и с жемчужным ожерельем. Ее худое лицо покрывали мелкие морщинки. Хоппер ее помнила: на приемах она неизменно сидела рядом с ректором — эффектная скучающая девушка двадцати с небольшим лет. Выражение ее лица не изменилось и было таким же безмятежным, но способность притягивать мужской взгляд, предоставленная ей вместе с молодостью, покинула ее и перешла к какой-нибудь другой девице, которая тоже однажды лишится этого подарка.

— Вы дочь профессора Хиткот?

— Да, — она указала рукой в сторону, и Элен тут же обдало запахом лака для ногтей: — Подождите, пожалуйста, здесь, — это была даже не просьба, а указание.

Дэвид и Хоппер направились в комнату, а женщина начала медленно и тяжело подниматься по лестнице.

Жалюзи на огромных окнах с одной стороны были наполовину подняты, и помещение заполняли сумерки дождливого дня. Комната служила библиотекой: вдоль двух длинных стен тянулись ломящиеся под тяжестью томов огромные стеллажи; перед каждым стояла лесенка, которую можно была перевезти с места на место по направляющему рельсу. Один из стеллажей обрамлял исполинский старинный камин из полированного камня, все еще использующийся, о чем свидетельствовала проволочная корзина с потускневшими латунными инструментами для растопки. А в дальнем конце комнаты стояли открытые витринные шкафы, заставленные артефактами, антиквариатом и просто хламом времен до Замедления. Выставка напомнила Хоппер о коллекциях Хетти. Она осторожно взяла небольшую красно-черную вазу и перевернула ее вверх дном.

— Что скажете?

На пороге, держась за ручку двери, стояла Кэролайн Хиткот, ректор. Дэвид, погрузившийся в изучение библиотеки, так и подскочил на месте. Элен первая обрела дар речи:

— Очень красиво.

— И совершенно бесполезно, — женщина прошаркала в комнату. — Какая-то часть меня, впрочем, некогда считала все эти вещицы красивыми. Большинство из них я собрала еще даже до начала процесса замедления, — двигалась она осторожно, держась поближе к стеллажам и опираясь о неброские перильца на уровне бедра. Наконец она добралась до одного из кресел, обитых красной кожей.

С годами невысокая профессор Хиткот начала горбиться и теперь казалась совсем миниатюрной. Ей никак не меньше семидесяти пяти, прикинула Хоппер, а то и все восемьдесят.

— Если они бесполезные, зачем вы их храните?

— Да мало ли. Вдруг они еще кому-нибудь покажутся красивыми. Должна признаться… садитесь же, пожалуйста. Так вот, должна признаться, я тешу себя фантазией, что эта комната со всем ее содержимым просуществует еще долгие-долгие годы. После моей смерти ее заколотят досками, но в один прекрасный день снова вскроют. Вот будет загадка для археологов! — старушка вздохнула. — Только, боюсь, у нового ректора после моей смерти окажутся другие предпочтения и он избавится от этого хлама. По моим прикидкам, тут успеет смениться парочка ректоров, прежде чем всему этому придет конец.

Хиткот смолкла и окинула взглядом Хоппер, затем Дэвида.

— Надеюсь, моя дочь была не слишком груба с вами. Полагаю, печально жить в таком огромном доме, зная, что после смерти старухи его придется оставить. Впрочем, людям выпадают судьбы и похуже, — она улыбнулась.

Хоппер поймала себя на том, что ее легкая, практически инстинктивная неприязнь к ректору улетучилась без следа.

— Меня зовут Элен Хоппер.

— Знаю. Я вас помню.

— А это Дэвид Гэмбл. Мой друг. Мы приехали поговорить с вами об Эдварде Торне.

— Конечно, — кивнула старушка. — Доставили вы хлопот.

— Вам?

— Мне.

— И что за хлопоты?

— Скажем так, я предполагала, что встречусь с вами, еще до того, как вы объявились сегодня в привратницкой.

Элен обратила внимание, что от прямого ответа на вопрос ректор уклонилась. Глядя на старушку, она вдруг ощутила скрывающийся за ее медленной речью ум: из-под нависших век за ними словно наблюдало некое другое создание, временно занимающее это одряхлевшее тело.

— У нас есть фотография Торна, на которой запечатлен еще и спутник, как мы полагаем.

Хиткот снова посмотрела на Хоппер, на этот раз более пристально, затем перевела взгляд на Дэвида, по-прежнему стоявшего возле камина с книгой, снятой с полки.

— Вот как?

— Мы считаем, это может оказаться важным.

Старушка вздохнула.

— Про спутник я знала. — Хоппер с воодушевлением взглянула на Дэвида, однако через миг ректор вылила на нее ушат холодной воды: — Однако он так и не рассказал мне, что обнаружил.

— Почему?

Снова неловкая пауза.

— Потому что я не спрашивала. — По-видимому, на лице Хоппер отразилось охватившее ее недоверие, поскольку ректор продолжила: — Если бы я заинтересовалась, он бы наверняка чем-нибудь со мной поделился. Однако далеко не всегда разумно делиться друг с другом всем и вся. И если бы меня стали допрашивать, я бы благополучно ответила сотрудникам службы безопасности, мол, знать не знаю, за чем там наблюдал спутник Эдварда. Я была уверена, он доверился бы мне, если бы счел это необходимым.

— Но про сам-то спутник он вам рассказал. Почему?

— Мы были близки, мисс Хоппер, — при слове «мисс» глаза старушки стрельнули на Дэвида и затем снова вернулись к ней. — Я ведь, как вам известно, позвала сюда Эдварда, когда другие о нем и слышать не хотели. И мне это даром не прошло, кстати.

— Но вы его потом тоже уволили, не так ли?

Хиткот кивнула.

— Я любила Эдварда. Однако он чувствовал, что его присутствие чревато серьезными проблемами для колледжа. Так оно и было. Мне не хотелось выбирать между ним и колледжем, но пришлось. Это место важнее любого из нас, смертных.

— Непохоже, что решение далось вам с трудом.

Дэвид у камина кашлянул, призывая Хоппер сдерживать эмоции. Она не без раздражения признала его правоту и поспешила добавить:

— Но я уверена, что вы сделали для него все возможное.

— Боюсь, этого оказалось недостаточно. После его ухода вестей я практически не получала. Впрочем, его занятость после университета вас вряд ли интересует. Вы хотите знать, почему он оказался здесь, — старушка явно желала в полной мере насладиться свалившимся на нее моментом славы. — Знаете, тут ко мне еще кое-кто наведывался по этому же самому поводу, не далее как вчера. Женщина по фамилии Уорик.

— Чего она хотела?

— Хотела знать, не оставил ли у меня Эдвард какие-либо документы или вещи. Может, что-нибудь в сейфе колледжа. Что-то отвлеченное.

У Хоппер перехватило дыхание. Значит, Уорик и Блейк всё еще ищут. И опережают ее на день.

— И что же вы ей ответили?

— Правду. Ни о чем таком мне не известно.

Ну вот и все. Что бы Торн ни обнаружил, доказательства он уничтожил. Тупик. Все жертвы, приведшие ее сюда, оказались напрасными. Ее работа, карьера Дэвида, жизни Гарри и Фишера — все загублено впустую в погоне за фантомом.

Однако Хиткот заговорила снова:

— Разумеется, я и словом не обмолвилась о своих догадках, где предмет такого рода можно попытаться отыскать.

— Простите?

— По прибытии в колледж каждый подписывает декларацию об имуществе, в которой перечисляется вся его собственность. При увольнении тоже необходимо подписывать подобный документ. Эдвард при зачислении в штат колледжа, естественно, данную формальность выполнил. И в его декларации указывался небольшой домик в деревушке неподалеку, — Хиткот улыбнулась, определенно наслаждаясь произведенным эффектом.

Хоппер нетерпеливо подалась вперед.

— И?..

— При увольнении он тоже подписал декларацию. Но домик из описи исчез. Из любопытства я отыскала первичный документ и посмотрела адрес. — «Из любопытства, да неужели», — подумала Хоппер. Хиткот заинтриговало тайное убежище друга, но из самолюбия она в этом не призналась. — А затем проследила, чтобы эту бумагу уничтожили.

— Почему вы нам это рассказываете? Почему нам, а не Уорик?

Хиткот вздохнула.

— Потому что я не должна была предавать своего друга, — и тут жалкая маска жажды внимания чудесным образом спала с нее. — Эдвард был талантливым ученым. Очень талантливым. И его работа ни в коем случае не должна быть уничтожена, чем бы она ни являлась и к каким бы последствиям ни вела. И я не хочу, чтобы она попала в руки кого-нибудь вроде Рут Уорик.

— А почему вы уверены, что мы не уничтожим ее?

— Я помню, что вы были его студенткой, мисс Хоппер. И помню, как высоко он о вас отзывался, — она пожала плечами. — Скажем так, я исхожу из большей вероятности.

Старушка проковыляла к столу, достала блокнот и нетвердой рукой написала в нем два слова.