Вечный день

22

Маршрут до книжного магазина Фишера у Элен получился несколько запутанным, поскольку она зашла по Стрэнд слишком далеко на запад и в итоге оказалась на Трафальгарской площади, куда вовсе не собиралась. Она не преминула снова осмотреть местность, как и в свой первый день в Лондоне. На террасе над площадью выстроились ларьки, торгующие всевозможным пластиковым хламом прошлого столетия — осколками иного мира, которые сейчас пытались втюхать как нечто цельное и полезное. Возвышающийся над торговыми палатками обрубок колонны в фонтанах более не отражался: их заполняли водой лишь по государственным праздникам, да и то едва ли на десяток сантиметров. Четвертый постамент[10] со статуей Британии выглядел чересчур новым. В народе шутили, будто скульптура похожа на Давенпорта.

Нынешнее состояние центральной колонны Хоппер скорее нравилось. Прежней она и не видела, так как статую Нельсона снесло взрывом бомбы еще в год ее рождения. В свое время Давенпорт говорил о ее реставрации, равно как и о демонтаже Лондонского глаза, изогнутое колесо которого теперь причудливо нависало над Темзой. Ни того, ни другого так и не осуществили. Элен подозревала, что Давенпорту просто по вкусу подобные апокалиптические виды разрушений: при всем своем стремлении к восстановлению он получает удовольствие от романтики правления последним государством на Земле.

Район к северу от старой гостиницы на Чаринг-Кросс едва ли изменился. Улочки являли собой сущие горные ущелья, с выбеленными камнями на солнечной стороне и темными от мха и сырости — на противоположной. Здесь, на задворках старых театров, обосновался процветающий мирок, столь же подчеркнуто избегающий солнечного света. Хоппер слышала, будто под этими улочками обитают мужчины и женщины, испытывающие отвращение к солнцу до такой степени, что остаются бледными даже в нынешних условиях. Якобы они выращивают грибы в подвалах заброшенных зданий и спят в подземном лабиринте тоннелей и бывших коммуникационных шахт.

Элен отыскала начало Сесил-Корт и непринужденно прошла мимо нее. Как будто никого. Тогда она решилась свернуть в тихую улочку. Чуть углубившись, оглянулась назад. Никого подозрительного. Никто не заглядывал с основной улицы ей вслед: никаких поигрывающих латунной штуковиной Блейков или Уорриков в твидовых костюмах и с неизменной фальшивой улыбкой. А вот и нужное ей место — «Книжный магазин Фишера», с потускневшим деревянным фасадом и вывеской в форме рыбы, символом ихтис.

Перед входом она задержалась, сделав глубокий вздох. По словам Стефани Клэйфорд, Торн не доверил ей на хранение какой-то предмет или секрет. Может, у Фишера удастся выведать побольше. А может, где-то в этом здании даже находится та самая коробка с торновской фотографии. В памяти всплыли слова бывшего университетского наставника: «Ты всегда жаждала правды». Хоппер решительно толкнула дверь.

Над головой звякнул колокольчик. Внутри оказалось сумрачно и тесно, помещение наполняли незнакомые запахи. И везде были книги — в три ряда на каждой полке стеллажей от пола до потолка, да еще напиханы в любое свободное местечко между ними. Даже витринные окна были заставлены штабелями книг выше ее роста.

На полу тоже возвышались стопки книг: некоторые солидными колоннами подпирали стеллажи, устойчивость других вызывала серьезные опасения. В задней части магазина за открытой дверью растворялся во мраке коридор. Потолок пожелтел настолько, что цветом уже практически не отличался от пропыленных бумажных сталагмитов, выросших на полу.

Звон колокольчика, похоже, не привлек внимания владельца магазина. Основательно заваленный бумагами и заставленный грязными чашками стол у входа был заброшен. Молоко уже давно въелось в стенки чашек, хотя в некоторых еще плавало эдаким пятном бледных водорослей.

Как же Фишер зарабатывает на жизнь? Наверное, благодаря некоторому спросу на изданные до Остановки книги. Кроме того, ежегодно печатались сотни две новых романов, сочетающих в себе в различных пропорциях приключенческую, любовную и пропагандистскую тематику. Действие некоторых увязывалось с Остановкой, в большинстве остальных реальность попросту игнорировалась и фоном служило идеализированное прошлое.

Хоппер двинулась в дальнюю часть магазина, который, как она поняла, размещался в переоборудованном жилом доме. В середине помещения Элен увидела узкую неосвещенную лестницу наверх, но подниматься не стала. В конце коридорчика обнаружилась комната, некогда служившая, очевидно, задней гостиной.

Здесь, в отличие от передней части, художественную литературу сменили научно-популярные издания, что подтверждала вывеска с оторванным уголком. Комната была забита под завязку руководствами: как построить новый дом, как улучшить отношения, научиться принимать себя, похудеть, разбогатеть.

Один угол отводился исключительно сборникам рецептов, требующих недоступных ныне ингредиентов, или же пособиям по столовому этикету, в голодную эпоху представлявшемуся намеренным оскорблением. Описания кухонь чуждых мест, обсуждавшихся взрослыми еще во времена детства Хоппер. Ливан, Филиппины, Вьетнам. От всего этого мир вынужден был постепенно отказаться. Прямо-таки некролог ушедшему быту.

Никаких признаков жизни по-прежнему не наблюдалось. Элен вернулась в переднюю и в нерешительности остановилась возле лестницы, табличка над которой гласила: «Посторонним вход запрещен. Дирекция». Потом осторожно крикнула:

— Есть тут кто?

Ответа не последовало.

Хоппер двинулась вверх по ступенькам. Здесь было существенно теплее, чем на первом этаже. Кожу пощипывало, а такая удобная во время работы на платформе рубашка, намокнув от пота, стала натирать на шее и в подмышках.

На верхней площадке располагалось две двери. Первая оказалась приоткрыта и вела в кухоньку — тесное, воняющее плесенью помещение с холодильником, морозилкой и парой низких шкафов для посуды. Дверца морозилки была распахнута. В конце комнатушки находилась уборная, едва ли достойная, впрочем, подобного названия — прикрываемая лишь тонкой занавеской, она только и вмещала, что унитаз да умывальник. Край ковра основательно истрепался и потемнел от сырости. Кафельный пол уборной был оснащен сливом, что вкупе с бадьей и куском мыла говорило об использовании уголка в качестве душевой.

Хоппер вернулась на площадку ко второй двери. Эта была закрыта, из щелей на сумрачную лестницу не пробивался ни один лучик света. Элен постучала. Вновь не получив ответа, подергала ручку. Дверь подалась, однако при ослаблении нажима тут же спружинила назад. Судя по всему, с другой стороны ее блокировало что-то увесистое. Хоппер посмотрела себе под ноги и увидела, что из щели под дверью на площадку просочилась какая-то темная жидкость, почти полностью пропитавшая коврик для вытирания обуви. Элен содрогнулась, догадываясь, что же ей помешало войти, но все же собралась с духом и навалилась на дверь всем своим весом.

Протиснуться внутрь ей удалось с немалым трудом. Жуткая догадка оказалась верной, хотя тошнота подступала Элен к горлу уже без всякого подтверждения. Но она все же отстраненно отметила про себя, что препятствием являлась откинувшаяся рука распростертого на полу тела мужчины. Теперь, когда дверь снова закрылась, рука эта, совершенно обескровленная, так и осталась согнутой.

Неизвестный лежал на животе головой к двери. Одет он был вполне заурядно, в широкие коричневые брюки и неформальный пиджак. Под телом собралась темная лужа крови, все еще вязкой. Преодолевая страх и отвращение, Хоппер опустилась на колени и попыталась повернуть труп набок. Однако мужчина отличался крупным телосложением, и после безуспешных попыток передвинуть его легкими касаниями она, отказавшись от идеи выказать почтение к покойному, грубо перекатила его на спину. В конце концов, он уже не чувствует ничего. Потом отстранилась, взглянула в лицо мертвеца и, сглотнув горечь во рту, отвернулась.

Редеющие волосы мужчины были тронуты сединой, он носил бороду. Левая сторона его лица осталась неповрежденной, и выпученный глаз над пухлой пожелтевшей щекой безжизненно таращился в потолок. Остальная же часть головы была изуродована до неузнаваемости. Рубашка пропиталась кровью. Перемещение тела потревожило небольшой рой мух, бегавших по кровавым ошметкам, и пару секунд они недовольно гудели, кружа вокруг, а после снова вернулись к пиршеству. К этому моменту Хоппер мутило уже основательно. Она бросилась к окну, подняла жалюзи, открыла створки и высунулась наружу.

Свет и свежий воздух отчасти привели ее в чувство. Она застыла на месте, всячески избегая зрелища окровавленного трупа на полу. Скорее всего, именно с этим мужчиной она разговаривала вчера по телефону. Фишер. Ей припомнилась некоторая напряженность в его голосе. Быть может, она позвонила как раз в тот момент, когда он обнаружил чье-то вторжение в магазин? Или же ее звонок отсрочил нападение? Вероятность, что убийство Фишера спровоцировал именно ее телефонный звонок, что те два типа в торновском доме проверили линию и заявились прямиком сюда, настолько страшила Элен, что она отказывалась задумываться об этом.

После минутного созерцания кирпичной стены напротив она решилась осмотреть помещение. Оно представляло собой кабинет, совмещенный со спальней. Здесь тоже стояли книжные шкафы, один угол занимали стол со стулом, а напротив располагалась низкая кровать. Пространство между ними загромождали огромные картонные коробки с книгами.

И все же труп снова и снова притягивал к себе ее взгляд. Фишера застали врасплох или к нему пришел знакомый? Ей вдруг вспомнился Блейк, его обтянутое кожей лицо — натуральный череп! — и его страстное желание пустить в ход кастет… И тогда Элен ощутила уверенность, что именно он убил Фишера. Как будто на трупе оставалось блейковское личное клеймо насилия — невидимое, но читаемое. Присутствовала ли при убийстве Уорик? Представить ее чинящей расправу было сложно, но вот требующей этого — запросто.

Только сейчас Элен разглядела длинный кровавый след на полу, начинающийся почти у ее ног и сгущающийся возле трупа. Фишер сидел на стуле, когда его ударили по голове, но он умер не сразу, а еще нашел в себе силы поползти к двери.

Нет, не совсем так. Кровавая полоса загибается вправо. Точно, он стремился к чему-то другому.

Дверь открывалась внутрь комнаты вдоль трех напольных полок в углу, и дуга кровавого следа вела как раз к ним. По-видимому, в конце концов Фишера оставили силы и он откатился к двери. Хоппер присела на корточки возле полок, и ее едва не вывернуло наизнанку, когда ногой она коснулась руки трупа. Перевернутое тело теперь располагалось слишком близко к ней, и она оттолкнула его, вернув в изначальное положение. Окровавленный пиджак уже прилип к телу.

Теперь стало посвободнее. Почти все книги на полках относились к одной теме. За исключением нескольких томов наверху слева — сборника поэзии и пары-тройки классических романов, — это были геополитические издания, причем в основном о Холодной стороне: «Зима в Америке», «Новый ледниковый период», «Меридианы войны». Хоппер принялась вытаскивать книги по одной и просматривать.

Все они были подписаны под лицевой обложкой инициалами «АФ», кое-где на страницах имелись пометки той же рукой. Ничего особенного не попадалось, и уж точно никаких вложенных записок. Постепенно все книги с полок перекочевали на пол под окно, после чего Хоппер принялась осматривать сами полки. Стеллаж к стене не крепился, но у его основания были сделаны пропилы под высокий плинтус. Отпихнув в сторону штабеля просмотренных томов, она отодвинула сам стеллаж.

Стена за ним оказалась гладкой, пол сплошным. Снова ничего достойного интереса — ни тебе многообещающих щелей между половицами, ни встроенного сейфа. И тут Элен увидела. На стыке пола и стены из-под плинтуса торчала крохотная матерчатая петля.

Она потянула за нее. Затрещав у самого угла, от стены отошла секция плинтуса длиной с полметра. Хоппер нагнулась — ее тело тут же протестующе заныло после вчерашнего общения с Блейком — и заглянула внутрь. За плинтусом, как оказалось, скрывалась ниша. Не раздумывая, она сунула туда руку. Наутек бросилась парочка потревоженных пауков, и пальцы Элен нащупали какой-то продолговатый низкий металлический футляр. Она чуть не задохнулась от волнения.

Коробка из тусклой жести была заперта. Хоппер пошарила в нише, однако ключа там не оказалось. В столе, впрочем, обнаружилось зубило, и она вставила его в крохотную щель, надавила, чуть продвинула инструмент и нажала со всей силы — замок поддался.

Внутри лежала коробка поменьше, однако вовсе не та, что на торновской фотографии. Радиоприемник. Хотя этот отличался от использовавшихся на платформе. Устройство было оснащено индикаторами и ручками настройки, которых она прежде никогда не видела, а также небольшим микрофоном с проводами. Передающая радиостанция, вот что это такое. Иметь их разрешалось только армии и спецслужбам. Хоппер вытащила антенну и, стараясь не сбить настройку частоты, нажала самую большую кнопку на передней панели. Через пару секунд из динамика полилась музыка.

Какая-то старая, еще из европейской классики. И когда-то Элен ее даже слышала. Ошеломительная и одновременно успокаивающая мелодия пульсировала, замедлялась и ускорялась, бросая стрелки индикаторов вперед и плавно возвращая их назад. Элен сидела, прислонившись к стене прямо напротив мертвеца, полностью погрузившись в музыку. Через минуту произведение закончилось, и зазвучал женский голос:

— В эфире «Радио Альбион». Вы прослушали Пятый венгерский танец Брамса в исполнении Английского симфонического оркестра. А теперь выпуск новостей. В результате боестолкновения под Харрогейтом была уничтожена колонна бронетранспортеров «Троджен», направлявшаяся на север для усмирения Скоттиш-Бордерс. Наряду с изгнанием правительственных войск с Гибридских островов и их тяжелым положением во всей Шотландии, это означает…

Затем последовали другие новости о перекрытых каналах обеспечения, бомбардировке транспорта и прочих потерях неумелой армии. Потом снова музыка. О таких незаконных радиостанциях Хоппер слышала. Как правило, они таились на длинах волн, обычным гражданам недоступных, вещая практически ни для кого. Во всяком случае, никто не признавался, что слушает их. Наказанием за прослушивание и вещание являлась ссылка. Элен выключила музыку. В воцарившейся тишине снова ощутился резкий затхлый запах гниения, словно музыка на время очистила воздух.

Так, значит, Фишер являлся членом одной из тех малочисленных заблудших группировок, что поставили себе целью смещение правительства. Ярлык «сопротивление» им едва ли соответствовал. Разношерстные демократы, монархисты и сепаратисты увлекались идеей смещения нынешнего правительства почти с самой Остановки. Но ни тогда, ни теперь народ их особо не поддерживал. Людям едва хватало сил на выживание, какой уж там бунт.

Впрочем, если войска несут потери даже на процветающем севере… Нет, черт побери. Горести и несчастья в стране никого не сплачивают, никогда им не раздуться до уродливого плода народного восстания. Все это лишь отсроченное насилие со времен Замедления, эти ежедневные схватки, вызванные нехваткой продовольствия, да раздутая ненависть ко всему иностранному. Впрочем, презрение к чужакам было более-менее понятным, по крайней мере для Хоппер — наверное, потому, что ее родители погибли в какой-то мере из-за своей неспособности отказаться от помощи непохожим на них людям.

Она взглянула на прилаженный к рации микрофон. Работал ли Фишер диктором? Засиживался ли здесь до поздней ночи, вещая о провалах в Лондоне — бомбах, беспорядках и дефиците даже в столице? Не поэтому ли он полумертвый, в агонии, полз по полу? И не поэтому ли Торн в первую очередь и связался с ним?

На задней панели приемника располагался переключатель с четкой маленькой надписью «Прием/Передача». Хоппер нажала на него, выдвинула антенну и перевернула рацию. На какой же волне Фишер транслировал? Возле одной из настроечных ручек она заметила крошечную отметку, по-видимому, выцарапанную ногтем.

Она представила себе исходящий из рации сигнал. Перехватывают ли его сейчас? С учетом смерти Фишера это представлялось весьма вероятным. С другой стороны, передатчик так и не нашли. Или не искали.

Хоппер постучала по микрофону, и стрелка на одной из шкал дернулась. Значит, звук передается. Тем не менее она не спешила доверять устройству и снова застучала по микрофону, набивая азбукой Морзе первое пришедшее ей в голову сообщение. Морзянку она выучила на платформе, от нечего делать, и порой они с Харвом развлекались, отстукивая друг другу сообщения по столу на собраниях у Швиммера.

Ф-И-Ш-Е-Р-К.

«К» в азбуке Морзе означает «прием». Элен даже не помнила, откуда узнала об этом. После этого она снова щелкнула переключателем на задней стороне рации и стала ждать. Через тридцать секунд повторила сообщение.

Ф-И-Ш-Е-Р-К.

И тогда из динамика раздался голос:

— Кто здесь?

Звучный мужской голос с американским акцентом. Хм, помимо прослушивания запрещенных английских радиостанций Фишер еще и контактировал с американцами. Хоппер даже не знала, стоит ли ей продолжать разговор.

— Фишер? Это ты?

Кем бы ни были эти люди, подумала Элен, они были друзьями Фишера. А Фишер был другом Торна. И тогда она ответила:

— Фишер мертв. Мне очень жаль. Я нашла его рацию.

— Мертв? Черт. А вы-то кто?

— Я пришла встретиться с ним. Думала, он сумеет помочь мне кое в чем. У нас был общий друг.

— Как он умер?

— Кажется, его зарезали. Или забили насмерть, — голос у нее дрожал, оглядываться на труп на полу она не стала. — А вы кто такой?

— Я — контакт Фишера в Американской зоне.

— Вы и сейчас находитесь в Американской зоне?

— Да, именно там мы находимся.

Объяснений, сколько человек подразумевает это «мы», не последовало, и Хоппер задала следующий вопрос:

— А кем он был для вас?

— Одним из наших лондонских агентов, о чем вы наверняка уже догадались. Так кто вы такая?

— Меня зовут Элен.

— И откуда мне знать, Элен, что не вы убили Фишера?

— Наверно, ниоткуда. Но это не я. Я только нашла его здесь.

После некоторой паузы последовал ответ:

— Ладно. Допустим, я вам верю. Все равно ничего другого мне не остается. Так вы его агент? Он передал вам какую-либо информацию для нас? — голос прозвучал напряженно, едва ли не на взводе. Затем из динамика раздался кашель, резкий и мокрый.

Хоппер окинула взглядом жалкую комнатушку.

— Боюсь, нет. Я всего лишь знала одного человека, с которым он был связан. Здесь ничего такого не видать. Даже если у него что-то и было для вас, они могли забрать это после… — она махнула в сторону трупа, совсем позабыв, что собеседник не видит ее.

— Вы уверены, что ничего нет? Точно? Во время нашего последнего сеанса связи он сказал, что ожидается кое-что значительное. Но мы ждем уже довольно долго, и до сих пор ничего.

— Я думаю… — Хоппер даже не знала, почему верит этому голосу. Что-то в нем — очевидная усталость, разочарованность — говорило ей, что ему можно доверять. — Я думаю, именно это я ищу.

— У нас мало времени, Элен.

— Знаю.

— Я серьезно. Обстановка у нас… Нам нужна помощь. Можете оставить у себя рацию на случай, если найдете способ помочь нам?

— Такие рации здесь вне закона.

— Судя по вашему голосу, вы и так уже в чем-то замешаны. Закон больше не имеет значения. Через несколько дней уж точно не будет. Пожалуйста. Оставьте рацию у себя.

— Я подумаю. Послушайте… — прежде Хоппер не выдавалось случая поговорить с американцем. — Как у вас там?

— У нас здесь? — раздался вымученный смешок. — Хорошего мало, Элен. Не сомневаюсь, у вас там тоже не вечеринка, но мы-то по-настоящему в дерьме, — снова кашель. — Я должен немедленно сообщить о разговоре с вами. Так вы оставите у себя рацию? Ну вдруг?

— Ладно. Да, оставлю.

— Спасибо, Элен. Удачи вам.

— Как вас зовут?

С вопросом, однако, она опоздала: сигнал прервался. Хоппер положила рацию в жестяной футляр и задумалась. Все-таки носить передатчик с собой слишком рискованно. Правда, в ее нынешнем прискорбном положении это значения не имеет. Да и потом, она же дала обещание. А это что-то да значит. Элен сунула футляр в сумку, а затем приставила обратно к стене фальшивый плинтус и аккуратно разместила на полках книги.

Повернувшись к двери, она вдруг увидела фотографию. Выпускной в Кембриджском колледже 2003 года. Юноши и девушки стоят в мантиях, держатся за свои академические шапочки и улыбаются, даже не догадываясь о грядущем катаклизме.

Вот он. Второй ряд сверху, худощавый молодой человек с мягкой улыбкой. Адам Фишер. А ведь Торн выпустился в 2004-м. Фишер был старше на курс, хотя вряд ли по успехам в учебе тягался с ним, но наверняка они были знакомы. Хоппер внимательно оглядела комнату. Следов своего пребывания она вроде не оставила.

Элен задумалась, обнаружат ли когда-нибудь тело. Магазин так и остался открытым, будто никто и не приходил. В конце концов, предположила она, даже ворам надоест таскать отсюда старинные издания, а остальные сгниют или размокнут, и эпоха до Замедления сделает еще один шаг к своему неизбежному финальному состоянию — мифу.

У лестницы она подобрала свою куртку и затем, выйдя из магазина, двинулась в сторону Сент-Мартин-лейн. Близился полдень. По пути на юг ей повстречалось здание бывшего оперного театра, ныне населенного бездомными, неспешно бродившими в царившем внутри сумраке. До встречи с Дэвидом оставалось еще несколько часов. Небо затянуло облаками, и слепящий зной в городе сменился едкой духотой.

Отыскав на террасе скамейку, выходящую на Трафальгарскую площадь, Хоппер вырвала страницу из блокнота, чтобы после письменного анализа ее можно было выкинуть, и принялась излагать хронологию событий:

На площади внизу затеяли шумную драку чайки. То и дело одна из птиц запрыгивала на бортик фонтана и заглядывала в чашу, словно проверяя, не наполнили ли его водой, воспоминания о которой хранились в их крошечных мозгах. Хоппер зачеркнула «мертв» в последней фразе и вписала более правильное слово: «убит».